Дмитрий Кириллов: Георгий Франгулян – прославленный скульптор, художник, график, ровесник Великой Победы. Он появился на свет в мае 1945 года и вырос из обычного тбилисского мальчишки в выдающегося мастера, создающего из различных материалов (бронзы, керамики, дерева, мрамора) уникальные работы, наполненные жизнью и музыкой. Неслучайно в галерее Георгия Франгуляна музыка – не гостья: она – полноправная хозяйка. Что объединяет Джину Лоллобриджиду, Федерико Феллини и Левона Оганезова, Дмитрия Шостаковича и Юрия Роста, Тонино Гуэрра, Альберта Эйнштейна и Гию Канчели? Эти выдающиеся личности стали неразрывной частью жизни Георгия Франгуляна – большого художника, мастера станковой и монументальной скульптуры. На Франгуляна еще в советские времена приезжали поглазеть многие известные всему миру иностранцы, ставшие впоследствии его близкими друзьями. Георгий Франгулян – наш современник, и не всех, кем он был вдохновлен, он знал лично: кто-то вообще жил на другом конце планеты или в иные века... Суть при этом не меняется – всем им нашлось место в сердце художника, а значит, их образы увидит свет или уже воплощены Георгием Франгуляном в бронзе или камне. Георгий Вартанович, я счастлив вас видеть! Мы не виделись практически 5 лет, наверное. И удивительно, я в новом пространстве, вашей галерее, сейчас нахожусь. Мы в прошлый раз встречались в мастерской, и я все равно... Даже здесь есть некий дух южного дома. Георгий Франгулян: Я думаю, форма моего носа... Дмитрий Кириллов: Она? Георгий Франгулян: ...влияет, да. Дмитрий Кириллов: Она определяет? Георгий Франгулян: Влияет на оттенок кавказский. Дмитрий Кириллов: Галерея Георгия Франгуляна в центре Москвы – это уютный дом, пространство, залитое музыкой и светом, ставший теперь любимым местом встречи для многих творческих людей: художников, режиссеров, поэтов – всех, кто живет искусством, влюблен в искусство, ну и, конечно, во Франгуляна, давно уже признанного мастера. ВИДЕО – Колоссальный поклон, земной поклон любимому Георгию Вартановичу Франгуляну, великому! Дмитрий Кириллов: Работы Георгия Франгуляна можно увидеть в Третьяковской галерее и Музее изобразительных искусств им. Пушкина, в Русском музее и многочисленных частных коллекциях по всему миру. Именно стараниями Георгия Франгуляна в Брюсселе появился памятник Пушкину, в Антверпене – Петру I, в Москве – Иосифу Бродскому и Булату Окуджаве. Франгулян – это целая эпоха в скульптуре, а потому каждая его новая работа вызывает живой отклик в сердцах людей. Георгий Франгулян: Когда смотришь, какое количество сделано работ, страшная цифра, что я в месяц делаю две скульптуры, включая памятники. И это, конечно, обескураживает меня. Я не мог поверить, но математика... Дмитрий Кириллов: «Неужели все это я сделал?» Георгий Франгулян: Но математика есть математика. Там тысячи рисунков, которые... Ну, в общем, ты понимаешь, что ты больной человек. Дмитрий Кириллов: Но как не писать и не создавать, если маленький Жора с детства научился видеть красоту? Он был окружен красотой. Он же родился не где-нибудь, а в солнечном и теплом Тбилиси. Все детство прошло в доме № 2 по улице Мачабели в престижном районе Сололаки, это исторический центр Тбилиси, окруженный величественными горами, где холода бывают редко, а розы цветут почти в каждом дворе. Это был советский Тбилиси – город, где все кругом улыбались, пели, жили в едином пространстве, наполненном светом, радостью, ароматом кофе и хачапури. Георгий Франгулян: Я родился в таком месте, что не любить все, что тебя окружает, и природу, и все, невозможно, понимаете. Если вы немножко представляете Тбилиси, наполненный жизнью город... Дмитрий Кириллов: Снится Тбилиси вам, нет? Георгий Франгулян: Не то слово. Не то что снится – я все время думаю, я вспоминаю. Я вспоминаю тех, кого давно нет, и я хожу по этим улицам. Если я где-то вижу нечто похожее, мне становится хорошо. В памяти моей дружная, прекрасная семья, наполненная любовью, любовью друг к другу, полная друзей, полный дом. Бабушка пианистка, дедушка был врач известный очень. У нас шикарная библиотека дома, прекрасный рояль был... Как я говорю, я вырос под роялем, потому что я любил играть под роялем, особенно когда бабушка играет, у меня там были игрушки. Дмитрий Кириллов: То есть у бабушки Бетховен... Георгий Франгулян: Она там играет... Дмитрий Кириллов: ...