Дмитрий Кириллов: Его музыку невозможно перепутать, его музыку невозможно забыть, ведь она попадает прямо в сердце с первых нот. Он не просто выдающийся мастер, создающий музыкальные картины: он – большой художник, вошедший в созвездие лучших мелодистов XX века. Алексей Рыбников и в нынешнем веке продолжает с удовольствием перемешивать музыкальные фразы, гармонии, созвучия, тембры, голоса, инструменты, словно волшебник или фокусник, создавая на наших глазах настоящие шедевры. Музыка Алексея Рыбникова, как прекрасное вино, с годами становится еще дороже. Алексей Львович, вы – мой герой долгожданный программы «Моя история»! Спасибо вам огромное, что мы наконец встретились с вами! Знаете, очень хорошо: раз в 10 лет мы встречаемся. Алексей Рыбников: Хороший такой шаг. Слава богу, дожили. Дмитрий Кириллов: Я смотрю, как летит время, как меняются люди, меняются обстоятельства, ваша музыка новая приходит, спускается на землю как-то вот с неба... Неважно, академическое произведение, кино ли это, мультик ли, не знаю, любой мюзикл, все что угодно, оратория, – с первых нот узнается почерк. Алексей Рыбников: Я никогда об этом не думал, чтобы вырабатывать свой почерк, чтобы какие-то делать приемы. Как узнается? Узнаешь: такой же прием, как в этом было, такой же прием в этом. Есть стилистические какие-то вещи, которые люди специально культивируют, и вот это и является их почерком. Я ничего не культивирую. Вначале мне было интересно писать симфонические произведения, это была консерватория, годы после консерватории. Потом я чувствовал, что меня это уже не увлекает; я вот написал три симфонии, я написал достаточно много музыки, такой ранний симфонический период. Потом появилась рок-музыка, она меня абсолютно, рок-стихия, увлекла... Увлекло кино, для которого нужно было находить простые, ясные совершенно мелодии, которые бы запоминались. От меня, так сказать, шарахнулись в сторону музыковеды и композиторы, Союз композиторов, потому что они все думали, что я вот сейчас буду дальше симфоническое, а я раз! – и совершенно безответственно... Дмитрий Кириллов: ...на другую дорогу вышел. Алексей Рыбников: ...окунулся... А там это вынесло в рок-оперу «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», а потом вынесло в «Юнону и Авось», это вообще симфоэлектроника, как я ее написал, с мощной религиозной темой. И вот это меня уже как бы зацепило и я с этим и остался, т. е. «Литургия оглашенных» и последующие произведения уже были на духовные темы. А потом в XXI веке мне снова захотелось, я к фильму «Звезда» написал абсолютно симфоническую партитуру... Дмитрий Кириллов: Пригласить поработать в кино XXI века Алексея Рыбникова, человека, сотворившего в веке XX бриллиантовую россыпь из кинохитов, – блестящая идея режиссера Николая Лебедева. Это симфоническое музыкальное полотно аккуратно, как будто само по себе настраивает зрителя на нужное восприятие того, что происходит в кадре. Вот маленький Леша. Вы помните себя в каком возрасте осознанно? Алексей Рыбников: Представьте себе (наверное, трудно вам представить), послевоенная Москва, 3-я Тверская-Ямская улица, я рождаюсь в родильном доме на Миусской площади и попадаю в коммуналку в 10-метровую комнату, где живет, собственно, вся наша семья: мама, папа, бабушка и я. Дмитрий Кириллов: Вчетвером. Алексей Рыбников: Вчетвером. Дмитрий Кириллов: На дворе 1947 год, Москва празднует свое 800-летие: по улицам гуляют толпы радостных людей, и на шее у папы сидит 2-летний Алеша Рыбников. Праздничный салют, новогодние елки в Колонном зале Дома Союзов – эти яркие эпизоды из детства на всю жизнь врезались в память Алексея Львовича. А еще был частный детский сад, такое редкое для советского времени заведение, где воспитывались дети творческих работников; Алеша Рыбников всегда был на празднике зайчиком. Позже родители стали задумываться, кем будет этот талантливый ребенок. Отец решил, что Леша станет дипломатом: хватит в семье музыкантов. А мама, наоборот, только и мечтала, что сынок пойдет по музыкальной тропинке. Спорили до крика, в результате победила мама. Папа-то у вас скрипач, он же у Цфасмана, по-моему, работал? Алексей Рыбников: Папа, да, был вот в первом нашем джазе у Цфасмана первым скрипачом. Потом была война, у него были свои оркестры, он по всему фронту ездил... Потом он стал работать в оркестре Эдди Рознера и стал потом его директором, так что... Дмитрий Кириллов: Это же знаменитый оркестр! Алексей Рыбников: Да. Дмитрий Кириллов: Это они писали «Карнавальную ночь», по-моему, Эдди Рознера оркестр у Рязанова? Алексей Рыбников: Да конечно, да, папа там точно был. Мама просто продала антикварный буфет, который у нас там был, буль, такой очень дорогой, и вместо него поставила пианино. Вот в эту 10-метровую комнату впихнули... правда, буфет