Наследие русской эмиграции в новой России: итоги изучения за 25 лет

Гости
Игорь Домнин
заместитель директора Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына

Ольга Орлова: Сто лет назад, в ноябре 1921 года, международная организация Красный Крест попыталась оценить число беженцев, покинувших Россию в результате поражения белой армии в гражданской войне. Получилось 2 миллиона человек. К концу 1920-х гг., по разным данным, их количество оценивалось уже в 5 миллионов. В любом случае, это был самый массовый из известных в истории России и Европы исход граждан одной страны, покинувших свою родину.

Об уехавших соотечественниках вспомнили уже в постсоветской России, и в середине девяностых в Москве открылся Дом русского зарубежья. Его целью было вернуть научное и культурное наследие старой России в новую. Состоялось ли это возвращение? Мы решили спросить по гамбургскому счету заместителя директора Дома русского зарубежья Игоря Домнина.

ВИДЕО

Голос за кадром: «После революции 1917 года и порожденной ею гражданской войны миллионы русских людей были вынуждены покинуть Россию либо оказались на территории вновь образованных государств, не покидая своих домов. Упорным, тяжким трудом на чужбине добывали они хлеб насущный и пили горькую чащу изгнания, но свято хранили отечество в своем сердце, оставались частью Россию прежней и страстно мечтали о России будущей. И так на три четверти XX столетия образовалась невиданная и по объему своему, и по духовным качествам диаспора, увлекшая в себе цвет и гордость русской мысли и творчества. Три четверти века эта диаспора была отрублена, многие и до смерти непроходимо отгорожены от родины. Более всего боялась коммунистическая власть ее идеи, мысли, ее суровой правды о том, что же именно и как действительно свершалось на Руси в революционную эру. И лучшие духовные плоды русской эмиграции не имели никакого доступа на родину, и достойнейшие имена оставались глухо неизвестны новым советским поколениям», – писал о русском зарубежье Александр Солженицын.

В сентябре 1990 года во Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы состоялась первая в Советском Союзе выставка знаменитого издательства русской эмиграции YMCA-Press. Одним из ее организаторов был заместитель директора «Иностранки» Виктор Москвин. По его же предложению, поддержанному директором YMCA-Press, профессором Никитой Струве, развернулась работа по проведению выставок книг русского зарубежья с передачей их в дар библиотекам СССР и стран Восточной Европы. Новой и масштабной инициативой стал проект многофункционального Дома русского зарубежья, нашедший поддержку Правительства Москвы, а также Александра Исаевича и Натальи Дмитриевны Солженицыных и Никиты Алексеевича Струве, ставших первыми дарителями.

Создание подобного центра настоятельно требовало само время. В 1990-е гг. за рубежом еще были живы последние участники и очевидцы революционных событий и гражданской войны. Существовала уже ускользавшая возможность спасти от гибели ценные свидетельства, документы, фотографии, рукописи, реликвии. Основой архивного собрания библиотеки фонда стал бесценный дар Солженицыных, которые передали более 750 рукописей, названных Александром Исаевичем Всероссийской мемуарной библиотекой, а также другие значительные материалы.

Ольга Орлова: Игорь Владимирович, когда в середине девяностых открывался в Москве Дом русского зарубежья, публиковались новые художественные тексты наследия русской эмиграции, появились воспоминания, мемуары, исторические очерки, обзоры, и интерес тогда к наследию русской эмиграции, к научному, культурному, художественному, был огромный. С тех пор прошло 25, ну 26 уже лет, многое изменилось, мы многое прочли, мы многое узнали. Как вы считаете, сохраняется ли сейчас в современном российском обществе интерес к наследию русского зарубежья?

Игорь Домнин: Ну, вы точно подметили, что сначала, я бы сказал, даже был ажиотажный такой интерес с начала девяностых, с рубежа восьмидесятых и девяностых, то есть когда все открылось, стало доступным. Сегодня ажиотажа нет у исследователей, читателей, любознательных наших людей. Но есть большой интерес у тех, кто пытается постичь ответы на вечные вопросы, кто пытается постичь наследие русской культуры в целом. Конечно, интерес этот есть. Но я хочу подчеркнуть, что это и хорошо, что больше нет ажиотажа, а есть вот это мотивированное обращение к этому наследию русского зарубежья.

