Дмитрий Кириллов: Он настоящий воин, берег ворота, как зеницу ока. И для него ворота – это не площадь 1.83, шириной огороженная металлическим каркасом, это граница страны, за которую враг не должен был пройти. Его имя золотыми буквами вписано в историю отечественного спорта. Владислав Третьяк. Спасибо огромное, что мы сегодня с вами. Листая вашу биографию, понимаю, что это такой можно снимать целый сериал, потому что там огромное количество людей, персонажей. Владислав Третьяк: Повезло мне, как в анекдоте, повезло мне. Дмитрий Кириллов: Наверное, прежде всего, повезло с родителями. Владислав Третьяк: Конечно. У меня папа был очень строгий человек. Но вы знаете, в строгости рождаются таланты. Потому что с самого детства он приучал нас к труду, к дисциплине. Мы с братом работали на фазенде, на огороде в Дмитрове, где бабушка моя жила. Дмитрий Кириллов: Трудотерапия такая. Владислав Третьяк: Да. Знаете, мы ненавидели эту дачу. Почему? Потому что все дети из Москвы приезжали на каникулы, купаться с утра до вечера, дурака валяли. А мы с утра, подъем в 7 утра, наряд мне и брату. Прополоть картошку, сходить за керосином, то-то, то-то. И пока не выполнишь, гулять не идешь. Это, считай, до обеда ты указания папы выполняешь, а потом можешь уже погулять. И еще потом проверит, как качественно ты это все сделал. А мама приучала, конечно, к физкультуре. Она работала преподавательницей физкультуры в московской школе, сама в хоккей русский играла. Она такая боевая женщина, старший краснофлотец во время войны была, когда с Японией воевали. Она хотела, чтобы я был спортсменом. А папа не хотел. Папа хотел, чтобы я был летчиком, как и он. Поэтому и готовили меня к службе военной. Поэтому все было строго. И я хочу сказать, что именно я благодарю родителей за то, что они мне дали очень много. И хочу сказать, что мы папу не всегда любили. Почему? Потому что подойдешь, говоришь: «Пап, дай на мороженое 10 копеек». Он: «Я вас кормлю, и все, до свидания». Он вообще не баловал. Мама, конечно, подкидывала, а папа нет. Папа очень строгий. Наказывал за каждую провинность. Я и на горохе стоял, и портупеей мне попадало. Сейчас до детей не дотронешься. А нам попадало, будь здоров. Знаете как, отцы пришли с войны, они строгие были, жесткие. Дмитрий Кириллов: Не до сантиментов там тогда. Владислав Третьяк: В спартанском стиле воспитывали свое поколение. Мы даже с братом хотели убежать из дома, что так тяжело нам жилось. Дмитрий Кириллов: Ужас. В самоволку уйти, да? Владислав Третьяк: Да. А сейчас я просто, царствие небесное, своего отца Александра Дмитриевича просто боготворю, потому что он мне привил любовь к трудолюбию, дисциплине. А самое главное к выполнению своего долга. А долг у меня, получилось, что играть в хоккей. Дмитрий Кириллов: Армейская дисциплина была практически с детства раннего. Владислав Третьяк: С детства. Даже в девять часов вечера мы ложились спать с братом, и он приходил, говорит: «Пойдемте на лыжах». Мы уже разделись, хотели в кровать. «Всем на лыжах, - говорит, - второй раз не повторяем». И в парк культуры Горького ездили на коньках катались. Все время мы, на лыжах часто. Он нас приучал обязательно к зарядке, к спорту. Дмитрий Кириллов: Спортивный режим. Владислав Третьяк: Спортивный режим. И он сам, я его никогда не видел пьяным, никогда он не ругался, извиняюсь. И он с утра, в шесть утра вставал, делал зарядку, обливался водой. У меня был пример, понимаете, физкультурника. Дмитрий Кириллов: Перед глазами. Владислав Третьяк: Но он спорт большой не любил, а физкультурник был. Папа даже выставлял телевизор в другую комнату, когда чемпионат мира по хоккею был, он совершенно не любил профессиональный спорт. А мама она любила, мы ходили на соревнования, она сначала говорит: «Слушай, давай поплавать, ты хочешь поплавать?». Знаете, не дано. Я пришел заниматься в стадион «Динамо». И стал заниматься. 100 метров, 200, 300, 400. Я замерзал в воде. И потом у меня тренер говорит: «А где Третьяк?». А я в душе стоял под горячей водой. Я говорю: «Не мое. Мам, я замерзаю в бассейне». Говорит: «Хорошо». «Можно, - говорю, - пойти в прыжки в воду? Хочу в прыжки в воду». Пошел в прыжки в воду. С пяти метров прыгнул, что-то мне уши заложило, что-то тоже не понравилась эта вода холодная. Пошел на лед, где самая низкая температура, мне понравилось больше всего. Дмитрий Кириллов: Просто однажды, придя в бассейн, Владислав увидел, как по коридору клуба «ЦСКА» мимо проходили ребята в хоккейной форме. Эффект был сильным. Владислав Третьяк: Перчатки хоккейные, обмундирование ЦСКА. Я говорю: «Мама, я хоккей люблю, но форма мне еще больше нравится. Я форму хочу». Она говорит: «Пойдем, сейчас спросим, может