а у Жорика внизу... Георгий Франгулян: ...а меня это пронизывает. Знаете, вот когда реверберации все вот этой музыки, движение внутри... Вот это с детства. А когда бабушка, там уже у нее подвижность рук была не такая и она стеснялась, да, и она ждала, когда мы уйдем спать и т. д. Она не подозревала, что за дверью приоткрытой в ночных рубашках... нам тогда шили рубашки, знаете, зимой байковая, а летом полегче... мы с братом сидим и слушаем, как она играет. У нас была большая библиотека и книги по медицине невероятные, атласы. Я с детства изучал человека... Дмитрий Кириллов: Анатомию! Георгий Франгулян: Я листал, листал, особенно что касается женских фигур. Вот, вы видите, мое творчество оттуда вышло. Дмитрий Кириллов: Понятно. Насмотрелся! Георгий Франгулян: Я уже, да, знал наизусть, где, что, как там. Ну, конечно, меня не кости интересовали. В 5 лет влюбился в очаровательную подругу моей мамы; я просто не мог на нее смотреть, такая была сила воздействия на мое детское сердце мужское. Дмитрий Кириллов: Маленький Жора Франгулян с детства был приучен к хорошим книгам. Еще бы: мама – учитель русского языка и литературы. Она вкладывала всю душу в воспитание мальчика. В итоге сын стал известным скульптором, а ее ученик, гениальный Микаэл Таривердиев – композитором, подарившим нам столько прекрасной музыки. А великий Булат Окуджава учился в той же школе, что и Франгулян. Тбилисцы Таривердиев, Франгулян, Окуджава – люди одного духа, одного культурного кода. Неслучайно, увидев памятник Окуджаве, созданный Франгуляном, одна старенькая москвичка сказала ему: «Спасибо вам! Вы мне вернули Арбат». Георгий Франгулян: Когда я делал памятник Булату Шалвовичу, я говорил, что только я могу сделать, потому что я знаю, как ходит интеллигентный человек по Арбату и как он ходит по проспекту Руставели, что это единое пространство культуры. Вот как, как одет пиджак, где газета – вот, знаете, все это оттуда. Нас с детства заставляли произносить тосты, ведь воспитание за столом, умение формулировать тосты – это все воспитание. И еще, понимаете, послевоенное время, представьте, что в Тбилиси было огромное ведь количество после войны инвалидов, которых не пускали в другие города, которые на колясках этих ездили, которые строгали, делали какие-то детские свистульки, игрушки, продавали... И мы это видели, как они делают вот эти полуторсы... Вот это все вместе, вот это фрагментарное восприятие, которое складывается... У меня вот, если вы посмотрите, очень много фрагментарных скульптур, мне очень нравится. Иногда вот все лишнее не нужно, понимаете, не нужны позы, не нужны какие-то пафосные выражения, потому что сами куски уже несут в себе мощный образ. Это тоже из детства. Это такой колорит, это такая и жалость, и сострадание, и разлитая доброта... Я могу бесконечно об этом говорить, раз вы спросили о моем детстве... А у нас, конечно, и рогатки, и «шатало» у нас называлось, это когда ты из школы убегаешь, как бы идешь в школу, а на самом деле ты не в школе. А рядом у нас гора, и мы уходили в горы, там искали скорпионов, поднимали камни... Знаете, боялись этих скорпионов, но искали... И так удачно у нас было, что с горы в наш двор спускалась какая-то труба загадочная вот такого диаметра. И если мы слышали звонок (а звонок у нас был колокол, знаете), то мы садились на эту трубу, обнимали и так вжух! – и мы во дворе. И она такая полированная... Я как-то зашел в этот двор – она до сих пор там. Не знаю, как ее используют, но... Дмитрий Кириллов: ...