Дмитрий Кириллов: Абсолютная честность музыки — вот что сразу приходит на ум, как только мы произносим это имя — Владимир Федосеев. По Федосееву, словно как по камертону, можно проверять частоту интонации, и не только музыкальной. Его история — это настоящая оркестровая партитура, сложнейшая, сотканная из тысяч невероятных лейтмотивов. Это выдающееся произведение, имя которому — жизнь великого музыканта, жизнь Владимира Федосеева. Вы в детстве мечтали быть пастухом? Владимир Федосеев: Точно совершенно. Любил страшно. Боялся коров, но любил их. Дмитрий Кириллов: Мечта сбылась, в общем-то, в целом, да? Владимир Федосеев: Да. Пастухом стал, но уже людским, человеческим. Дмитрий Кириллов: Это правда, что в детстве вы как-то съели 40 блинов и чуть не умерли? Владимир Федосеев: Да, это было, когда после блокады нас вывозили. И на первой остановке нас накормили блинами. Вот я съел столько, что чуть не погиб. Дмитрий Кириллов: Когда в молодости вы освоили баян, на свадьбах-то удалось поиграть? Владимир Федосеев: Даже в деревнях я играл с такими певцами, как Ведерников. Он пел со мной на Урале. Была возможность. Дмитрий Кириллов: Хорошая компания. Владимир Федосеев: Конечно. Дмитрий Кириллов: Говорят, что вы знаете секрет, как завоевать любовь японцев. Владимир Федосеев: У меня сошлось, с японцами какие-то созвучия получились. Они любят ту музыку, которую я люблю. Дмитрий Кириллов: А испанцы говорят, что вас, как тореадора, выносили из концертного зала на руках. Владимир Федосеев: Выносили, да. Как тореадора. Это было в Севилье, типичном испанском городе. И вот там мне папа принес ребенка в конце. Маленького ребенка. Я не знаю, что с ним делать. Я не знал. Я взял его, сообразил, поставил его на пультик, дал ему палочку. И его рукой стал дирижировать бис. Дмитрий Кириллов: Сколько дней в году вы можете прожить без музыки? Она вам когда-нибудь надоедает? Владимир Федосеев: Нет, никогда. Когда я еду на рыбалку, я беру тоже партитуру. И тогда, когда не клюет, я смотрю клавир. Дмитрий Кириллов: Вы крестились уже в сознательном возрасте, будучи взрослым человеком. Владимир Федосеев: В Москве. Дмитрий Кириллов: Это событие что-то поменяло в вашей жизни? Владимир Федосеев: Я почувствовал это присутствие чего-то того, чего у меня не было в душе, я стал по-другому видеть и слышать, и дирижировать. Дмитрий Кириллов: Дирижер – вообще профессия такая авторитарная. Добиваться хорошего звука можно силой или каким-то гипнозом? Владимир Федосеев: Нет, силой — нет. Нужно все-таки любить музыкантов, очень сильно любить. Даже иногда обманывать их, говорить, что «очень хорошо», а на самом деле плохо. Дмитрий Кириллов: Вы выгоняете своих оркестрантов, если они вдруг неожиданно на работе заводят служебные романы? Владимир Федосеев: Для меня соединение пары в оркестре – это дополнительный какой-то успех. Наоборот, я радуюсь, если роман действительно хороший. Дмитрий Кириллов: Но ваша семейная жизнь, можно сказать, тоже началась, как служебный роман? Владимир Федосеев: Тоже, да. Я был под начальством своей жены. Дмитрий Кириллов: «Нет плохих оркестров. Есть плохие дирижеры» - верное изречение? Владимир Федосеев: Правильно. Дмитрий Кириллов: Вы с первых аккордов можете услышать: «О, это мои играют»? Владимир Федосеев: Я часто включаю радио, когда я еду на машине. И вдруг я слышу сочинение, очень знакомое мне. И я останавливаюсь, говорю: «Какой хороший оркестр! Как они чутко играют!» Стоп, и объявляют – Федосеев. Дмитрий Кириллов: «Какой хороший оркестр!» Какими были ваши родители? Вот самые яркие воспоминания какие сейчас остались? Владимир Федосеев: Мой папа был пекарь Его Императорского Величества. Дмитрий Кириллов: Неплохо. Владимир Федосеев: Неплохо. Но это был короткий срок. Поскольку сразу после революции какое-то время он занимался этим, был пекарем. А потом понял, что все очень сложно, муки нет, качества нет. И он оставил и пошел просто служащим на завод. А мама - белошвейка. Крутила машинку. Дмитрий Кириллов: Но мама была музыкальная? Владимир Федосеев: Музыкальная. Она пела в церкви на клиросе. Поэтому у меня от мамы это пришло. А папа был очень строгий и держал нас в ежовых рукавицах. Дмитрий Кириллов: Мама вас в храм водила? Владимир Федосеев: Водила, но отец сопротивлялся. Дмитрий Кириллов: Атеистом был. Владимир Федосеев: Советским атеистом. Не признавал. Так что вот, до самого конца. Я пел в хоре, я в школе занимался музыкой. Я жил в смысле музыкальном все время насыщенной жизнью. Дмитрий Кириллов: Но занятие музыкой прервала война. Началось совсем другое детство – взрослое, где нет места беззаботной жизни, веселым играм во дворе. Володя Федосеев, ленинградский мальчишка, испытавший на себе все ужасы войны, в свои неполные 9 лет быстро повзрослел. Город окажется в блокаде, и картины настоящего ада станут реальностью. Владимир Федосеев: Я не все понимал. Но я только слышал, когда бомба звучит. Сирена была в Ленинграде. «Ну все, началось». Мы завешивали окна сразу. Ощущение жуткое было. Дмитрий Кириллов: Как вы выживали? Владимир Федосеев: На улицу нельзя было выйти. Сестра у меня медициной занималась. Врач. Отец ей запретил ходить на вызовы к больным, потому что врачи исчезали. Их просто съедали. А что нам? У нас оставалось… Я ходил по магазинам, искал кошек. Только… Сестра могла съесть. Говорит: «Давайте приготовим кошечку». Вот до этого мы доходили. В помойках собирали очистки от картошки. Я не выходил из дома. Мама сдала нашу квартиру для школы. То есть во втором классе я учился у себя дома. Потому что школы ни топили, ничего не было. Мама имела талоны всякие. Но талонов не хватало тоже. У нас дома были весы, которые взвешивали граммы хлеба. Я, как зверек, контролировал это. Потому что кто-то перевесит. У мамы была одна норма, у папы другая, у меня другая, у сестры – третья. Вот я следил, чтоб никому не перевесили. Уже ум не соображал. Так что было очень тяжело. Долго-долго. Папа работал на военном заводе. И он имел возможность достать спирт. И вот этот спирт нам помогал. Он чайную ложечку клал нам в чай. Чайную ложечку. Дмитрий Кириллов: Согревал, да? Владимир Федосеев: Согревал. И это тонус какой-то. Слава богу, мы не спились. Но было такое. Дмитрий Кириллов: Ощущение постоянного холода. За окном -40 и замороженные трупы людей. А дома, хоть и тоже холодно, но есть верный друг – радио. Тарелка, из которой постоянно звучали Чайковский и Шостакович. Классическая музыка согревала душу. Ее невероятная сила согревала Володю. Ведь из холодного репродуктора доносилась жизнь. В 1943-м завод, где работал отец, эвакуировали в Муром. Пора собираться в дорогу. Взяли только самое необходимое – теплые вещи и, конечно, баян, папину гордость. Он так мечтал научить сына играть на нем. Эшелон попадает под бомбежку. Крики, плач. Из пожара люди пытались вынести обгоревшие вещи. Началась настоящая паника. А Володя не мог найти своих родителей. Владимир Федосеев: Мы потеряли друг друга. Все потеряли. Никто ничего не понимал. Я не знал, где я нахожусь. К вечеру уже помогли милиционеры. И вот мама нашлась, папа нашелся, меня привели к составу, где весь наш багаж был на улице, все вещи находились. И горел даже. И на самой верхушке этой большой кучи лежал