Николай Александров: В предыдущей главе мы говорили, в частности, о том, что ярмарки выполняют важнейшую роль в продвижении и распространении книги. И если говорить о продвижении, то примерно ту же функцию выполняют и литературные премии. Неслучайно многие из них приурочены к книжным форумам. Премия «Нос» - к Красноярской книжной ярмарки, премия «Книга года» - к Московской международной книжной ярмарке. Ну, а во время ярмарки «Нон/фикшн» проходит церемония объявления лауреатов премии Андрея Белого и важнейших премий за лучший перевод того или иного западного автора. Но для начала попытаемся определить, какие типы литературных премий вообще существуют. Александр Гаврилов. Александр Гаврилов: Литературные премии существуют двух типов. Одни литературные премии наследуют золотым табакеркам и жалобным халатам. Это когда царь со своего плеча – «молодец!». А есть премии другого типа, которые начинаются с Гонкуровской, включают в себя Букеровскую и так далее. Это премии, которые вручаются читательским сообществом, которое хочет выразить свой восторг. Вот книжка уже написана. Она уже напечатана. Она уже вышла на рынок. Мы начали ее читать и поняли, что наша благодарность автору не укладывается в те триста рублей, которые мы заплатили за книжку. И тогда читающее сообщество из себя выделяет некоторый орган, литературную премию, которая дополнительно выражает свой коллективный читательский восторг в денежной форме или в неденежной форме (бывают и такие литературные премии). Николай Александров: Впрочем, это не совсем так. Нобелевская премия по литературе или российская премия «Поэт» выражают не столько читательский восторг, сколько отмечают заслуги того или иного автора на поприще литературы. Да и вообще решение о присуждении премии объявляет жюри, а мнение жюри иногда довольно сильно расходится с мнением читающей публики. Независимые литературные премии в России появились относительно недавно, хотя у них существует уже достаточно серьезная история. Они призваны были изменить в целом российскую литературную ситуацию и выполнять совершенно иную функцию по сравнению с советскими государственными премиями. Александр Архангельский: Раньше, когда появились первые рыночные премии, считалось, что писателю, чтобы он получил, отполз в угол, прижал лапы и, урча, грыз косточку, пока не напишет следующий роман. Дополз до следующего романа – и опять следующая. Нормальная премия – это способ доставки к читателю, который и есть главный спонсор автора, чтобы были тиражи, чтобы у автора получались тиражи. Но для этого должны быть и государственные программы, которые в России невозможны по законодательным основаниям. Николай Александров: Далеко не сразу российские книжные премии стали влиять на тиражи книг. Они должны были адаптироваться к российской ситуации. Вспоминает Михаил Бутов, лауреат премии «Русский букер» и председатель совета экспертов премии «Большая книга». Михаил Бутов: Я видел историю существования литературных премий в постсоветской России, которая начиналась от бурного интереса, потом она рухнула в ноль в конце 1990-х годов (было глухо). То есть премии давали, люди их получали, я сам их получал. Были такие сугубо профессиональные премии. Спорили между собой, какая из них более эстетически значимая. Но при этом все это было вообще никому не интересно, и в первую очередь на уровне книгораспространения. Потом образовалась «Большая книга». Мы как-то вдруг стали замечать, что в книжных магазинах начинают появляться пирамидки. А потом уже «это какой-нибудь длинный список той или иной премии». А потом уже издатели стали печатать на задних обложках какие-нибудь смешные надписи типа «номинант на такую-то премию». Это вообще ничего не значит. 0 информации. Николай Александров: Сегодня мы можем говорить о разных премиях с разным составом жюри и принципом его формирования и процедурой объявления лауреатов. Павел Басинский. Павел Басинский: В принципе премии делятся на две категории. Одна – где происходит ежегодная ротация жюри, и та, где жюри постоянное. И это достаточно сильно влияет на работу премии. Потому что по моему опыту, когда ротация происходит каждый год, то довольно много зависит от того, кто будет председателем жюри. Это происходит просто в силу того, что собираются люди, может быть, и знающие друг друга, но, с другой стороны, с точки зрения такой ежегодной игры, спортивного соревнования это всегда интереснее. Когда жюри постоянно (я довольно долго уже работаю постоянным членом жюри «Ясная поляна» имени Льва Толстого и премии Александра Солженицына), там, конечно, другая ситуация. Это не значит, что там тишь, гладь, божья благодать. Бывают споры, бывают довольно жесткие