этот тоже занимал место... пианино. И вот «учись». И я начал учиться, фактически меня папа учил вначале. Упражнения играть, какие-то детские пьески было скучновато, и я начал играть свое. Сначала очень простенькое все, а потом что-то уже, какие-то мелодии начали появляться, колыбельная... Я помню, написал песню про Чапаева, как он переплывал Урал... Папа относился категорически отрицательно к этому, потому что судьба музыканта, он прекрасно знал, что это такое... Дмитрий Кириллов: Какой тяжелый хлеб. Алексей Рыбников: Это тяжелый хлеб, действительно. Но мама была настойчива абсолютно. И когда мне исполнилось, не помню, 7 лет, когда нужно было в школу поступать, меня повели поступать в детскую музыкальную школу, где надо было простучать что-то, прохлопать в ладошки, что-то спеть... Дмитрий Кириллов: Взяли сразу, да? Алексей Рыбников: Я ничего не смог сделать, вообще ничего. Дмитрий Кириллов: Да ладно?! Алексей Рыбников: Меня не приняли. Дмитрий Кириллов: «Товарищи родители, не мучайте ребенка. Ну какой из него музыкант? Мальчик нам не подходит». Сегодня это звучит как анекдот: всенародно любимого композитора Алексея Рыбникова не приняли в музыкальную школу. Но маме тогда было не до шуток, она была настроена решительно: «Как это, нет таланта? Это что за педагоги там собрались?» И отправилась Александра Алексеевна искать частного педагога. Нашла хорошего пианиста, и он стал преподавать мальчику фортепиано. Вот только Леша вместо чужих пьес все время придумывал свои. Тут уже встрепенулся отец. Лев Самойлович был прекрасным оркестровщиком, он понял, что у сына что-то получается, и начал учить его записывать музыку в нотной тетради. Алексей Рыбников: Папа когда ноты писал для оркестра, для всего, обязательно тушь была, перо специальное, и я тоже научился тушью, первое все было написано на бумаге, потому что мне хотелось по-взрослому сразу ноты написать. Дмитрий Кириллов: Это сколько вам было лет? Алексей Рыбников: Мне было тогда лет 8. И я настолько начал делать успехи в сочинении, что у меня уже появились какие-то пьесы для балета, моей любимой сказки «Кот в сапогах». Одна пьеска, другая... Помогла мне мама моего друга написать либретто... В общем, получился такой балет. Дмитрий Кириллов: В 10-метровую комнату Рыбниковых набивалась вся коммуналка, все восемь семей. А как же – концерт дает Леша, талант, да еще играет свои собственные сочинения! Всем стало понятно, что надо ребенка показать серьезным педагогам. И Леша Рыбников не подкачал: на прослушивании в Центральной музыкальной школе он неплохо сыграл Баха, потом этюды Черни... А дальше началось самое интересное – 10-летний вундеркинд заиграл произведение собственного сочинения. Алексей Рыбников: И вот это всех убивало наповал. Они говорят: «Это вот прямо вот сочинили... ?» Я говорю: «Да». И пошел к Евгению Михайловичу Тимакину, который был учеником Игумнова. Это была великая фортепианная школа. АРХИВ Евгений Тимакин: Пользуясь излишними движениями, как бы подчеркивая каждую ноту, он замыкает каждую фразу, каждый отрезок замыкает. Алексей Рыбников: Он воспитал много лауреатов и все. В общем, я попал к нему в класс... Дмитрий Кириллов: Он надеялся: «Вот будет пианист концертирующий скоро». Алексей Рыбников: Да, начал серьезно очень заниматься музыкой для фортепиано. Но папа тоже не дремал, сначала мама, а потом папа был двигателем. Дмитрий Кириллов: Взял эстафетную палочку. Алексей Рыбников: Да. На записи фильма «Адмирал Ушаков» пришел Хачатурян, это была его музыка, а папа играл в оркестре кинофабрики, как это называли. И он возьми да и покажи ему ноты, говорит: «Вот мой сын пишет вот эту музыку, и я не знаю, стоит ли ему продолжать, или, если это плохо, то лучше не делать, потому что он будет несчастным человеком всю жизнь». Дмитрий Кириллов: Хачатурян не мог поверить своим глазам: в руках он держал настоящую партитуру, законченное авторское произведение. «Сколько мальчику лет?» – поинтересовался маэстро. – «Десять», – услышал в ответ. И тогда выдающийся композитор, этот великий мастер выпалил: «Срочно приводите ребенка ко мне!» И в жизни Леши Рыбникова начались чудеса. Алексей Рыбников: Я к нему пришел в Гнесинский институт в Рождество, 7 января... Дмитрий Кириллов: На Рождество, прямо в праздничный день? Алексей Рыбников: На Рождество, да. Дмитрий Кириллов: Вы помните эту первую встречу? Алексей Рыбников: Ну конечно, помню, конечно помню. Я вообще не нервничал, потому что не понимал серьезности момента: ну просто приди и сыграй. Дмитрий Кириллов: Подумаешь. И кто это? Алексей Рыбников: Хачатурян для меня был вообще величайшим композитором, я слушал по радио... Тогда больше нигде невозможно было, в концерте я не слушал, но по радио любимые его произведения мои были, для меня он был величина