баян. Нетронутый баян. Дмитрий Кириллов: Не сгорел. Владимир Федосеев: Не сгорел. Это как символ того, что… И с тех пор я понял, что это мой знак. Дмитрий Кириллов: Отец стал первым педагогом Володи. Иван Иванович Федосеев мечтал, чтобы сын стал музыкантом. И хотя сам не обладал хорошим музыкальным слухом, неплохо подбирал мелодии на баяне. Под руководством отца Володя стал осваивать инструмент. И как только дело заладилось, побежал в госпиталь играть для раненых бойцов. Володя решил стать профессиональным музыкантом и после войны поступил на класс баяна в Ленинградское музыкальное училище имени Мусоргского. Позже продолжил обучение в Москве в Институте имени Гнесина. Там же стал осваивать и дирижерскую профессию. В 27 лет Владимир Федосеев становится художественным руководителем и главным дирижером Оркестра народных инструментов Центрального телевидения и Всесоюзного радио. Невероятная карьера – повод для злопыхателей. Ведь многие академические музыканты считали тогда народную музыку второстепенной и на музыкантов-народников смотрели свысока. Владимир Федосеев: Я понял, что те люди, которые не понимают ценности народного искусства, они сами по себе бедные душой. 16 лет я руководил народным оркестром. Мы имели большой успех. Ну, я стал устремляться, чтоб постигнуть… чтоб у меня не было этих взглядов на меня. И я добился этого. И первый, кто обратил внимание – это был Мравинский, который пригласил меня в свой оркестр сыграть концерт молодых дирижеров. Это для меня был такой знак. Дмитрий Кириллов: Главный дирижер симфонического оркестра Ленинградской филармонии Евгений Александрович Мравинский. Человек-эпоха в мировом музыкальном пространстве. Будучи великим музыкантом и глубоко верующим человеком, он смог разглядеть в стеснительном пареньке Володе Федосееве божью искру, талант. Мравинский разрешил присутствовать Федосееву на всех своих репетициях. Началась высшая школа дирижерского искусства. Он стал настоящим учителем, поверившим в блестящее будущее дирижера Федосеева. Вот помните себя – 20-летний Володя Федосеев? Каким вы были по характеру, по настроению? Владимир Федосеев: Я был всегда очень скромный. Не было внутри такого пробойного характера. Я мало верил в себя. Мало верующий в себя даже. Но пытался познать мир, познать педагогов, школу. И вот это мне помогало. Поэтому трудный путь был. У меня было много не то что врагов, а людей, которые считали, что «не надо тебе дальше, сиди со своими балалайками». Я играл Моцарта в переложении для народного оркестра. А у нас раньше все программы принимались в фонд. И вообще можно играть или нет. Сейчас этого нет. И вот комиссия сидит. Я Моцарта играю. И вот здесь я попался. Ольга Ивановна сказала: «Ну какой же это Моцарт? Это не Моцарт». Она была одним из главных редакторов. Дмитрий Кириллов: Их встреча была предопределена свыше. Владимир Иванович Федосеев и Ольга Ивановна Доброхотова – это не просто близкие люди. Это давно уже одно целое. Дочь прославленного певца, солиста Большого театра Ивана Скобцова, Ольга Ивановна также посвятила свою жизнь музыке. Увидев однажды Владимира Федосеева за работой, Ольга Ивановна, будучи тогда редактором на радио, решила направить этот талант в правильное культурное русло. Все-таки профессиональный музыковед, критик, редактор – подарок для дирижера. Им, молодым, упоенным музыкой, было тогда о чем поговорить. Глядя на эту красивую пару, понимаешь, что и сегодня им есть что сказать друг другу. Владимир Федосеев: Я нашел свое счастье в жизни. И никогда этому не изменял. Дмитрий Кириллов: Я так понимаю, что Ольга Ивановна еще стала человеком, который