Дмитрий Кириллов: Ее фамилия – одна из самых распространенных. Смирновых в России действительно много. Вот только Авдотья Смирнова, кинорежиссер, сценарист, публицист и общественный деятель, у нас в стране одна. Да, та самая Дуня Смирнова, ворвавшаяся еще в конце 1980-х годов в культурное пространство Москвы и Петербурга с кучей разных творческих идей и планов. Она придумывала документальное кино и редактировала журналы, организовывала выставки современного изобразительного искусства и писала статьи в модные издания. Вместе с писателем Татьяной Толстой 12 лет вела на телевидении популярную «Школу злословия» и параллельно создавала сценарии для кино. Будучи дочерью выдающегося актера и режиссера Андрея Смирнова, Авдотья Андреевна не просто не посрамила имени своего знаменитого отца, а стала его гордостью, поскольку сегодня Авдотья Смирнова – очень заметная фигура в стране. Она делает настоящее хорошее кино и занимается благотворительной работой, жизненно необходимой людям. С фильма «Связь» с Пореченковым и Михалковой начался старт Смирновой как яркого и самобытного режиссера, а искрометная трагикомедия «Кококо» стала просто народным кинохитом. Чтобы стать режиссером, люди учатся во ВГИКе. Но, оказывается, можно и не учиться и снимать кино, если есть в крови режиссерский ген. Авдотья Смирнова: Я очень хотела поступать во ВГИК, но мне отец не разрешил. Дмитрий Кириллов: Вы верите, что в жизни бывают такие случаи, когда совершенно незнакомые люди дают миллион долларов? Авдотья Смирнова: До того, как со мной это случилось, не верила. Выяснилось, что бывает. Дмитрий Кириллов: Солистка рок-группы «Тупые» - такая страница есть в вашей биографии? Авдотья Смирнова: Я не была солисткой рок-группы «Тупые». Я танцевала в группе «Тупые» в нашем балете. Дмитрий Кириллов: Авдотья Смирнова в жёлтых колготах, прорывающаяся в Русский музей. Авдотья Смирнова: Было такое Дмитрий Кириллов: А когда голова у вас была выкрашена в фиолетовый цвет… Авдотья Смирнова: Это тогда же было. Дмитрий Кириллов: Вы в тот момент представляли, что будете спичрайтером у Кириенко? Авдотья Смирнова: Нет, не представляла. Дмитрий Кириллов: У многих режиссеров есть свои актеры-талисманы. Например, у Данелии был Леонов. А у Авдотьи Смирновой? Авдотья Смирнова: Геннадий Смирнов. Дмитрий Кириллов: Однофамилец? Авдотья Смирнова: Да, однофамилец. Но при этом это совершенно братское сердце. И это мой человек-талисман. Дмитрий Кириллов: Вы вкусно готовите? Авдотья Смирнова: Да. Дмитрий Кириллов: Но Юля Высоцкая для вас еще непреодолимая планка? Авдотья Смирнова: Юля готовит гениально, понимаете? Я готовлю не гениально, я готовлю просто очень хорошо. Дмитрий Кириллов: Вы сняли фильм, основанный на событиях XIX века. Неужели это сейчас актуально? Авдотья Смирнова: XIX век совсем рядом с нами. Совсем недалеко. Это тоже мы. Дмитрий Кириллов: Когда вы задумываете снимать кино, вы сразу настраиваетесь на фестивальную борьбу? Авдотья Смирнова: Да нет. Ну что вы? Я же в кино неудачница. Потому что ни одна моя картина не была ни на одном крупном заметном фестивале. Дмитрий Кириллов: Приз зрительских симпатий «Кинотавра» - это разве потолок для фильма? Авдотья Смирнова: Для меня… надо сказать, что это очень высокая похвала. Потому что я делаю кино для зрителей. И мне хочется, чтобы оно им было интересно. Дмитрий Кириллов: «История одного назначения» - маленькая глава из книги Павла Басинского о Льве Николаевиче Толстом, превратившаяся в руках Авдотьи Смирновой в полнометражную драматическую киноленту, повествующую об одном чрезвычайно важном, но