Ольга Орлова: Сегодня необычная программа. И в студии ОТР будет не один гость, как привычно, а сразу несколько моих коллег, с которыми мы подведем итоги по гамбургскому счету. Наши гости представляют медиа, которые рассказывают о науке очень давно, некоторые даже более 100 лет. И те, кто начал это совсем недавно. Традиционные бумага, радио и новые мультимедийные, цифровые медиа вспоминают самые важные события науки уходящего года. Здравствуйте, коллеги. Спасибо, что пришли к нам в студию. Елена Лозовская: Добрый день. Ольга Орлова: Какие у вас ощущения? Поделитесь. Каким этот год был в науке? Был он прорывный, были ли неожиданности, или все шло по предсказуемому сценарию? Я хочу, Марина, начать с тебя, потому что более 20 лет Марина Аствацатурян ведет программу «Гранит науки» на радиостанции «Эхо Москвы», держит руку на пульсе научных новостей. Каждый день она просматривает самые свежие публикации ученых в лучших мировых научных журналах. Что бы ты выбрала? Без чего нашим телезрителям в Новый Год не уйти? Марина Аствацатурян: То, чем он запомнится. Может быть, это даже не самое прорывное, потому что не бывает случайностей в науке, то есть все стоит на чьих-то плечах и все было предопределено работами 2010 года, 2012-2013. Это уже стало известно, это уже пошло по лабораториям. Такого сюрприза здесь не было. Когда-то это должно было произойти. Кто-то должен был быть первым. И то, о чем я собираюсь рассказать – это так называемый CRISPR-близнецы, китайские дети. Это то, чем запомнится этот год. Потому что после этого мир уже не будет прежним. Это точно. Это должно было когда-то произойти. И вот оно свершилось. Я имею в виду работу китайского ученого Хе Цзянкуя, который получил, как говорят ученые, двух девочек, у которых он старался убрать молекулы, рецепторы, которые отвечают за инфицирование ВИЧ. Без этого рецептора ВИЧ не попадает в организм. Что это за белок, там есть, о чем поговорить. Природа вообще-то экономна. Она не только для ВИЧ его создала. У него есть и другие функции, и функции важные. И не факт, что, убрав этот белок, можно сделать девочек счастливыми, потому что есть какие-то другие вещи, которые будут затронуты. Но что здесь важно? 10% европейцев без этого белка живут, это природная мутация, которую он вставил, он это сделал. Ольга Орлова: Марина, а правильно писали в СМИ, называя, что это появились первые генно-модифицированные дети? Марина Аствацатурян: Все дети генно-модифицированные. Происходят мутации в каждом поколении. Сам Хе Цзянкуй сравнивает себя: «Я как Роберт Эдвардс, который отец ЭКО». Его же тоже поначалу в штыки воспринимали. Я сейчас ни на чьей стороне. Просто были прецеденты, когда что-то казалось а) совершенно фантастическим. И оно пошло. Сейчас уже 5 млн человек на земле ходят, рожденные благодаря искусственному оплодотворению. Но здесь с этим не так все просто. Главное возражение критиков в чем? Этот метод может давать нецелевые (off target) последствия. Для них есть алгоритм, который просчитывает вероятность таких нецелевых мутаций. Но, тем не менее, есть вероятность, что попадет. Пока что ничего жизненно важного затронуто не было таким случайным… Ольга Орлова: То есть есть вероятность запустить процессы, которые могут… Марина Аствацатурян: Не процессы. Понимаешь, поскольку нацеливается на очень коротенький кусочек, таких коротеньких кусочков, таких последовательностей может быть еще по геному разбросано в разных местах. Алгоритмы это просчитывают, но не все. Как любой алгоритм, он несовершенен. И может быть задето что-то, что не хотели задевать, что не планировали. И еще возражение критиков то, что он нарушил мораторий. В 2015 году был принят мораторий. Сейчас объявил на втором саммите по вопросам генного редактирования. А в 2015 был первый в Вашингтоне. И там было принято решение: «Да, продолжать исследование, это замечательная многообещающая прекрасная технология. Она действует быстро. Она не требует многих месяцев экспериментов. Это быстро. Это делается все за несколько дней. Но не трогаем так называемый зародышевый путь. Не трогаем эмбрион, потому что первая оплодотворенная клетка – и дальше они делятся, делятся, и эта мутация попадает во все клетки, включая половые». Это значит, что со следующим поколением передастся эта мутация. Вот следующие