вас вдохновлял на какие-то подвиги, и говорил: «Володя, надо бороться». Владимир Федосеев: Бороться. Оберегала, чтоб я не делал ошибок. Я мог бросить: «Отстаньте от меня». Дмитрий Кириллов: Сегодня Федосеев – живой классик. Его изучают, на него смотрят с восторгом самые именитые музыканты во всем мире. А ведь были времена, когда молодого дирижера клеймили, на него писали доносы, обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах, смеялись, издевались. А он продолжал идти по этому тернистому пути своей дорогой, никогда не предавая музыку и беззаветно служа ей. Вам какие-то, по-моему, чудаки прокалывали шины у машины. Владимир Федосеев: Прокалывали шины. Были люди, которые считали, что я не должен идти… Но в это время были большие дирижеры в Москве. И я не понимал, что я им мешаю. Меня звали «Баян Караян». У меня какие-то жесты совпадали с Караяном. Каким-то образом я им мешаю. То ли то, что я на радио, даже с народным оркестром, а я на радио. И вот… Я понимал, что я кому-то мешаю, кому-то не мешаю. Дмитрий Кириллов: Его руки выразительны, жест точен и освобожден от всего лишнего. Никакой театральности или заигрывания с публикой. Все подчинено музыке. А потому русскому дирижеру Владимиру Федосееву удалось растопить сердца искушенной западной публики. Во всем мире признали: Федосеев – это бренд. Владимир Федосеев: Меня сначала пригласили на один концерт в Музикферайн с программой Чайковского. Я согласился. Я волновался со страшной силой. И вот я там сделал… На репетиции я обнаружил, что они очень интересно слушают меня именно по Чайковскому. Чайковский – он наш композитор. Им трудно понимать сущность Чайковского. Это не каждому дано. И они пригласили меня в тур в Японию. Дмитрий Кириллов: С Венским оркестром? Владимир Федосеев: С Венским. И после этого уже мне предложили контракт на 5, а потом еще на 5 лет. 10 лет я был главным руководителем Венского оркестра. Дмитрий Кириллов: Но все-таки вначале наверняка было какое-то предвзятое отношение – «Вот как этот русский справится с Венским оркестром? Да еще и Штрауса начал играть». Владимир Федосеев: Нет. Они мне предложили Штрауса. Это для меня, вообще для русских музыкантов… Дмитрий Кириллов: Это гибель. Владимир Федосеев: Это гибель, да. Потому что Штраус – это народная музыка. А лезть в народную музыку русскому… В свою – хорошо. Вот это для меня был первый концерт, когда они поставили Штрауса. Я играл. Боялся, дрожал. И потом на следующий день получил заметку такую. Писал главный редактор Музикферайна: «Скорее всего, когда Штраус был в Санкт-Петербурге, он согрешил с русской женщиной. И, по-моему, Федосеев родился…» Было такое… Дмитрий Кириллов: Признание. Владимир Федосеев: Признание. Дмитрий Кириллов: Очень много писали музыкальные критики хороших слов в ваш адрес, когда вы дирижировали Бетховена. А Бетховен – это тоже товарищ непростой для наших русских музыкантов. Владимир Федосеев: Очень непростой. Это композитор вечно живой. Не скажешь, что Бетховен – немец. Нет, он не немец. Он выше. И когда я дирижировал все симфонии Бетховена, мне написали те же немцы, что да, это Бетховен, но более глубокий. То есть русская манера, русская душа. Дмитрий Кириллов: Глубина русская. Получается, что когда появились эти рецензии, в Советском Союзе дошло, что что-то там Федосеев успех такой имеет. Не позвать ли его на родину. Легче стало? Владимир Федосеев: Легче. Дмитрий Кириллов: После того, как вы получили этот международный паспорт… Владимир Федосеев: Легче все сразу стало легче. Дмитрий Кириллов: В судьбе Владимира Федосеева появляется еще один человек – Сергей