малоизвестном эпизоде из жизни великого писателя. История затравленного писаря, отвесившего командиру полка пощечину и получившему смертный приговор, и графа Льва Толстого, отчаянно пытавшегося спасти от неминуемой гибели маленького человека, раздавленного системой. Роль поручика Колокольцева, одна из центральных в фильме, досталась Алексею Смирнову, режиссеру модного сериала «Садовое кольцо», а ныне, как оказалось, блистательному молодому актеру. Посмотрел ваш фильм. Нахожусь под таким большим впечатлением. Авдотья Смирнова: Спасибо. Дмитрий Кириллов: Вы преднамеренно старались как-то не лакировать под XIX век историю, а делать историю совершенно свежую? Потому что и граф Толстой смотрится абсолютно таким современником, как будто он только что вышел… Авдотья Смирнова: Из барбер-шопа. Дмитрий Кириллов: Да, из барбер-шопа, модного сейчас. Это была такая задача? Авдотья Смирнова: Да, конечно. Потому что, во-первых, действительно сама история защиты и смерти рядового Шабунина показалась мне очень современной. А, во-вторых, меня ужасно огорчает, что такой прекрасный наш соотечественник, как Лев Николаевич Толстой, отравлен нашей школой. Говоришь Толстой – мы сразу представляем себе старика с седой бородой, грозными бровями и так далее. Он что, родился стариком с этой бородой? Он никогда не был молодым? Начинается этот набор штампов, который налип на Толстого. Меня это ужасно сердит. У нас есть такое сокровище, как Толстой, такой живой, такой ни на кого не похожий, такой разный, один из самых выдающихся людей в истории человечества, а мы его не чувствуем, его не ценим и воспринимаем его как навязшие в зубах одни и те же темы сочинений из года в год, из десятилетия в десятилетие. Мне хотелось вот эту шелуху с него снять. И нам единственным во всем человечестве повезло читать его на том языке, на котором он писал, вот ровно те слова, которые он сам написал, а не чьи-то переводы. Дмитрий Кириллов: Мог ли граф Толстой стать настоящим панком? Авдотья Смирнова: Да он им и был. Он был и панком, и хиппи. Кем угодно еще. Он выламывался абсолютно из всех рамок. Вообразите себе, XIX век. Россия – абсолютно сословное общество. Смотрите, вы сидите в джинсах. Вы телеведущий. Представьте себе, что вам можно носить джинсы, потому что вы телеведущий, а вашей домработнице нельзя, потому что она домработница. Так было устроено сословное общество. И вот Лев Николаевич Толстой, который не просто аристократ, а который человек более аристократических кровей, чем царь. И вот он, человек самого высшего общества, говорит: «Ага, им нельзя одеваться, как я. Зашибись, ребята. И вас всех это устраивает? Никого ничего не смущает? Тогда я оденусь, как они». Естественно, все общество крутит пальцем у виска. Это совершенно панковский жест. А при этом исполненный глубокого смысла и глубокой эмпатии. Именно панком и был. Но он был еще много чем. Он неисчерпаем в этом смысле. Дмитрий Кириллов: Откуда взялся замечательный граф Толстой? Абсолютная копия, стопроцентная схожесть и очень хороший актер, по-моему. Вы просто открыли людям нового актера. Авдотья Смирнова: Вы знаете, на самом деле это был главный вопрос, когда еще только писался сценарий, когда он был написан – а где брать Толстого? Потому что совершенно непонятно. Я думала, что мне придется поехать по городам и весям родной страны, искать замечательного актера, который может… Мне просто очень крупно повезло. Я пришла на спектакль Кирилла Серебренникова «Обыкновенная история» в Гоголь-центре. Это очень хороший спектакль, просто замечательный. И там в трех маленьких эпизодах был