поколения этих девочек не будут иметь этого рецептора. Ольга Орлова: Подождите, коллеги, мы все время говорили – CRISPR. Но мы не расшифровали на самом деле, что же это за технология, с помощью которой были и получены эти прекрасные близнецы. Марина Аствацатурян: Коротко расскажу. Во-первых, CRISPR – это аббревиатура от англоязычного. Я могу русский перевод: «Регулярно расположенные группами прерываемые короткие палиндромные повторы». Здесь самое главное слово – прерываемые (interspaced), потому что между этими палиндромами каждый раз разное. Это малюсенькая последовательность ДНК, которая нацеливается на то, что должно быть отредактировано. И особенность этой технологии в том, что для каждого случая, будь то лечение заболеваний… Кстати, китайцы в прошлом году, тоже была прорывная вещь, сделали эмбрионы. Правда, они до двух недель довели, как положено по правилам, потом уничтожили. Но это были эмбрионы, вылеченные от талассемии. Это тяжелое заболевание крови. И каждый раз надо нацеливаться в зависимости от задачи. И этот коротенький кусочек (interspaced) – на этом оно и работает. Специально еще есть РНК (гид-РНК), она ведет эту всю конструкцию, которая запускается в клетку. И на этот interspaced кусочек действует. Есть еще добавление Cas9. В данном случае это фермент нуклеаза, который способен разрезать ДНК. Но Cas’ов может быть много. И их уже известно много. Просто Cas9 – самая популярная, самая первая конструкция, которая несет. Фермент Cas9 – это просто фермент, который разрезает ДНК в том месте, куда ему укажет РНК, которая будет вести этот interspaced кусочек. Ольга Орлова: Марина, я просто не понимаю, как эксперименты этого китайского ученого регулировались с точки зрения биоэтики. Марина Аствацатурян: Никак. Ольга Орлова: Ответ «никак»? Марина Аствацатурян: В Америке такие исследования возможны, только если вы не используете федеральные деньги. В Европе более жесткое регулирование. Там в разных странах по-разному. Великобритания – самая не то что либеральная, но самая продвинутая страна. Там есть специальное агентство, которое тщательно за этим следит. Там за этим следят, но на месте не стоят. Китай – это отдельная страна. Ему это все… Там нет этой регуляции, так же как и у нас, собственно. Ольга Орлова: Я думаю, что мы точно поняли, что в истории биотехнологий этот уходящий 2018 год уйдет как год появления первых CRISPR-детей. А мы тогда давайте двинемся дальше. Лена, почти 130 лет журнал «Наука и жизнь» освещает главные фундаментальные открытия в науке. В этом году какие публикации у вас были? На что нужно было бы обратить внимание? Что должно запомниться нашим зрителям и читателям журнала? Елена Лозовская: Открытие, на которое я бы хотела обратить внимание, на мой взгляд, могло быть сделано и раньше, то есть и год назад. Фактически исследования и были завершены год назад. И даже, может быть, и 3 года назад. Но так получилось, что публикация в Nature вышла летом этого года. Эта публикация называлась примерно так: «Наблюдение недостающих барионов в тепло-горячей межгалактической среде». Ольга Орлова: Ужас просто. Елена Лозовская: Никакого ужаса на самом деле нет. По современным космологическим концепциям, у нас Вселенная состоит из темной материи, темной энергии. И наше обычное вещество, которое мы можем увидеть, пощупать и как-то вообще зафиксировать физическими приборами (спектрометрами и другими), его всего 5%. Когда стало это ясно, стали проводить такую инвентаризацию: а, собственно, где эта материя содержится? Оказалось, что 7% в звездах, потом где-то 10-11% тот газ, который находится внутри галактик. Еще примерно 28% - это холодный межгалактический уже газ. Потом еще нашли какое-то количество теплого межгалактического газа. И где еще 30-40%? То есть по всем теоретическим выкладкам получалось, что это должна быть материя с температурой где-то между 100 000 градусов и 10 миллионов градусов. Но примерно 1 млн градусов. Дело в том, что при этой температуре водород полностью ионизирован. Там вообще протоны отдельно… Мы говорим «барионы» - это элементарные части, к которым относятся протоны и нейтроны, из которых состоят ядра атомов. То есть та материя, с которой мы имеем дело, она вся барионная. Ольга Орлова: И мы барионные. Елена Лозовская: Да, мы тоже барионные. Так