запись будет». Она подошла к тренеру, говорит: «Будет запись?». «Да, - говорит, - завтра приходите, как раз мы ваш год, 1952 год набираем». Я пришел, там народу столько было, попасть невозможно было. А кто принимал? Рагулин, Фирсов. Они отбирали мальчишек. Дмитрий Кириллов: А конкурс как в театральный ВУЗ, да? Владислав Третьяк: Там человек сто, наверное, было, я не помню. Я четвертый. Но я катался хорошо. И там Волчков, я помню, Александр, он уже занимался два года, говорит: «Кто его догонит, того и возьмем». И я за ним где-то четвертым там пилял, бежал. Я и спиной хорошо катался, это мне помогло. И я в четверку попал. А я занимался, наверное, месяц. Естественно, я хотел нападающим быть. Лез там на ворота. И, естественно, мне доставалось. Дмитрий Кириллов: В атаку. Владислав Третьяк: В атаку. А без формы, формы не давали. Это сегодня форму можно купить. А раньше форма только выдавалась. И только выдавалась тому, кто попадет в команду, и еще на чемпионате Москвы будет играть. Дмитрий Кириллов: То есть нужно было заслужить эту форму? Владислав Третьяк: Заслужить эту форму. Я прихожу, у меня синяки все на ногах. Мне отец говорит: «Это что такое? Ты летчиком будешь, это инвалидом мне такой не нужен. Давай форму надевай». Я говорю: «Пап, мне форму не дают». Он говорит: «Я тогда заберу тебя с хоккея, не будешь заниматься». Я прихожу к тренеру и говорю: «Виталий Георгиевич (мой первый тренер Ерфилов), меня хотят забрать, у вас форму можно получить?». Он говорит: «Ой, еще неизвестно, что из тебя получится, будете играть только через два года на первенство Москвы». Я говорю: «Никакой?». Он: «О, вратарем хочешь? Никто не хочет». Я говорю: «Мне все равно, дайте любую форму». И, слава богу, мне дали форму вратарскую, потому что нападающий как Харламов я точно не был бы. Я был бы трудолюбивый, дисциплинированный, но средний игрочек был бы. Но вратарь как бы неплохой получился. Дмитрий Кириллов: Но если на льду Владислав блистал, то в школе прихрамывал. То есть не сказать, чтобы плохо учился, но не блестяще, поскольку тренировки и сборы отнимали все его драгоценное время. Третьяка старшего такой расклад не устраивал. Александр Дмитриевич поставил ультиматум: «Сынок, или ты хорошо учишься, или с хоккеем можешь попрощаться». Владислав Третьяк: Он говорит: «Дай-ка сюда». Там раз – двойка. Говорит: «Ты же летчиком будешь, с таким аттестатом тебя не возьмут». Я говорю: «Пап, я же в хоккей хочу играть». А он говорит: «Что толку от тебя? С помелом в воротах стоишь». Я ему это все время вспоминаю. Но я стал что делать? Иногда пропускал, пришлось дневничок выдергивать. Дмитрий Кириллов: Странички. Владислав Третьяк: Странички. А что делать? Потому что он проверял все время. Дмитрий Кириллов: Творчески подходил. Владислав Третьяк: Творчески. А что делать? А потом в школе мне двойки не ставили. У меня с учителями контакт был всегда хороший. Я помню даже преподаватель физики, она так ко мне с симпатией относилась. Она так, тяжелый вопрос, я смотрю уже в конце Третьяк, она так смотрит на меня, я говорю: «Мм». Она говорит: «Сидоров». А потом такой какой-то трансформатор, так смотрит на меня: «Третьяк». Я пятерочку раз получил. Дмитрий Кириллов: Но главным учителем, повстречавшимся на жизненном пути и сформировавшем Третьяка как спортсмена, как личность, стал Анатолий Владимирович Тарасов. День, когда Владислав Третьяк познакомился с этим легендарным человеком, он запомнил на всю свою жизнь. Тренер хоккейной школы «ЦСКА» Виталий Ерфилов однажды подошел к пятнадцатилетнему Владиславу и сказал: «Что, парень, завтра с тобой будет разговаривать Тарасов». Владислав Третьяк: Я всю ночь не спал, думал, как вообще к нему прийти, как с ним разговаривать. Дмитрий Кириллов: Он почти на небе, да? Владислав Третьяк: Да. Я пришел, он говорит: «Что, полуфабрикаты?». Я говорю: «Моя фамилия Третьяк». Он: «Ты еще полуфабрикат. Значит, что полуфабрикат – будем работать. Если выживешь – будешь великим, если не выживешь – извини, завтра в шахту». Я говорю: «Анатолич, я в девятом классе учусь, в школе». Он говорит: «Завтра в шахту. В десять часов на тренировку. А переведешься в рабочую молодежь». И я из девятого класса сразу в одиннадцатый перешел. Я стал сразу хорошо играть, меня Озеров стал хвалить: «Семнадцатилетний пацан появился». Все камеры, телевидение, везде, журналы, все. А Тарасов мне все время замечания делает. Вчера замечание. Я говорю: «Анатолич, меня Озеров хвалит на обложках журнала». А он, знаете, говорит: «Молодой человек». Он на «вы» только. Представляете, с молодым человеком, мне 17 было, а ему за пятьдесят. И говорит: «Молодой человек, если я вам делаю замечание, вы еще живой, а если я вам не