Николай Александров: Издательство как особая институция и производство, как бизнес-предприятие. Вот о чем пойдет речь в этой главе. Особенности и проблемы российского книжного бизнеса. Но сначала попробуем охарактеризовать обстановку книжного российского дела в целом. Александр Гаврилов: Сегодня российское книгоиздание существует в ситуации очень быстрой монополизации. Если еще совсем недавно мы говорили о большой пятерке издательств и дальше волне средних, волне малых и микроскопических, то сегодня мы говорим об одном крупном издательстве – это издательская группа «ЭКСМО-АСТ». Мы говорим об очень небольшой и с каждым годом сужающейся прослойке средних издательств и стремительно разрастающемся пространстве микроскопических издательств, которые состоят, как правило, из 1-2 человек. И при этом в этой среде идет довольно интересный культурный процесс. Притом, что понятно, что если говорить о книжном бизнесе, то эта часть вообще в существенной степени ничтожна. В этом смысле выстраивание издательских политик с одной стороны страшно затруднено, потому что что бы ты ни придумал, либо великан уже присутствует в этой нише, либо, увидев, что ты ее нащупал, немедленно в нее войдет. Именно то, что несомненный талант в развитии бизнеса Олега Новикова позволил огромному конгломерату издательств развиваться очень быстро и захватывать новые территории, делает выбор издательских стратегий для всех остальных чрезвычайно затруднительным. А, с другой стороны, для микроиздательств высвобождает любые формы жестов. Потому что если ты точно знаешь, что даже придумав что-нибудь этакое, ты не захватишь существенной доли рынка, ты не заработаешь больших денег, то тогда микроиздательства, люди, которые одушевлены какими-то идеями настолько сильно, что готовы впрягаться в микроиздательства, они уже могут позволить себе что угодно: переиздавать работы анархистов середины XIX века, издавать только переводы с немецкого языка и только высокоинтеллектуальную литературу. Это я сейчас не просто фантазирую, а называю издательские стратегии конкретно существующих микроиздательств. И в этом смысле получается очень странная картина: основная видимая беглому взгляду часть книжного бизнеса очень жестко структурирована, очень жестко оптимизирована, работает на очень четко прописанные целевые бизнес-показатели. Если не получается – какое-то время терпит, потом прикрывает. Но в серой зоне невидимости происходят удивительные чудеса. Николай Александров: О небольших издательствах мы еще сегодня поговорим. А пока хотелось бы дать слово представителю отнюдь не самого мелкого книжного дома. Леонид Шкурович пытается охарактеризовать атмосферу, в которой работают нынешние издатели. Леонид Шкурович: В России взаимоотношения, на мой взгляд, между издательскими домами отвратительные. То есть либо они вообще не существуют, либо отвратительные. Все друг друга не любят, все друг другу завидуют. И, соответственно, с этой точки зрения наш рынок выглядит примерно таким образом. Если говорим про какие-то профессиональные союзы, в которых по каким-то формальным признакам издатели состоят и объединяются, то достаточно иллюзорная история, что эти союзы защищают интересы представителей отрасли. Они защищают интересы крупнейших представителей отрасли или монополистов. Собственно, этими монополистами эти союзы и питаются в прямом и переносном смысле – и эмоционально, и финансово. Николай Александров: У Ирины Прохоровой, в отличие от Леонида Шкуровича, не столь мизантропичный взгляд на состояние современного российского книжного бизнеса. Хотя этот взгляд и нельзя назвать оптимистичным. Ирина Прохорова: Чем больше издательств, тем больше ведь разных стратегий, тем богаче это культурное поле, которое возникает. Но все-таки мы не одни. Существуют старые почетные издательства типа Ивана Лимбаха. Понимаете, каждое издательство немножко отличается. Существует целый ряд издательств нон-фикшн. «AdMarginem», которое вернулось в гуманитарное поле. И они делают вместе с «Гаражом» массу интересных искусствоведческих книг. То есть это существует. Но, конечно, если мы сравним с концом 1990-х – началом 2000-х, это поле обеднело. Появляются новые издательства. В свое время появилось «Новое издательство» Андрея Курилкина. Он мой бывший сотрудник. Я очень горжусь и радуюсь, что он основал собственное издательство. Но, тем не менее, количество появляющихся издательств меньше, чем исчезающих. Николай Александров: О кризисе в книжном деле