споры. Но люди знают друг друга и люди примерно понимают, что они делают, как они видят литературные процессы. Поэтому их выбор оказывается всегда более внятным. Николай Александров: Этими типологическими чертами не исчерпывается российский премиальный процесс. У некоторых премий существуют и свои специфические особенности. Достаточно вспомнить премию «Национальный бестселлер», где существует большое и малое жюри и совершенно особая процедура объявления лауреата. Или премия «Нос» («Новая словесность» или «Новая социальность»), которая претендует на абсолютную открытость или дискуссионность. Сегодня, вне всякого сомнения, мы можем говорить о разнообразии российских литературных премий. Но сколько их – много или мало? Вот несколько точек зрения. Владимир Григорьев: Мне кажется, что премий вполне достаточно, и они свою функцию в целом выполняют, подогревая интерес как читающей публики, так еще, что немаловажно, медиа, которое сопровождает информацию, сопровождает весь премиальный процесс объявления лонг-листа, шорт-листа, интервью с новыми интересными авторами. И я в целом удовлетворен тем, что сегодня, даже несмотря на определенные провалы «Букера» (он, по-моему, в очередной раз объявил о том, что пропускает год), но при этом «Большая книга», «Ясная поляна» и «Нос» достаточно стабильно награждают своих победителей. Александр Архангельский: Премий в России немного. Для сравнения, во Франции (я знаю наверняка не все, но) 1400 премий я знаю. Я знаю о существовании 1400 премий. Их наверняка еще на муниципальном уровне гораздо больше. О чем мы говорим? Николай Александров: Кстати, литература сегодня не исчерпывается беллетристикой. Если говорить о читательском интересе, то он иногда даже выше по отношению к книгам нон-фикшн, мемуарам или научно-популярной литературе. И в этом сегменте как раз премий явно не хватает. Говорит Павел Подкосов. Павел Подкосов: Премия «Просветитель», к сожалению, такая одна. Это действительно так. Есть еще Беляевская премия в Санкт-Петербурге. Но это достаточно локальная история. Все остальные премии, в общем, нацелены прежде всего (99%) на художественную литературу. Поэтому для меня загадка, почему никто до сих пор не создал еще одну хотя бы премию для нон-фикшн-литературы или научно-популярной литературы. Николай Александров: Не так уж много и поэтических литературных премий. Пожалуй, наиболее масштабной до этого года была премия «Поэт», которая в этом году изменила свой формат. О премии «Поэт» в ее прежнем виде говорит Николай Богомолов. Николай Богомолов: Первоначальный замысел «Поэта» состоял в том, чтобы там участвовали не только критики, которые занимаются сиюминутным текущим процессом, но и ученые, которые предпочитают из истории смотреть. В этом качестве был приглашен Александр Васильевич Лавров, крупнейший литературовед. И я думаю, что тоже… Хотя было бы смешно отрицать, скажем, Андрей Семенович Немзер знает классическую литературу замечательно и пишет о ней. Но все-таки тогда, когда это начиналось, он был критиком прежде всего сиюминутным. Было несколько поэтов, которым я от души желал получить эту премию. К счастью, все они получили. У всех может быть разное мнение по поводу того, кому присуждались эти премии, но все-таки это были поэты из числа действительно поэтов. Случайных проходных фигур там не было. Николай Александров: На Западе, например, во Франции, многие премии не имеют денежного вознаграждения. В частности, знаменитая премия «Гонкур». А в России денежный эквивалент – необходимая составляющая премии, если она претендует на значимость. А насколько вообще премия изменяет жизнь литератора, насколько делает его известным, знаменитым, меняет его литературную судьбу? - Я получил премию в момент абсолютного провала. У меня нету даже никакой грамоты. Денег дали – иди гуляй. Это никак не отразилось ни на издании, ни на чем. Потом сам премиальный статус с годами начинает работать. То есть как-то он помогает… Не помогает, а без него, может быть, как-нибудь другим образом устроилась жизнь, но он какую-то энергетику придает, то есть от него что-то зависит. Николай Богомолов: Премия «Поэт» влияла в такой степени, как, скажем, «Букер». Если ты говоришь «лауреат Букера», это значит какая-то марка и репутация. Лауреат «Поэта» - вроде все и так знают, кто такой Кушнер или кто такой Чухонцев. И так понятно. И лауреатство тут ничего не добавляло. Николай Александров: Если говорить о премии как институте, о ее социальном значении, то, конечно же, она существует не только для писателя, но и для читателя. Михаил Эдельштейн: Премия формирует литературное поле, потому что надо как-то ориентироваться, нужны какие-то навигационные