Николай Александров: Эта глава посвящена личным библиотекам. И она во многом продолжает главу личной коллекции. Любая библиотека, собираемая с вниманием, так или иначе содержит в себе элемент коллекционности. Я об этом уже говорил. Пускай в моем собрании и не только редкие книги, но эти книги собирались мной. Это свидетельство моих интересов, увлечений моей жизни. Пушкин в последние минуты жизни прощался с книгами своей библиотеки. Павел Александрович Флоренский, когда узнал об аресте своей библиотеки, был огорчен не просто тем, что он потерял книги. Он говорил о том, что все книги в его собрании не случайны, а подбирались с определенным смыслом. Но сегодня человек, собирающий библиотеку, оставляющий книги у себя дома, сталкивается с проблемами совершенно иного рода. Поэтому разговор о личных библиотеках я хочу начать с фрагмента беседы с издателем и дизайнером Арсением Мещеряковым. Арсений Мещеряков: Пару лет назад я оказался в Италии на вилле. Какой-то маленький городок. Рядом с ним была вилла местного нотариуса. Все просто, с обстановкой, наполненная книгами по искусству, журналами по искусству. Это характеризует образ жизни, который был. Интеллигентный человек, нуждавшийся в какой-то визуальной культуре, для него книги – это был единственный инструмент ее поглощать. Фрески. Это расцвет вот такого книгоиздания в Италии: «Rizzoli», «Electa», «Franco Maria Ricci». Конечно, сегодня это все чуть-чуть иначе… На Западе эта традиция, наверное, сохраняется. У нас эта традиция не успела прижиться. И вот таких домов, к сожалению, которые наполняют тебя книгами по искусству, их становится все меньше и меньше. Но, тем не менее, людям нужно что-то дарить. Николай Александров: Каким бы ценным подарком ни была книга, тем не менее, для нее нужно пространство. А в случае личной библиотеки это часть личного жизненного пространства. Тем не менее, само наличие книги уже чрезвычайно важно и во многом определяет судьбу человека. Как в случае с Андреем Бондаренко, с которым мы говорили о книге и об особенностях дизайна на его даче. Андрей Бондаренко: Я вообще в книги пришел оттого, что я очень часто в детстве болел. И самым моим любимым занятием было прятаться от школы (хотя я очень хорошо учился) и читать. Читал я как-то много, не по годам, и всегда рядом со мной были книги: и когда я болел, и когда я просто спал. Утром просыпался – передо мной был шкаф. Я так себе поставил шкаф и видел все время корешки книг. Мне всегда хотелось иметь красивые корешки книг, чтобы они были красивые. Потому что часть книг была красивая, а часть очень сильно пугала, хотя были интересные книги. И мне было неприятно, что они не так красивы, как остальные. Это были замечательные книжки. Вот эти книжки как-то пахли. И они как-то особенно… Ведь они же еще и щупались. Были эти блинты, были эти конгревы. Книжки поднимались, опускались. Книжка о вкусной и здоровой пище, которую можно было щупать. Все было так очень тактильно. Николай Александров: Многие личные библиотеки похожи. Многие вспоминают одни и те же издания. Особенно ценные, особенно любимые книги с детства и подросткового возраста до уже достаточно серьезных взрослых увлечений. Это и понятно. Поскольку книги собирались приблизительно в одно и то же время. И книжные собрания содержат одни и те же издания. Я хочу предложить вам несколько историй, связанных с личными библиотеками. Размышляют разные люди, так или иначе связанные с книгой и с гуманитарным знанием вообще. Александр Архангельский и его личная библиотека. Александр Архангельский: В доме книги были. Но библиотеки в серьезном смысле слова не было. Хотя мы знаем, что по библиотечным критериям домашняя библиотека должна насчитывать 100 книг. 99 книг – это не библиотека, а 100 книг – это библиотека. 100 книг, конечно, было, и гораздо больше. Но системно собранные – нет. Я начал собирать, как только начал зарабатывать деньги. А деньги я начал зарабатывать довольно рано. Класса, наверное, с 8 я жил на свой собственный кошт. И большую часть этих денег я тратил на книжки. Это меня подготовило к будущей рыночной экономике. Две вещи. Книга Николая Носова «Незнайка на Луне», которая меня предупредила об опасностях пирамид. И я никогда в них не участвовал. И второе – вхождение в этот рынок библиографических не редкостей (тогда все считалось редкостью, что не лежало на полках в свободной продаже), а походов по прежде всего букинистам. Я прогуливал школу, с одной стороны, для того чтобы зарабатывать, а, с другой стороны, для того чтобы покупать, и шел таким проторенным