Георгиевич Лапин, чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Австрии. Концерт оркестра Федосеева в Вене произвел на будущего председателя Гостелерадио СССР неизгладимое впечатление. Лапин, отличавшийся феноменальной памятью, не забыл этой встречи, и в 1974 году он предложил возглавить Владимиру Федосееву Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио и центрального телевидения. Вы приняли это предложение, и началась травля? Владимир Федосеев: И началась, ну, такая травля, знаете, исподтишка. «Дирижер-балалаечник? Ну что ты…» Такое, знаете, пренебрежение было долгое время. Дмитрий Кириллов: Вы приходите в Большой оркестр. И тут уже цена дирижера… все как на ладони. Музыканты все со своими амбициями. Владимир Федосеев: Они сразу враги дирижера. Первая встреча – ты сидишь напротив врагов твоих. Они тебя не знают. Дмитрий Кириллов: «О, пришел новый». Владимир Федосеев: «Пришел новый. Ну, сейчас он покажет нам». И вот тогда и машину мне чинили. Много было всего. И я поехал сразу в очень успешный тур. Вот такая история, когда что-то меня оберегало, какая-то… И тут появился Свиридов. Дмитрий Кириллов: Можно сказать, что это такая судьбоносная встреча с великим человеком. Владимир Федосеев: Это эпоха, которую не смогли повести дальше, к сожалению. Он был гениален. Он пророк был. Он видел все. Конечно, он жил трудно. Его тоже не воспринимали многие, потому что он был жесткий. Но душа у него была открыта всему. Он чувствовал эту музыку. Его музыка игралась и в Англии, и во Франции. Всегда имела громадный успех. Но мы как бы потеряли это. К сожалению. Дмитрий Кириллов: Он, конечно, мелодист необыкновенный. Вот он услышал ваш оркестр. Он тоже пришел к вам? Владимир Федосеев: Да, он пришел к нам. Дмитрий Кириллов: Вот что это была за встреча? Сам Свиридов пришел в оркестр. Владимир Федосеев: Он очень резким был. Не допускал ничего. Когда с Юрловым он тоже… он инфаркт получал от него всегда. Потому что он был очень строг. Но требователен без конца. А в общении был очень милым человеком. Я часто у него был дома. Ездили… Дмитрий Кириллов: Он другой был, когда не на работе? Владимир Федосеев: Он другой. Он всегда на даче был подмосковной, он всегда приглашал меня. И мы его встречали... Он сидел всегда на улице в валенках летом. И мы общались. Эльза Густавовна, его жена, тоже очень умный человек была. Дмитрий Кириллов: Валенки любил просто носить? Владимир Федосеев: Валенки. И вот мы раз в далекой деревне решили купить ему валенки, потому что те сносились. Мы пришли в какой-то ларек, не знаю, в деревне… Дмитрий Кириллов: Сельмаг. Владимир Федосеев: Сельмаг. Там мужики стоят в очереди выпившие. Мы встали. И тут валенки продают. Мы встали, чтоб купить Свиридову валенки. А пьяненький говорит: «Кому что купим-то? Валенки кому?» - «Свиридову». – «Свиридову? Пошли, у меня дома столько валенок. Я подарю». Простой мужик. И вот его знали, потому что его музыка, которая… Вот сейчас ведь играем его музыку, допустим, на бис в Англии. Очередь. И спрашивает: «Скажите, это что за композитор – современный или старый?» Даже не могут понять. Он был очень строг. Он все критиковал, все мои записи – все, все. Говорил прямо так: «Это неправильно». Дмитрий Кириллов: Без купюр. Владимир Федосеев: Без купюр, да. Дмитрий Кириллов: Но когда Свиридов критикует, можно и пережить, потерпеть. Владимир Федосеев: Конечно. И японцы его любили. Его же сын очень много в Японии был. Его сынок. И он там погиб. Поэтому, когда ездили, японцы очень любили его музыку. И сейчас, когда мы едем в Японию, обязательно Свиридова надо играть. В любом другом месте, в