Ольга Орлова: Более 1000 лет назад ­жители Древней Руси обратились в христианскую веру. Однако многие православные традиции, которые сегодня считаются основополагающими, складывались не в один день и довольно драматично. О том, как менялся язык христианства, рассказывают последние археологические раскопки, о которых мы беседуем по гамбургскому счету с вице-президентом Российской академии наук, директором Института археологии Николаем Макаровым. Николай Андреевич, традиционно принятие христианства на Древней Руси принято отсчитывать с конца X века, с 988 года, и так мы думаем, что христианство распространилось по русским землям. Насколько хорошо сегодня историки представляют, как происходил в деталях этот процесс? Был ли он динамичным? Был ли он каким-то драматичным? И какую роль в этом понимании сыграли археологические находки? Николай Макаров: С одной стороны, казалось бы, мы все знаем о крещении Руси: мы знаем дату, мы знаем многие подробности, мы знаем историю строительства главных христианских храмов. У нас есть сообщения летописи о столкновении носителей старой религиозной традиции (волхвов) и христиан. У нас есть жития первых святых. С другой стороны, все эти источники, в общем, они требуют какого-то серьезного анализа, они не во всем достоверные. Они отчасти тенденциозны, потому что они написаны церковными писателями, которые как бы создавали историю победившего христианства так, как они считали нужным ее писать. Поэтому реально мы не так много знаем о первом столетии распространения христианства, об XI веке. Мы чуть больше знаем о XII веке. Но самый главный для нас вопрос – насколько широко было укоренено христианство – он никак не может быть раскрыт по документам, по письменным источникам. Никто не подсчитывал число крещенных, никто не подсчитывал число приходов. И только археология может дать общую картину, как христианство овладевало обществом, насколько оно было широко распространено, как оно принималось обществом. И археология очень давно столкнулась с материальными свидетельствами христианизации. Это, конечно, остатки храмов, это погребальный обряд, который для нас очень важен, изменение погребального обряда. И это те христианские предметы. Вот такое корявое слово, которым мы обозначаем предметы личного благочестия, кресты, иконки – огромный материальный мир предметов, который связан с исповеданием христианства. Все это изучается, все это каталогизируется. И важнейшая категория, которая открыта последние десятилетия… То есть она известна давно, но сейчас мы по-новому понимаем масштабы, значение этих вещей. Это христианская пластика, это кресты, образки, энколпионы, кресты-реликварии, коллекции которых в последние десятилетия выросли. С появлением металлодетекторов в руках археологов, с появлением более тонких методов разборки культурного слоя у нас собрались, аккумулировались огромные коллекции вот этих вещей. И вот наша Суздальская коллекция – сейчас самая большая региональная коллекция предметов христианского культа. В ней уже 350 предметов. Это вещи конца X, в основном XI-XIV веков, которые найдены на очень большом количестве поселений. То есть это 50 сельских поселений. Это отдельные могильники. Это, конечно, города. То есть выясняется, что те вещи, которые нам казались какими-то эксклюзивными, они имели массовое распространение. Что такое 350 вещей? Много или мало? Мы посчитали количество поясных пряжек, которые найдены в тех же поселениях. Мы посчитали количество распространенных предметов деталей одежды. Выясняется, что крестов чуть больше, чем поясных пряжек. То есть если поясную пряжку, наверное, имел каждый человек, то получается, что и крест имел каждый человек. Ольга Орлова: Ну вот действительно. Мы сегодня знаем, что одним из таких очевидных и самых наглядных способов, каким современные христиане идентифицируют свою веру – это ношение нательного креста. Знаете ли вы сегодня, когда впервые стали носить жители Древней Руси нательные кресты, насколько быстро эта традиция появилась и распространилась? Николай Макаров: Первые кресты появляются даже несколько ранее крещения. Они появляются в середине X века. К этому времени относятся единичные роскошные погребения в специальных конструкциях, в погребальных камерах, которые иногда сопровождаются крестами. Это единичные погребения. Всего примерно 1.5 десятка таких погребений известно. А с конца X века начинается довольно широкое производство крестов. Количество их типов довольно ограничено. Это прежде всего крестики с грубым изображением распятия, которые копируют изображения на энколпионах, которые производились в Болгарии. Вот так они выглядели. Вот это кресты с грубым изображением распятия. Христос с перевязью. Показаны руки со стигматами, ладонь, пробитая гвоздем. Повязка набедренная. Очень выразительное изображение, которое берет свои корни из Византии, из Балкан. И вот такие кресты были распространены и в Скандинавии, и на Руси. И они использовались до начала XII века. Но их было немного. В XI веке вот это производство христианской