буду делать замечание, вы этот гвоздик видите? Туда повесьте свои конечки». Дмитрий Кириллов: Тарасов понял, этот парень золотой. А потому держал Третьяка в ежовых рукавицах. Ругал его чаще других, из чего было понятно: ругает – значит любит. Школа Тарасова – это все будущие победы великого Третьяка. Владислав Третьяк: Меня в 17 лет взяли в сборную. И, конечно, был исполком федерации хоккея, говорят: «Что у нас? Есть Зингер, Пашков. И опытные. Вы ведете пацана какого-то, берете семнадцатилетнего». Он говорит: «Он хорошо играет, это наше будущее. И я верю в него». Я очень благодарен ему за то, что он поверил в меня семнадцатилетнего. И я начал очень хорошо играть. Потом у меня проверка была в 1969 году, мне 17 лет, мы поехали в Канаду. Он говорит: «Ребята, едем в Канаду. Посмотрим, кто вы есть. Там трус не играет в хоккей». Если у нас площадка большая, убежать можно от нападающего, от силового. Дмитрий Кириллов: А там не убежишь. Владислав Третьяк: Там такая коробочка-мышеловка. Там характер проявляется. Там всегда проверяет хоккеистов, кто есть кто. Дмитрий Кириллов: В 1971 году на чемпионате мира как раз пришлось характер и проявлять. Тарасовская школа сработала. Владислав Третьяк: Он психолог. У нас финальный матч со шведами. Я финальный матч играю. Дмитрий Кириллов: Это проигрывали, да? Владислав Третьяк: 3:2 проигрываем. По-моему, первый период. Он заходит, мы думаем, что сейчас Тарасов нам там скажет пару слов. Он, кстати, матом никогда не ругался, но так жестко говорил. Там одного взгляда уже достаточно было, что все ясно. Он сел на скамеечку, как запел: «Черный ворон». Мы думаем, батька запел, надо рвать шведов. Мы вышли, там 6:3 их обыграли. Он не давал расслабляться. Иногда приходишь, сыграл хорошо. Он говорит: «Молодой человек, зайдите». Заходишь. «Какие ошибки были?», - спрашивает. Говорю: «Анатолич, по-моему, все сыграло». «Идите подумайте», - говорит. Я там два часа подумаю, приходишь, говоришь: «Анатолич, вот тут». Он: «Нет, у тебя вот то-то плохо, плохой толчок у тебя левой ноги. Завтра тысячу раз пойдешь на тренировке». Я говорю: «А у нас завтра выходной». Он говорит: «А у тебя не выходной. Завтра с детьми пойдешь со школы, оденешь форму». А я уже за сборную играю, уже чемпион мира. И он заставлял меня на следующий день к детям прийти, делать упражнения. И я выполнял. До смешного доходило. На тренировке он говорит: «Вы, молодой человек, что-то много пропускаете. После каждой шайбы будете кувырок делать на льду». Кувырок полностью такой. У меня голова закружилась. Это тренировка, понимаете, сколько шайб может влететь на тренировке. Мне уже ребята не стали забивать, потому что все время 2 на 3, все не поймать. Я говорю: «А для чего?». Он говорит: «У вас рефлекс, чтобы вы шайбы не пропускали даже на тренировке». Дмитрий Кириллов: Владислава Третьяка называли человеком, у кого есть тысяча рук и тысяча глаз. Соперникам было интересно знать про Третьяка все: как он тренируется, что он ест, какие у него руки и ноги, точно ли они такие же, как у всех. Владислав Третьяк: И я где-то в 1985 году лечу в Канаде. Наверное, Канада. Ко мне подходит стюардесса, говорит: «Вас в кабину просят, летчики с вами сфотографироваться». Канада. Мне приятно. Канада – родина хоккея. Если там мальчик родится, он будет хоккеистом, девочка – она будет женой хоккеиста. Там все. Там заходишь к премьер-министру, у него майки Бобби Халла, Гретцки висят. Понятно, Канада. Я пришел. И мне задают вопрос: «До 1972 года считали, что только наши лучшие вратари мира. А теперь вас считают лучшим вратарем мира». Я говорю: «Мне это очень приятно». Они говорят: «А правда, что коммунисты сказали сделать вратаря. И коммунисты нашли вашу семью, вам было пять лет, вас отвезли в больницу, сломали вам ноги, чтобы вы так садились (я первый баттерфляй стал делать), и ни одной шайбы низом не пропускали». Представляете, они даже не верили, что кто-то может их обыграть. Что мальчику пять лет сломали ноги, чтобы он баттерфляй делал. Дмитрий Кириллов: Коммунисты. Владислав Третьяк: Коммунисты. Дмитрий Кириллов: Но когда пошло мировое признание, тоже, наверное, Тарасов сыграл роль, чтобы крыша не поехала от звездной болезни? Владислав Третьяк: Да, конечно. Крыша едет у всех. Особенно первый успех – она у всех едет. Девять месяцев в году мы на сборах живем. Рагулин, восьмикратный чемпион. Они не дадут тебе расслабиться. Это как в армии, знаете. Там есть старшие по званию. И здесь. Иди шайбы подбирай, какой бы ты там чемпион мира не был. И там свои законы в команде, поэтому там не забалуешь. Я помню, купил в Швеции пиджак красивый. В клеточку, тогда модный был, клеш. И Тарасов идет и увидел меня. Он говорит: «Это