сохранилась. Георгий Франгулян: Ну вот такое вот, все связано с такой жизнью. Потом, мы все умели руками делать. Мы делали игрушки, мы делали вот рогатки, какие-то пистолетики, которые стреляли... Очень активная жизнь была. Знаете, невозможно было обманывать, потому что с тобой прекращали общаться. Честь очень ценилась с детства. Дмитрий Кириллов: Да. Георгий Франгулян: Каждое слово, данное тобой, было ответственным словом. Дмитрий Кириллов: Сказал слово, дал слово – будь любезен. Георгий Франгулян: Да, тебя оценивали по этому. Это тоже остается на всю жизнь. Дмитрий Кириллов: И учителя были колоритные, да, в школе? Георгий Франгулян: Ну вот «Амаркорд» вы смотрели феллиниевский? Дмитрий Кириллов: Конечно, да-да-да. Георгий Франгулян: Ну вот примерно так, похоже. У нас вот была такая учительница, она так смотрит... Если что-то она видит, она кричит: «Ашотик, пасть порву!» – знаете, вот это вот все... Дмитрий Кириллов: «Ты мою кровь выпил!» Георгий Франгулян: Да. У нас был директор школы такой по фамилии Бзикадзе, он такой был, как я сейчас, лысый, только совсем лысый, я еще не совсем... Дмитрий Кириллов: Да-да-да. Георгий Франгулян: И он ходил, за спиной он держал такую палочку кизиловую, он ее носил сзади. В школе бегать не очень рекомендовалось, но, если он видел, что кто-то пробегает, увидев его, он каким-то мгновенным движением этой палочкой, ты только слышал свист, и он успевал тебя по пятой точке вообще так задеть... Дмитрий Кириллов: Ой, как больно! Георгий Франгулян: Да. И ты дальше уже не бежал, а летел, летел. И это все было потрясающе. А в праздники... Мы любили праздники не потому, что это праздник, допустим, 1 Мая. Я жил в самом центре города, улицы перекрывали, и нам разрешали на велосипедах гонять по улицам. Это было счастье. Мы все хотели, чтобы праздник не кончался. Дмитрий Кириллов: Но праздник неожиданно закончился, когда родители переехали в Москву. В жизни 11-летнего Жоры Франгуляна наступили серые дни. Он не сразу завел друзей и не мог вообще понять, как жить в этом холодном городе, где нет ни виноградников, ни парящих в небе орлов на фоне величественных гор... Георгий Франгулян: Я приехал в Москву, уже был снег, ноябрь, и я понял... Неделю снег, две недели снег, месяц снег... И я понял, что я попал. И это теплое пальто и все... Тяжело было это пережить, вот. Пока не завелись, конечно, друзья, которые компенсировали во многом... Но все равно вот то счастье... Дмитрий Кириллов: Оно как кинофильм, да, снятый остался? Георгий Франгулян: Да, такой полет закончился, да. Как бы цветовой такой вариант, он ушел, он стал бесцветным. Дмитрий Кириллов: Черно-белое кино стало, документальное кино. Георгий Франгулян: Немножко ни то ни се было. Ну а потом уже пошли другие удовольствия. Ну, какие? Я, например, никогда не видел телевизора, а в Москве увидел. А потом эскалатор в метро, знаете, тоже такое: туда-сюда, туда-сюда ездишь – тоже удовольствие. Дмитрий Кириллов: Тоже развлечение. Георгий Франгулян: Да. Дмитрий Кириллов: Но школа у вас была такая, я так понял, что мощная. Георгий Франгулян: Это потом уже, в старших классах, в 9-м я уже начал учиться во 2-й школе, довольно такой легендарной, физико-математической. И именно в этой школе я понял, что математика – это не мое призвание. Это тоже честь и хвала уровню преподавания. Дмитрий Кириллов: А это родители вас туда пристроили? Георгий Франгулян: Ну конечно, родители. Родители в это время, отец был в командировке, проектировал электростанции во Вьетнаме, мать к нему ездила; я, по существу, с дедушкой, с другим дедушкой здесь жил. Жизнь была совсем другая, конечно. Я уже был самостоятельным с раннего возраста. Но это было тяжело на самом деле. Но были потрясающие