вот, не хватало. Просто по водороду ничего померить там нельзя. Нужно мерить по чему-то другому. Вы понимаете, что когда водород распался на электрон и протон, он уже не поглощает, не излучает. Это плазма, которую мы никак нынешними существующими методами зафиксировать просто не можем. Мы не можем понять, есть там что-то или нет. По счастью, там есть не только водород. Там есть еще и кислород. Так вот, кислород 6 электронов теряет, а два у него остаются. И в таком состоянии кислород без 6 электронов достаточно стабилен. То есть он при 1 миллионе градусов живет и поглощает в рентгеновской области. И его поглощение как раз удалось зафиксировать. То есть что делали? Взяли самый яркий на сегодняшний день известный космический источник излучения, то есть квазар, и направили на этот квазар спутниковую обсерваторию «Newton». Она летает чуть ли не 20 лет. Но в течение 2 лет всего-навсего 18 дней эта обсерватория смотрела своими рентгеновскими спектрометрами на этот квазар. И удалось в конце концов поймать вот именно то поглощение кислорода, по которому можно точно сказать: «Да, вот эта барионная материя есть». Когда прикинули соотношение, оказались примерно как раз недостающие 40%. То есть все сошлось. Всемирный дебет с кредитом сошелся наконец-то. Ольга Орлова: Вообще Лена рассказывает эту историю как историю такой финансовой проверки, как с помощью обсерватории «Newton» и Европейского космического агентства была проведена инвентаризация Вселенной. Егор Быковский: Пришли аудиторы. Ольга Орлова: Да, провели аудит во Вселенной и поняли, что все сходится. Вообще это очень здорово. Просто означает, что наши космологи очень хорошо работают. Елена Лозовская: Да, но проверка заняла 20 лет на самом деле. Ольга Орлова: Так и ведь и масштабы немаленькие. Вселенная. Мне кажется, это просто действительно всех нужно поздравить. И понятно, что если у нас биотехнологии и наши CRISPR-дети рулят, как говорят теперь, то в области космологии, устройства Вселенной дело о недостающей барионной материи, слава богу, закрыто. Егор, «Чердак» ТАСС-Науки. У вас и новости, и лонгриды, и видео, и самые яркие события. Плюс вы постоянно на пресс-конференциях. Я думаю, что тебе было реально очень тяжело выбирать, когда я попросила «Выбери что-нибудь самое важное в науке». Егор Быковский: Да, мне было тяжело. Есть еще одно событие. Оно не очень заметное. Но оно переопределяет очень многие вещи. Это буквально несколько недель назад мы все сидели в редакции, слушали прямую трансляцию из речи по заседанию комиссии меры весов. Это, по-моему, можно сказать, что одна из самых важных новостей за год. Ольга Орлова: Извиняюсь, но, кстати, как-то она прошла не так ярко освещенной. Расскажи, пожалуйста, что произошло. Егор Быковский: Мы даже не стали давать новость. Написали большой материал, потому что это очень важно. Назвали его так вычурно. Подумали, что на такой заголовок все среагируют. Тут суть в чем? Я на секундочку отступлю на пару шагов назад и скажу, что, например, к концу XVIII века в одной только Франции было зафиксировано около четверти миллионов различных определений единиц, по-разному измеренных. Это, конечно, было полное безобразие. И принято говорить, что купцы были этим недовольны. На самом деле два купца между собой договорятся, в чем они там мерят – в локтях, фунтах или в чем-то еще. А вот ученому сообществу, представьте себе двух астрономов, один из которых живет, допустим, в Пизе, а другой где-нибудь в Вене, и им между собой определить… Если даже определения расходятся на тысячные, я уж не говорю про миллионные, совершенно невозможно сопоставить со своей научной картиной мира. Поэтому французские ученые воспользовались Великой французской революцией и ввели метры и килограммы. И сначала казалось, что они очень удачно это сделали, потому что метр привязали к одной сорокамиллионной части окружности Земли. Но потом оказалось, что, во-первых, Земля – не идеальный шар, а геоид. Во-вторых, оказалось, что некоторые земные события на какие-то миллиардные меняют скорость вращения и окружность. Землетрясение случилось – скорость замедлилась. Мало того, даже гигантские плотины на очень небольшое количество времени могут изменить конфигурацию Земли. В конце концов, и метр, и килограмм соскочили несколько со своих определений. И