что за клоун у нас тут ходит?». И он Ромишевского вызывает, Ромишевский у нас был комсоргом. И говорит: «Третьяка, значит, давайте в боевой листок, критикуйте его, что он в таком пиджаке капиталистическом ходит». А ребята все, и Харламов, все в таких ходили. Но у меня более яркий был, я молодой парень был. И меня нарисовали там, перстень у меня сделали. Мне так стыдно было, что меня на боевой листок повесили. Дмитрий Кириллов: Тарасову было важно знать не только, что Третьяк носит, но и насколько активен его подопечный в течение дня. Гонял его постоянно, чтобы тот не засиживался. Владислав Третьяк: В 1971 году мне 19 лет, естественно, по разнарядке тогда можно было купить машину. Трудно было купить. Мне первой «Жигули» досталась. Я такой радостный был, ездил на машине. И я подъезжаю на тренировку, и он на «Волге» подъезжает, а я рядом. Он выходит, говорит: «Молодой человек, а вы что это на машине стали ездить?». Я говорю: «Анатолич, вы же подписали, мне машину дали». За деньги, все. Он говорит: «Нет, нет, два раза в неделю на машине, остальное – метро. Будешь ходить, на машине не ездить». Я что делал? Я у бассейна ставил машину, естественно, и пешком сто метров проходил, чтобы он не видел, что я на машине еду. Дмитрий Кириллов: Представляете, такие идут тренировки, а кто на диване лежит и смотрит хоккей, люди думают, что какая красивая жизнь. Владислав Третьяк: Но они не понимают, что это стоит. У нас летом по три тренировки в день. А еще в сорокоградусную жару на асфальте поточный метод, еще воду не давали пить, во рту вообще ничего не было. Дмитрий Кириллов: Как не давали-то? Нужно пить. Владислав Третьяк: Вот так. Раньше Тарасов, я до сих пор понять не могу, с врачами не советовались, вообще сказали, что вода, это сердце качает кровь, еще вы воду пьете, это еще большая нагрузка. С первого июля мы уезжали в Кудепсту. И у нас военный там санаторий был, Кудепста. И, значит, километр бежали к морю, и там была волейбольная площадка, залитая асфальтом. И поточный метод – это здесь штангу, допустим, поднимают, здесь отжимаются, 25 точек. И по свистку на самой жаре в 12 часов. И ты полтора часа переходил по этой точке. А здесь, представляете, пляж, девушки смотрят, мальчики на тебя смотрят, на этот зверинец. И они смотрят, думают, какие медали, это просто видят, как рабы там с этими штангами. Дмитрий Кириллов: И обезвоживание же было. Владислав Третьяк: Да ужасно. У нас губы превращались, вы не знаете, во что, даже слюны не было. Так мы что делали? Воду не давали пить. Это солнцепек. Пока добежишь до санатория, туда надо еще километр бежать, мы прямо из моря эту воду соленую, хоть что-то пополоскать. А у других, и у Тихона, и в Америке, Канаде, я знаю, заходишь, десять минут – стоп, вода. Стоп – вода. Вода восстанавливает силы. А нам не давали. Поэтому, к сожалению, у нас очень многие люди, я думаю, и ушли из жизни, потому что многие просто такие были тяжелые, изнурительные тренировки, и это воды не давали, я думаю, сказывалось на здоровье людей. Дмитрий Кириллов: Артисты балета, космонавты и хоккеисты – советская элита, герои страны. Владислав Третьяк к двадцати годам получил уже всемирную славу. Познакомиться с ним мечтали, если не все девушки в СССР, то добрая их половина точно. Красивый, молодой, талантливый, совсем не бедный, успешный, знаменитый. Поклонницы дежурили у подъезда, писали любовные письма, звонили и дышали в трубку. Владислав был, пожалуй, одним из самых завидных женихов союза. Из тысяч претенденток на руку и сердце он мог выбрать любую. Владислав Третьяк: У моей мамы боевая подруга была на Дальнем Востоке, у нее муж герой войны был. И они в Монино жили, там им понравилась девушка одна, моя будущая жена. Она приехала к нам в гости, моей маме говорит: «Слушай, твоему-то уже 20, знаменитый парень. Я такую девушку видела, скромная, очаровательная блондинка, голубые глаза, красивая. Давай познакомим?». Дмитрий Кириллов: Как сваха получилась. Владислав Третьяк: Да. И мне говорит: «Хочешь познакомиться?». Я думаю, знаете, как старые люди, что они там знают, разве они понимают вкус в девушках. Я говорю: «Хорошо, хорошо». Она: «Позвони ей». Я ей 20 февраля, а я олимпийский чемпион стал в 1972 году в 20 лет, я позвонил и сказал: «Поздравляю вас». И забыл. Потом у меня у брата свадьба, она приходит, говорит: «Дурачок ты, все. Твою девушку забирают, уже там майор к ней сватается, хочет замуж ее взять». Я думаю, мое забирают? И не видел. Знаете, у меня соревнование такое, я говорю: «Как это так? Как это мое забрали и не мое». Я ей сразу звоню и говорю: «А можно завтра встретиться?». Она говорит: «Давайте, встретимся». А я ей говорю: «А зачем ты вообще-то хотела встретиться?». Она такая скромная, классическая женщина, она говорит: «А я хотела своим детям потом рассказать, что меня когда-то со знаменитостью знакомили». Я говорю: «Да? Хорошо». И я думаю: «Давайте на три вокзала». Она на электричке, а я потом думаю, не понравится мне, я уеду на тренировку, а понравится, тогда ладно, познакомимся. Дмитрий Кириллов: Время не терять. Владислав Третьяк: Да, время не терять. Извини, Танюш, но так было. Я приехал на три вокзала, а представляете, что там. Я на три вокзала прихожу, там таксисты, все у меня автографы берут, фотографируются. 