путем от Кузнецкого моста от подписных изданий, возле которых можно было у спекулянтов что-то купить, вниз к нынешнему «Библиоглобусу» (тогда это был «Книжный мир») и к памятнику Ивану Федорову, где был магазин «Книжная находка». И там можно было, перемигиваясь с известным продавцом Андреем Ивановичем, какие-то книжки купить, а потом перепродать спустя какое-то время, поскольку они дорожали. Единственный товар при советской власти, который дорожал легально – это были книжки. Поэтому это одновременно была страсть к книге, начало собственной библиотеки, обучение основам рыночной экономики года примерно с 1977-го. Я благодарен книжке не только за счастье читать, но и за счастье понимать, как этот реальный мир устроен. Библиотеку я собирал внахлест: что видел, то и цапал. Прежде всего, конечно, это художественная литература от «Вавилона». Как раз тогда вышла синяя дьяконовская книжка о Шумере, Аккаде. Крошечная такая синенькая книжечка. Гильгамеш и вокруг. До многоточия. Что переводили, что было… Поскольку языков, для того чтобы читать нормально на иностранных языках, я так и не выучил, я пользовался тем, что мне предлагал рынок. И тем, что не переиздавали, но продавали в букинистических магазинах. Причем, меня тогда не волновали даже такие дорогие книги. Я мог себе позволить за 20 рублей купить «Поэзия как волшебство» Бальмонта, перепродать ее. То есть я не наживался. Но деньги свободные, довольно большие, благодаря этому у меня были. И я начал собирать. Но я с самого начала понял, что я не библиофил, а библиолюб. Я люблю книжки, но мне совершенно все равно… Были люди, которые собирали серию «Academia». И мы даже таких людей знаем. Игорь Шайтанов. Они понимали в том, как эта серия, конкретно это издание… Мне было по барабану. Главное, чтоб тексты были. Часть книжек мы покупали, ксерокопировали. Потому что тогда советские народные умельцы скручивали счетчики у ксероксов и гнали все, что можно было. А были переплетчики, причем, среди них, как потом выяснилось, великие библиофилы, как Турчинский, умевший руками, зарабатывавший и тоже тративший на то, чтоб дальше книжки покупать. Так что я собирал библиотеку, а не собрание книг. В какой-то момент я понял, что она в целом собрана. Потому что там должны быть книги… Был ограничитель. У меня была совсем крошечная квартира. Потом стала побольше. Сейчас к концу активной деятельности большая. Я могу все книжки разместить. Но к этому моменту точка в широком смысле слова поставлена. Книги должны быть только те, которые я буду перечитывать, либо те, которые мне дороги не как книги, а как предметы. Там надпись, обстоятельства подарка или приобретения. А все остальное в электронном виде. Поэтому у меня не колоссальная библиотека. Я думаю, что тысячи 3-3.5. Это по всей истории литературы у меня они расположены в хронологическом порядке, а не в алфавитном. И это очень удобно. Сразу вспоминаешь, кто за кем, кто между кем, кто с кем связан в разных эпохах. И по странам. То есть все подряд, что примерно в одно время создавалось. И новые книжки я покупаю. Но все-таки, если я не уверен, то я сначала покупаю электронную, читаю, и после этого принимаю решение, хочу ли я занять место на полке… Можно построить еще, еще в квартире осталось место, где можно пристроить полочек. Но есть ли желание? Нет. Николай Александров: Знаменательная фраза. Как и для чего покупаются книги сегодня? И главное – по какой причине оставляются на домашних книжных полках? Ведь в конечном счете это определяет характер чтения. Мы еще об этом будем говорить в следующих главах. Идем дальше. Филолог, специалист по литературе начала XX века Николай Богомолов. Николай Богомолов: Я думаю, что у меня сейчас где-то порядка 10 000 томов. Больше просто квартира не вмещает. И приходится довольно регулярно чистить. Притом, что, конечно, какое-то ядро остается. Плюс еще какое-то количество книг у жены на разных языках. Так получилось, что я набирался ума-разума с отцовской библиотекой. Она как раз тогда интенсивно очень росла, когда я входил в тот возраст, когда уже начинаешь понимать, что такое книги, откуда они появляются. Папа водил меня по букинистам. У него была замечательная библиотека, которую я, к сожалению, сохранить не мог. Английскую философию второй половины XIX века очевидно, что я никогда всерьез читать не буду. Что-то купила Иностранная библиотека, что-то «Ленинка» купила, что-то ушло через букинистические. Первую книгу я купил, когда мне примерно лет 13 было. Это такая брошюрка под названием «Три рассказа Эдгара По». Я