говорят уже достаточно давно. Но вот Борис Куприянов полагает, что пик этого кризиса уже преодолен. Борис Куприянов: Мне кажется, что критическая точка пройдена, слава богу. Если вы помните, несколько лет назад (в 2008 году) мы все сидели и ждали, когда издательства закроются. Закроется то, закроется это. Было такое ощущение, что издательства закроются, что мы из года выйдем с огромными потерями. Потерь почти не произошло. Большинство издательств выжили, нашли свои ниши, свои лакуны. И как-то не сказать, что хорошо и очень весело, но как-то живут. И, по-моему, независимые издательства, частные издательства не умирают. Это же потребность не только финансовая. Это не то, что делается ради заработка в основном (если мы говорим о совсем небольших издательствах), а делается из других причин – из желания что-то сделать. И мне кажется, что ситуация тяжелая, но она не убийственная. Мало того, за последние годы открылось множество маленьких новых издательств, каких угодно. Совсем маленьких. Это интересно. Посмотрим, что будет дальше. Николай Александров: Символично, что речь опять идет о небольших независимых книжных издательствах, которые не могут соперничать с большими издательскими домами, которые живут как будто по совершенно иным законам. И для них книжное дело – уже не вполне бизнес. Слово Максиму Амелину. Максим Амелин: Серьезное книгоиздание сейчас, в общем-то, не бизнес. То есть возврат средств с книг не покрывает фактически расходов чаще всего. Чаще всего не покрывает расходов на их доставку и так далее. Николай Александров: Здесь важно подчеркнуть, что речь идет о качественном книжном продукте. Не о книге массового потребления, рассчитанной на массовое пользование, а о книге, которая переживает сегодняшний день и рассчитывает на достаточно долгое присутствие рядом с читателем в его доме, в его библиотеке. Максим Амелин: Я вообще считаю, что поэтическую книгу делать не сшитым блоком – это варварство. Потому что такая книга развалится максимум через 20-25 лет на страницы. Соответственно, она свою эпоху не переживет. И я как издатель поэтических книг всегда стараюсь, чтобы это были сшитые книжки, чтобы эта книга дошла, прожила… Пусть переживет хотя бы одно столетие. Николай Александров: Понятно, что целый ряд подобного рода книг издать просто невозможно без государственной поддержки. Об этом говорит Борис Куприянов. Борис Куприянов: Я должен констатировать, что в России, как бы мы идеологически не были подкованы, государственное издание необходимо, потому что в России все очень быстро меняется. А есть издательские проекты, которые насчитывают несколько десятков лет. Например, перевод каких-нибудь источников, которая делает «Восточная литература», входящая в издательство «Наука», или собрание сочинений, которое выходит по 30, а то и больше лет. И никто, кроме государства, к несчастью, гарантом того, что это будет происходить на качественном уровне, не может стать. Есть очень хороший пример, замечательный пример, когда в течение почти 30 лет выходили дневники Пришвина. И когда энтузиасты, работающие в музее Пришвина, бились за это почти 30 лет. Выпустили все дневники. В прошлом году был выпущен последний том. Но они поменяли 6 издательств. То есть это собрание дневников Пришвина выходило в 6 разных издательствах. Это прекрасный пример, замечательный. Это история, когда энтузиасты, если берутся, могут сделать все. Но сколько мы знаем собраний сочинений, которые не окончены, которые не доведены до конца? Их множество. И, к несчастью, по объективным причинам, государство должно гарантировать какие-то тиражи. То же самое касается книг, которые требуют очень долгой подготовки. Некоторые книги готовятся по 10-20 лет. И не всякое коммерческое издательство готово взвалить на себя эту нагрузку. А если даже готово взвалить, то не факт, что эти книги будут хоть как-то доступны и по вопросам цены, и по вопросам тиража. Николай Александров: Понятно, что подготовка такого рода изданий – долговременный процесс, который затрагивает достаточно большой коллектив авторов и редакторов. Кстати говоря, редакторы – это особый институт. И иногда многие задаются вопросом: а нужны ли редакторы сегодня, насколько актуально сегодня редакторское дело? Михаил Эдельштейн. Михаил Эдельштейн: Я просто не представляю себе на самом деле литературное наследство или какой-то серьезный словарь, какое-то нормальное энциклопедическое издание без профессионального редактора, начиная от каких-то простейших