один артист. И я прямо во время антракта позвонила своему соавтору и другу Анне Пармас, я говорю: «Ты знаешь, мне кажется, я нашла Толстого». Это был артист Евгений Харитонов. Мне было очень важно то, что он с Сахалина, то, что он из города Поронайска, это крошечный военный городок, 6 часов на автобусе от Южно-Сахалинска; то, что его жизнь не была благополучной, была трудной. Мне все это было важно. Потому что я понимала, что не может такого Льва Толстого, которого я придумала себе и которого я хочу снять, не может сыграть благополучный знаменитый московский артист. Я вызвала его на пробы. И больше я никого не пробовала. То есть про Иру Горбачеву, что она будет играть Софью Андреевну Толстую, было известно с самого начала. Мы на нее писали. И мне очень хотелось, чтобы это была такая очень интересная пара. Во-первых, реально Лев Николаевич и Софья Андреевна были людьми для своего времени очень высокими. Лев Николаевич был 182 см, а Софья Андреевна была 176 см. Дмитрий Кириллов: Тогда это были великаны. Авдотья Смирнова: Тогда это были очень высокие люди. И Харитонов с Горбачевой – они тоже оба дылды. И в них есть необычность, особенность. Поэтому как-то эта пара сложилась сразу. И я была страшно счастлива, что у меня будут такие Толстые, что они будут не похожи ни на кого другого. Дмитрий Кириллов: Анна Михалкова. Тоже из фильма в фильм вы стараетесь эту актрису снимать. Авдотья Смирнова: Моя любимая актриса. Мое альтер эго. Аня на самом деле выдающаяся актриса. И масштабы ее дарования пока раскрыты не полностью. Дмитрий Кириллов: Мешает ей фамилия Михалкова? Авдотья Смирнова: Когда-то мешала. Сейчас – нет. Дмитрий Кириллов: Уже не так, да? Авдотья Смирнова: Она правда замечательная актриса, абсолютно выдающаяся. И она от года к году расцветает в своих возможностях. Кроме всего прочего, она замечательный человек, она необыкновенна умна. Она человек очень глубокий. Она очень интересно думает. И она человек очень хороший, очень достойный. Я ее нежно люблю. У меня был сон, когда мне было лет, наверное, 26, о том, что меня должны казнить. И я стою на столе в квартире своей бабушки. У меня на шее петля. А рядом стоит и разговаривает мой дядя с какой-то женщиной. Они обсуждают, куда они пойдут обедать через 10 минут, когда казнь закончится. Я проснулась. Я пережила это невероятное ощущение, что меня не будет, а мир будет и люди будут ходить обедать, разговаривать. Дмитрий Кириллов: То, о чем потом Толстой говорил в своей речи. Авдотья Смирнова: А меня на этом свете больше нет. И у меня есть только два сна таких, которые я помню всю жизнь. И это один из них. И как-то он болтался у меня в голове, болтался. А потом он сначала всплыл в речи Толстого, а потом в кадрах казни, когда Шабунин видит столб, возле которого его расстреляют и видит свою вырытую могилу, и открытый гроб, в который его скоро положат. Мы с оператором, когда еще кадровались (делали раскадровки), мы как раз обсуждали, как это сделать, чтобы именно его глазами увидеть гроб, когда человек видит свою могилу, еще живой человек. Вот это оттуда взялось. Мне очень хотелось передать это ощущение потрясения и ужаса от того, что сейчас тебя не будет. Дмитрий Кириллов: Представляете, какая судьба? В 26 лет у вас был сон, который оказался таким материалом для вашего будущего фильма. Авдотья Смирнова: Да. Дмитрий Кириллов: Часто у вас какие-то знаки бывают в жизни, что это судьба? Авдотья Смирнова: Я не могу сказать, что часто. Но несколько событий каких-то таких в моей жизни было. У меня был, например, такой друг Антон Носик. Мы с ним дружили 30 