приборы. И премия, как ей положено, оказывается одним из таких навигационных приборов. Другое дело, что какое число людей, пользуясь этими навигационными приборами, потом чувствует себя обманутыми – это уже следующий вопрос. Николай Богомолов: Любая премия – это не просто притягательный элемент поддержания авторов, желающих ее получить и поучаствовать в награждении. Тот минимум, который, допустим, в прозе самого важного, интересного и достойного был создан за год, чтобы любой нормальный человек, обладающий соответствующим бэкграундом и соответствующим уровнем знаний и тягой к чему-то, мог получить в качестве рекомендации или лоции, вот это требует обязательного прочтения. Николай Александров: Действительно, лауреаты литературных премий или шорт-листы, списки финалистов тех или иных литературных наград могут служить серьезным ориентиром для читателей. Во всяком случае, дают более или менее релевантную картину современного российского литературного процесса. Но насколько литературные премии значимы для издательств? Юлия Качалкина: Как правило, читатель о литературных премий знает очень мало. То есть все равно во многих ситуациях. Читатель часто даже не знает названия издательства, в котором выходит его любимый автор. Литературные премии во многом нужны, с моей точки зрения, для того чтобы соединить автора и издателя. Потому что часто издатель не берет рукопись, пока она где-то себя не зарекомендует либо она не поднимется в рейтингах на том же самом самиздате либо не засветится в какой-нибудь литературной премии. И потом уже издатели начинают слать запросы в оргкомитеты этих литературных премий, спрашивают, занята ли эта рукопись или не занята. В свое время мы с «Большой книгой» делали целую серию книг. И там тоже был важный момент отбора. То есть это лонг-лист, это шорт-лист. Это влияло на решение о принятии к публикации. Николай Александров: С этим мнением Юлии Качалкиной можно было бы согласиться, если бы не один существенный момент. Многие литературные премии не принимают на конкурс рукописи и интернет-публикации. Более того, в лонг-лист и в списки финалистов входят произведения, уже завоевавшие репутацию и имеющие известность как у критиков, так и у читающей публики. Но действительно литературная премия может оказывать то же влияние, что и литературная критика. Они по существу иногда выполняют ту же роль, что и книжные издательства, если иметь в виду знакомства с еще неизвестными авторами. - С точки зрения того, как они организуют литературную жизнь, я думаю, что они приблизительно равны издательскому делу и литературной критике. Особенно сегодня. Николай Александров: Премия может формировать литературное книжное пространство, оживлять тот или иной сегмент книжного рынка, как, например, премия «Просветитель». Об этом рассказывает Александр Гаврилов. Александр Гаврилов: Мне кажется, что влияние литературных премий на литературный процесс и на книжный процесс довольно значительное и скорее похвальное. Потому что, во-первых, писатель чувствует, что он не одинок, помнит, что даже если он будет совсем безнадежно 10 лет писать главную книгу своей жизни, то есть шанс, что ее услышат, прочтут, восхитятся. Литературные премии существуют для этого. Когда мы начинали премию «Просветитель», нас спрашивали: «А вам на второй сезон хватит книжек?», потому что было твердое ощущение, что на самом деле научпоп-процесс в России прекратился. «Вот в Советском Союзе было много научно-популярных книг, а в России их едва-едва наскребается». Буквально через 3-4 года мы обнаружили совершенно изменившуюся ситуацию. Научно-популярные книги начали появляться гораздо активнее, начали дописываться те, что были не дописаны, начали издаваться те, что были не изданы, потому что возникла некоторая точка кристаллизации. Конечно, хорошо, что «Большая книга», самая влиятельная, на мой взгляд, сегодня премия за художественную литературу, награждает своих лауреатов большими денежными средствами. Но, скажем, крошечная премия «Различие», занимающаяся только высокоумной литературой самого экстремально-интеллектуального пошиба, вокруг себя кристаллизует литературное поле. И мне кажется, что если литературные премии делаются с достаточным трудолюбием и менеджерским усердием, то они со временем перекраивают даже не книжное поле, а книжную гравитацию. Вот, как нам рисуют физики, что большой объект вокруг себя слегка искривляет пространство-время и маленькие объекты начинают в это место стекаться. И вот книжная премия на самом деле работает так же. Если какая-нибудь работает не так, значит она сделана плохо. Николай Александров: Какой бы популярной премия ни была, насколько бы она хорошо ни продвигала