метром стала просто линейка, которую изготовили как одну сорокамиллионную. И ее передавали около 150 лет. Все остальные палаты мер и весов изготавливали ее точные копии. С килограмма тоже изготавливалась точная копия. Он последние 100 лет, по-моему, был такой иридиевой гирькой. Но оказалось, что вот возьмите самую лучшую гирю, закройте ее в безвоздушной комнате, берите ее только щипцами с маленькими фетровыми лапками – все равно за 100 лет на 5 стотысячных грамма она меняется. Ольга Орлова: Происходит усушка и утруска. Егор Быковский: Она очень небольшая. Но со временем существенно, потому что, например, прикиньте, сейчас местоположение по GPS, которое вычисляется, происходит с точностью до метра на десятки тысяч километров. Это как раз миллионные доли и есть. И сбейтесь вы на несколько метров – и автомобилю ничего не сделается, а определение земельных участков или вывод на орбиту в точную точку – все сразу поехало бы. Ольга Орлова: Это проблема. Егор Быковский: И таких проблем много. И поэтому необходимо было все меры отвязать от их физических представителей в нашем мире. Ольга Орлова: И как это было сделано? Егор Быковский: Мы живем в семимерном мире. У нас есть линеек для измерения всего, что вокруг нас происходит, вообще всего. Это пространство, время, масса, яркость, количество вещества, температура и сила тока. Все они были привязаны к каким-то отдельным вещам. Сейчас их привязали к нескольким постоянным. Это постоянная Планка, постоянная Больцмана и так далее. И дальше все от этих постоянных и от известной нам скорости света получаются все остальные величины. Кому это вообще надо? Ольга Орлова: Я все слушаю тебя, слушаю и думаю: «А почему нам это важно?» Егор Быковский: Просто сейчас, для того чтобы передать знание о каких-то исследованиях очень точных, не надо нести никуда эталон гири. Вы скажите ученым, что у вас есть постоянная Планка, перекалибруйте свои инструменты, и получите точные значения, которые вам нужны. Ольга Орлова: То есть то, что решили отойти от физических эталонов в физическом смысле, что отошли от материальных эталонов, а решили перевести это к постоянным, привязанным к числам. Егор Быковский: Это поможет науке развиваться лучше. Ольга Орлова: Науке развиваться лучше, а нам жить в более точном мире. Егор Быковский: Потому что мы живем в научном мире. Все, что у нас есть хорошего, давайте перечислять, вот те, кто смотрят эту передачу, наверняка ее смотрят на экране какого-нибудь гаджета, планшета. А там процессор изготовлен с точностью в десятки нанометров. Эта как раз примерно та точность, о которой мы говорим, вот эти миллионные доли, которые мы сейчас добрали на точных эталонах. Ольга Орлова: То есть наши зрители должны понимать, что это не то, чтобы ученые устроили себе такую классную штуку и облегчили себе жизнь. Они облегчили жизнь всем нам. У нас все будет точнее, надежнее, безопаснее в каком-то смысле. Евгений Насыров: И теперь крылатая ракета будет прилетать точно в цель. Егор Быковский: Да, ты прав. Евгений Насыров: Это не может не радовать. Ольга Орлова: Женя, давай про ракеты, но давай теперь про космос. Ты не мог не выстрелить со своей ракетой. «Laba.media» - молодое медиа, которое только стартануло. И что вы успели заметить яркого в науке? Евгений Насыров: Самое яркое – это, конечно, то, что происходило в космосе. А происходило там в этом году много всего. Вторая миссия «Вояджер» полетела. А первая, как мы знаем, улетела куда-то очень далеко. И мы слышим на Земле звуки Марса и много космических новостей. Нам же в «Laba.media» показалось самым важным поводом, о котором мы постарались поговорить в целом большом курсе – это было 20-летие Международной космической станции. Для нас Международная космическая станция – это вообще история не про космос, а про людей. Это самый большой рукотворный объект в космосе, который сделан нами, землянами. И он уже существует 20 лет и прирастает. Если представить себе футбольное поле, а в этом году, наверное, каждый житель Земли представлял футбольное поле, представьте, такая обитаемая станция летает в космосе. Конечно, это история и про то, как люди из разных стран, несмотря на все внешнеполитические какие-то дрязги и проблемы, взаимодействуют друг с другом. Кажется, что это такая идеальная модель существования