лет. Помню, с ним рассорились и разорвали отношения. И 2 года мы с ним не общались. И вот мы не общались. И однажды утром я просыпаюсь и говорю мужу: «Мне зачем-то приснился Носик. Зачем он приснился – непонятно. Прекрасно жила без него. Он меня уговаривал помириться». Мы умылись, оделись, спустились завтракать, открыли интернет – и выяснилось, что этой ночью Антон умер. Я абсолютно убеждена, что он приходил со мной проститься, потому что я не знаю, как это иначе объяснить. У меня есть несколько таких событий, которые я очень ценю. Дмитрий Кириллов: Часто так бывает, что если это судьба, волей-неволей это все равно произойдет, хотите вы этого или нет. Если что-то предначертано. Авдотья Смирнова: Нет. Мне кажется, что главные два подарка и одновременно два главных самых тяжелых наказания человеку, даденные Богом – это свобода воли и свобода выбора. И ты можешь пойти туда, можешь пойти сюда. Это решаешь ты. А вот уже последствия следуют из этого твоего выбора. У меня были случаи это проверить. Я убеждена в том, что свою судьбу мы выбираем сами. Дмитрий Кириллов: Она нашла свою дорогу не только в кино. История Антона Харитонова, мальчика, страдающего аутизмом и снятая документалистом Любовью Аргус, просто развернула жизнь режиссера Авдотьи Смирновой на 180 градусов. Теперь родители тысяч больных детей не остались один на один с этой страшной бедой. В 2013 году Авдотья Смирнова организовала благотворительный фонд, чтобы найти выход из замкнутого круга проблем, связанных с этим тяжелым недугом. Авдотья Смирнова: Вы знаете, произвело огромное впечатление то, что очень многие из этих родителей прямо под камеру говорили Любе о том, что они мечтают, чтобы их дети умерли раньше них, потому что если произойдет наоборот, то у них один путь – психоневрологический интернат, «а там моего ребёнка погубят». Мы побежали что-то делать. Мы в первые 1.5 года насовершали всех возможных ошибок, огромное количество. И мы, конечно, себе представляли, что «А что сложного-то? Мы будем забирать деньги у богатых и раздавать нуждающимся». Выяснилось, что с аутизмом это делать бессмысленно. Это же все бред. И когда мы поняли, что нам придется заниматься неким подобием социального проектирования, нам придется работать с государством, нам придется помогать родительским организациям, помогать проектам. Это все вещи, на которые, во-первых, очень тяжело собрать деньги. Потому что, понимаете, как собрать… Вот фотография ребенка, вот девочка с бантом. Мы соберем сейчас ей на операцию – и она вылечится. И все побежали. Прекрасно. А мы должны собрать деньги, например, на семинар по распознаванию ранних рисков аутизма для педиатров детских поликлиник, предположим, города Улан-Удэ. Дмитрий Кириллов: Звучит не так привлекательно. Авдотья Смирнова: Абсолютно. А нужно, нужно переучивать врачей, переучивать учителей, переучивать студентов в педагогических вузах, нужно издавать учебники, нужно привозить актуальные знания об этом сюда, нужно помогать тем лабораториям, которые начинают какие-то исследования. Дмитрий Кириллов: И системно адаптировать детишек к этой жизни. Авдотья Смирнова: Совершенно верно. Это куча такой довольно скучной, занудной, тяжелой, длинной, долгой работы. У нас народ отзывается на беду. Мы совсем не бессердечный народ. И отзывается на немедленный результат, понятный. А вот это длинное, это все… К тому же еще жена Чубайса. «Что я буду помогать? Пусть Чубайс помогает». Притом, что Чубайс помогает, но, понимаете, никакого Чубайса не хватит на 270 000 детей. Дмитрий Кириллов: Я помню, Чубайс еще помогал, когда никто не