Дмитрий Кириллов: Дирижер – пожалуй, одна из самых загадочных профессий на Земле. Они, как краснокнижные виды, встречаются крайне редко, и самые знаменитые буквально все посчитаны по головам. Ведь встать за дирижерский пульт, взмахнуть рукой и сотворить ту великую музыку, которая будет звучать на кончиках пальцев, оказывается, может далеко не каждый. Поэтому всех лучших дирижеров в мире знают. В их число входит и Феликс Коробов, главный дирижер Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко. Его почерк – это смесь интеллигентного хулиганства и высочайшей исполнительской культуры, он узнаваем поклонниками оперы и симфонической музыки. Да, музыканты все разные, а дирижер Феликс у нас в России один. Феликс Павлович, помню, лет 15 назад, вижу, молодой дирижер в Театре Станиславского. Не помню, что это, какая-то опера Верди была. Кучерявый, с копной волос, такой лохматый, очень экспрессивно дирижирующий человек, от которого идет такая энергия. Время летит, и вы уже из начинающего, такого подающего надежды дирижера, музыкального руководителя в мэтра превратились. Феликс Коробов: Сейчас скажу фразу, ее тут же начнут распечатывать в газетах: я до сих пор ощущаю себя каким-то любителем. Да, я могу поставить оперу, я могу собрать симфоническую программу с одной репетиции, я могу очень многое в профессии, но я до сих пор от этого получаю удовольствие. Я до сих пор не научился спрашивать, что мне за это заплатят. Я до сих пор не научился выставлять условия своего пребывания. Я получаю удовольствие от процесса. Дмитрий Кириллов: Это такой вопрос, который задают уже столетиями. Ну дирижер, ну что, ну вот руки, вот взмахнул ауфтакт. Как можно жестом передать даже свое состояние сегодняшнее, что я хочу сейчас? Это же фантастика! Казалось бы, вот кто такой дирижер? Феликс Коробов: Сейчас я скажу фразу, которая многим... Молодые, начинающие дирижеры вообще не поймут, о чем я говорю. Когда-то у Мравинского не получилась репетиция, и он, зайдя в свою гримерку, там было очень много народу, начал спрашивать: «В чем задача дирижера? В чем задача дирижера?» И был миллион вариантов ответов, ему говорили: задача дирижера – быть проводником идеи композитора, быть учителем для оркестра, связь с космосом, все. Он на все говорил «нет». И в конце, встав и затушив свою легендарную папиросу, выходя из комнаты, он сказал: «Задача дирижера – создать атмосферу». Александр Титель: Феликс – человек, который не замкнул себя исключительно на своей дирижерской профессии. Очень хорошо, что он не забывает себя виолончелиста, он играет в концертах, много гастролирует, он много выступает с симфоническими оркестрами, с таким замечательным и прославленным коллективом, как оркестр Ленинградской филармонии, Санкт-Петербургской филармонии. Плюс он камерный оркестр консерватории, которым он руководит, он тоже расширил его как бы рамки и возможности, и этот камерный оркестр играет очень любопытные, интересные, разнообразные программы. Он приносит новый опыт, новое слышание, и опыт симфонической музыки, привнесенный в жизнь оперного театра, – это всегда хорошо. Феликс Коробов: Каждый дирижер стоит свой оркестр, свой звук, свое отношение, свой баланс, то, что звучит у нас в голове... В советскую эпоху мы с вами могли по радио без объявления узнать, какой оркестр играет. У каждого оркестра было свое лицо, потому что у каждого оркестра достаточно длительный срок стоял художественный руководитель, главный дирижер, который и выстраивал это звучание оркестра. Дмитрий Кириллов: Как человеческий голос, да, никогда не перепутаешь. Феликс Коробов: Абсолютно, да. Дмитрий Кириллов: Если есть настоящий уникальный тембр, проснешься и знаешь, кто это поет, так же и оркестр – должен быть свой тембр. Феликс Коробов: Конечно, конечно. Дмитрий Кириллов: Дирижерами рождаются или становятся? Вот чтобы создать атмосферу... Это я про детство сейчас хочу спросить. Вы же не представляли себе, что вот родился и думал: «Кем ты будешь?» Феликс Коробов: Дирижером. Дмитрий Кириллов: А, прямо так вот? Феликс Коробов: Прямо так, прямо сразу. Дмитрий Кириллов: Когда вы увидели вообще эту профессию перед глазами? Феликс Коробов: Очень рано. Дело в том, что мой папа режиссер, мама – дирижер хора. Мы жили в Свердловске, Свердловск в те годы был очень такой культурной столицей, это был очень серьезный музыкантский город. Дмитрий Кириллов: В эту культурную Мекку, находящуюся на стыке Европы и Азии, попал по распределению