совершенно огромная. Он, прослушав музыку, сказал, что он берет меня в свой класс консерватории практически как студента консерватории. Дмитрий Кириллов: Десятилетнего мальчишку?.. Алексей Рыбников: Да, 10-летнего мальчишку. Дмитрий Кириллов: Берет в консерваторию? Алексей Рыбников: Да. Дмитрий Кириллов: Учиться наравне с великовозрастными этими уже, которым по 20 лет? Алексей Рыбников: Да, совершенно верно. Это был единственный случай. Дмитрий Кириллов: У 10-летнего композитора Алексея Рыбникова детство практически закончилось, он пахал наравне со взрослыми студентами. И только летом детство возвращалось ненадолго, когда он уезжал к любимой бабушке на каникулы в деревню на Волгу. Летом вас, я так понимаю, отправляли к бабушке под Сталинград? Алексей Рыбников: Хорошо, что вы меня спросили, потому что огромное влияние на меня было этого. Москва Москвой, а была еще Дубовка. Дубовка когда-то была столицей волжского казачества. Вот волжское казачество, не только кубанские, донские и запорожские есть, но есть еще и волжские, и там атаман волжских казаков в этой самой Дубовке жил. Там жила моя двоюродная бабушка, вторая бабушка со своим мужем, а переселились они из станицы Нижне-Чирской, когда там Цимлянское море залило в основном все это... И бабушки-то мои родились при Александре III, вырастали в это время, т. е. когда Николай II взошел на престол, они были уже, так сказать, достаточно взрослыми. Мой прадедушка, Степан Михайлович Филатов, был главным ветеринаром Войска Донского всего; в 1918 году во время красного террора просто его убили и все... Но дух вот этот в воспитании с детства я просто впитывал жадно. Была Волга, самое главное, была Волга, были люди изумительные, которые... Одна мне пела песни народные, такая пожилая женщина, я за ней записывал... Дмитрий Кириллов: А еще Алеша Рыбников помогал родным, подрабатывал в местном детском саду музыкальным руководителем. Одиннадцатилетний мальчуган разучивал с малышами песенки и играл им на пианино свои собственные сочинения. Дети были в восторге, и Леша доволен: ему платили за это зарплату, ему даже сберкнижку открыли. Так с ранних лет Рыбников был приучен к труду и позже, уже учась в консерватории, занимался с нерадивыми студентами. В общем-то, учеба у Хачатуряна – дело-то непростое, Арам Ильич гонял своих учеников будь здоров как. Алексей Рыбников: И в общем, началась моя вот такая уже каторжная композиторская жизнь, потому что Арам Ильич был требовательный: ему нужно было каждую неделю приносить новую музыку или работать над старой... И так длилось 18 лет. АРХИВ Арам Хачатурян: Вот играл сейчас аспирант Московской консерватории Алексей Рыбников, он в этом году кончает аспирантуру. Алеша, эту партитуру мне надо посмотреть. Она большая, симфония твоя отличная, но мне надо ее внимательно изучить. Дмитрий Кириллов: А каким он был, великий Хачатурян, в жизни, как педагог? Алексей Рыбников: Каждый год он собирал у себя дома студентов в конце года для подведения итогов. Армянский коньяк, великолепные закуски, стол ломился вообще от яств всяких... И шла разборка: «Вот ты сделал...», причем такая честная разборка: кого ругал, кого хвалил, кто хотел под стол спрятаться... Но это был праздник настоящий в понимании кавказского человека. Вот он своим студентам очень много сердца, души отдавал, участвовал в их жизни, деньги взаймы давал, когда не было... То есть это был, знаете, не просто преподаватель какой-то... И все рамки рушились, все границы рушились, когда вот за этим столом... Я не знаю, кто еще из педагогов так... А потом уже с женами приходили к нему за этот стол... И все трепетали, что это будет. Он требовал своего вот лица, своего почерка, своей индивидуальности в музыке. Когда у меня получалось, в фортепианной сонате финал я сочинил, он говорит: «Вот я хожу, все время пою это, прямо гвоздь вот сюда [в голову] ты вбил, – говорит. – Это дорогого стоит, ты должен это беречь, потому что если твоя музыка запоминается, если она повторяется, ты не можешь от нее отделаться, это ценнейшее качество». Дмитрий Кириллов: Не знал тогда Хачатурян, что пройдет совсем немного времени и музыку Алексея Рыбникова будут распевать на каждом углу, она зазвучит из каждой форточки. У Рыбникова одна за другой рождались мелодии, запоминающиеся народом железно. Хитмейкер, как бы сказали сейчас, умеющий из простого мотива сделать инструментально-симфоническое или электронно-роковое чудо. Как получилось, что вы в этот мир музыки кино погрузились? Алексей Рыбников: Знакомые рекомендовали меня. Это обычно вообще в мире искусства бывает, что кто-то кому-то сказал: «Вот человек пишет музыку очень хорошую – не хотите ли... ?» А тогда студентов выпускали, в т. ч. Павла Арсенова, из ВГИКа. «Может, он напишет для вас музыку?» Ну, музыкальная