любом нашем русском городе сыграй Свиридова – все сразу оживляются. Дмитрий Кириллов: Вы же можете сказать: «Я русский дирижер»? Владимир Федосеев: Да. Так считают все. Дмитрий Кириллов: Есть, что отличает русских дирижеров от нерусских дирижеров? Владимир Федосеев: Ну вот Светланов был русский дирижер тоже. Его облик, его желание, что он хотел делать… Это русский дирижер. Другие профессионалы. У нас сейчас профессионалов больше, чем русских. То есть у них унифицировано как бы все. Но это хорошо, конечно. Без этого тоже нельзя. Но если все-таки русский дирижер будет обучен лучше, это замечательно. Потому что наша музыка – она гениальна. Она выражает великие чувства. А русский человек это чувствует. Дмитрий Кириллов: А у вас очень интересные отношения сложились со Светлановым. Ведь вначале, по-моему, он был категорически против… Владимир Федосеев: Он против, потому что видел… Он смотрел программы радио. И сколько выступает его оркестр и мой. Возмущался. Дмитрий Кириллов: Что вашему оркестру давали больше времени? Владимир Федосеев: Больше радиопрограмм. Но он был с командой вместе тоже. Он как бы видел во мне что-то такое. Дмитрий Кириллов: Что-то нехорошее. Владимир Федосеев: Нехорошее, да. Дмитрий Кириллов: Да, Большой симфонический оркестр чаще звучал в эфире. Но это и так понятно: он принадлежал Гостелерадио. Светланов ревностно относился к коллективу. Сам Евгений Федорович, прославленный на весь мир дирижер, никогда, кстати, не руководил детским оркестром. А это мечта каждого дирижера с мировым именем. Причин для недовольства было, видимо, много, но Светланов все-таки раскаялся, что нелицеприятно говорил о Федосееве. Владимир Федосеев: Он прислал извинения уже после того, как ушел от нас. Он извинился, сказал: «Извините меня, пожалуйста за то, что…» Вот это письмо у меня есть даже такое. Дмитрий Кириллов: Это дорогого стоит. Владимир Федосеев: Дорогого стоит. Дмитрий Кириллов: Человек признал, что он был не прав. Владимир Федосеев: Не прав, да. Дмитрий Кириллов: У вас есть потрясающие работы в опере. Меняется опера сейчас? Вот вам нравится, что сейчас в опере происходит? Владимир Федосеев: Нет, не нравится. К сожалению, искажается вся идея. Допустим, я сам попадал в такие ситуации на Западе… Я больше на Западе ставил оперы, чем в России. Я попадал в страшные… Допустим, Борис Годунов на какой-то свалке или что. Много всяких таких смешных вещей. Придумщики. Они не знают содержания оперы. Режиссеры. Допустим, в Цюрихе «Иван Сусанин». Все дети Сусанина пьют водку. Дмитрий Кириллов: Дети? Владимир Федосеев: Дети, да. Дочка… Дмитрий Кириллов: Пьющие они. Владимир Федосеев: Пьющие. Не было водки в России исторически. Дмитрий Кириллов: У них уже клише. Владимир Федосеев: Да. Дмитрий Кириллов: Что если русский (ребенок, неважно) – с бутылкой. Владимир Федосеев: Брага была. Брага. Но это, во-первых, кружки другие. Это по-другому. И так очень много. Дмитрий Кириллов: То есть русский с бутылкой. Неважно – ребенок… Владимир Федосеев: И «Пиковая дама», да, все. Дмитрий Кириллов: И «Пиковая дама» с водкой? Владимир Федосеев: Да, с водкой. Ну как бороться с ними? Трудно. Поэтому недостоверность такая. Искажение. Дмитрий Кириллов: Вы руководите оркестром 46-ой год. Владимир Федосеев: 46-й, да. Дмитрий Кириллов: Вы подбирали музыкантов, вы искали своих оркестрантов? Это же не просто было – кто пришел, тот пришел? Владимир Федосеев: Нет, ходил на концерты, в консерватории. Молодых надо… У нас как бы семейный. Взрослые ходят, дети, внуки приходят и остаются. Это очень интересно. Человек, который проработал 60 лет в БСО, он же пример для других. Даже он просто сидит. И другой музыкант, молодой, уже не может сделать плохо. Поэтому это очень важно сохранять. Такой у нас Симон, виолончелист. Замечательный. 