вещей: унификация сносок, библиографическое описание, отслеживание того, чтобы не было повторов в комментариях и так далее, и заканчивая просто научным форматированием или еще чем-то. В научном книгоиздании редактор – фигура совершенно неотменимая. Я надеюсь, никто не обидится, но он часто не менее важная, чем автор. Николай Александров: По существу, той точки зрения придерживается и Николай Богомолов. И, в общем, понятно, почему: поскольку его взгляд на книгу определяется в первую очередь филологическими интересами. Николай Богомолов: Настоящая редакторская работа – это такая большая и очень важная работа. Но, к сожалению, хороших редакторов не так много. Есть те, кто просто смотрит и говорит: «Ну, хорошо. Все удачно, все на месте. Так и пускаем». Это плохо, как мне кажется. Все-таки хочется, чтоб тебя прочитали как следует и оценили, и показали, где ты напортачил, как к этому надо относиться в следующий раз. А есть редакторы по-настоящему серьезные, въедливые, которые тебя читают и очень помогают. Тут для меня никакого сомнения нет. Николай Александров: Ну, хорошо. А если мы отстранимся от ученой литературы, от серьезных интеллектуальных книг, нужен ли редактор современной российской словесности, современному писателю? Ведь долгое время пара писатель/редактор рассматривалась как своего рода антагонизм: писатель и редактор – это оппоненты. Михаил Бутов делится своим редакторским опытом и, в частности, вспоминает советское время. Михаил Бутов: Поскольку я видел очень разное отношение к редакторам и к тому, что они делают, я считаю, что, как правило, оно еще ложное. То есть оно заключается в том, что редактор – это такой недоделанный писатель, который очень хочет исправить чужой текст каким-нибудь образом. Я думаю, что это не так. Описать сущность редакторства довольно сложно. По мне так оно больше всего похоже на танцы с автором, которыми ты занимаешься. И есть писатели, которым это вообще не нужно. Например, есть писатели, которым нужна какая-то маленькая редактура. А есть писатели, которым, с моей точки зрения, не очень нужна. В советское время было интересно. Я могу рассказать такую историю, что когда я пришел работать в журнал «Новый мир», это был 1994 год, буквально в первые недели я обнаружил рукопись романа Чингиза Айтматова «Плаха». Причем, это была уже какая-то третья… Там нет ни одного слова, которое бы… То есть там полностью покрыто редакторской правкой. Сейчас такого не бывает, безусловно. Во-первых, кто будет этим заниматься за такие оклады? С моей точки зрения, хороший редактор – это для автора вообще счастье. Николай Александров: Хорошо. Книга отредактирована и напечатана. Но возникает вопрос: каким тиражом? Максим Амелин говорит о том, какими тиражами выходили в начале XX века очень известные, хрестоматийные сегодня поэты. Максим Амелин: Когда-то Блок записал у себя в дневнике, как он ходил в книжную лавку и увидел неразрезанного Фета – «Вечерние огни». Это было в 1912 или в 1913 году. А они начали выходить в 1883 году. Соответственно, прошло 30 лет. Тираж был 600 экземпляров. За 30 лет Фактически ему сказал просто книгопродавец, что еще довольно экземпляров этого Фета, этих «Вечерних огней» просто находится в продаже. Тиражи Серебряного века. Все знают, что «Камень» Мандельштама вышел тиражом сначала 300 экземпляров, потом 600 экземпляров. Первые два издания. Соответственно, в общем-то, население Российской империи на тот момент было примерно такое же, как сейчас. И сейчас практически тиражи современных поэтов приблизились к этим тиражам, к тиражам пушкинской эпохи, когда, в общем-то, если уж говорить про пушкинские издания, то 3000 – это был колоссальный тираж по тем временам. Николай Александров: Конечно, поэзия сегодня не может претендовать на тиражность, хотя совсем недавно, в советскую эпоху, поэтические книги издавались довольно большими тиражами. Но это эпоха книжного дефицита, а мы живем в совершенно иных условиях. И, тем не менее, многие книги как будто бы рассчитаны на популярность, на успех у массового читателя. Что же говорят издатели и редакторы о книгах, которые вроде бы предназначены для достаточно широкого распространения? Каков тираж этих книг? Юлия Качалкина: Минимальный тираж, наверное, 500-700 экземпляров – для начинающего автора, будь он возрастной или совсем молодой. Потолок для современной прозы – наверное, тройка. То есть если прямо хорошо 3000 экземпляров, если прям издатели очень верят в этого автора и у издателей