1972 год, популярность страшная. А ее нет. Десять минут, двадцать. Она так всю жизнь опаздывает. Уже сорок минут, мне таксист говорит: «Ты кого ждешь-то? Ты чего, с ума сошел, кого ты ждешь, зачем тебе надо». «Нет, - говорю, - я хочу подождать все-таки». Я звоню маме, ее маме, я говорю: «Нина Алексеевна, а где ваша дочь?». Она говорит: «Моя дочка опоздала на электричку, сейчас подъедет». Я на жигулях стою, сзади меня так раз, похлопали. Я смотрю так, думаю: «Опа». Представляете, сразу с первого взгляда, вот это да. Потом она села ко мне в машину, я так посмотрел на нее, думаю: «Вот это да». Просто обалдел, просто дара речи не было. Дмитрий Кириллов: Потерял речь. Владислав Третьяк: Просто потерял, да. У меня крыша, как говорится, поехала сразу. И на следующий день я уже поехал в Монино к ним, познакомился с родителями. Два-три дня я ездил постоянно между тренировками, в Монино гонял, чтобы ее увидеть. А потом отец приехал, я говорю: «Пап, я влюбился, хочу жениться». Дмитрий Кириллов: То есть несколько дней прошло? Владислав Третьяк: Да пять дней прошло. Пятого июня я познакомился, десятого я предложение ей уже сделал. А мне одиннадцатого уезжать было в Германию на сборы. Я папе говорю: «Пап, у меня времени нет. Девушка». Он говорит: «Да, пойдем покупать кольца». Пошли. Неизвестно, на какой палец. Купили два кольца. Дмитрий Кириллов: Какой у него размер кольца неизвестно. Владислав Третьяк: Не знал ничего. Поехали. А мамы не было, мама на даче была. Поехали. Он летчик, приезжаем туда, у нее папа тоже летчик. Дмитрий Кириллов: Нашли друг друга. Владислав Третьяк: Я пошел ее встречать, она там шла, не знаю, откуда-то. А папа уже сидел, с ними разговаривали там за столом. Я держу эти два кольца и говорю: «Татьян, я влюбился, ты мне так нравишься. Выходи за меня». А у нее еще два за ней ухаживали, два военных. Я-то лейтенант был, младшой. А там майор и капитан за ней ухлестывали уже. Это она мне: «За мной майоры ухаживают, а ты какой-то младший лейтенант». Я так кольца держу, я говорю: «Слушай, выходи за меня замуж». Я думаю, если сейчас скажет, я выброшу, уеду, такой был момент у меня. Она такая говорит: «Владислав, ты хороший мальчик, ты мне нравишься. Давай хоть познакомимся, хотя бы месяц еще погуляем». Она разводила потихонечку, она же в меня не влюбилась. Я понял, что действительно, не буду же я нажимать на нее. Хорошо. Пришли, за стол сели, отец говорит: «А что мы сюда приехали? Давай, что-то говори». Я говорю: «Хочу руки попросить вашей дочери». Отец говорит: «Да Владислав хороший мужик, я с ним познакомился, нормальный». Мама говорит там: «Да, нормальный мальчик». Отец говорит: «Давайте обручите быстро, чтобы никаких проблем не было. Шампанское наливайте». Мне, значит, ее мама одела кольцо, а у меня отец ей надел кольцо. Она такая женщина уже окольцованная, уже как бы нас. Дмитрий Кириллов: Обвенчали. Владислав Третьяк: Обвенчали, да. Она дрожащими руками подняла шампанское, и все. Мы 50 лет вместе. Дмитрий Кириллов: Она же, конечно, выходила замуж не за легенду? Владислав Третьяк: Нет, она говорит: «А как мы жить-то будем, на что?». Я говорю: «Здрасьте, я зарплату получаю как министр уже». Хотя и младший лейтенант. Она даже не знала, что хоккеисты деньги получают. Дмитрий Кириллов: Вышла замуж не за деньги, получается. Владислав Третьяк: Нет. Дмитрий Кириллов: Даже не знала, что. Владислав Третьяк: Нет, она не знала. Она говорит, видела, когда ей первый раз показали, с кем познакомили, а я такой молодой был, лопоухий. Она говорит: «С таким лопоухим не хочу знакомиться». Ей: «Познакомься, познакомься». Дмитрий Кириллов: Конечно, это прекрасно, что муж – знаменитость, получает больше министра. Но что толку? Его триста дней в году нет дома. Татьяна двенадцать лет подряд в одиночестве встречала новый год. И дети Дима и Ирина видели папу чаще на обложках журналов и по телевизору, чем реально в жизни. Но Таня понимала: «Надо терпеть». Любовь, что тут скажешь. Обратная сторона успеха этой славы. Владислав Третьяк: Это тяжело, особенно для женщин. Просто в наше время. Это сейчас хоккеисты живут, как