редакция, тогда была там Грюнберг Юлиан Борисович. Он говорит: «В консерватории учится?» – «В консерватории». Позвонили Хачатуряну все-таки. Дмитрий Кириллов: Ага. Алексей Рыбников: Сказали: «Как вы относитесь?» Он говорит: «Это замечательный, талантливый студент». Все-таки была рекомендация от Арама Ильича. Дмитрий Кириллов: Прозвонили, в общем. Алексей Рыбников: Прозвонили. И когда поняли, что могу работать в кинопроизводстве, осторожненько потом дали еще фильм «Всадник над городом» Игоря Шатрова, потом «Три дня Виктора Чернышева», это был уже заметный очень фильм, на который как-то обратили внимание... Потом «День и вся жизнь», а потом «Остров сокровищ», который, собственно, и сделал мою всю судьбу. После этого это услышал Энтин, услышал Захаров по «Доброму утру» и начали меня приглашать, уже я вошел в этот мир. Дмитрий Кириллов: Дружба Энтина и Рыбникова растянулась на долгие годы. Леша и Юра – два фонтанирующих художника. Юрий Сергеевич к середине 1970-х был уже невероятно популярен: его «Бременских музыкантов» распевала вся страна. Рыбников, работая с Энтиным над фильмом «Приключения Буратино», тоже не подкачал, он оправдал надежды Юрия Сергеевича. А вот сам Энтин ну никак не мог придумать текст заглавной песни к кинофильму, тянул как мог и красиво, по-энтински талантливо врал другу, что песня почти готова. Алексей Рыбников: История реальная такая. Руза, изба, там такие были деревянные избы с печкой прямо, Дом творчества композиторов. И Энтин приходит... Потому что нам нужно было главную песню «Буратино» написать. Трудно было от чего-то вообще оттолкнуться, ничего... У меня была мелодия просто, которую я сыграл Юрию; она была очень бодрая такая... В общем, Буратино: [напевает]. Я сыграл, никаких слов тогда не было... Он слушал-слушал и говорит: «Так это же Бу-ра-ти-но!» – по слогам, а потом быстренький запев. Прежде всего было найдено, вот это он совершенно гениально нашел... Дмитрий Кириллов: Ключик. Алексей Рыбников: ...что разделить по слогам, отдельно сделать. Но это было на мелодию. И он приехал в Рузу, и вот я ему тогда сыграл это, и получилось. Мы просто... Дмитрий Кириллов: ...пошли отмечать. Алексей Рыбников: Да. Вот когда «Буратино» уже по телевидению увидели миллионы, вот тут уже как бы я почувствовал, что серьезная популярность. Первого января 1976 года показывали «Иронию судьбы», а утром «Буратино», было вот такое время, премьера была. А потом такое же было, когда «А-а-ах, крокодилы...». Вот такой прием какой-то запоминающийся очень важным оказался и для этой песни, и для «[Красной] Шапочки». Дмитрий Кириллов: Крючок, да? Алексей Рыбников: Да-да-да. Дмитрий Кириллов: И сразу этот крючок дает результат. Алексей Рыбников: Да. Дмитрий Кириллов: Кинорежиссеры стали охотиться на Рыбникова. Еще бы: все, что выходило из-под его пера, мгновенно превращалось в триумф у зрителей. Как он успевал одной рукой хиты про Буратино и Красную Шапочку писать, а другой – отправлять барона Мюнхгаузена по лестнице в небо, загадка. Вы помните этот день, час, когда вы уже столкнулись с Захаровым и уже началась действительно вот эта... ? Алексей Рыбников: Меня Энтин за ручку привел в «Ленком». Дмитрий Кириллов: А, Энтин привел? Алексей Рыбников: Говорит: «Марк, вот Рыбников, которого ты слушал «Песню пиратов» и «Остров сокровищ», вот я тебе его привел, получи». Тогда у него либретто лежало «Хоакина Мурьеты», он говорит: «Ну давайте... Вот там молодежь у нас нечем сейчас занять, там Караченцов, Абдулов, Люба Матюшина и другие тоже, – вот чтобы их занять, попробуйте рок-оперу такую сделать, может, в фойе покажем разок». Для «Хоакина» мы записали фонограммы там, где симфонический оркестр, там, где нельзя, «Ария звезды», «Реквием»... По-моему, три или четыре номера. Играла все живая рок-группа, «Аракс» на сцене, «Аракс» популярный был... Дмитрий Кириллов: «Аракс», ох! Алексей Рыбников: Микрофоны с проводами... Дмитрий Кириллов: Они шикарные музыканты, «Аракс»! Алексей Рыбников: Да. А где симфонический оркестр... Это уже было первое мое соединение рока... Симфорок, короче говоря. Записали это, ну и потом, конечно... Дмитрий Кириллов: ...