и выпускник Ленинградского института театра, музыки и кинематографии Павел Коробов. Он в скором времени станет Павлом Васильевичем Коробовым, главным режиссером свердловского ТЮЗа, а его молодая жена Нелли – Нелли Васильевной Симоненко, прославленным педагогом хорового дирижирования в местном музыкальном училище. С собой из Иркутска в Свердловск молодые люди привезли еще и младенца 9 недель от роду, названного редким именем Феликс. Неудивительно, что, погрузившись в творческую атмосферу, мальчик, как только подрос, поступил в легендарную свердловскую музыкальную школу при консерватории. Там преподавали лучшие ленинградские и московские педагоги, оставшиеся в Свердловске еще со времен войны. Вообще, столица Урала, город Свердловск всегда отличался кипучей музыкальной жизнью: бесконечные концерты и гастроли самых прославленных солистов и коллективов для свердловчан было обычным явлением. Не успеют благодарные слушатели проводить квартет Бородина, как в город с концертами приезжает Виктор Третьяков или сама Наталья Гутман. Так однажды на пути юного Феликса Коробова встретились дирижер Марк Паверман и виолончелист Герц Цомык, определившие дальнейшую судьбу мальчишки. Феликс Коробов: Вариантов выборов инструментов не было. Звук Цомыка был настолько у меня в ушах, что это эталон до сих пор. К величайшему сожалению, большинство его записей погибло во время пожара в Свердловской консерватории. Поверьте, это что-то невероятное, такого звука, тембра, отношения, теплоты... Он брал виолончель свою, так обнимал ее своими пухленькими пальчиками, и рождалось что-то совершенно фантастическое. Ты как завороженный слушал. Мы ходили, естественно, на все его концерты, вот. А потом я начал увлекаться дирижированием, уже где-то лет в 7 я, когда уходили родители, ставил маленький пуфик перед папиными книжными шкафами и чем-то дирижировал, поэтому не под пластинку, а просто чем-то, что звучало в своей голове. И когда я сказал маме, что я хочу быть дирижером, моя мудрая мама сказала замечательные слова. Она сказала: «Знаешь, чтобы тебе потом никто не мог сказать, что у тебя ничего в жизни не получилось, поэтому ты стал «махать»...» Дмитрий Кириллов: «Махать», ха-ха. Феликс Коробов: Да, «то сначала кем-то стань, а потом занимайся дирижированием». Дмитрий Кириллов: Московская консерватория, аспирантура, работа в Госоркестре – все это будет позже. А тогда ученик свердловской спецшколы Феликс Коробов был вынужден помимо любимой виолончели учить еще и общеобразовательные предметы. Феликс Коробов: Это была нормальная школа, мы учили и алгебру, и химию. По химии, правда, я получил в 9-м классе зачет навсегда с требованием не заходить в химический класс, потому что у меня одна из любимых книжек была биография американского физика Вуда, который прославился не только тем, что он нобелевский лауреат и, в общем, действительно великий ученый, но и своими шкодливыми проказами во все периоды своей жизни, даже в своем преклонном 80-летнем возрасте. И он там рассказывает о многих своих проделках, в частности, как они сделали один порошок из кислоты, который красиво синими дымками взрывался, вот. Он так подробно это описал, что не воспользоваться его рецептом было сложно... Дмитрий Кириллов: Захотелось повторить? Феликс Коробов: Да. Я, придя в химический класс, решил сделать нечто подобное. Единственное, что у него не были написаны пропорции. Ну, было сказано: взял этот порошочек, полил этим, значит, на промокашку и все хорошо. Ну, я сделал, как мне показалось, небольшую кучку, а оказалось, что у него речь шла, потом я уже это узнал, о спичечной головке. Дмитрий Кириллов: А, ну то есть щедрой рукой... Феликс Коробов: Да, и я щедрой рукой это сделал. Дмитрий Кириллов: Какой результат? Феликс Коробов: При первом прикосновении карандаша, значит, это все разлетелось по всему классу, и потом весь класс заходил, включая учительницу, так ступал на пол, и из-под ноги такой красивый синий дымок поднимался от каждого шага. В общем, вычислить, кто заходил в класс, было несложно, и мне сказали на химии больше не появляться. Дмитрий Кириллов: Зато появлялся в стенах местного театра юного зрителя, и достаточно регулярно, ведь там работал отец и шли потрясающие спектакли. Феликс Коробов: Свердловский ТЮЗ старый и Музыкальное училище П. И. Чайковского, где преподавала мама, они были через дорогу, и меня просто перекидывали через дорогу туда-сюда. Моей первой большой игрушкой был, собственно, Свердловский