НХЛовцы, они дома живут, они на один день собираются. На сборах они не живут. Это очень легко психологически. А так психологически, у нас какой был бонус? Играем сегодня со «Спартаком». Сидит Тихонов, говорит: «Ребята, все». И молчит, что мы домой едем. Самое главное – едем мы домой или нет. Михайлов говорит: «Виктор Васильевич, а мы как, домой едем?». Говорит: «Выиграете – поедете». Все, мы рвали всех, чтобы домой попасть. Дмитрий Кириллов: Вы были поэтому на три головы выше. В Канаде это традиционная игра, нам надо было доказывать. И поэтому деваться было некуда, да? Владислав Третьяк: Мы представляли не только Советский Союз, мы представляли всю Европу. Потому что если мы олимпийские чемпионы, чемпионы мира среди любителей, мы должны доказать, что мы не слабее НХЛовцев. Эта ответственность большая была. Дмитрий Кириллов: Вас переманивали вообще? Владислав Третьяк: Да, конечно. После 1972 года. Дмитрий Кириллов: Сразу начали вербовать? Владислав Третьяк: Да, сразу на следующий год уже просили. Давайте, приезжайте. Дмитрий Кириллов: Кто хотел? Канадцы? Владислав Третьяк: Канадцы. Только канадцы. Они всех лучших игроков. И Харламова там, по-моему, на вторую игру ему уже миллион долларов предлагали. Дмитрий Кириллов: А как удалось вас удержать вообще? Владислав Третьяк: Мы как-то даже не думали. Мы точно знали, что нас и не отпустят. Поэтому мы язык не учили, потому что мы ни с кем не общались за границей. Только игра, гостиница, переезд, самолет. Все. Если что мы видели, мы ничего не видели, только из окна автобуса, да и все. Это полностью игра, спишь, тренируешься, переезд. Игра, спишь, тренируешься, переезд. Вся жизнь за границей, которая на чемпионатах мира, ответственность большая. Поэтому, конечно. Это все очень тяжело. Дмитрий Кириллов: Как настроиться на победу? Ведь можно провести тысячу тренировок, и развалиться в самый ответственный момент. И только те, кто в любой ситуации умел выключить нервы и превратиться на время просто в машину, добивался превосходства над соперником. Таким солдатом, защищающим на спортивном поле боя честь великой страны, был Владислав Третьяк. Владислав Третьяк: Это все, что ты делаешь одинаково, ты считаешь, что ты настраиваешь свой организм. Все от головы. Я вам приведу пример, вы вообще будете смеяться. Я одно время посмотрел на куб. И мне забили гол. Второй раз посмотрел – мне забили гол. Третий посмотрел. Я последние пять лет ни разу на часы не смотрел. Потому что я как посмотрю, мне гол. Я что, хуже стал играть? Нет. А просто ты даешь импульс, что тебе могут забить, что ты можешь ошибку сделать. И совершаешь. А мне надо знать, сколько осталось мне до последней, две минуты до конца, золотая медаль, счет 2:1, мне надо расстановку сил своих узнать, сколько на меня хватает. И мне там Билялетдинов подъезжает: «Владик, две минуты». Касатонов: «Владик, минута». Дмитрий Кириллов: Держись. Владислав Третьяк: Держись. Даже ты больной можешь быть, у тебя температура может быть, организм сам четко выполняет указания, если ты его настроишь так, как надо. Поэтому я за два часа вообще ни с кем не разговаривал. Ты отрешаешься полностью от мира. Я говорю, это все очень тяжело. У меня, допустим, перед выходом я поставил себе четыре картинки: когда я рыбу поймал, когда я девушку поцеловал первый раз. Какие-то четыре картинки. И когда ты выходишь, ты знаешь, что тебе предстоит борьба, у тебя серьезный матч. И ты их четыре просмотрел, ты успокоился, все нормально. Самое главное ты успокоился, ты уже профессионал, ты все знаешь. И ты говоришь: «Все, я все сделал. У меня все будет хорошо». И ты выходишь, уверенность у тебя есть. Дмитрий Кириллов: 1984 год. Владиславу Третьяку 32 года. Он молод и полон сил. И тут как гром среди ясного неба новость: Третьяк покидает большой спорт. Как же такое может быть? Советский хоккей и без Третьяка. Владислав Третьяк: Я уже очень старый был, 32 года. Уже мне стучались: «Владислав Александрович, надо на зарядку бежать». Как я помню Рагулину: «Александр Палыч, на зарядку». Так и я в 32 года уже стал пенсионером. Потому что я в 17 начал играть. Знаете, когда ко мне иногда подходят люди, очень седые и говорят: «Владислав, когда я был маленький, я видел, как вы играли». А он старше меня выглядит. Потому что все думали. Я же в 17 начал, а ему было 23, 25, он думал, что я старше его, потому что он не помнит, что я в 17 начал играть. Поэтому здесь я сегодня десятикратный чемпион мира. Вы даже не моргнули. Одиннадцатикратный. Четыре олимпиады. Что еще? Уже не было мотивации здесь играть. Потом я сказал Тихонову. У меня жена начала ныть: «Когда закончится? Детей не видишь, должен семье посвятить». Я Тихонову говорю: «Вы