Захарову показали. Как он там отреагировал? Алексей Рыбников: Мы думали, что это все дело провалится, потому что первый показ был, конечно, совсем никакой, все забыли: эти забыли, что играть, эти забыли, что петь – все развалилось. Я говорю: «Ребят, вы что?» – начал петь в микрофон уже от ужаса... Дмитрий Кириллов: За всех спел... Алексей Рыбников: Но тем не менее бросился на амбразуру, это что-то героическое было. Из того, что мы уже сумели сыграть, было ясно, что это сейчас может получиться электризующее нечто. Дмитрий Кириллов: Но одно дело играть рок-оперу на сцене, где искры летят от игры драматических актеров, и другое – слушать «Хоакина Мурьету» в записи. Когда Алексей Львович услышал, что получилось в студии, пришел в ужас: все-таки там надо петь, и петь хорошо. Алексей Рыбников: Мы сначала пластинку хотели записать с актерами «Ленкома». Вот голосами они не произвели никакого впечатления, все было бледно, ужасно. Тут мне судьба подарила встречу с Геннадием Трофимовым, Жанной Рождественской, Феликсом Ивановым, Олегом Рождественским... Короче говоря, создался такой мой первый театр, вот это был 1977 год. Он был театр у микрофона, но там был режиссер Феликс Иванов, там были исполнители... В общем... Дмитрий Кириллов: Нужно было аудиоверсию создать, да, вот эту? Алексей Рыбников: Вот при помощи аудиоверсии мы создавали зрительный ряд. Два миллиона было продано пластинок, она опередила в хит-парадах «Московского комсомольца» все западные диски, потому что люди ставили и у них перед глазами возникали вот эти картины. Это то, что трудно достаточно добиться... Но театр у микрофона до сих пор мой любимый жанр, я не знаю, он существует сейчас или нет... Дмитрий Кириллов: А тут получился музыкальный театр у микрофона. Алексей Рыбников: А тут – музыкальный театр у микрофона. Дмитрий Кириллов: Первые уроки большой режиссуры Алексей Рыбников получил еще студентом консерватории, устроившись в далеком 1966 году подрабатывать не где-нибудь, а у Юрия Петровича Любимова в Театре на Таганке. А там кругом сплошные звезды: справа – Владимир Высоцкий, слева – Андрей Вознесенский, заглянувший к Любимову на разговор. Рыбников видел, как Любимов кромсал пьесу Брехта «Жизнь Галилея», чтобы держать нерв на протяжении всего спектакля. Любимов станет невольным учителем режиссуры для Алексея Рыбникова. Может быть, именно тогда молодой композитор Рыбников, словно отколовшаяся академическая льдина музыкального айсберга, и стал дрейфовать по волнам новой музыки в сторону театра и кино?.. Разве мог тогда предположить Рыбников, что пройдет 15 лет и недосягаемый Вознесенский будет увлеченно работать с ним над рок-оперой, успех которой в России больше повторить так никто и не смог? Алексей Рыбников: Пришла труппа «Ленкома» ко мне домой, я сыграл всю «Юнону и Авось», я спел. У меня была такая методика: я записывал на магнитофон, а потом в унисон с собой пел живьем. Получилась такая мощная презентация, все сказали: «Ах-ах-ах, ха-ха-ха», хотя растерянность была, потому что поняли, что ничего из-за молитв, из-за сюжета, из-за явления Богородицы... Это неприемлемо абсолютно. Дмитрий Кириллов: В советской стране-то, конечно. Алексей Рыбников: Да. И как-то так ушли все и довольные, и растерянные, исчезли все. Дмитрий Кириллов: И что с этим делать? На помощь пришла Евгения Лозинская, легендарная личность. В 1970-е гг. слово «продюсер» в Советском Союзе не произносилось, но к советам именно этой молодой и бесстрашной девушки, занимавшей на фирме «Мелодия» должность ответственного редактора литературно-драматических записей, прислушивался сам Смоктуновский. Евгения придумала гениальный ход, чтобы спасти дело: надо записать эту рок-оперу как музыкальное сопровождение к литературному произведению. Ну кто будет возражать, если стихи лауреата государственной премии СССР Андрея Вознесенского зазвучат под музыку? Запись рок-оперы состоялась. А дальше началось самое печальное – реакция худсовета, скандал: «Это что еще за религиозные песнопения?» КГБ заинтересовалось рок-оперой. И тогда Рыбников решил презентовать свою музыку в храме. Он пригласил туда иностранных журналистов и друзей, кто не побоялся прийти на премьеру. Это был акт отчаяния. Алексей Рыбников: Десятого декабря, в День правозащитника, в церкви Покрова на Филях я эту запись представил... Ну и получился скандал, а когда возникал скандал, уже замолчать произведение нельзя. Запись начали слушать в компетентных организациях разных, разного уровня, и вердикт был такой, что сделано с любовью к России, патриотическое произведение, и вообще... – и разрешили. Дмитрий Кириллов: Но прежде чем «Юнону и Авось» услышат миллионы людей, в жизни Алексея Рыбникова произойдет еще много событий, одно из них чуть не стоило композитору жизни. После премьеры рок-оперы в храме Рыбников был словно оголенный нерв. И что же дальше? В ответ тишина и полное опустошение в душе. Не помог и отдых в Армении, горы, чистый воздух, целебная вода «Дилижан». Новая музыка больше не приходила, не хотелось сочинять. Жизненные силы стали покидать Алексея... С каждым днем состояние ухудшалось, а дальше больница, бесконечные консилиумы врачей, не понимающих, что же происходит с молодым человеком. Позже в больницу попадет вся семья Рыбникова, но хуже всего Алексею. Подозрение на желтуху, но это какая-то странная желтуха, она вызывает у врачей много вопросов. Лекарства не помогают, и Алексей