тогда безумно увлекался. За сэкономленные на пирожках деньги за 15 копеек купил эту брошюрку. Мама, правда, была решительно против. Она считала, что все надо в библиотеке читать. Нечего держать дома, забивать полки и деньги тратить на это. Но в основном, как мне всегда казалось, я собираю то, что нужно для работы. Но потом как-то выяснилось, что для работы довольно много, оказывается, нужно. Скажем, у меня был большой раздел книг о футболе. Беллетристики практически нет. Потому что тоже невозможно. Она растет, растет, растет. А потом выясняется, что ты ее никогда перечитывать не будешь. И, стало быть, от этого надо как-то отделываться. Но, кажется, то, что связано с началом XX века, у меня довольно неплохо представлено. Но не в раритетной части, не какими-то уникумами… Скажем, Хлебников. У меня есть и первое пятитомное собрание сочинений, и, естественно, новое собрание сочинений, и творения, и какие-то отдельные издания. То есть так, чтобы можно было, не выходя из дому, что-то о Хлебникове написать. Только добавить уже какие-то относительные мелочи. Так же и с литературой о том же Хлебникове. Я думаю, что большая часть у меня дома, начиная от Якобсона еще в таком натуральном виде, не в перепечатке, а в первоначальном, 1921-го или 1922-го года, и вплоть до Старкиной, скажем. То есть то, что растет вокруг моих интересов. Иногда это отпадает. Скажем, я много лет собирал Пушкиниану. Понял, что всерьез Пушкиным я заниматься не буду. Если они есть всюду, я могу пойти куда-то попросить, мне дадут и на неделю, и на месяц, и на год дадут. В последнее время мне пришлось несколько раз сталкиваться… Людям надо девать куда-то свои книжные собрания. Две такие библиотеки я внимательно смотрел. Очень большое количество повторов. Люди примерно одного и того же поколения собирали и библиотеки, которые, наверное, процентов на 70 совпадали по своему репертуару. Довольно долгое время я избегал собрания сочинений покупать. Казалось, что обойдусь. Потом выяснилось, что не обойдусь, и что-то приходилось доставать с большим трудом. Хотя это с большим трудом и тогда надо было доставать, когда они выходили. Может быть, даже через какое-то время. Плюс их проще было купить в букинистическом магазине, чем на него подписаться и получать, когда он выходил. Николай Александров: Букинистические магазины сегодня мало кто посещает. Это одна из примет нынешнего времени. Но любопытно в словах Николая Богомолова, каким образом профессиональный интерес не только формирует библиотеку, но и позволяет отказываться от тех книг, которые больше не нужны. Однако отношение здесь может быть разное. Я, например, неловко себя чувствую без некоторых изданий Пушкина, хотя, разумеется, Пушкина не перечитываю каждый день. Поэт и издатель Максим Амелин, обладатель замечательной библиотеки. И его история. Максим Амелин: В 1990-ые годы у наших букинистов, тогда еще многочисленных, вдруг… огромное количество старых книг. Азарт собирателя – он такой специфический. Например, я собирал Сумарокова по томам. Они и в то время, и сейчас были мало доступны. Хераскова. Хотя он недособран. Или Державина. Это было такое увлекательное занятие. Конечно, большая часть книг – это поэзия во всех ее видах. Это прежде всего русская поэзия до Серебряного века. Античная поэзия, которую я тоже собирал. И довольно большой корпус книг по стиховедению. Все эти издания довольно редкие. Вещи, которые почти никогда не попадаются. Николай Александров: Без чистки библиотеки не обошлось и в случае Максима Амелина. Он признавался мне, что в какой-то момент решил расстаться с книгами по философии, оставив у себя лишь некоторые издания, которые ему особенно нужны. Совершенно по-другому складывалось книжное собрание Марины Каменевой, директора книжного магазина «Москва». Марина Каменева: Поскольку я из семьи военных, то надо понимать, что мне от родителей библиотека не досталась. Потому что папа сначала воевал на фронте, затем по военным гарнизонам, как это принято, и поэтому моя библиотека стала формироваться только с приходом в Дом книги на Арбате, когда я пришла работать уже. Библиотека у меня, конечно, состоит из авторов, писателей и книг, которые мне были близки. И в разные периоды жизни, естественно, это разные авторы. Но, безусловно, поэзия. Тогда многие мои сверстники увлекались поэтами 1960-х годов, как их называли – «шестидесятники». Поэтому самый любимый у меня был Андрей Вознесенский. Это еще связано с театром на Таганке. Поскольку там 9-10 класс. Вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, я