Ольга Орлова: То есть можно сказать, что мода на русское зарубежье прошла?

Игорь Домнин: Я полагаю, да.

Ольга Орлова: Но вот сейчас идут торжества в честь 25-летия вашего Дома, на самом деле 26-летие, просто в связи с COVID пришлось их перенести, в связи с пандемией они празднуются сейчас. И вот на торжественном заседании, где было много государственных деятелей, представителей церкви, науки, выступал министр иностранных дел Сергей Лавров, и он сказал, что с открытием в Москве Дома русского зарубежья состоялось примирение, закончился период противоречий между старой и новой Россией, состоялось объединение. Как вы считаете, это правда? У нас в обществе осознанно произошло это примирение двух Россий, старой и новой? Это случилось?

Игорь Домнин: М-м-м... Вы знаете, и да и нет. Из-за того, что оно к нам вернулось, это наследие, соответственно, я бы сказал, оно соединилось, и зарубежная Россия... Я подчеркну, когда мы, и вы сейчас задавали вопрос, вы говорили «старая и новая Россия». Я хочу сказать, что там было две России, а здесь была третья. Вот обычно на два делят, да, два начала, а здесь... С одной стороны, там была старая Россия, то есть дореволюционная, императорская Россия, они сами представляли, изгнанники, ее, эту императорскую Россию. Но ведь возникла, они создали, и возникла благодаря им зарубежная Россия, и она уже отличалась...

Ольга Орлова: ...от старой царской.

Игорь Домнин: ...от старой, старой России, хотя все лучшее несла в себе именно от нее. А тут была советская Россия, тут даже не Россия, а Советский Союз.

Я не уверен, что вообще этот термин применим здесь, как вы назвали, примирение, так сказать. Вот я бы использовал термин «соединение». Потому что примирение в том виде, как мы сейчас эту проблему видим, она ведь касается не только и не столько, я бы сказал, эмиграции в широком смысле и неэмиграции, географическая Россия, она касается проблемы разделения умов в самой, внутри России, независимо еще от присутствия здесь зарубежной России. У нас ведь вот остались, часть мы в советском прошлом парадигмами своими, а часть приняла некую другую парадигму, которая учитывает уроки истории, иной взгляд. И я сегодня вижу именно здесь больше столкновений, нежели между старой Россией и новой Россией в том понимании, о котором вы сказали.

Ольга Орлова: Можно ли сказать, что масштаб этой трагедии осознан и ему дана какая-то историческая оценка?

Игорь Домнин: Ну, я думаю, что нет. В широком смысле нет, поскольку этому должна предшествовать, во-первых, тяжелая, трудоемкая работа и души, и ума большинства населения. У нас пример прямо рядом – Солженицын Александр Исаевич. Ведь вот даже в нашем фильме мы вставили такой фрагмент, где он говорит, что он посвятил жизнь тому главным образом, чтобы ответить на вопрос, что и как именно происходило в годы революционного крушения России. Это было, конечно, крушение. Вот что и как, в советское время было искажено.

Вообще, творчество эмиграции – это самый удивительный пласт нашего наследия отечественного, потому что это люди с высочайшим потенциалом умственным, творческим пытались осмыслить всю прошлую жизнь и заглянуть в будущее, в грядущую Россию, и им никто не мешал это делать совсем, это была абсолютная свобода. До революции была, естественно, цензура определенного характера, она не шла ни в какое сравнение с советским периодом, в советский период тоже цензура была, и мы знаем, какого характера и свойства, какой цепкости. А в эмиграции не было цензуры, иностранцам было... Они были равнодушны, да им... Ну, живут они, пишут...

Ольга Орлова: Можете рефлексировать о своей родине сколько хотите.

Игорь Домнин: Абсолютно, абсолютно, да. И поэтому стоило бы к этому прислушаться, это самая правдивая часть этой истории, вот этого всего осмысления.