знаете, я дисциплинированный человек?». Он: «Да». Я: «У меня нарушения режима есть?». Он: «Нет». Говорю: «Дайте я буду на один день приходить на сбор, и я буду жить дома». Он говорит: «Нет, дисциплина для всех одна». Я говорю: «Все, я ухожу». Все, я закончил. Но у меня в Монреале приглашали в 32 года, большие деньги давали. «Montreal Canadiens» уже там ждали меня, все. Приехал генеральный менеджер, пошел к Суслову. Суслов сказал: «Нет, Третьяк не может, у него большой военачальник папа». У меня папа майор. А там генерал армии дальневосточного округа. Дмитрий Кириллов: Выдумали. Владислав Третьяк: Третьяк фамилия его. Дмитрий Кириллов: А, нашли однофамильца. Владислав Третьяк: Да, однофамилец. Что он не хочет его расстраивать, в Америку не хочет ехать. А меня никто не спрашивал. Дмитрий Кириллов: Чтобы папа не переживал. Владислав Третьяк: Да. Меня никто не спрашивал, конечно. Я все узнал у генерального менеджера, через четыре года он мне все рассказал. Дмитрий Кириллов: Суслов был по идеологии спец, конечно. Владислав Третьяк: Он мне все рассказал. Монреаль ждали меня. Каждый день писали: «Майор советской армии у нас будет за Монреаль играть». Все. В общем, не получилось. Дмитрий Кириллов: Но американцы однажды чуть было не заманили к себе легендарного вратаря. Даже по завершении спортивной карьеры лучший голкипер планеты был интересен менеджерам. Владислав Третьяк: Уже семь лет я не играл. Это было, конечно, искушение, но потом я взвесил все. Дмитрий Кириллов: Вы поехали туда, да? Владислав Третьяк: Я поехал, да. Дмитрий Кириллов: Какая там была миссия? Владислав Третьяк: Это было семь вратарей, мне «Chicago Blackhawks» сказал: «Владислав, ты опытный человек. У меня семь вратарей, мы не знаем, кто. Ты опытный, ты можешь нам помочь в этом плане?». Я говорю: «Почему нет?». Престижно в НХЛ приехать, посмотреть. Я их взял на тренировки, посмотрел, кто как тренируется. Потом целый лагерь был, это было там две недели. Я говорю: «Эд Белфор. Он самый лучший среди семи». Гашек второй вратарь был. Я говорю: «Этот лучше, чем Гашек на сегодняшний день». И Белфор стал лучшим вратарем в этот год. В этот год он лучшего вратаря в НХЛ получил. Но вернусь к вашему вопросу. Я язык не знал, я одевал форму, приходил на лед, ставил упражнения, и сам показывал, как их надо делать. А Майк, это Майк Кинэн, такой тренер, он сидел и видел, как я тренирую. И он видит, что я все шайбы беру. Все. Но он не понимал, что я знал, куда шайба будет идти, потому что я говорил игроку: «Бейте в ближний угол низом». И вратарь должен отбивать. Специальное упражнение. И я все шайбы брал. Дмитрий Кириллов: Он в шоке. Владислав Третьяк: Он подходит ко мне и говорит: «Зачем мне эти семь вратарей? Сколько миллионов тебе надо, напиши, и ты через месяц будешь против «Montreal Canadiens» играть, как раз против твоей команды, которая хотела тебя. Сколько денег тебе дать?». Я говорю: «Подождите, я уже семь лет не играю». Он: «Нет. Зачем мне семь вратарей, ты давай». Я жене говорю. Она: «Ты что, с ума сошел что ли?». Но я сам так подумал, что деньги я бы получал, но мог бы растерять свое имя. Потому что семь лет. Еще год еще, но семь лет не играть. Дмитрий Кириллов: Имя за деньги не купишь. Владислав Третьяк: Имя тяжело заработать по крупицам всю жизнь, а потерять его моментально. Дмитрий Кириллов: Третьяк – это уже бренд в мире хоккея. И если у тебя такая же фамилия, как у Владислава Александровича, то пощады не жди. Каждый норовит забить тебе в ворота. На хоккейном льду сейчас играет внук – Максим Третьяк. Мечта деда сбылась, появилась династия вратарей. Правда, поначалу Максим мечтал стать нападающим. Владислав Третьяк: Я говорю своей супруге: «Слушай, ты мне сына не дала в хоккей, дайте мне внука». Сын говорит: «Давайте дадим внука». Пять лет. Я говорю: «Макс, будешь играть?». Он: «Да». Я: «Кем?». Он: «Нападающим». Я говорю: «Как? Дедушка вратарь». Он: «Нет, я хочу нападающим». Я говорю: «Ладно, пускай катается». Я купил ему форму. Стал тренироваться. Полгода он катался, все нормально. Он говорит: «Дедушка, ты играл против канадцев?». Я говорю: «Здрасьте, я все матчи играл, и 1972, все». Он говорит: «А можешь мне показать, как ты играл?». Я думаю: «Надо тебе показать кассету, где одни драки». А есть НХЛ, где только одни драки, у них это атрибут, их игр. Дмитрий Кириллов: До крови чтобы. Владислав Третьяк: Да. И я ему эту кассету как показал. Он так смотрит, все без зубов, все в кровище. Он говорит: «Дедушка, а чего это?». Я говорю: «Они нападающие». Он говорит: «А ты?». А я говорю: «Я в маске был, у меня все зубы свои. Я в маске. У меня никаких проблем. А тебе и клюшкой, и локтем, и бортом. У тебя зубов не будет». Он