проводила в Театре на Таганке, смотрела все спектакли. Это, конечно, и Окуджава. Кстати, интересно, собрание сочинений Константина Симонова тоже у меня есть. Не говоря уже о классиках. Салтыков-Щедрин, безусловно. Чехов, Толстой – это, конечно, тоже есть. Может быть, кого-то удивлю, но Достоевского нет в моей библиотеке. Почему-то он не оказался в ряду моих любимых писателей. Николай Александров: Юлия Качалкина – редактор, которая работала в нескольких издательствах. Ее библиотека связана с ее профессиональными интересами. И это также особое книжное собрание. Юлия Качалкина: Библиотека у меня довольно большая. Занимает, наверное, больше места, чем все остальные вещи в квартире. Собирала я и моя бабушка. Бабушка собирала в основном советскую научную фантастику. То есть я выросла на Стругацких и на серии «Библиотека приключений». То есть это были основные наши книги, которые мне читали с самого детства. А художественную литературу (современную, переводную, классику) собирала в основном уже я. И собирала с первых курсов университета, очень восхитившись библиотекой одного нашего преподавателя, когда мы побывали у него в гостях. Я решила, что надо к этому стремиться, и стала собирать книги. Но книги были ужасно дорогие. Стипендии на это не хватало. Работать на дневном отделении с 1 курса не очень получалось. И как только я смогла устроиться на работу, я пошла критиком в «Книжное обозрение», потом в «Независимую газету», там бесплатно давали книжки, которые ты рецензировал. Их можно было уносить домой. Библиотека формируется и продуманно, и хаотично, потому что какие-то издатели дарят книги, авторы дарят книги, книги оседают дома. Очень много сейчас появляется комиксов. У меня муж собирает комикс – и популярные, и всякие раритетные издания. Но комиксы, наверное, не могут у нас считаться такими прикроватными книгами. И все-таки это художественная литература. Николай Александров: Любопытно, что Юлия Качалкина – это единственная из моих собеседников, кто признался, что собирает научно-фантастическую литературу. И еще одна личная библиотека. Филолог и критик Михаил Эдельштейн. Михаил Эдельштейн: За пределами этих 80 книг я действительно мало что читаю. Я покупаю только книги по специальности. Это какие-то комментированные издания переписки Андрея Белого с Эмилием Метнером, скажем, Блока с женой и так далее. Всякие сборники документов, публикаций. Это то, что мне интересно и та библиотека, которую я хочу видеть перед глазами в бумажном виде. Все, что за пределами – это из библиотеки постепенно выбывает или уже выбыло. Я не очень понимаю, что будет с личными библиотеками в привычном смысле слова. Мы вообще не можем прогнозировать будущее. Мы не понимаем, что будет с книгами. От этого зависит, что будет с библиотеками. Но мне кажется, что как раз старые издания, коллекционные издания, конечно, будут сохраняться, будут стоить все больше с течением времени. И это будет такой сужающийся, но все более дорогостоящий сегмент. Такое впечатление, что сегодня обладатель личной библиотеки думает не столько о том, как приобрести новое издание и как найти нужную книгу, сколько о том, каким образом освободить свое личное жизненное пространство и освободить место в своей библиотеке. И в этом существенное различие между сегодняшним днем и, скажем, советским временем и эпохой книжного дефицита. Личная библиотека как социокультурный фактор очень сильно изменил их. Об этих изменениях рассуждает Ирина Прохорова. Ирина Прохорова: Можно было по библиотеке вообще многое сказать о человеке. Во-первых, степень доступности запрещенных или очень малотиражных книг. У кого стояли эти подписные издания, которые стояли почти у всех, а у кого еще были какие-то раритеты типа томик Мандельштама, который никогда вообще не появлялся на прилавках, не понятно, как распространялся. Вот такой книжный голод, мне кажется, все-таки прошел. И я думаю, что домашние библиотеки стали более индивидуализированы. Доступность книг, если сейчас развивается электронное книгоиздание, и вообще возможность покупки этих книг приводит к тому, что люди покупают только то, что им нужно для долгого хранения – для перечитывания, для работы. Все остальное можно взять в интернете. Николай Александров: Да, цифровая эпоха, эпоха интернета влияет на многое. Она не отменяет книгу, но изменяет к ней отношение. Личная библиотека сегодня как будто вынуждена стать более скромной. Но это, как ни странно, делает ее более индивидуальной. А о публичных библиотеках речь пойдет в следующей главе «Книжного измерения».