театр юного зрителя, где мне было объяснено, что вот эту кнопочку нажимать не надо, потому что закроется занавес, а вот сюда заходить не нужно, потому что, когда сцена поворачивается, круг, можешь туда просто, не дай бог, не надо. Все остальное, значит, я ходил по театру, с удовольствием сидел смотрел спектакли наверху, в будке помрежа. И очень забавно было, когда нас в 1-м классе школы повели на спектакль «Колобок», который закончился через 17 минут от начала. Дмитрий Кириллов: Что так быстро? Феликс Коробов: Детский спектакль «Колобок». И я учительнице говорю: «А что, все?» Она говорит: «А что, тебе чего-то не хватило?» Я говорю: «Ну, вообще такой короткий спектакль...» Тогда учительница, так встав несколько в позу, сказала: «А что, ты какие-то другие спектакли смотришь, подлиннее?» Я говорю: «Ну да». – «И что же ты смотрел последнее?» Я говорю: «Ну, последнее, вот вчера «Визит старой дамы» Дюрренматта». Дмитрий Кириллов: Ха-ха. Феликс Коробов: На этом попытка меня образовать общественно закончилась, ха-ха. Дмитрий Кириллов: Феликс рос среди стеллажей с редкими книгами, а потому школьную программу по литературе он выполнил досрочно. Но эрудированного юношу интересовала прежде всего музыка. И тут на пути встретился тот педагог, кто дал ему в руки профессию, – виолончелист Сергей Федорович Пешков, ученик знаменитого Герца Цомыка. Он дал Феликсу Коробову базу, настроил на серьезную работу и подготовил к поступлению в Московскую консерваторию. Феликс Коробов: Когда я поехал в Московскую консерваторию, я понимаю, что, наверное, на уровне Москвы я мало что умел. Но мне встретилась Мария Константиновна Чайковская, мой педагог по виолончели, которая почему-то в меня поверила. Я помню этот экзамен в консерваторию вступительный в 21-м классе. Вот если, так пафосно звучит, брать историю моей жизни... Дмитрий Кириллов: Да, ха-ха. Феликс Коробов: Да, это было худшее выступление вот из всех. Дмитрий Кириллов: На вступительном? Феликс Коробов: На вступительном. Дмитрий Кириллов: Так. Феликс Коробов: Хуже, чем там, я не играл никогда в жизни. Это была катастрофа просто. И великая Татьяна Алексеевна Гайдамович, встав, сказала, обратилась к Чайковской, говорит: «Ты его точно берешь?» Дмитрий Кириллов: «Ты не перепутала?» Феликс Коробов: Да. И Чайковская сказала: «Да-да-да, я беру, да». А Гайдамович сказала: «Хорошо». Поэтому я играл уголовно, это катастрофа была. Дмитрий Кириллов: А что? Феликс Коробов: Волнение... Вы понимаете, что приехал мальчик из Свердловска, вышел играть вступительный экзамен в 21-м классе, и в десяти метрах от тебя сидит цвет Московской консерватории, те, кого ты в лучшем случае знал по пластинкам, которые у тебя дома стоят. Дмитрий Кириллов: А-а-а, а тут они живые... Феликс Коробов: А тут вот они живые сидят, разговаривают, кто-то курит (тогда еще можно было курить), кто-то... Дмитрий Кириллов: «И я сейчас для них буду играть». Феликс Коробов: И я для них буду что-то играть. У меня просто такой ступор был... Я вообще ничего не помнил, как я... Я помню только эту фразу Гайдамович, вот. Но при этом это не помешало Татьяне Алексеевне Гайдамович взять меня к себе в класс, Рафаэлю Рубеновичу Давидяну взять меня к себе в класс по квартету, Марии Константиновне Чайковской взять меня в класс по виолончели и поверить в меня. Дмитрий Кириллов: Эмоции переполняли душу абитуриента Коробова. Поверить было невозможно – он стал студентом Московской консерватории, легендарного, сакрального места для каждого музыканта. Несбыточная мечта воплотилась в жизнь! В этих стенах произойдут потом важнейшие события в судьбе музыканта Феликса Коробова: это и знакомство с самим Геннадием Рождественским, поверившим в дирижерский талант Коробова, и встреча с выдающимися струнниками, альтисткой Галиной Одинец и скрипачкой Маринэ Яшвили, ставшими на всю жизнь близкими друзьями Феликса Павловича. Московская консерватория – это особое музыкальное братство, и, будучи уже профессором, Коробов продолжает относиться к своей альма-матер как к настоящему храму, ведь здесь его взрастила как концертирующего виолончелиста легендарная Татьяна Алексеевна Гайдамович, а профессор Василий Синайский дал в руки профессию дирижера. Разве мог мечтать свердловский мальчишка, что пройдут годы и те, кого он видел только по телевизору, станут его друзьями, коллегами и некоторые даже преданными поклонниками? Феликс Коробов: У нас в детстве, ну как у каждого, был черно-белый телевизор, у