говорит: «Да? Дедушка, можно я вратарем буду?». Я говорю: «Давай форму вратарскую одевай и будешь вратарем». И он сейчас играет, контракт подписал, играет за «Сочи». Уже 25 лет. У меня уже правнучка есть, родилась. Так что жизнь идет. Ему, конечно, тяжело с этой фамилией, все ему тоже хотят забить. И кричат ему всякие слова. Кто против меня, он отдувается на площадке. Тяжеловато ему. Что сделаешь? Такая судьба. Дмитрий Кириллов: Вообще богатая жизнь. Столько событий. И дети, и внуки, и даже правнучка уже. Владислав Третьяк: Правнучка уже есть. Полтора годика. Алиса. Дмитрий Кириллов: Алиса. Вы чувствуете себя прадедом? Владислав Третьяк: Нет. Я вообще чувствую себя молодым. Мне 70 лет, думаю: «Господи». Дмитрий Кириллов: Не может быть. Владислав Третьяк: Когда я был молодой, когда людям было пятьдесят, думал, какие старые люди в 50 лет. Сейчас 70, а я вообще себя не чувствую ни капли. Дмитрий Кириллов: Какой у вас секрет? Это закалка? Чтобы так выглядеть, быть всегда в форме, быть всегда в строю? Владислав Третьяк: Жизнь в движении. Если ты все время в круговороте жизни, ты должен не останавливаться. Тогда ты будешь востребован. Это, конечно, от тебя зависит. Многие, знаете, как думают? Что он отыграл и все ему должны. Так не бывает. Как в Советском Союзе мы были, потом реформа была, все деньги, которые мы заработали – два раза в ресторан сходить. Все нас забыли, как и деятелей искусства. Было. Дмитрий Кириллов: Период был вообще. Владислав Третьяк: Всех нас забыли. Поэтому в этот момент надо было не остановиться, надо было что-то делать. Дмитрий Кириллов: Обидно же было в тот момент. Владислав Третьяк: Обидно было. Некоторые опустили руки, ты – нет. Поэтому все зависит все-таки от тебя. Ты должен искать. Я там в Думу пошел, у меня работы много, федерация хоккея. Я живу все время событиями. Когда я в 2008 году 100 лет хоккею было, я был самый счастливый человек, даже не когда я выиграл его сам. Потому что ты отвечаешь за весь хоккей, тебе Путин поручил хоккей. Он знаете, что сказал: «Владислав Александрович». Полтора часа мы в Кремле с ним были. А я председатель комитета Госдумы был по делам молодежи и спорту. Он говорит: «А почему у нас хоккей?». Я говорю: «То, то, то». Он посоветоваться пришел, меня пригласили. Он говорит: «Вы знаете, что у нас 15 лет золотых медалей нет?». Я говорю: «Да, с 1993 года». Он говорит: «Давайте забирайте хоккей. Мне россиян объединять надо, не победы нужны, Владислав Александрович». Там не отказываются. Поэтому я, конечно, не ожидал, что я буду президент федерации хоккея, но уже 16 лет, так что. Я сейчас все свои мысли о команде. У меня их семь команд. И женская, и детская, и молодежные. Поэтому каждая победа, волнение, конечно, прибавляется. Но это жизнь. Дмитрий Кириллов: Третьяк зажигает не только новых звезд в хоккее, но берите выше, олимпийский огонь. В 2014 году в Сочи две легенды мирового спорта Ирина Роднина и Владислав Третьяк удостоились чести открыть главный спортивный праздник планеты. Владислав Третьяк: Самое главное, что мы не упали. Потому что она подключилась в конце, а я еще до этого бегал. И мне сказали, чтобы никому не говорить. Жена говорит: «Что ты все время в Сочи ездишь?». Я говорю: «Да так, мне надо». Дмитрий Кириллов: Погулять. Владислав Третьяк: И потом она: «Мы столько лет с тобой уже живем вместе, а ты меня обманывал, что ты в Сочи по другим вопросам ездил». А нам сказали никому не говорить, кто зажигать будет. Потому что там сказали: Карелин, Кабаева, там много у нас звезд. А мне сказали, что я должен был один сначала зажигать, а потом уже Роднина подключилась. Дмитрий Кириллов: Красивая затея. Владислав Третьяк: Когда мы бежали мальчик с девочкой, да, это очень здорово. Дмитрий Кириллов: Две легенды, трехкратные оба. Владислав Третьяк: Это было очень здорово, конечно, что мы с ней вдвоем достойны. Мы представляли: она – фигурное катание, я представлял всю команду, в которой я играл, весь хоккей. Дмитрий Кириллов: Два бренда. Владислав Третьяк: Да. Но там, когда мы бежали, и там коммуникации шли. А это такой ров перейти, бордюр такой был. Я говорю: «Если мы с тобой два трехкратных навернемся, это будет вообще». И когда бежали: «Смотри под ноги». Когда на выходе из стадиона и эта коммуникация, надо было перешагнуть, чтобы не упасть. Потому что надо было в экран смотреть, и бежать. Думаю, мы с честью зажгли. Дмитрий Кириллов: И дай бог, пусть будут новые звездочки. Владислав Третьяк: Спасибо. Дмитрий Кириллов: Новые Третьяки. И все будет хорошо. Владислав Третьяк: Будем стараться. Самое главное, чтобы мир на земле был, и все будет хорошо. Дмитрий Кириллов: Дай бог. Спасибо вам. Владислав Третьяк: Спасибо.