того или иного автора или тот или иной литературный жанр, это не означает, что премия решает все издательские проблемы, в частности, если речь идет о книгах нон-фикшн. Павел Подкосов. Павел Подкосов: «Просветитель», конечно, влияет. В общем, интерес вызывают и книжки, попавшие в лонг-лист. Но на продажах это не особенно чувствуется. На продажах чувствуется шорт-лист. И, конечно, та книга, которая становится лауреатом, это, в общем, такой очень большой плюс, потому что они начинают писать много, очень много упоминаний. Но если ее оставить без маркетинговой поддержки, все равно это комплекс. То есть премия не имеет решающего значения. То есть если о книге до этого не говорил никто, об авторе не знал никто, она никак не продвигается и никто не читал, вдруг она становится лауреатом – ну, да, какое-то количество будет продано. Но все равно даже получению премии «Просветитель» издательство должно порадоваться, но не расслабляться, потому что, конечно, выход любой книги надо поддерживать всеми средствами. Маркетинг очень важен сейчас. Николай Александров: Премию, конечно, можно рассматривать как своего рода навигатор, как лоцмана в литературном пространстве. Но это не означает, что премия упраздняет критическую рефлексию. Александр Архангельский: Как всякий приземленный механизм, премии прекрасны и опасны. Прекрасны, потому что в России это едва ли не единственное, что может вытянуть книгу наверх, ее удержать в зоне внимания читателя хоть какое-то время при очень плохой истории с нашими книжными магазинами. Поэтому где? Ну, в библиотеке. Но библиотеки сами в силу законодательства формируют заказ на книжки. А это делают аутсорсинговые компании. Кто предложит дешевле, тот и лучше. Поэтому на библиотеки не всегда надежда, хотя многие делают. Но самое существенное, что премии удерживают внимание читателя на достаточно большой срок. Как минимум, на полгода продлевают читательскую судьбу книжки. С другой стороны, разумеется, премия не может быть не то что единственным, но даже главным механизмом выстраивания литературного пространства. Я слово «иерархия» не люблю, потому что никаких иерархий в искусстве нет, но есть пространство. Есть пространство колеблемое, как треножник. И это пространство, конечно, должно организовываться критикой как институтом. Николай Александров: Наверное, премию стоит рассматривать лишь как один из институтов понимания, осмысления и продвижения книги. Она действительно способствует формированию литературного пространства и делает литературное поле более богатым. Ирина Прохорова: Возможно, этот информационный кризис во многом возник из кризиса критической рефлексии. Ведь это такая объективная проблема. В советское проблема была вполне себе солидная традиция литературной критики. И было много хороших литературных критиков. Они сейчас существуют. Но тогда была другая эпоха, другие принципы. Вот вопрос эстетических категорий «хорошо или плохо» - это же не абстрактные вещи. Не бывает просто хорошей книги. Нужно обрисовать контекст, выставить какие-то критерии, почему эта книга хорошая или почему эта. Хороших книг много. Но они могут принадлежать разным направлениям, разным вкусовым предпочтениям. И в данном случае вся инфраструктура книжного мира от ярмарок до рецензий и литературных премий и способствуют выработке этих критериев. Николай Александров: В свое время социолог, критик и переводчик Борис Дубин говорил, что на сегодняшний день не существует одной литературы, существует множество литератур. Книжный рынок сегодня весьма разнообразен, так же как и читательские предпочтения. А это в свою очередь диктует или должно диктовать разнообразие литературных премий. Александр Архангельский: Мы вынуждены придавать премиям то значение, которого они не имеют. По-хорошему премий должно быть гораздо больше. Каждая из них должна работать на свой круг. Больше нет же единого чтения. Чтений множество. Каждая группа имеет право… Условно говоря, я не буду читать Донцову, но должна быть премия для авторов круга Донцовой, потому что есть читатели, это читающие. Соответственно, есть ниша, где это тоже должно награждаться. Но, разумеется, прежде всего премии должны быть в той нише, которая рыночно придавлена, но это не должно быть гетто и не должен быть собес. В нашей ситуации уже начало что-то меняться. Но не уверен, что это сильно круто. Но что-то. Николай Александров: Пожалуй, один из самых главных выводов, которые можно сделать – литературное разнообразие и разнообразие премиальное идут рука об руку. Литературных премий должно быть много, так же как и много должно быть разных издательских домов. Об издателях речь пойдет в следующей главе «Книжного измерения».