металлопластики еще не получило широкого такого обихода. Конец XI – XII век – массовое производство крестов. Вот для этого времени мы можем сказать, что каждый житель Древней Руси этого времени, наверное, с большой вероятностью можно считать, что он имел крест. Но эти вещи носились… Отношение к ним было… Использование было не совсем таким, как это могли бы представить. Эти вещи носились, во-первых, поверх одежды. Они носились не под одеждой, как мы их носим сейчас. Они носились поверх одежды. Они очень редко помещались в могилу. И вот при изучении погребений они находятся очень редко. И поэтому долгое время, поскольку древнерусские погребения стали исследовать значительно раньше, чем поселения, все считали, что население было некрещенным, поскольку в могилах мало. Сейчас мы знаем, что существовали какие-то если не запреты, то во всяком случае не приветствовалось, по-видимому, помещение крестов в могилу. На них довольно редко помещается изображение распятия. Ольга Орлова: Если на ранних крестах распятие было, то есть мы видели на ранних крестах, то здесь уже нет. Николай Макаров: Оно не сказать, чтобы исчезает совсем. Оно есть на энколпионах, но, в общем, основная масса крестов лишена изображения распятия. Это не значит, что они не являются христианскими символами, но их какое-то содержание особое. Ольга Орлова: Вот здесь как раз на этих крестах мы видим, что появляются так называемые такие шарики, да, на конце. Николай Макаров: Диски, шарики. Ольга Орлова: Как золотые яблоки, которые направлены в 4 разные стороны света. Что они символизируют? Николай Макаров: Можно полагать, что они символизируют тот крест, который явился Константину перед битвой с Максенцием в 312 году. Еще не христианину Константину, который как раз в этот момент обратился в христианство, когда он услышал слова «сим победишь». Это тот лучезарный крест, от концов которого исходит свечение, копия которого потом была поставлена на Константинопольском форуме, и вот она символизировала торжество христианства, победу христианства в мире, распространение во всей Вселенной. Это была религия торжества, это была религия красоты. Потому что, конечно, хотя и простые вещи, но очень совершенные по своим эстетическим качествам. Ольга Орлова: А вот скажите, Николай Андреевич. Вот первые кресты X века и XI-XII век. Металл, из которого изготовлялись – это был один и тот же металл, или это были разные металлы? Николай Макаров: В основном это сплавы на основе меди, различные… Ольга Орлова: Меди с добавками? Николай Макаров: Меди с добавками. Медь с оловом. Это оловянистые сплавы, это бронза. Это различные варианты… Это не драгоценные металлы. Есть серебряные кресты. Они составляют какую-то очень небольшую группу. Понятно, что элита больше ориентирована на ношение серебряных крестов. В общем, это недорогие материалы с эмалью. Эмаль использовалась в декорировании этих крестов. Ольга Орлова: Николай Андреевич, а вот скажите. Традиция носить золотые кресты когда появилась на Древней Руси? Николай Макаров: Золотых крестов очень мало. Первые представители христианской элиты, могилы которых относятся к X веку – это обладатели серебряных крестов. Ольга Орлова: Это уже дорого? Николай Макаров: Я думаю, что не было такой первоначальной какой-то очень жесткой установки и такой однозначной привязки требования, чтобы высшая часть элиты носила золотые вещи. Да, вероятно, они были. Для XII-XIII веков нам известны каменные кресты в золотых обкладках. Нам известны и золотые кресты. Но сказать, чтобы это было какое-то массовое явление… археологи его не видят. Вообще археология все-таки больше имеет дело с массовыми предметами, потому что то, что было в обиходе княжеской семьи – оно редко попадало в землю. Эти вещи могли идти в переплавку. Ольга Орлова: А вот скажите. Вы говорили, что в захоронениях ранних христиан вы не находите нательных крестов почти что. Это редкость. Это было связано с тем, что буквально понималось представление о бессмертии христианской души. И если христианин умирает, то и душа его бессмертна. И поэтому его обозначение как христианина, то есть не кладется в могилу, или нет? Николай Макаров: У нас много в археологии все-таки явлений, которые мы видим, но мы не можем их до конца объяснить. Я думаю, это связано с тем, что все-таки для XI-XII века крест очень важен как материальная репрезентация внешняя. То есть крест во многом адресован внешнему миру, приобщение себя к христианству и демонстрация того, что ты приобщен, что ты вписан в этот христианский мир. И поэтому не обязательно его класть в погребение, оставлять на одежде в погребении. Богу это известно и так. Интересно, что те погребения, в которых мы находим кресты, связаны с самыми окраинами христианского мира. И больше всего их на севере. Те белозерские могильники, которые мы исследовали 15-20 лет назад, они дают самую большую серию христианских предметов в погребениях. Вот для этих людей, по-видимому, которые находились на границе христианства и язычества, где сила языческих верований была сильней, по-видимому, они