каждого телевизора лежали пассатижи, которыми переворачивались программы, потому что ручки отлетали сразу. По большому счету, мы смотрели две программы, «Музыка в эфире» Бэлзы и «До и после полуночи» Молчанова. Это были два человека, которые открывали нам какой-то неведомый мир, потому что, вы же понимаете, не было ни интернета, ничего. Но жажда узнать, познать и войти в это все, она, конечно, была невероятная. И вот мы в передаче Бэлзы слушали эти маленькие фрагменты, которые была возможность увидеть, Бернстайна, Караяна, старые записи Тосканини... Дмитрий Кириллов: Потом ни перемотать это нельзя... Феликс Коробов: Ни перемотать, ни пересмотреть. Ты включался в это вот, как уложил в голову, так всю жизнь с этим и живешь. Я до сих пор, один раз увидев там Двойной концерт Брамса в исполнении Миши Майского, Гедона Кремера и Бернстайна за пультом Венской филармонии, там был маленький фрагмент, я до сих пор штрихи помню, потому что я запоминал, потом их пытался повторить. Я представить себе не мог, что с Бэлзой мы будем дружить до конца его дней и он будет вести мои концерты, а Молчанов будет брать у меня интервью, приглашать к себе на радио и согласовывать со мной время, а могу ли я прийти вот в такой час. Это что-то невероятное, я в это не верю до сих пор. Дмитрий Кириллов: Хотелось себя ущипнуть в этот момент, да? Феликс Коробов: Кстати, была еще одна чудесная передача, к юбилею Гердта, за что у меня был шанс сказать ему большое спасибо. Мы узнали, кто такой Филипп Жанти, мы узнали «Маппет-шоу». Не знаю, как в Москве в тот период, но в Свердловске, когда шло «Маппет-шоу» по пятницам вечером... Дмитрий Кириллов: ...вымирал город, да? Феликс Коробов: Вымирал город. Дмитрий Кириллов: Лягушонки вот эти, поросятки, ха-ха? Феликс Коробов: Да-да-да. Почему я так плохо знаю немецкий язык? Потому что «Маппет-шоу» шло каждую пятницу вечером, где-то в 5 часов вечера, в этот момент шел наш немецкий язык, но педагог тоже хотел посмотреть «Маппет-шоу»... Дмитрий Кириллов: Это было... Феликс Коробов: И мы все бежали домой. Это что-то невероятное. С тех пор я не пропустил в Москве ни одного спектакля Филиппа Жанти. Когда он приезжал к нам, я был на каждом. Это, конечно, что-то невероятное. Дмитрий Кириллов: Неслучайно мы заговорили с маэстро о кукольных спектаклях времен его юности, ведь они наравне с книжками, пластинками и театральными постановками заполняли сердце Феликса Коробова, будущего главного дирижера музыкального театра, яркими художественными образами. Учеба в консерватории, и это еще внеучебное время, это же молодость, это же перестройка, демократия, новые какие-то возможности... Феликс Коробов: Перестройка и демократия в школе были. Дмитрий Кириллов: А, в школе, да? Феликс Коробов: Мы последний класс, который... Я сейчас говорю, что я «Войну и мир» могу законспектировать на спичечном коробке, потому что мы последние, кто сдавали 19-ю партконференцию и 22-й съезд партии. Дмитрий Кириллов: На вас все... Феликс Коробов: На нас все закончилось, и мы это все конспектировали в тетрадке. У нас была чудесная, обожаемая учительница истории Марья Савелиевна Гофман, невероятная... Она была завучем по общеобразовательному циклу, в строжайшей дисциплине держала всю школу... Дмитрий Кириллов: Партийная? Феликс Коробов: Несомненно, да. Она в войну была вот этой вот «ночной ведьмой», она летала, у нее там вся грудь в орденах. Она была такая достаточно крупная женщина... Она сидела на входе в школу с протянутой рукой, и все девочки, приходящие в школу, снимали ей сережки и колечки, потом забирали, потому что считалось... Дмитрий Кириллов: Что это такое? Феликс Коробов: Тогда еще не было понятия дресс-кода, но он был. И Марья Савелиевна совершенно невероятная, я был одним из ее любимых учеников. И она до конца своих дней не могла поверить, Марья Савелиевна Гофман, что ее уроки истории, особенно когда была 19-я партконференция и 22-й съезд партии, что ее уроки именно я называл «сказки Гофмана», ха-ха. Дмитрий Кириллов: Ха-ха. Феликс Коробов: Такая оперная история в школе, вот. И вот она приходила к нам, говорила: «Сегодня мы конспектируем постановление по НЭП», – открывала газету «Правда», и там на 16 разворотах было постановление по НЭП. Мы выдержки конспектировали для сдачи экзамена. Она приходила на следующий день, клала газету «Правда» и говорила: «Они передумали. Выкиньте вчерашние тетрадки, берем новые тетрадки, конспектируем постановление по НЭП». Дмитрий