есть небольшой бюджет на продвижение… Николай Александров: 500 экземпляров для писателя, который рассчитывает на широкую читательскую аудиторию – конечно же, ничтожный тираж. Но вот, что любопытно. Ирина Прохорова, издательство которой ориентировано на интеллектуальную аудиторию и вроде бы гораздо более узкий круг читателей, приводит совершенно другие цифры. Ирина Прохорова: В те самые лихие девяностые, которые у нас чаще всего проклинают, средний тираж наших книг, таких серьезных и научных, был 2-3 тысячи. И дальше мы смотрели, допечатывали и так далее. Сейчас мы не рискуем делать больше 1000. И дальше мы смотрим: хорошо продается – мы еще 1000 допечатываем. Потому что вот здесь мы попадаем в зону абсолютной неопределенноствопрос Николай Александров: И все-таки проблемы тиражей существуют, и не только для небольших издательств, но и для крупных издательских домов. Леонид Шкурович говорит о рейтингах, статистике и, опять-таки, об оптимальных тиражах. Леонид Шкурович: Если мы говорим про средний тираж сейчас, опять-таки, есть издержки российского рынка и статистики на нем, потому что ориентироваться на средний тираж по данным Книжной палаты – это безыдейно. Потому что из тех 115 000 наименований, которые по данным Книжной палаты опубликованы в 2017 году, 60% опубликованы тиражом меньше 1000 экземпляров. Вопрос – участвует ли этот объем в том, что мы называем рынком или не участвует, большой полемический вопрос. Наверное, можно предположить, что средний тираж где-нибудь в районе 5500-6000. В 2 раза больше во Франции и еще в 2 раза больше тираж в Великобритании. В США рынок другой. Он еще больше, чем в Великобритании. Я, конечно, рассказал уже о том огромном объеме информации, который потребляю и я, и мои коллеги. Я, конечно, с черной завистью читаю рассылку от литературных агентов, когда, на мой взгляд, абсолютно средненькие книжки в сегменте romantic fiction, какая-нибудь романтическая мелодрама, причем, не от звезд жанра, там стартовый тираж 75-100 тысяч. Это такая средняя история. Такие рабочие будни. Допустим, «Азбука-Аттикус» за 2017 год, по-моему, ни одну книжку не выпустила тиражом 75 тысяч. Николай Александров: Так что же мешает современному российскому книжному бизнесу? Каковы его наиболее острые проблемы? Каковы трудности? Каковы вопросы, которые следует решить? Ирина Прохорова: Вот этот парадокс, когда у нас издатели работают на мировом уровне по качеству и эффективности, а система распространения у нас абсолютно пещерная и ухудшается с каждым годом, это ставит перед издательским миром много печальных вопросов. И если мы раньше надеялись, что это временные трудности, что сейчас появятся новые распространители, крупный бизнес начнет вкладываться, сейчас очевидно, что и бизнес сам в сложном состоянии, и эта сфера не интересна пока для бизнеса, никто не хочет делать каких-то инвестиций в эту область. Государство, хотя и все время кричит о том, что нужно читать книжки, но никак не способствует развитию книжных магазинов и всей цепочке распространителей… посмотрите, фактически существует информационная блокада, непонятно каким образом возникшая. Потому что все меньше и меньше мест, где вы можете прочитать о новых книгах и нет каких-то централизованных изданий, где люди могут зайти и вообще увидеть не только конкретные рецензии, но вообще-то и выстроенный какой-то контекст, систему приоритетов, иерархий, что очень важно. То есть система координат нет. В Европе есть две страны – Германия и Франция. Германия на 1 месте, на втором Франция, по количеству читателей. Это две самые читающие страны. А если мы посмотрим, почему. Потому что там система распространения XXI века, а не XVI, как у нас. И, более того, там государство выстраивает целую систему законов, поддерживающих издательский мир, особенно независимых издателей, которые занимаются культурной продукцией. Чтобы крупные концерны их не сжирали. Это особенно во Франции. Там очень четкое, интересное и мощное законодательство. Ну, и, разумеется, это дает свои плоды. Ничего подобного у нас вообще на повестке дня в России не стоит. Николай Александров: Что же касается читателя, то он, наверное, в первую очередь заинтересован в разнообразии издательств и книг. Издательств больших и маленьких. Книг, которые предназначены почти для разового пользования и книг, которые приятно держать в руках и оставить у себя в библиотеке. Об этих книгах и пойдет речь в следующей главе, которая посвящена книжному дизайну.