уже не встает с постели; он похудел на 20 килограммов... Прошло много времени, Захаров в «Ленкоме» начал репетировать «Юнону и Авось», а Рыбникова все нет, он уже три месяца в больнице, прикован к кровати. Друзья Геннадий и Злата Хазановы забили тревогу, почуяв, что тут пахнет каким-то колдовством. Мысль, что молодой талантливый композитор Алексей Рыбников в 36 лет покинет свет, так и не услышав свое творение, казалась полным абсурдом. Друзья подключили все сторонние и потусторонние силы, и болезнь отступила. Исхудавший, бледный Алексей Рыбников через силу приехал в «Ленком». Он тихо вошел в зал и услышал свою музыку... Он будет жить, и спектакль будет жить, станет визитной карточкой «Ленкома» и композитора Алексея Рыбникова, совершившего настоящий прорыв из СССР в мировое музыкальное пространство. Алексей Рыбников: Серж Шмеман из New York Times написал рецензию в New York Times. Это происходит только на бродвейские шоу, и то не всегда, а на иностранные... Вы знаете, американцы вообще не признают... Дмитрий Кириллов: ...ничего, да: у них Америка, а дальше все... Алексей Рыбников: Чтобы на премьеру в Москве New York Times написала рецензию и сам Серж Шмеман это написал – этого никогда не было, никогда не будет, это было один раз за всю историю. Потом дальше Time Magazine, лондонский Times, Newsweek... То есть основные, все мощные средства западной информации (это во время холодной войны-то) написали. И когда уже пошли там Stern с явными антисоветскими какими-то заявлениями, уже Комитет государственной безопасности начал заниматься своими прямыми обязанностями. Дмитрий Кириллов: Съемки англичанами музыкального фильма и прокат по всему миру «Юноны и Авось» стало последней каплей терпения завистников. Такого успеха не прощают ни коллеги по композиторскому цеху, ни в КГБ СССР, там тоже припомнили Алексею Львовичу и общение с иностранцами, и отказ сотрудничать с органами. У Рыбникова отбирают все: концерты, гастроли, записи на радио и телевидении, любимую работу в кино. Нельзя было отобрать только музыку, потому что она – его, и крутую аппаратуру, купленную на собственные сбережения. Отшельник Рыбников на долгие годы зарывается в студии, забивается словно в нору, забывает про все свои успехи и пишет новую музыку пока просто в стол. Алексей Рыбников: Арам Ильич Хачатурян говорил: «Когда происходят такие вот в жизни катаклизмы (болезни, жена бросила, любовь, что угодно) – пользуйтесь, пишите музыку!» – потому что в этот момент происходит выплеск эмоций колоссальный. Конец воспринимался карьеры, вообще всего, жить ради чего стоило, и т. д. И я начал писать «Литургию оглашенных», вот там выплеск произошел как-то всех моих переживаний. Я взял в аренду подвал своего дома и в помещении 60 метров сделал театр. Деньги – брал кредиты, взаймы... Подо что, не знаю... Вообще, в 1990-е гг. за это просто убивали: если взял кредит и не отдал, все, тебя просто не было. Дмитрий Кириллов: Да. Алексей Рыбников: И отремонтировал этот подвал, оборудовал, у нас был компьютерный свет там, лазеры были... Очень были интересные харьковские инженеры, видеоэффекты которые сделали. Потом в Америке написали: «Как они это вообще сделали?» Дмитрий Кириллов: Вы понимали, что это никогда не окупится? Маленький зал, 60 метров площадь... Алексей Рыбников: Конечно. Дмитрий Кириллов: Кредиты... Алексей Рыбников: Публика приходила только гости 40 человек, показывать за деньги там нельзя, там ни противопожарных никаких... То есть для массовых зрелищ там нельзя было продавать билеты, ничего. Но тем не менее я сделал большое количество этих представлений, и Никита Михалков со своей семьей три раза туда приходил смотреть, что это такое. Это было невероятное зрелище. Я 10 лет содержал этот театр: я арендовал помещение, я платил зарплату всем актерам в 1990-е гг., понимаете. И в один прекрасный день появился у меня человек, который... Я даже не знаю, кто-то его привел... Это был председатель «Союзтранзита» Сергей Мельник. Это была очень крупная, богатейшая организация, которая финансировала фильмы. Он вообще любитель искусства и любил вкладывать в искусство. И просто без всяких договоров говорит: «Ну что, ваш театр надо поддержать – я поддержу». Он стал спонсором театра. После этого поступило предложение из ни больше ни меньше, как из Соединенных Штатов, чтобы мы поехали туда на гастроли. И мы получили на это средства от Мельника, все это сделали, отрепетировали и двинулись во Флориду в город Санкт-Петербург. Двинулись мы, груз у нас, 16 тонн всего оборудования, шел через океан, а мы полетели туда. Нас в Америку пригласили не просто, что мы такие хорошие, а пригласили авантюристы и жулики. Там, по-моему, 10 или 15 площадок должны были быть оплачены, сделана реклама... Мы думали: вот сейчас мы это, потом