Кириллов: То есть все менялось... Феликс Коробов: Вы же помните это время, это все менялось: утром одно, вечером другое, и ночью переделывалось третье. Ведь мы должны быть понятны оркестру. Можно сколько угодно «колдовать», но ему в какой-то момент нужно вступить. Дмитрий Кириллов: Да-да-да, ха-ха. Феликс Коробов: Вот. Дмитрий Кириллов: И точно показать. Феликс Коробов: Да. И если ты непонятен в руках, то это все замечательно, но это усложняет процесс в разы. И как-то в 10 вечера я сидел на подоконниках напротив буфета Московской консерватории, это легендарное место, про него можно рассказывать тома, потому что вот эти четыре подоконника, на них подписывались контракты, делались гастроли, складывались какие-то камерные ансамбли, которые потом... Я там всегда сидел с виолончелью и никогда не говорил «нет». То есть ко мне кто-то подходил, говорит: «У тебя есть в репертуаре такая соната?» – «Да», даже если я автора не слышал вообще: у меня есть ночь, чтобы ее выучить и на следующее утро играть. Вот я сидел на этом подоконнике, уже практически никого не было, у меня был какой-то ансамбль, репетиция, и шел Геннадий Николаевич Рождественский, который сделал такой царский жест свой легендарный. Я подбежал: «А ты почему до сих пор не на кафедре?» Я, слегка подобнаглев, говорю: «Геннадий Николаевич, честно, лень в шестой раз сдавать вступительные экзамены», – я уже сдавал в Свердловскую консерваторию, в Московскую консерваторию, в аспирантуру... Дмитрий Кириллов: «Сколько можно сдавать?» Феликс Коробов: Я говорю: «Сколько можно сдавать вступительные экзамены?» И тогда Геннадий Николаевич говорит: «Пятую симфонию Чайковского дирижировал?» Я говорю: «Нет». – «Дома ноты есть?» – «Есть». – «Завтра в 9 утра в класс наизусть». В 9 утра я пришел к нему в класс, выучив наизусть... Дмитрий Кириллов: За ночь?! Феликс Коробов: За ночь. А у Рождественского «наизусть» – это наизусть. Дмитрий Кириллов: А не так... Феликс Коробов: То есть ты не можешь показать так вот... Дмитрий Кириллов: «Типа знаю», да? Феликс Коробов: Да, это четко совершенно. Я пришел в класс, продирижировал наизусть Пятую симфонию под два рояля, после чего Геннадий Николаевич единолично принял у меня все экзамены. Притом экзамены Геннадия Николаевича – это страшно. Дмитрий Кириллов: Рождественский принял Феликса сразу на II курс, а через несколько лет Коробов уже сдавал выпускные экзамены, дирижируя в Зале Чайковского Госоркестром Советского Союза. На свой дипломный спектакль он пригласил всю консерваторскую госкомиссию в Театр Станиславского и Немировича-Данченко», ведь там он уже работал. Коробов, кстати, умудрился 3 года быть главным дирижером сразу двух музыкальных театров, Новой оперы и Станиславского и Немировича-Данченко. В последний же его привел практически за руку маэстро Вольф Горелик, крестный отец Феликса Коробова в этом театре. Феликс Коробов: Он был совершенно уникальный человек. Если он кого-то любил и кого-то, вот кто-то ему нравился, он абсолютно фонтанировал. Он невероятно любил музыку. Он когда слышал какое-то исполнение, которое ему очень нравилось, он начинал плакать, потому что это вот были какие-то наивысшие искренние чувства. Мы учились в консерватории квартетом, у нас в квартете на второй скрипке была в аспирантуре Майя Моисеева, которая в тот момент работала концертмейстером в Театре Станиславского, вторая скрипка. И когда был мой первый заход в этот театр, был ровно 80-летний юбилей. Волик делал большой концерт на сцене, гала-концерт. И в тот момент оркестр здесь был недостаточно укомплектован, достаточно маленький, он просто позвал меня помочь. Ну, я все-таки был концертмейстером Госоркестра, это что-то по тем временам. Я с удовольствием ходил на его спектакли, садился на последний пульт виолончели и с удовольствием играл, переиграл все, что он дирижировал, и «Богему», и «Кармен», и «Пиковую даму», и «Любовный напиток», и «Летучую мышь». Смотреть на него – это был такой праздник, это было такое счастье, когда он был за пультом... Он так любил... И развалить, и собрать, и получить от этого удовольствие. И музыка была невероятная совершенно. Дмитрий Кириллов: Потом вы еще пришли в театр, в котором уже, в общем, была семья, он уже был модным театром, да, в тот момент? Феликс Коробов: Ну да, в тот момент это был такой, да... Дмитрий Кириллов: Там же Урин... Феликс Коробов: Да, Урин, Титель, все уже работают... Дмитрий Кириллов: Все на месте. Феликс Коробов: Да, все