педагоги, ну просто потрясающие. Математик у нас Израиль Ефимович Сивашинский, гениальный педагог... У нас литературу преподавал Феликс Александрович Раскольников, знаменитый тоже... Не герой Достоевского... Дмитрий Кириллов: Да-да-да, однофамилец. Георгий Франгулян: Да. Такой фантастический педагог, вообще знаток литературы... И мы разбирали это все... Я просто счастлив, знаете, что я в этой школе был и что я там понял, что мне надо бросать это дело. Дмитрий Кириллов: Не будет толка никакого. Георгий Франгулян: И так получилось, что где-то в 10-м классе я искал и вот удалось переключиться. Дмитрий Кириллов: Там трагедии ставили, спектакли школьные? Георгий Франгулян: Да, трагедию Софокла «Филоктет» ставили. Я играл Одиссея. Почему-то в школе решили, что я похож на Одиссея. Дмитрий Кириллов: Похож. Георгий Франгулян: Я был кучерявый, черный, с таким носом – почему-то они решили... Дмитрий Кириллов: Сказали: «О, Одиссей!» Георгий Франгулян: ...что Одиссей будет такой, да. Дмитрий Кириллов: Дали роль, сыграл... Георгий Франгулян: И там надо было сделать задник, расписать там вот что-то. Потом, эти всякие краги, шлемы... Это я все делал из папье-маше... Дмитрий Кириллов: Рукастый. Георгий Франгулян: Мне понравилось просто вот это все. Дмитрий Кириллов: Тем более умел, любил все это. Георгий Франгулян: Ну, любил не любил, но... Дмитрий Кириллов: ...получалось. Георгий Франгулян: ...получалось, да. А потом режиссеру надо было какой-то подарок сделать. Я вылепил, попробовал, обложившись книгами античными, фигурку Филоктета, такая героическая... Дмитрий Кириллов: Главного героя. Георгий Франгулян: ...на поверженном щите... Вполне помпезная такая монументальная работа. Дмитрий Кириллов: А из какого материала? Георгий Франгулян: Из пластилина. Щит Одиссея, его знак... И вот это я все продумал, как там... Ну и подарил в конце спектакля режиссеру Рогову Владимиру. Дмитрий Кириллов: Статуэтку, подаренную режиссеру спектакля Рогову, случайно увидел друг семьи, скульптор Михаил Смирнов: «Парень, у тебя ж талант! Твой Филоктет вылеплен очень недурно. Может, ты станешь художником? Иди-ка ты в Строгановку». И Жора пошел. Правда, провалился, сказали: «Талант есть, а вот школы нет совсем, техники не хватает». И тогда отец продал дачный участок, чтобы Жора нанимал натурщиц. Георгий Франгулян рисовал круглыми сутками и так набил руку, что на следующий год его и с руками и с ногами взяли в Строгановское училище, да и не кто-нибудь, а два великих скульптора – Георгий Мотовилов и Александр Матвеев. Вы в Строгановку пошли – сразу [поступили]? Георгий Франгулян: Я пошел и провалился. Ну это невозможно было, знаете: там люди по десять раз поступают. Дмитрий Кириллов: А-а-а, а тут самоучка. Георгий Франгулян: Ну провалился. Я же понимаю, что это правильно было. Дмитрий Кириллов: Обидно было? Пришел... Георгий Франгулян: Вы знаете, как-то я до конца не понял. Я понимал, что мне не хватает знаний и умения, потому что там абитуриенты другие, мои конкуренты, они закончили школы всякие художественные... Я, конечно, был такой сырой. Я от отчаяния взял рюкзак и уехал на море. Рюкзак, жил в палатке... Дмитрий Кириллов: Побыть наедине со стихией... Георгий Франгулян: Потом палатку украли, я жил на соломе просто... Неважно, я пережил. А потом уже я себе поставил задачу как человек упрямый, что я все-таки поступлю и все. Дмитрий Кириллов: Такое было желание сильное, да? Георгий Франгулян: Еще, знаете, у меня все мои одноклассники, все поступили в Физтех, на физфак, на мехмат МГУ, а этот отброс... Дмитрий Кириллов: А-а-а, высоколобые вузы. Георгий Франгулян: Да. У меня норма была 20 рисунков в день, все, каждый день. Дмитрий Кириллов: Как на зарядку. Георгий Франгулян: Да. И потом, надо было рисовать модель, знаете, обнаженная модель... Дмитрий Кириллов: А где ее взять? Георгий Франгулян: Нет, взять