людей вместе, когда самые разные люди в ограниченном пространстве продолжают заниматься чем-то полезным, изучают себя, изучают мир в конце концов на каком-то и макро-, и микроуровне, и не воюют, и, кажется, приходят друг к другу на выручку. И там же было какое-то колоссальное количество рекордов за 20 лет. И рекорд нахождения в космосе человека, и рекорд по выходу в открытый космос. То есть МКС – это не только история про технологии и история инженерная, но это история про науку, причем, про самый ее передовой край. Егор Быковский: Сейчас тебя все слушают и думают: «А науке-то что это дало? Они там крутятся годами». Марина Аствацатурян: Эксперименты проводились прямо на борту. Ольга Орлова: Там же целая программа «Наука на МКС». И за 20 лет это столько всего – от химии до биологии и медицины, минералогии. Евгений Насыров: Мне запомнились два исследования. Если кратко, одно – это когда они со своей обшивки МКС собирали космическую пыль и нашли там много всего интересного. И второе интересное исследование, которое проводилось на МКС – это то, как влияет невесомость на человека. И пока делается вывод, что, конечно, никакая миссия на Марс ближайшее время не грозит, потому что человек просто не выдержит этих нагрузок. И если он долетит до Марса, то он там просто ходить не сможет, он будет ползать, я так понимаю. Ольга Орлова: Я как раз хочу продолжить тему взаимодействия и российской, и мировой науки. Потому что мне показалось очень важным, что в этом году был очередной Международный математический конгресс. Он проходит раз в 4 года, и на нем вручаются высшие математические награды, которые, в отличие от нобелевских премий, не каждый год, а в математике только раз в 4 года. И накануне, до того как был этот конгресс, он проходил в Бразилии и в Рио-де-Жанейро, было принято окончательное решение, что следующий математический конгресс проходит в России в Санкт-Петербурге. И это, мне кажется, было очень важное событие как в мировой, так и в российской математике, особенно на фоне тех сложных отношений, которые сейчас в политике развиваются между руководством всех стран. А тут надо заметить, что математический конгресс – это не только научное событие. Это политическое событие в стране. Потому что в каждой стране это проходит на уровне первых глав государства – это король Испании или руководитель Коммунистической партии Китая. У нас заявку России на конгресс курировал вице-премьер Дворкович. Они довели этот сюжет до конца. И у нас в студии как раз был член оргкомитета будущего конгресса в Санкт-Петербурге Федор Богомолов. И давайте посмотрим фрагмент. Он рассказывал об этом событии, про некие детали подробности. СЮЖЕТ Ольга Орлова: Можно нас всех поздравить. Действительно, шутили по этому поводу, что проведение Международного математического конгресса – это намного круче, чем Чемпионат мира, и намного дешевле. И 2022 год по этому поводу будет объявлен годом математики. Вообще знаете, что мы находимся в телевизионном комплексе АСК-3 Останкино, где в свое время снимались те самые «Чародеи» по повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу». И если мы с вами выйдем за пределы этой студии, то там можно пропасть точно так же, как пропал герой Фарады, потому что ровно здесь начинаются эти коридоры НИИЧАВО. Надо сказать, что ровно этими коридорами мы и проходим каждый день сюда на работу. И я вот, что подумала. Что если бы мы вместе с чародеями и сотрудниками НИИЧАВО выбирали бы в этом году премию за лучшую, смешную, нелепую, невообразимую, идиотскую научную новость, то что бы каждый из вас предложил? Поскольку мы все время смотрим, перерабатываем это огромное количество каких-то сообщений, иногда так открываешь, читаешь и думаешь: «Нет, это точно в копилку». И ты начинаешь теряться. Кому что запомнилось? Марин, давай начнем с тебя. Марина Аствацатурян: Для того, чтобы я сказала о том, что меня не то, чтобы веселит, но травмирует… Это было бы смешно, если б не было так грустно. Для этого надо вернуться в самое начало. Мы говорили о биотехнологиях, совершенно фантастической вещи. Всего лет 60 назад была открыта структура ДНК. Тогда это представить себе невозможно было. А сейчас уже вмешиваются в последовательность и делают детей с помощью вмешательств. Это фантастика. Но эта фантастика рождает