поедем в Сарасоту, потом в Лодердейл, потом туда... – в разные [города]. И вот когда мы сыграли первый спектакль, на следующее утро то же самое, как с «Юноной и Авось», та же американская пресса до небес это вознесла. Написали, что я Рембрандт, что я не только звуками управляю как волшебник, а что я такие декорации сделал, что у меня из черного, коричневого проступают какие-то изумительные образы... Дмитрий Кириллов: А дальше оказалось, что не заказано ни одной площадки: деньги аферисты взяли и пропали. Как часто в перестройку наши артисты попадали в такие ситуации! В случае с театром Алексея Рыбникова все закончилось благополучно: нашлись честные американцы, влюбившиеся в музыку Рыбникова, и сделали все, чтобы гастроли театра продолжились. По возвращении из Америки стало ясно, что сказка закончилась. Наступили тяжелые 1990-е гг.: компании закрывались, спонсоры исчезали, театры пустовали – пришло время кооперативных палаток и песен в три аккорда. Алексею Львовичу Рыбникову негоже было участвовать в таком забеге. У него отцом в композиторском деле был Арам Хачатурян, а у Хачатуряна отцом в профессии был Николай Мясковский, а у Мясковского – сам Николай Андреевич Римский-Корсаков. Выходит, в профессии Алексей Рыбников правнук Римского-Корсакова. Вспомнив об этом, Рыбников вернулся к тому, с чего начинал, – к родной симфонической музыке. Алексей Рыбников: Театр продолжал так как-то тлеть, а у меня пошел взлет симфонический, я увлекся этим. И только когда я понял, что «Литургия» только была первой частью... Вторую я написал «Воскрешение мертвых», третью я написал «Симфонию сумерек», 6-ю симфонию, и после этого написал «Тишайшие молитвы», это для хоров. И для меня это жизнь мою наполняло, вот эта вторая симфоническая волна. Дмитрий Кириллов: Слушатели узнали, что есть симфонический Рыбников, который когда-то был, да... Алексей Рыбников: Да. Потом там и фильмы симфонические, «1612-й», симфоническая музыка там... То есть я уже перешел, так сказать, что-то там с барабанчиком, с бас-гитарой и гитарой уже не писалось, а такие уже крупномасштабные пошли проекты с очень хорошими режиссерами, Эльдар Александрович Рязанов и... Дмитрий Кириллов: Это был «Андерсен». Алексей Рыбников: Да, это был «Андерсен». Там моя любимая музыка, которая потом стала у меня виолончельным концертом. Эти симфонии были исполнены и, в общем, записаны, сняты на телевидении, а «Литургия» – нет. Что делать? Думаю: опять в театре ставить? А где? У меня помещения нет, по-прежнему условий для этого не было. А время-то близилось к 70... Я думаю: ну что, у меня последний шанс, и если я сейчас пока в силах вообще чувствую себя... И вот случился тоже уникальный случай в истории, я думаю, его тоже никогда не было и никогда не будет, когда композитор решился... Дмитрий Кириллов: ...превращается... Алексей Рыбников: ...превращается в продюсера, который отвечает за государственные деньги (как вы знаете, это непростая задача), в режиссера, в автора сценария... не знаю еще, в кого – в общем, во все кинематографические профессии, все это, можно сказать, было, который начинает снимать. Дмитрий Кириллов: Можно же было какого-то режиссера пригласить. Вот почему вы решили снимать самостоятельно? Алексей Рыбников: Назовите, назовите этих режиссеров. Дмитрий Кириллов: Я так и понял: некого. Алексей Рыбников: Они боятся этого кино, потому что это провал в прокате. Дмитрий Кириллов: Этот жанр... Алексей Рыбников: Даже западные какие-то раскрученные: «У-у-у, нет-нет», а тут что они будут снимать? И, я считаю, абсолютно правы: музыкальные фильмы для проката нашего вот такого, чтобы показывать это в торговых центрах, неприменимы, я не представляю ни одного своего фильма в таких условиях. Но я понял, что это надо сделать для истории, чтобы это осталось. И уже набил руку, уже почувствовал себя профессионалом и после этого снял «Литургию оглашенных». Дмитрий Кириллов: Кино. Алексей Рыбников: И после этого снял уже фильм, где драма и балет, это фильм «Потерянный», т. е. три фильма я снял. После этого я снял фильм-спектакль «Война и мир»... Кино – великая вещь, потому что от того же Марка Анатольевича Захарова что сейчас в театре? Ничего, кроме «Юноны и Авось», а фильмы – «Тот самый Мюнхгаузен», «Двенадцать стульев», «Обыкновенное чудо»... Дмитрий Кириллов: ...«Формула любви»... – все. Алексей Рыбников: ...