более следовали представлениям о том, что крест все-таки может быть в могиле, он должен быть в могиле. Ольга Орлова: А вот мы знаем, что сейчас на православных крестах есть перекладина. Здесь мы видели, что на всех ранних крестах этой перекладины нет. Когда она появляется? Николай Макаров: Она появляется очень поздно. Она появляется в XVI веке. И для домонгольской Руси это совершенно нехарактерный элемент, несвойственный, незнакомый. И вот те кресты, которые перед нами – это кресты так называемого скандинавского типа. Кресты, распространенные в XI и в первой половине XII века – это единственный тип крестов, для которого мы достоверно знаем, что он пришел с севера. Много написано о роли скандинавов как носителей ранней христианской традиции, их вкладе в христианизацию. Но сейчас выясняется, что большинство всех типов крестов по своему происхождению – это византийские типы, некоторые из которых были модифицированы в древнерусской культуре, некоторые из них были сильно переработаны, некоторые из них были взяты и копировались без всяких изменений. Но вот эти северные материальные следы прослеживаются слабо. И вот кресты скандинавского типа – единственный такой достоверный северный тип, который прижился. И вот на северо-востоке Руси такие кресты проводились… Ольга Орлова: То есть кресты появляются как бы по традиции с юга, с Византии, и с севера, со Скандинавии? Николай Макаров: И с севера, из Скандинавии. Ольга Орлова: Почему после XII века количество этих крестов уменьшается? С чем связано их постепенное такое исчезновение? Николай Макаров: А вот это очень интересное явление. Понимаете, письменные источники нам ничего не могут сказать. Но мы видим, что крестов становится меньше. И, скажем, в Суздальском Ополье, которое мы изучили досконально, вот эта картина падения количества крестов прослеживается очень четко. У нас есть хорошая статистика. 1.5 десятков крестов удельного времени по сравнению с огромной крестов домонгольской Руси. Ольга Орлова: Версии же у вас есть, Николай Андреевич? Николай Макаров: Что-то изменилось в сознании. Вот эта необходимость презентации христианства ушла. Возможно, все-таки меняется какое-то настроение в обществе. Потому что домонгольская Русь – это все-таки общество, которое очень уверено в себе, оно настроено на развитие, оно в чем-то оптимистично по своему, может быть, восприятию мира. Это растущее общество, которое очень уверено в себе. Русь после монгол, удельная Русь – это культура, в которой настроение изменено. Она подавлена, в общем. Может быть, вот эти кресты, которые все-таки красивые, которые наполнены какой-то позитивной эстетикой. Ольга Орлова: То есть нет желания и возможности обозначать, как-то демонстрировать свою веру? Николай Макаров: Да. Может быть и так. У нас нет объяснения. Мы видим очень важные какие-то культурные явления, но мы понимаем, что за ними стоят очень серьезные сдвиги: сдвиги в настроении, сдвиги в восприятии мира, сдвиги в самой культуре. Ольга Орлова: Еще один такой очень важный знак. Когда христианин при жизни обозначает себя нательным крестом, но после смерти это могильный крест. Когда появляются могильные кресты? Находите ли вы их и насколько это давняя традиция? Николай Макаров: Мы не находим могильных крестов. Это поздняя традиция. Возможно, она появилась достаточно рано. Но во всяком случае мы не видим никаких крестов. По-видимому, над христианскими могилами находились какие-то надгробницы, какие-то деревянные срубы, какие-то деревянные конструкции, которые обозначали места могил. Но принадлежность христианина к христианству обозначается прежде всего тем, что его могила находится на христианском кладбище при церкви и что был исполнен обряд отпевания при его погребении. И никаких обязательных надгробных памятников мы не знаем вплоть до Нового времени. Будем искать. Может быть, они найдутся. Есть некие намеки на то, что они могли бы быть, но пока мы их не видим. Ольга Орлова: А вот в ранний период христианства, то есть если вы находите захоронение, вы можете определить, это язычник похоронен или христианин. Вот в тот момент, когда христианство еще распространялось. Можете ли вы это понять? Николай Макаров: В истории древнерусского погребального обряда есть два очень важных рубежа, которые показывают, что происходило с этим обществом. Во-первых, это переход от кремации, от трупосожжения к ингумации, к трупоположению, который приходится как раз на рубеж X-XI века. Это очень важное явление, которое показывает, что значительные слои общества (фактически все общество) были затронуты этой христианизацией. Внешне или внутренне оно стало следовать вот этим новым канонам. Мы можем рассуждать, насколько они осознавали, понимали, как часто они принимали причастие и принимали ли. Но мы понимаем, что очень скоро после принятия христианства они начинают производить погребения по христианским канонам. Но вот эти языческие кладбища, которые были основаны в X веке, они продолжают функционировать. То есть погребения происходят на тех же могильниках, где проводились