мифы. Эти мифы кажутся правдоподобными. Потому что то, что казалось фантастичным, оказалось правдой. Значит, нелепый миф может быть правдой. А почему нет? Один из мифов, который меня ужасно раздражает – это бесконечно тиражируемые сообщения о возможности создания этногенетического оружия. Ольга Орлова: Этногенетического? Марина Аствацатурян: Эти люди, очевидно, что-то слышали об этногеномике, те, кто тиражируют эти новости. Этногеномика – это такой раздел популяционной генетики, который изучает генетическое разнообразие разных популяций, разных этносов. Этносы не знают административного деления. По тому, что, например, славяне-хорваты генетически ближе к итальянцам, чем к славянам-россиянам. Они связаны географически. Причем, речь идет об отдельных каких-то единичных, буквально в одну букву, ДНК-заменах, которые разбросаны по всему геному, и создать такое оружие, которое будет поражать какой-то этнос и не затронет соседние, которые через речку… Ольга Орлова: То есть только какой-то конкретный народ будет это оружие выбирать. Марина Аствацатурян: Да, то, что по всему миру собирают биологические образцы – так это для того, чтобы установить генетическую историю какого-то этноса. Но так же, как мы не можем повлиять на ход исторических событий уже прошедших, на исход Куликовской битвы, так и невозможно совершенно повлиять на эти генетические вещи. Ольга Орлова: Но надо сказать, что все-таки про этногенетическое оружие, во-первых, были публикации только в российской прессе. Во-вторых, не всегда это писали научно-популярные издания. Это были в основном общественно-политические. И почему они так разошлись? Потому что эти… Марина Аствацатурян: Но ученые же опровергают. Евгений Насыров: Самые разные любители собак рассказывают эту историю про этногенетическое оружие. Ольга Орлова: Надо сказать, что это произошло только потому, что первые лица нашего государства стали об этом говорить. Марина Аствацатурян: Что касается оружия, этнос вообще-то еще нет только генетика. Это еще и культура. Для того, чтобы истребить один определенный этнос, не нужно даже генетического оружия. Есть, например, такое оружие, как алкоголь. И есть этносы, которые просто разрушаются. И мы видим, что происходит, не под Новый Год будет сказано об этом. Ольга Орлова: Жень, на что в медиа ты обратил внимание, смешного и забавного, связанного с наукой? Евгений Насыров: Много было смешного в этом году. Но, наверное, раз уж я начал говорить про космос и МКС, то там случился один из действительно самых странных и смешных эпизодов. Это так называемая дырка в корабле «Союз». Самая нелепая и смешная версия, она очень новогодняя. Она про комедию Рязанова, про то, что дырка образовалась потому, что один космонавт очень захотел домой. И единственный способ прервать экспедицию – это взять и просверлить дырку. Ольга Орлова: Жень, только надо сказать, что те, кто работают на МКС и вообще связаны с МКС, они всегда разделяют. Они говорят «космонавты» и «астронавты». И речь шла не про космонавтов. Астронавт захотел домой и решил просверлить дырку. Евгений Насыров: Я обозначил, что абсолютно анекдотическая ситуация, когда самые простые человеческие желания – «просто захотелось домой». Его можно понять. 400 км от Земли, от дома. Потом вроде бы от этой версии отказались и стали смотреть на Землю, что это какой-то саботаж на одном из космических предприятий. И сейчас мы буквально, получается, несколько недель назад наблюдали, причем, в прямой трансляции, как российские космонавты выходили в открытый космос и на протяжении 6 или 7 часов, соответственно, занимались тем, что искали эту дырку, брали образцы. Опять же, некий источник рассказал, что часть герметика, которым была заделана эта дырка, вырвалась из их пальцев скафандра. Я понимаю, что в скафандре, наверное, трудно взаимодействовать с мелкими какими-то образцами. И улетел тот герметик в космос. Ольга Орлова: Просто шутка была нелепая. Медийная новость была смешная. А последствия для космонавтов были совершенно нешуточные, нешуточная работа. Что вам в редакции «Науки и жизнь» показалось смешным? Елена Лозовская: Я рискую навлечь на себя гнев экологов, таких ярых экологов. Но мне показалось в очередной раз… Потому что эта тема не первый раз возникает. Как раз где-то летом в одном британском