можно было – надо платить, это деньги. Денег не было в семье особых, не было. И как-то такой момент был, до сих пор я благодарен своим родителям и своему отцу – вдруг мой отец принес, положил мне пачку денег и сказал: «Вот тебе на модель». У него был участок 6 соток, он там сарай какой-то строил, он уже его построил, такой сарай 2х5 метров. Дмитрий Кириллов: Да-да-да. Георгий Франгулян: И он этот участок продал и деньги принес мне. И я благодаря этому поступил, поступил, прекрасно поступил... Дмитрий Кириллов: Оплачивал девушек-моделей? Георгий Франгулян: И девушек, и мальчиков. Дмитрий Кириллов: Разных. Георгий Франгулян: Это же неважно, надо было все рисовать уметь. А потом первые деньги, которые я когда-то заработал, я поехал в деревню на Оке, купил дом своим родителям, чтобы... Дмитрий Кириллов: Отдал. Георгий Франгулян: Ну да. Дмитрий Кириллов: От сараюшки, да... Георгий Франгулян: И они там много лет по семь месяцев в году проводили, у них такая полноценная на природе, на берегу была жизнь. Я платил. Дмитрий Кириллов: Как же папа... Георгий Франгулян: Дело не в этом – это вот такой посыл. Большего они для меня сделать не могли, вы знаете. Дмитрий Кириллов: Ну это поступок. Георгий Франгулян: Да, это поступок. Дмитрий Кириллов: Отдал все что мог. Георгий Франгулян: Да. Дмитрий Кириллов: Но правильно вложил в сына, сын... Георгий Франгулян: Не ошибся. Но и сразу ответственность еще, вы понимаете. Так что вот так вот произошло. А дальше такая погоня началась... Надо было догонять тех, кто уже был более умелым, более профессионально образованным. И я в такую погоню отправился мощную и даже не заметил, как догнал и обогнал. Так что так получилось, я до сих пор бегу. Строгановка вообще целиком и полностью – это детище было Мотовилова. Он был фантастически образованный человек, незаурядный во всех отношениях. Плюс он был абсолютный такой композитор, т. е. для него композиция в скульптуре и понимание ее было невероятным, я таких людей мало знаю. И я ему принес фигурки, он сказал: «Прекрасно!» Он говорит: «Возьми глину, вылепи портрет, принеси». Я посадил отца на кухне, вылепил портрет и принес ему. Он говорит: «Все, я тебя приму». Он мне вот просто дал ключ, который до сих пор работает. Дмитрий Кириллов: То есть если, например, ваша композиция, ваша скульптура правильно размещена в пространстве, то она, получается, органично вписывается и уже становится частью, правильно я понял? Георгий Франгулян: Да, правильно. Потому что я формой своего произведения формирую пространство, а не саму вещь. Дмитрий Кириллов: Например, я смотрю на Окуджаву, рядом столик, это ощущение дворика арбатского... Георгий Франгулян: Да. Дмитрий Кириллов: И получается, что уже в ненастоящем Арбате, уже в переделанном, есть реальный маленький Арбат старый, вот в этой вашей композиции. Георгий Франгулян: Да. Ну вот вы это ощущаете... Дмитрий Кириллов: Да, конечно. Георгий Франгулян: Это не надо понимать – это надо ощущать. Форма – она многолика, она очень близка к музыке вообще. Дмитрий Кириллов: А что вам близко вот в музыке? Георгий Франгулян: Обожаю просто джаз, люблю. Вот эти все ритмы, вот это все – это же очень близко к скульптуре. Там все есть, там вот это есть: эти переливы, эти контрасты, паузы... Вот эта шокирующая пауза, знаете, такая... Дмитрий Кириллов: Да, вы вообще в скульптуре джазмен, точно. Георгий Франгулян: Вообще, в Строгановке очень серьезно преподавали архитектуру. Недаром у нас называлось «Архитектурно-декоративная пластика». Мы изучали архитектуру очень серьезно кроме того, что мы архитектуру просто изучали по «Истории искусств» очень качественно. У нас очень хорошие педагоги были по «Истории искусств», очень хорошие. Дмитрий Кириллов: Как интересно: всю теорию знать, никуда не ездить, ничего не видеть воочию. Георгий Франгулян: Когда я первый раз попал в