ВИДЕО

Голос за кадром: В конце 2018 года в структуру Дома русского зарубежья вошел музей-квартира Александра Солженицына на Тверской, 12, созданный к столетию со дня рождения великого писателя. Вершиной многолетней собирательской и научной работы возглавляемого Виктором Москвиным коллектива стало открытие в мае 2019 года первого в России Музея русского зарубежья. В его постоянной экспозиции удалось ярко отразить пути и судьбы русской эмиграции, а также ее достижения, для чего творчески применялось сочетание традиционных музейных форм и самых современных мультимедийных технологий. Страна обрела колоссальный пласт утраченного и прежде недоступного своего культурно-исторического наследия. Поставлен памятник миллионам русских изгнанников, свято хранивших отечество в своем сердце. Возведен прочный мост доверия и духовного взаимообогащения, соединивший Россию и русский мир за ее пределами.

Ольга Орлова: Вот в последние годы ваш комплекс расширился, есть и музей-квартира Александра Солженицына, открылся Музей русского зарубежья, основу его коллекции составили дары потомков русских эмигрантов. Похоже, что за каждым из таких предметов стоит целая история.

Игорь Домнин: Да, вы знаете, я должен тут не без гордости признаться, что значительная часть этих предметов, которые во всяком случае в экспозиции находятся, довелось мне доставить или отобрать. Например, крестильная рубашечка, можете представить себе? Ну, я как бы далек от этой сентиментальности, немножко другая сфера, но, когда Нина Александровна Рубцова из Сан-Франциско показывала мне наследие семейное и хотела передать нам и передала колоссальный семейный архив, семейные вещи, она показала эту рубашечку и говорит: «Я не знаю, нужна ли она там, но вот она сохранилась у нас 100 лет, с 1920 года». Я говорю: «Обязательно кладите. Я не знаю, когда она нам пригодится...» Но это еще было лет 7 назад.

Ольга Орлова: То есть до открытия музея.

Игорь Домнин: До открытия музея, конечно. Это потом наши уже специалисты, я в том числе участвовал активно в создании этой экспозиции. Мы решили, что ее надо туда тоже поместить.

Там есть более, так сказать, удивительные вещи, конечно, которые хранились... Скажем, расплющенная пуля из-под Лейпцига с «Битвы народов», у тех же Рубцовых там был предок, и пуля, которой он был ранен, она хранилась в семье 200 лет, 100 лет в Российской империи и 100 лет в эмиграции. Они поменяли три эмиграции, они в разных странах жили. Например, есть вещи, связанные с царской семьей, ну и не только с семьей страстотерпцев, уже царственных сегодня Николая II, а у нас есть фрагмент пледа, который вязали великие княжны для цесаревича Алексея, он из Ипатьевского дома. Но это отдельная история, долго говорить, какие пути были у этих вещей, но я скажу, что это было у Ксении Александровны в Англии, у сестры государя, а через священников, которые духовниками были, в конце концов попало людям другим, которые нам передали. Ну, это вот самая короткая история.

Или, скажем, я привез из Швейцарии от одной дамы, вдовы старых русских эмигрантов, царские автографы всей семьи, и их последний визит был в Севастополь, и совершенно неизвестные фотографии царской семьи, и еще подлинные автографы в книге почетных гостей, говоря по-современному, была их роспись, вот столбиком они стоят от Николая до... С ними же был флигель-адъютант князь Игорь, сын великого князя Константина Константиновича.

Ценностями подлинными являются не только предметы в музее. Ну почему не ценность, если у нас архив Шмелева Ивана Сергеевича, да? Конечно, ценность. Или письма Марины Цветаевой, или, например, росписи, ну фресками назвать нельзя, все-таки это не на камне, но росписи, но на извести, на фанере с известью Юлии Николаевны Рейтлингер. У нас открылся зал только что, уже после открытия музея, вот к четвертьвековому нашему юбилею. Мы открыли зал Рейтлингер. Это росписи из храма в Медоне, пригород Парижа, где было много русской эмиграции, он был в таком ангаре сделан когда-то, этот храм, и чудно расписан вот этими росписями на библейские сюжеты на фанере. И когда ломали этот храм в 1980-х гг., Никита Алексеевич Струве спас эти фрески (ну, будем так называть), и они хранились какое-то время у него, а затем с помощью Александра Васильевича Авдеева, посла в Париже нашего и министра культуры в последующем...