на месте. И с Вольфом была чудесная история... Ну, тогда же не было цифровых технологий, и все вдруг поняли, что нет нормальной его фотографии во фраке, чтобы на афишу, на буклет, что-то такое. И Владимир Григорьевич Урин, который тогда был генеральным директором в этом театре, нанял трех фотографов, пленочных, естественно. Долго выбирали: нужно, чтобы Волик был в хорошем настроении, чтобы у Вольфа все было хорошо, чтобы он не нервничал, чтобы его любимый спектакль, чтобы он улыбался. Выбрали «Любовный напиток». Дома поискал, нашел, надел свое любимое кольцо, значит, бабочку сделали. Его напомадили, начесали, все такое. Спектакль прошел невероятно, три фотографа с разных сторон, значит, безостановочно щелкали, нащелкали ну пленок 30. Иду по театру, слышу, из кабинета Урина несется просто крик. Думаю: что случилось? Все хорошо, только Вольф весь спектакль продирижировал старым обгрызанным карандашом конструктора. Дмитрий Кириллов: Ха-ха! Феликс Коробов: Забыл дирижерскую палочку, ему было абсолютно все равно... Дмитрий Кириллов: Увлекся. Какая разница, чем дирижировать? Феликс Коробов: Все равно, чем дирижировать, он взял лежащий на пульте, притом еще вот такой старый, поломанный, и весь спектакль... Фантастические фотографии, но все с конструктором, вот. Дмитрий Кириллов: Ха-ха. Феликс Коробов: Невероятно. Дмитрий Кириллов: Но это как раз говорит о мастерстве. Ему все равно, что... Феликс Коробов: А это вообще все равно. Дмитрий Кириллов: Они же тоже как бы разные, да, вот эти палочки дирижерские? Феликс Коробов: Да. Дмитрий Кириллов: Вот у вас есть своя какая-то, которая такая... ? Или они чем-то отличаются вообще? Феликс Коробов: За сезон выкидывается 10, 12, 15 палочек, они не выдерживают. Дмитрий Кириллов: А-а-а... Феликс Коробов: Поэтому говорить, что вот есть какая-то счастливая, которая... Дмитрий Кириллов: ...дожила... Феликс Коробов: ...дожила, – нет. Мария Макеева: Феликс Павлович очень человечный, очень-очень. И поддерживать он умеет, у него надо этому поучиться. Он умеет очень правильно похвалить, правильно направить, поддержать и также поругать на ушко, в тишине, но с чувством юмора, что ты не чувствуешь себя самым последним человеком, а, наоборот, понимаешь, что есть к чему расти и есть определенная возможность, как это сделать. Он тебе советует, и его советы очень дороги. Феликс Коробов: У меня была премьера здесь, в театре, и мой друг Андрей Максимов, я его пригласил. И как-то в партере не было каких-то хороших мест, его посадили в ложу. И он говорит: «Я больше смотрел на тебя и на твою работу, чем на то, что происходит на сцене». Тяжелый спектакль, вот такая вот партитура. Говорит: «И когда ты дошел до конца, снял последний аккорд, ты вот эту последнюю страницу так перевернул и закрыл, как вот сделал дело, вот все, закончилось». Вот эта партитура, она дает это ощущение объема, ощущение тяжести нашего дела, понимаете. В планшете ты не видишь, сколько у тебя осталось, сколько прошло, ну оно листается вот так. Я не могу – мне нужно видеть, как это... Дмитрий Кириллов: Сделал дело – закрыл. Феликс Коробов: Да, как уменьшается это количество страниц, да. Дмитрий Кириллов: Физически, да, просто? Феликс Коробов: Это физически. Поэтому я люблю старые партитуры, я книги читаю только бумажные. Когда-то мне Капица сказал, когда я его спросил, говорю: «А вы счастливый человек?» Он говорит: «Очень важно помнить все те счастливые моменты в жизни, которые у тебя были, и забывать все остальное. И тогда ты оглядываешься на жизнь и понимаешь, что ты счастлив». Это феноменальный рецепт был. И когда мы сидели в пандемию дома все и не выходили из квартиры, я брал какую-то книгу, доставал ее, начинал читать: о, а вот эта капля кофе, она была во Флоренции. Я эту книжку читал на гастролях во Флоренции, сидел в кафешке и листал, и официант неловко поставил чашку, капнул – воспоминание. Дмитрий Кириллов: Физически можно увидеть и вспомнить. Феликс Коробов: Физическое воспоминание, да, конечно. Это вот такая вот... Дмитрий Кириллов: И жить прекрасно, жить в хорошем. Феликс Коробов: Конечно. Меня спрашивают: «Какое ваше хобби?» Главное мое хобби – это жизнь. Александр Титель: Мы же побывали в разных ситуациях, в разных обстоятельствах с Феликсом. Бывали довольно сложные моменты во время гастролей в Китае. Была забастовка во время наших гастролей с «Евгением Онегиным» в Италии. У нас уже есть значительная общая в некотором роде биография, да. Когда мы