Италию уже потом, потом, уже будучи взрослым человеком, у меня было ощущение, что я все это знаю, что я все это видел, как будто я вошел в книгу «История искусств» и там передвигаюсь. Мы очень хорошо знали историю искусств, просто на зубок. Все, что связано с изображением, пониманием композиции... Мы все через руку пропускали. У нас не было телефонов, у нас не было ничего. Это постоянное рисование... Дмитрий Кириллов: Как это здорово! Как фантазия работала! Георгий Франгулян: Да. Дмитрий Кириллов: Деваться некуда было. Георгий Франгулян: Да! Потом, знаете, ты зарисовываешь – ты понимаешь, ты видишь достижения, ты видишь смысл, вот это вот все входит в тебя, оно там живет... Это твое потом, ты этим живешь. А потом, у нас был такой потрясающий педагог по эстетике Дюженко, который инвалид войны, без одной ноги, но он такой фанат. И он нас водил к такому коллекционеру Костаки, у которого лучшая коллекция русского авангарда была. Невероятная, невероятная! И я туда ходил несколько раз. То есть я весь русский авангард на III курсе уже очень хорошо знал. Плюс параллельно анатомичка. У нас со всего курса только два человека выдерживало вот этот ужас, да, но я понимал, что раз Микеланджело это проходил, то и я пройду. Вы даже не представляете, что это было... Это было нечто. И наши помыслы были чисты и высоки. Дмитрий Кириллов: Но одной любовью к искусству сыт не будешь: стипендия 28 рублей. Да, семью на такие деньги не прокормишь, а Георгий Вартанович к тому времени был человеком женатым и к тому же молодым отцом. Он хватался за любые заказы, даже очень сложные и трудновыполнимые. По Москве поползли слухи, что Франгулян умеет делать все и в сжатые сроки, а потому посыпались предложения. Георгий Франгулян: Так как я такой был очень шустрый, быстро работающий, я очень быстро и сейчас работаю... Я не знаю, кто быстрее меня может лепить сейчас... Но я зарабатывал деньги. Меня нанимали скульпторы, у которых были заказы, но они не очень хотели лепить. Может, у них было слишком много заказов... Меня нанимали. И я лепил любую скульптуру за неделю: по вечерам, ночами... И у меня была такса 300 рублей, тогда это страшные деньги были... Дмитрий Кириллов: Конечно! Георгий Франгулян: Да. И я вот таким образом существовал очень хорошо. Дмитрий Кириллов: А потом же сарафанное радио, да, «Франгулян лепит»... Георгий Франгулян: Меня хорошо нанимали, и я лепил, делал все, начиная от каркаса, а некоторые даже эскиз не давали. Один мне говорит: «Эскиз у тебя в голове». Я говорю: «Покажите, дайте что лепить!» – «У тебя в голове эскиз». Дмитрий Кириллов: Доверие. Георгий Франгулян: Ну, в голове и в голове... Да, неважно. Ну, в общем, я зарабатывал деньги, я начал в институт ездить на 407-м «Москвиче» стареньком... Дмитрий Кириллов: Уже купил, молодец. Пижон! Георгий Франгулян: Слушайте, ну 300 рублей за памятник... И это продолжалось очень так, всю студенческую жизнь я жил хорошо. А потом, когда я получил диплом, я дал себе слово, что я никогда никому ничего больше лепить не буду. Дмитрий Кириллов: Наелся этого, да? Георгий Франгулян: Все, вот я есть я. И все, и я это выдержал. Это было очень тяжело, потому что 2–3 года после этого была нищета полная. Дмитрий Кириллов: Трудно было? Как выживали? Георгий Франгулян: Тяжело. В ломбард сдавал... У меня была коллекция икон, продал иконы... В государственную скупку я сдавал, я не спекулировал, я просто в скупку сдавал. Книги какие-то свои продавал... В общем, выдержал. Ну а потом что-то пошло. Обратился, такой был архитектор по фамилии Шварцбрейм, который делал, Дворец пионеров построил на Ленинских горах, помните, да? Дмитрий Кириллов: Да. Георгий Франгулян: Такая... Дмитрий Кириллов: ...