Ольга Орлова: Потом, да.

Игорь Домнин: ...они были переправлены сюда, в наш Дом, и вот теперь они нашли полностью свое место, потому что мы нашли возможность отдельный зал посвятить. Я всех приглашаю, и вас прежде всего, и всех наших зрителей, в этот удивительный зал, потому что эти фрески сочетают, они очень необычны, они сочетают в себе древнерусскую иконопись и, если хотите, модерн XX века.

Ольга Орлова: Вы знаете, для меня вот одна из главных ценностей музея – это то, что о прошлом России ваш музей говорит удивительно современным языком. Он говорит с современным человеком. Вот у меня была возможность проверить, я водила туда своих детей, и у меня младший сын, после того как он ознакомился с географией русской эмиграции, которая в музее представлена и метафорически, и графически, и аудиогиды прекрасные... Когда он попал вскоре в Прагу, он пошел по местам русской эмиграции. Вот все, что он услышал в вашем музее, он пошел посмотреть на это.

Игорь Домнин: Вот спасибо за этот вопрос, я думаю, он одних из главных вообще. Именно этими словами мы сами себе ставили задачу, с чем должны выйти люди из нашего музея. Много раз, много споров было. Они должны выйти из нашего музея с определенным и верным, пусть минимальным, представлением о том, что существовала зарубежная Россия и что она была, несла в себе изумительное своеобразие. Она была хранителем национальной культуры, языка русского в значительной степени, и она создала изумительный пласт отечественного культурного наследия, которое для нас очень важно. То есть человек должен получить представление. Ну, в самом таком, я бы сказал, примитивном, что ли, плане просто выйти и узнать, зайти туда, не зная о том, что такое русская эмиграция, что-то слышали, это большинство, уверяю вас, мы отслеживаем эти процессы. Ну, что-то знаем, что-то слышали, ну Бунин там где-то был, какой-то генерал Деникин, ну вот и все, да?

И человек выходит потрясенный, он попадает в мир зарубежной России, а у нас там действительно представлен мир, то есть это сферы деятельности, это тысячи лиц... Помните, стена есть? – там просто две с половиной сотни лиц, произвольно собранных из наших фондов, и это смотрит на нас зарубежная Россия. Я все время слышу одну и ту же фразу: какие лица! какие люди! Они должны понять, наши посетители, что зарубежная Россия – это тоже наше отечество, это его неотъемлемая часть. Если мы раньше не знали о нем, то это наша беда, не вина, конечно, вина была на определенных людях, на идеологии, но это беда была наша. А теперь вот оно в этом смысле, первый вопрос, соединение, воссоединение...

Ольга Орлова: Это тоже мы!

Игорь Домнин: Это тоже мы, абсолютно! Еще мы, может быть, в лучшем своем выражении это мы, в значительной степени. Вот роль нашего музея.

Ольга Орлова: Игорь Владимирович, вот только недавно ваш Дом русского зарубежья стал учредителем Фонда наследия русского зарубежья. И уже этим фондом были совершены некоторые действия, были приобретены часть архива Ивана Шмелева, какая-то часть, потому что основной архив находится у вас, часть архива Антона Деникина, хотя бо́льшая его часть находится в Бахметьевском фонде Колумбийского университета.

Игорь Домнин: В фонде, да.

Ольга Орлова: И часть архива адмирала Колчака. Вообще зачем вы стали учредителем этого фонда? Что вы хотели и какие задачи фонда?

Игорь Домнин: Задачи фонда мне лично очень нравятся, я скажу, да. Они прежде всего... Они – это и мы тоже, потому что мы работаем вместе. Они призваны популяризировать то, что делаем мы, и вообще популяризировать наследие и историю русского зарубежья. То есть как сами создатели этого фонда, ну это Виктор Александрович Москвин, наш директор и создатель фактически нашего Дома, и фонд возглавляет Елена Павловна Чернышкова, а в основе, базируется он на платформе, как сейчас говорят, употребим тут такое слово, значит, «ВЭБ», у которого есть и финансовые возможности тоже.