научно-популярном журнале была опубликована заметка о том, как электронная почта влияет на парниковый эффект. То есть одно письмо, было сказано так, выбрасывает 4 грамма углекислого газа. Письмо со спамом меньше почему-то. Потому что вы сразу отправляете на сервер, не читаете. А письмо с картинкой – аж целых 50 грамм. Почему смешно? Во-первых, мне непонятно, почему все приводит именно к этому выбросу углекислого газа. Дело в том, что компьютер у нас все-таки не на двигателе внутреннего сгорания работает. Он же на электричестве. А у нас 35% электроэнергии по миру производится таким способом, который не требует сжигания углеводородов. Если на самом деле посмотреть, то, допустим, даже вся электроэнергия получена с тепловой электростанции. Сожгли реально углеводороды, получили CO2. Вот этот выброс сравним с тем, что человек, чем бы ни занимался, выдыхает в атмосферу. То количество углекислого газа… Человек выдыхает в час от 10 до 20 литров. Ольга Орлова: Читаешь ты электронную почту или книгу. Елена Лозовская: Эффект все равно парниковый. 20 литров углекислого газа – это 40 грамм, между прочим. То есть это как раз сравнимые какие-то эффекты. А сейчас выключит компьютер и вообще пойдет в спортзал. Ольга Орлова: А надо уточнить просто тогда у этих активистов, у исследователей, нужно ли нам тогда, например, сортировать спам отдельно, как мусор мы сортируем. Может быть, здесь тоже есть какой-то смысл в этом экологический. Егор Быковский: Нам ничто не поможет. Ольга Орлова: Егор, над чем смеялись на «Чердаке»? Егор Быковский: Я тут недавно прикидывал, что я прочитал за год около 300 000 отдельных публикаций. Некоторые очень быстро. И некоторые есть очень смешные. Одна, правда, была не в январе, а в декабре опубликована в журнале «Приматы» о том, кто кого больше передразнивает в зоопарках – обезьяны посетителей или посетители обезьян? Марина Аствацатурян: Это интересно. Егор Быковский: Это интересно. Они взяли большую базу. И в течение пары лет она проходила в европейских зоопарках. Оказалось, что на самом деле посетители чуть больше, но там это в режиме статпогрешности. Поэтому примерно одинаково. Евгений Насыров: А по странам там было какое-то сравнение? Где больше… Ольга Орлова: Где кривляются больше. Егор Быковский: Я сейчас не помню. Евгений Насыров: На самом деле так вышло, что мы живем рядом с зоопарком. И мы туда ходим регулярно. И мы всегда ходим в обезьянник. Они не передразнивают. Ольга Орлова: То есть московские обезьяны… Евгений Насыров: Очень усталые московские обезьяны. Ольга Орлова: Московские обезьяны ведут себя прилично. А я, коллеги, поняла, что самое смешное в этом году – это тема творчества Канта практически закрыта как в российской науке, так и в российской общественной жизни. СЮЖЕТ Ольга Орлова: После этого выступления в Калининграде нашлись одни люди, которые осквернили могилу Канта, но, с другой стороны, нашлись и научные сотрудники, которые вышли с одиночным пикетом на тему, что Кант все-таки наш. После такого выступления просто все научные журналисты, историки и философы должны были бы сделать так, чтобы в будущем году российские офицеры и российские моряки узнали про то, что в те времена, еще до 1945 года, когда Калининград был Кенигсбергом, и, соответственно, в XVIII веке, когда жил Кант, то несколько лет всего Кенигсберг находился под юрисдикцией российских войск. И в то время Кант пускал к себе русских офицеров на постой. Это были немножко другие русские офицеры. Они были так потрясены эрудицией, знаниями и интеллектом Канта, не только в области философии, но и в области физики и даже пиротехники. Егор Быковский: Он был отличный инженер. Ольга Орлова: Он был потрясающий инженер. И они пригласили Канта давать им уроки, чтобы он их образовывал в области инженерного тела, пиротехники и естествознания. И, в общем, те отношения, которые сложились у Канта с русскими офицерами, выглядели совершенно иначе. Так выпьем же за то, чтобы, как русские офицеры были близки с Кантом, так и наши зрители, читатели, слушатели были близки с наукой, а наука была бы близка нам. С Новым Годом. Егор Быковский: А мы будем ее проводниками. Марина Аствацатурян: И полупроводниками. Егор Быковский: И сверхпроводниками. Ура. Марина Аствацатурян: Ура. Ольга Орлова: До встречи в Новому Году.