помогал Федермессер, когда открывали первый хоспис. Авдотья Смирнова: Конечно. Так он и продолжает помогать. Он вообще является системным донором 4 фондов, в том числе нашего. То есть мы живем на его деньги. Из денег, которые нам дают доноры, мы ни копейки не тратим на содержание собственно фонда и на свою деятельность, на свои проекты и так далее. Деньги доноров целиком идут в проекты, которые мы поддерживаем. Дмитрий Кириллов: А доноры прибавляются вообще? Авдотья Смирнова: Нет. Сейчас стало чуть-чуть понемножку прибавляться небольших доноров, которые нам страшно важны. Потому что на самом деле, понимаете, 200 рублей в месяц на протяжении года гораздо важнее, чем 1000 рублей один раз. Дмитрий Кириллов: Была у вас ситуация, когда хотелось сказать «Брошу это всё нафиг»? Авдотья Смирнова: Конечно. Таких ситуаций бывает… сейчас уже реже, раз в месяц где-то. Но бывают периоды, когда каждый день. Дмитрий Кириллов: А что спасает? Есть какая-то прививка это не бросать? Ощущение… Авдотья Смирнова: Во-первых, я не могу себе представить свою жизнь без фонда. Просто не могу. Когда я снимала кино, я ужасно скучала по фонду. Дмитрий Кириллов: Я прочитал в одной статье. Вы сказали: «Для меня фонд – это мой духовный тренажер». Можете расшифровать? Авдотья Смирнова: Да. Это очень расширяет твои душевные какие-то возможности. Например, это избавляет от излишней политизированности. Потому что дети с аутизмом рождаются в семье и сторонников Навального, и патриотов, и так далее. Я что, буду благополучателей выбирать по тому, близки мне их убеждения или нет? И кончая тем, что ты перестаешь действительно ждать благодарности и так далее. Вообще эта работа очень сильно задает тебе какую-то правильную систему координат. Что все твои горести – не горести, а беды – не беды. Потому что посмотри на этих родителей, посмотри, как они бьются с жизнью и заткнись. Дмитрий Кириллов: Вот ад каждый день. Авдотья Смирнова: Да. И заткнись. И не смей жаловаться. Потому что все, что ты переживаешь – это фигня по сравнению с их ежедневным подвигом. Это тоже очень полезно, очень приводит в чувства. Дмитрий Кириллов: Вспоминая какие-то юношеские ваши выкрутасы… Вот одна ваша цитата: «Мне легко не от того, что я делаю хорошее для других, а от того, что у меня наконец голова занята не мной». Авдотья Смирнова: Да. Я в молодости, к сожалению, очень много думала про себя. Я думаю, что это свойство молодости вообще. Дмитрий Кириллов: Не замечали вокруг никого. Авдотья Смирнова: Просто быть очень занятым собой и тем, как тебя воспринимают, что о тебе подумал тот, что о тебе подумал этот. Тогда были не просто душевные терзания. Тогда вся жизнь состояла из этих душевных терзаний: «Такая ли я?», «Могу ли я?», «Почему меня этот не полюбил?». Сейчас, вы знаете, мне это так неинтересно про это думать. Мне настолько стало все равно, понимаете? Поливают меня какими-то помоями – ну, пожалуйста. Хотите жить с такой Дуней Смирновой, которая чудище – это ваш выбор. Я-то тут причем? Меня это просто перестало интересовать. Дмитрий Кириллов: И легче стало? Авдотья Смирнова: Ох, не то слово. Ну, что вы! Я стала гораздо счастливее. Чем меньше меня в моей жизни, тем счастливее моя жизнь. Дмитрий Кириллов: Чего хочется пожелать себе и своим близким сегодня? Авдотья Смирнова: Я всегда всем (и себе, и близким) желаю одного – мира с собой. Потому что когда живешь в мире с собой, то живешь в мире и со всеми остальными. Я всем всегда желаю мира с собой. Не совершать тех поступков, которые его нарушают. Дмитрий Кириллов: Спасибо вам. Авдотья Смирнова: Спасибо вам.