повезли на фестиваль Хибла Герзмава «Медею», и там ее так все ждали, эту «Медею», это просто было увлекательно и трогательно. На открытом воздухе, прямо на берегу построили амфитеатр, выстроили сцену, и в день, когда наконец этот показ должен был состояться, все было так наэлектризовано, все были так готовы... Там не то что яблоку – там семечку негде было упасть, представляете? Значит, в первом ряду несколько кресел закрыли коврами и торжественно посадили меня рядом с президентом Абхазии. И так началось, Феликс так сыграл увертюру грандиозно, и с последними нотками первого акта вдруг что-то начало оттуда, вдруг что-то капнуло, и «хибладождем», ха-ха, погрозило небо, очень уместно было для «Медеи». И пошел такой дождь... Мы ждем 10 минут, 20 минут, он только усиливается. Декорации все промокли, ужас, мы пытались их накрыть, ветер срывал... А мы перед этим были в здании недавно отреставрированном и отремонтированном здании драмтеатра. И я спрашиваю у Хибла и у Феликса, я говорю: «Может, туда мы перенесем, как ты смотришь?» – «Давайте». Тогда министра зовем, министр культуры, дама очень хорошая , она говорит: «Давайте». Я говорю: «Люди придут?» – «Придут». Инструменты невозможно вытащить, погрузить в машины, потому что ну льет. – Вы знаете, в концертном исполнении спеть «Медею», я думаю, что это будет хорошо. Конечно, вот у нас не получилось с декорациями, но небо нам вот не дает, даже крыша течет. Я не знаю, видимо, из-за «Медеи». Александр Титель: В час ночи возобновился этот спектакль-концерт. Я говорю: «Сыграем?» Он говорит: «Сыграем». И президент пришел, и все пришли. В час ночи мы начали, в три часа мы закончили, в четыре начался банкет, ха-ха, но мы это сделали. Дмитрий Кириллов: Вот заканчивается спектакль, да, вот вы говорите «Так, The End, все», захлопнул партитуру. Ведь наверняка потом приходите домой, это все звучит, анализ... То есть мне кажется, что это просто так взять и выключить спектакль, выключить музыку невозможно. Феликс Коробов: Невозможно абсолютно, и в этом и счастье, и проклятье нашей профессии одновременно. Потому что ты не можешь уйти с работы, пройти через турникет и абсолютно отключиться: все равно в голове и следующая репетиция, о которой ты думаешь, как ее лучше провести, и музыканты, у которых тоже свои проблемы, нужно их решать, и студенты, о которых ты думаешь. Не бывает так, чтобы ты выключился, включил футбол и забыл обо всем. А с другой стороны, это и счастье, потому что ты не выходишь из того состояния, в котором... Дмитрий Кириллов: ...в котором тебе нравится жить, да? Феликс Коробов: ...в котором тебе комфортно. Знаете, вот есть итальянский термин, иногда добавляют, «comodo» – «удобно». Вот аллегро, но удобное, адажио, но удобное. Вот это состояние для меня удобное, оно для меня... Я, наверное, не очень представляю себе другой жизни. Наталья Петрожицкая: Он чуткий руководитель, который может поставить четкую задачу для меня. Я знаю, что я узнаю много нового, открыв ноты, которые я знаю с детства. Это свобода и смелость быть собой, жить моментом, рождать спектакли каждый раз разные, быть в партнерстве и в любви друг к другу – вот такой для меня театр Феликса. Феликс Коробов: Если чудесная фраза, написанная в начале XX века, что сейчас остались по сути только два необратимых действия: это отправить письмо и жениться, ха-ха. В наше время осталось, наверное, два времени, когда мужчина предоставлен сам себе, ему никто не мешает и он может собраться со своими мыслями, – это когда он бреется и когда он готовит. Дмитрий Кириллов: Ну, с «бреется» – у вас прекрасная борода... Феликс Коробов: Это ошметки пандемии. Дмитрий Кириллов: А-а-а, это, ха-ха, новый стиль, говорят. Феликс Коробов: Да, потому что, когда у меня случился наш «дорогой» COVID, я был в Москве, а бритва осталась на даче. А так как я бреюсь только опасной бритвой вот со всеми необходимыми ритуалами и так далее... Дмитрий Кириллов: Распарить... Феликс Коробов: Да-да-да, со всеми этими делами это занимает какое-то время как раз для размышления. Опасная бритва осталась на даче, ну решил пока вот так вот... Великолепная борода моего отца появилась тоже по моей вине. Во Пскове была традиция, когда он уходил в театр, я приносил ему перед выходом электрическую бритву, и он на выходе брился и уходил. И в какой-то момент у него шел выпуск, если не ошибаюсь, «Тот, кто получает пощечины» Андреева. Я нес ему эту бритву, запнулся, бритва упала и сломалась, и он