кремации. И вот очень часто мы здесь увидим некоторые погребения XI века. Это очень ранние ингумации, которые исследованы: могильник Шекшово в Суздальском Ополье. Вот они прорезают слой с остатками кремированных костей, с остатками языческих кремаций X века. И в этом нет никакого противоречия. Для них это естественно. И в середине XII – начале XIII века вот эти старые кладбища забрасываются. И мы уже не находим на них могил второй половины XIII века, иногда первой половины XIII века. Происходит перемещение кладбищ. По-видимому, это время формирования приходов, когда формируется сеть сельских церквей и погребения совершаются уже при церквах. Мы не знаем этих кладбищ, потому что они, собственно, переросли в современные, по-видимому, сельские кладбища, и они недоступны для археологов. Но вот этот сам перенос вот этой погребальной зоны, ее перемещение мы видим очень четко. Это очень важное явление, которое маркирует два этапа христианизации. Первый этап – когда общество отказывается от кремации. Второй этап – когда оно порывает со старой локацией могильников и переносит их на новые места. Ольга Орлова: У вас не так давно была совершенно нашумевшая находка. Это Гнездиловский всадник. Расскажите, вы смогли понять, это христианин был захоронен или язычник. Николай Макаров: Гнездиловский всадник – замечательный персонаж. Это мужчина 25-30 лет, который был положен в большую могильную яму со стременами, удилами, боевым топором. Вот эти вещи, которые сейчас уже отреставрированы. Но этот снимок был сделан, когда они были только что еще извлечены из погребения. Также с весами для взвешивания монеты и с монетой 970-990-х годов, которые позволяют довольно точно датировать его погребение. То есть этот человек по своему времени близок к крещению. Он был погребен на рубеже X-XI или в первой четверти XI века. Он современник крещения, современник восстания волхвов в Суздале 1024 года, когда Ярослав усмирял этот мятеж, во главе которого стояли волхвы в суздальской земле. И он погребен, это уже обряд ингумации. Но это, конечно, такая роскошная могила. И само наличие стремян и боевого топора – это, конечно, те элементы, которые говорят против его христианской идентичности. Но северо-западная ориентировка, его вытянутое положение в могиле говорит о том, что он христианином мог быть. Мы никогда не договоримся. Разные археологи по-разному оценивают. Одни говорят: «Нет, он же лежит с вещами. Христианин не может лежать с погребальными дарами». Другие говорят: «Ну это же все-таки погребение в могильной яме. И типологически оно близко христианским погребениям, скажем, конца XI – XII века. Это начало той же традиции». Так что здесь такого прямого ответа нет. Очень важно, что это люди, которые находятся в состоянии этого перехода. Это, в общем, современник христианизации, который как-то должен был определяться в этом мире. И, по-видимому, он был человеком компромисса. Существование языческих кладбищ, которые возникли в X веке до XII века показывает, что русское домонгольское общество – это общество все-таки такое целостное. Христианство его не раскололо. И мы могли бы предположить, что приход этой новой веры и ее насаждение князем – оно приводило к какому-то расколу. Мы не видим этого состояния религиозной войны. Мы видим какое-то состояние покоя. Это не значит, конечно, что не было каких-то столкновений, что все то, что говорит летопись о мятежах волхвов, убийстве первых проповедников христианства – это неправда. Но все-таки этот конфликт не имел такой широты, таких масштабов, чтобы он был отражен археологией. Ольга Орлова: Если говорить о динамике этого процесса, то что это означает? Что это происходило достаточно органично, в этом не было каких-то революционных переломов. То есть это было связано с теми изменениями историческими и с тем контекстом, в который христианство попадало. Николай Макаров: Да. Конечно, общество было готово, как мы видим, христианство принять. Христианство вводило Русь в огромный мир христианских идей, европейских государств, огромный мир книжности. В общем, это был и канал приобщения ко всему наследию античности, Византии. Этот поток каких-то новых образов, идей, технологий, который шел из Византии, конечно, питал русскую культуру. Это был огромный толчок, огромный импульс для внутреннего развития. Но сама эта христианская культура первых столетий после христианизации – она удивительно своеобразна, она эстетически совершенна и совершенно необычна. После середины XIII века она изменилась. Она еще раз изменилась в Новое время. И археология как раз позволяет увидеть разные пласты христианской культуры, понять, как каждый из этих пластов по-своему интересен и насколько многообразна вот эта христианская традиция, в том числе и в ее материальном воплощении. Ольга Орлова: Спасибо большое. У нас в программе был вице-президент Российской академии наук, директор Института археологии Николай Макаров. А все выпуски нашей программы вы всегда можете посмотреть у нас на сайте или на ютьюб-канале Общественного телевидения России.