Они как-то, наши коллеги, прониклись нашими задачами и говорят: мы будем помогать вам прежде всего тоже решать вопросы с приобретением наследий. Потому что, я подчеркну, 95% наших фондов – это дары, и вы об этом сказали, но все-таки нужно прибегать иногда и к покупкам, иногда они дорогие, вот как архив Колчака, вы говорите. (Сейчас я скажу два слова об этом.) И вот этот фонд, он является посредником, в хорошем смысле посредником между профессионалами, изучающими наследие эмиграции и собирающими это наследие, и просто нашими гражданами.

Потому что фонд уже, например, провел несколько фестивалей под названием «Русское зарубежье: города и лица». И в то же время они вот помогают, я бы сказал, доставать, что ли, дотягиваться до этого наследия подчас, и вот такой же случай был уже с архивом Колчака. Точнее сказать, это не архив Колчака, а архив семьи Александра Васильевича Колчака. Семья оказалась в эмиграции, там были дети, жена. Вот то, что у них было дома, но это связано с Колчаком. Там, например, самое главное, на мой взгляд, – это письма, переписка Колчака и жены, но главное его письма, потому что в этих письмах изумительная информация и сведения, которых не было и нет ни в каких документах, ни в каких мемуарах, ибо в эти письма никто не мог заглянуть, а там он подчас писал о самом сокровенном или самом важном, может быть. Вот они сейчас, эти письма, в ГАРФе, государственном архиве, а у нас есть другая часть этого собрания семейного.

И мы полагаем, что это очень ценное приобретение в историческом смысле и, я бы сказал, в метафизическом, потому что имя этого государственного и военного деятеля еще пока даже недооценено у нас в стране, к нему сложное отношение у некоторых, я бы сказал, у тех, кто еще не переосмыслил русскую историю в правильном, в хорошем смысле этого слова, вот. Но Колчак – это герой отечества в самом прямом и формальном, если хотите, он Георгиевский кавалер, а это герой отечества Российской империи, ну и исторической России тоже. Он навсегда в нашей истории отечественной, и, следовательно, то, что с ним связано, это всегда важно. И вот с помощью этого фонда мы эту часть наследия имеем.

Ольга Орлова: Игорь Владимирович, вот, конечно, с помощью фондов или с помощью переговоров с дарителями можно вернуть письма, можно опубликовать неизвестные тексты, можно привезти картины, написанные в эмиграции, поместить их в нашем музее. А чего вернуть нельзя? Что утрачено навсегда?

Игорь Домнин: Я вам скажу, что по моим, это я сугубо свое, так сказать, собственное мнение высказываю, по моим оценкам, бо́льшая часть наследия потеряна безвозвратно, ну эмиграции, просто в силу самого хода вещей, жизни их на чужбине. Надо не забывать, что первая волна – это почти всегда беспросветная бедность, это нужда, это бесправие, это апатридство, если можно такое производное от слова «апатрид», «безгражданство». Сегодня у нас тоже есть, к сожалению, те, кого называют негражданами, и это позорное явление.

Нельзя вернуть, конечно, в полной степени, в полной мере, во-первых, вот это наследие... Мы возвращаем только то, что осталось, скажем так, и мы, к сожалению, никогда не узнаем о том, что исчезло. Мы, конечно, в значительной степени потеряли в себе ту историческую Россию, которую увезли они. И слава богу, что не все потеряли, значит, есть надежда все-таки потихоньку восходить, я бы сказал, восходить ступенька за ступенькой к нашему подлинному историческому лицу, вот так.

Ольга Орлова: Спасибо большое! У нас в программе был заместитель директора Дома русского зарубежья Игорь Домнин. А все выпуски нашей программы вы всегда сможете посмотреть у нас на сайте или на YouTube-канале «Общественного телевидения России».

О возвращении архивов эмиграции в академическое поле российской науки