убежал небритый. Выпуск спектакля – это сумасшедшее время, ты не успеваешь ничего, кроме спектакля, ты живешь в театре... Дмитрий Кириллов: Днюешь, ночуешь там... Феликс Коробов: Это теперь я знаю тоже, как это происходит. И он один день не побрился, второй день, третий день не побрился, четвертый... И его кто-то из артистов спросил: «Вы бороду отращиваете?» Он говорил: «М-м-м... Да», – и с тех пор ходил в бороде, вот. Так что вот это такая вот история. Дмитрий Кириллов: То есть и осталась... Феликс Коробов: Осталась готовка. Дмитрий Кириллов: Готовка, когда можно остаться наедине с самим собой. Феликс Коробов: Да, когда ты готовишь. Дмитрий Кириллов: Дверь закрывается... Феликс Коробов: Да, и никто не заходит, не мешает, ты готовишь. У нас есть несколько моих друзей, с которыми мы так делимся путешествиями, ресторанами, рецептами и готовками. У меня сейчас одна отложенная дуэль с одним очень интересным итальянским деятелем, мы с ним случайно встретились в ресторане, разговорились про мясо, поспорили... Дмитрий Кириллов: Так. Феликс Коробов: Тут же появились секунданты. У нас с ним отложенная дуэль. Как только станет возможным после пандемических дел поехать к нему в Италию, у него в старом доме две одинаковые плиты, и по условиям дуэли, значит, мы едем туда, у нас одинаковое количество дров, одинаковое количество спичек. Мы идем на базар, покупаем одинаковые продукты... То есть, если я что-то беру, он берет то же самое; если он что-то берет, я беру то же самое. И дальше у нас есть 6 часов на то, чтобы приготовить мясо. Вот я очень жду этой дуэли, но особенно нашу дуэль, зная достаточно хорошо и его, и меня, ждут наши секунданты, которым придется выяснять, кто победил. Они с нетерпением ждут окончания, чтобы начать проводить эту «экспертизу» этих блюд. Дмитрий Кириллов: Да, самое главное – «экспертиза», ха-ха. Мне разведка донесла – ну расскажите, как вы солите огурцы? Они же бомбически вкусные. Феликс Коробов: Я даже знаю, кто вам донес. Дмитрий Кириллов: Ха-ха. Я пробовал даже. Феликс Коробов: Да, да. У нас как-то в доме не прижились ни варенья, ни засолки, ну как бы ничего, но огурцы – это святое. Это старый папин секрет. По какой-то старой книге он нашел этот рецепт, и каждый год папа доставал эту книгу, в которой все меры были в ведрах, бочках и всяких там унциях... Дмитрий Кириллов: Тоннаж такой, ха-ха. Феликс Коробов: Да. И он открывал энциклопедию, переводил бочки в литры, а ведра в килограммы, значит, составлял этот рецепт, записывал и по нему делал. Огурцы всегда получались феноменальные, хрустящие, сказочные. После того как он их засаливал, он этот листочек, на котором переведено, он сжигал. Я говорю: «Пап, ну не легче ли оставить?» Он говорит: «Нет, должна быть традиция». И когда папы не стало, я год пропустил, а потом думаю: нет, все-таки традиции семьи должны жить. Достал ту же самую книгу, так же взял листочек, перевел все в килограммы, и уже собирался положить этот листочек в книгу... и потом сжег. Дмитрий Кириллов: Я понял: рецепта не будет, но солить огурцы – это тоже искусство. Наверное... Понятно, что дирижировать сложнее, но... Феликс Коробов: Не знаю, не знаю, не знаю. Дмитрий Кириллов: Нет, ха-ха? Феликс Коробов: Это у Моэма совершенно чудесная вещь, он говорит: «Вы понимаете, люди гораздо более счастливы от похвалы не своему основному делу». Дмитрий Кириллов: Пусть еще друзья много-много лет едят ваши огурцы. Феликс Коробов: Спасибо огромное. Дмитрий Кириллов: Спасибо! Феликс Коробов: Спасибо за беседу. Александр Титель: От души я ему желаю новых творческих музыкальных открытий, новых спектаклей, концертов! Наталья Петрожицкая: Я люблю тебя! Я всегда рядом. Твоя Петра. С днем рождения, мой дорогой друг! Мария Макеева: Дорогой Феликс Павлович! Я очень-очень счастлива, что я с вами работаю. Спасибо вам за потрясающие партии, за спектакли, за неимоверное... Каждая ваша репетиция – это мастер-класс, и для меня это большой праздник. Это для меня, наверное, как мой день рождения, встреча с вами. Спасибо за вашу мудрость, за ваш темперамент, за вашу энергию, которую вы дарите и которой вы заряжаете всех вокруг. Мы вас правда очень любим и желаем всего самого наилучшего. Александр Титель: Как в стихотворении Пастернака: «Так музыки же вновь и вновь, Все прочее – литература». Вот музыки, разной, глубокой, содержательной. Музыки, которую открывает дирижер, музыкант открывает для себя, потом для нас для всех, для зрителей потом.