«Формула любви»... – роскошные фильмы. Вот если бы он их не снял, ничего бы и не было. Дмитрий Кириллов: 2020 год, эпидемия ковида; Алексей Рыбников, закрывшись на даче, пишет оперу-драму. Почти 20 лет он мечтал написать оперу «Война и мир». Со времен Прокофьева к роману Льва Толстого никто не рисковал подобраться, а Рыбников рискнул, и родилась музыка XXI века, опера «Князь Андрей Болконский». Алексей Рыбников: Ставили мы ее тоже без помещения, без финансовой поддержки, без всего, все тот же страшный сон продолжался, никто не собирался мне ничего делать, помогать. Дмитрий Кириллов: В 2021 году после скоропостижного ухода Александра Градского его детище, концертная площадка «Градский Холл» только чудом не стала местом разборок и склок. Рыбникову в Департаменте культуры предложили заняться этим залом, и сегодня артисты команды Градского и театра Алексея Рыбникова продолжают работу, а нынешний хозяин осиротевшего дома вдохнул в него новую жизнь, превратив эту площадку в Центр исполнительских искусств. В центре работает программа «Независимые театральные проекты», и первым спектаклем еще до официального открытия центра стал спектакль «Буратино», где играют дети-инвалиды. Ваши спектакли шли, по-моему, и на Донбассе, я знаю. Это удивительно. Алексей Рыбников: Сейчас расскажу. После 2014 года Музыкальный театр им. Бровуна в Донецке поставил «Юнону и Авось», которая шла... Вы знаете, это же годы войны, это для нас началось все в 2022 году, а у них это началось тогда... Под бомбежками, под артобстрелами они все это делали, спектакль этот, и играли его. Появился «Князь Андрей», приехала Наталья Волкова, руководительница этого театра, посмотрела и говорит: «Давайте мы поставим там?» И они поставили «Князя Андрея», потому что он выглядел очень актуально, потому что это война, война с Европой, там каждое слово попадало просто вот... И привозили в Москву. У них потрясающие голоса традиционно, итальянские голоса практически, и это гораздо больше стало похоже на оперу классическую в их исполнении. И в планах теперь у меня «Хоакин Мурьета», который тоже нужно сделать кино с действием театральным. Дмитрий Кириллов: Это фантастическая история, после 70 кино начать снимать... Алексей Рыбников: ...композитору. Дмитрий Кириллов: Композитору! Алексей Рыбников: Несовместимые профессии, композитор и кинорежиссер. Дмитрий Кириллов: Да, но слава богу. Но все-таки у вас Татьяна. Сколько лет это ваша муза, опора! Алексей Рыбников: Вы знаете, когда все разрушилось... Дмитрий Кириллов: Это какой был год, вы встретились? Алексей Рыбников: Наступил XXI век просто, граница 1999-го и 2000-го. Дмитрий Кириллов: Век ушел, наступает новое время. Алексей Рыбников: А я практически и умер тогда, потому что духовно, творчески, ну и физически, наверное, тоже недолго вообще осталось бы, потому что обычно так бывает. Но тут появился тот человек, который сказал: «Что это такое? А ну-ка поиграй эту музыку! Это гениально, и это гениально! Ты что?» А это был «Оперный дом». Я говорю: «Правда? А я считал, что это...» Дмитрий Кириллов: «...никому не нужно». Алексей Рыбников: «...вообще никому не нужно, вообще все, я уже вообще никому не нужен». Так вот мне судьба преподнесла такой сюрприз. Дмитрий Кириллов: Бог послал. Вы заново начали жить, вообще все с нуля. Алексей Рыбников: Человек вдохнул в меня веру в себя, в то, что я вообще еще молодой человек и все. Я смотрю на свои фотографии – вообще студент какой-то был, мне было тогда 54 года. И я начал сочинять музыку снова, и я считаю, что это как бы вторая жизнь. А вообще, третья: первая была с мамой и с папой; вторая была с первой моей прекраснейшей женой, с которой мы сочинили «Юнону и Авось» и «Хоакина Мурьету», с Татьяной Абрамовной Рыбниковой. Все вот то, что сейчас народ знает, все это было сочинено... Дмитрий Кириллов: Ну да, двое детей вы родили. Алексей Рыбников: Двое детей... В общем, все было замечательно, пока это все в 1990-е гг. вот так вот не переломалось... Дмитрий Кириллов: И казалось бы, вроде бы ничего не предвещало... Алексей Рыбников: Просто еще один шанс дали, вторую жизнь дали, еще один шанс. С нуля в буквальном смысле: ни копейки денег... Это я преувеличиваю – вообще минус большой: долги, деньги взаймы, все... Вот с нуля: негде жить, ничего... Вы не представляете, студенческое начало жизни у меня было в 54 года. Вот все, что было раньше, не играло никакой роли, ничего мне не помогало... Там и авторские не платили, ничего... Дмитрий Кириллов: Вы же квартиру снимали, не было своего жилья... Алексей Рыбников: Квартиру снимали... Вы знаете, как дает бодрость, когда нет ни копейки, когда надо... ? Дмитрий Кириллов: Такая здоровая злость. Алексей Рыбников: Голова начинает работать вот так! Ничего не успокаивает так, как наличие «золотых парашютов». Дмитрий Кириллов: Представляете, как вас Бог любит! Творите, пожалуйста, потому что ваша музыка – она теплая, а сейчас нужна теплая музыка, людям нужно тепло, нужна глубокая музыка, а вы всегда такую музыку писали. Поэтому вы сейчас нужны как никогда! Так что только вперед! Алексей Рыбников: Ну, дай Бог. Вашими устами и мед бы пить! Дмитрий Кириллов: Спасибо вам! Алексей Рыбников: Спасибо вам!