60 лет отработал в оркестре, воспитал столько людей своим примером. Пример очень сильный. Поэтому надо этими музыкантами дорожить. Но когда уж потерял зрение, он уже только по слуху может играть, которые помнит. Дмитрий Кириллов: А вам важно было найти свой звук? Владимир Федосеев: Конечно. Звук – это главное. Техника приходит. Техникой можно добиться… У тех, кто кончил консерваторию, техника хуже, бедная. А вот качество звука, то есть голос – это самое сложное. И вот с самого начала я искал этот голос, вокальный голос. Поэтому у меня к певцам особая любовь, отношение. Я любил певцов всегда. Я следую голосам певцов. Для меня сыграть мелодию на скрипке – как будто певец это поет. Поэтому, когда Лемешев со мной встретился, он написал в газете «Правда», что новый Орфей появился. Для меня было… Дмитрий Кириллов: Как вы с Лемешевым познакомились? Он же звезда, всесоюзный тенор такой великий. Владимир Федосеев: Звезда, великий артист. А потом он пришел на репетицию. Дмитрий Кириллов: Он вас сам нашел? Как вообще произошла встреча? Владимир Федосеев: Сам нашел. И я ведь с ним после большой болезни его сезон открывал в колонном зале Дома союзов – «Русские песни». Дмитрий Кириллов: То есть ему нужно было вернуться на большую сцену? Владимир Федосеев: Вернулся, да. И он меня приметил. Я русские песни чувствую, не только классические. Поэтому он пришел на репетицию. Я помню этот день… А публика его же обожала, обцеловывала его машины. Дмитрий Кириллов: Лемешистки, да. Владимир Федосеев: Лемешистки. Боже мой. Мы с ним сделали программу «Русские песни». Репетировал. Потом пришел этот день – колонный зал. Раньше не было, чтоб вставали люди, когда певец или кто там… Такого не было в принципе. Это сейчас могут встать. Любой артист… Раньше не было. И мы с ним шли уже на сцену. Я ему: «Сергей Яковлевич, давайте…» А он не может. Он что-то пьет. Нервы. Дмитрий Кириллов: От волнения. Владимир Федосеев: От волнения, да. После долгого перерыва. Потом он один шаг делает – и зал взрывается. Дмитрий Кириллов: На кончиках его пальцев рождается звук. И музыканты знают, что как только Владимир Федосеев занимает место за дирижерским пультом и дает ауфтакт, в это же мгновение начинается настоящее волшебство. Творчество, способное вдохновить оркестр играть так, чтобы в водовороте мелодии бились в такт сердца исполнителей и слушателей. Чтобы от восторга встречи с великой музыкой мы все (хоть на мгновение) стали лучше. У вас есть на примете кто-нибудь такой будущий Федосеев, у которого хорошие руки, хорошая голова, кому можно оркестр передать? Владимир Федосеев: Есть у меня такой в Гнесинском институте. Но все-таки трудно. Сейчас мы проводим курс, приглашаем все время на репетиции разных людей. И деньги у нас есть. Но сложно с руками очень. Ведь руки не всегда… У некоторых рук нет, но почему-то оркестр хорошо играет. Это тоже можно заменить руки какими-то… и глазами, и знанием. Все это можно. Потому что руки бывали очень красивые – и толку никакого. Дмитрий Кириллов: Пустые. Владимир Федосеев: Пустые руки, да. А рука – это продолжение души. Дмитрий Кириллов: Глядя на этого удивительно красивого человека, прожившего непростую жизнь, понимаешь, что же такое сила духа и что возраст – понятие относительное. Сегодня Владимир Федосеев продолжает удивлять, творить, парить над суетным миром, увлекая нас в свой прекрасный и неповторимый мир – мир настоящей и бессмертной музыки.