хорошая затея. Георгий Франгулян: Да. Ну он строил какую-то дачу не буду называть кому на Рублевке, в то время это властным таким структурам, и надо было сделать камин. Вот кто-то меня порекомендовал, и я там сделал стену такую около камина, сцена охоты, там лошади, охотники, олени, собаки бегут... Дмитрий Кириллов: Атмосферно. Георгий Франгулян: Да, все это в камне. Ну, какие-то деньги. Еще какие-то фигуры заказали к ресторану на Ярославском шоссе: там такой стоял шалаш, я из дерева вырубил какие-то скульптуры... Ну так, по мелочи. А потом сразу шарах! – уже у меня был огромный заказ, один из самых больших в стране, это в городе Новокузнецке такой мемориал огромный, там 60 фигур. Я с этим справился... В общем, а дальше пошло, пошло... Дмитрий Кириллов: «А дальше смотрите мой альбом». Георгий Франгулян: Дальше смотрите, да, всю мою биографию. Дмитрий Кириллов: Главный идейный разработчик здания Российской академии наук, архитектор Юрий Павлович Платонов давно уже приглядывался к Франгуляну. Сначала он дал ему заказ в новосибирском Академгородке, а позже пригласил Георгия Вартановича сделать скульптуры на здание Академии наук на Ленинских горах. Франгуляна, открывшего в советские годы частное литейное производство, знали уже не только в СССР, но и во многих странах. Завистников и стукачей было полно: ну не разрешалось советскому человеку без разрешения дома с бронзой работать. Как его не посадили в тюрьму – просто чудо какое-то. А может быть, просто осознали, что такие художники на дороге не валяются? Ими гордиться надо, а не сажать. Талантливый, всегда есть чем удивить, и по-кавказски радушный, всегда есть чем угостить. И потянулись к Франгуляну в мастерскую делегации со всего мира. Вы же Джину Лоллобриджиду лично знаете? Георгий Франгулян: Да. Ну, она ушла из жизни... Дмитрий Кириллов: Ну знали, да. Георгий Франгулян: Да. Когда она приезжала, она изъявила желание... А я лепил как раз конную статую огромную Елизаветы Петровны для Балтийска. А она по первому образованию скульптор, она в академии римской училась. Но просто она была такой внешности, что ей не дали доучиться... Дмитрий Кириллов: Не было шансов никаких. Георгий Франгулян: Да, не было шансов. Но с годами она вернулась в эту профессию, она стала лепить, и вот ее очень это интересовало. А у меня как раз в глине стоит эта гигантская, огромная статуя, она на 1,5 метра выше Медного всадника... Дмитрий Кириллов: Елизавета Петровна. Георгий Франгулян: Да. И вот я ей это все рассказывал, мы с ней и обедали, беседовали о жизни, о ее жизни... А копыто у меня там на уровне досягаемости вот такое. И она когда так хотела глину потрогать, я взял ее палец, так нажал, и там остался отпечаток. Я говорю: «Я в бронзе так и оставлю». И оставил так. Вот такая история. Дмитрий Кириллов: То есть в этом копыте есть отпечаток Джины Лоллобриджиды. Георгий Франгулян: Да. Ей тогда уже было 72 или что-то так, но она была очаровательна. Она была в одежде, про которую она сказала: «Вот все, что на мне, это я шью сама». У нее такие рабочие руки, знаете, были, вот такие, без этих самых, ну абсолютно рабочие руки, как будто, знаете, от наперстка и иголок... Ну рабочие руки. Дмитрий Кириллов: При всем при том, что она была королевой кино. Георгий Франгулян: Да, да. Дмитрий Кириллов: А как вот обедать с королевой? Георгий Франгулян: Приятно! Ну, мы так с ней напротив друг друга сидим, и вдруг она открывает сумочку и вынимает очки, надевает... Вот в такой красной оправе, как такая маска, знаете, маскарадная. С ее вот этой красотой вот такие красные очки... То есть она в образе. Дмитрий Кириллов: Кругом искусство, кругом красота. Георгий Франгулян: Да, это да. И вот у меня очень много всяких делегаций было... Дмитрий Кириллов: А, ну конечно – Тонино Гуэрра. Георгий Франгулян: Тонино Гуэрра регулярно приезжал в Москву, вы знаете, у него... Дмитрий Кириллов: Ну да, жена. Георгий Франгулян: ...Лора жена, да. Его привели ко мне в мастерскую, а я как раз, во дворе у меня стоял памятник, уже отлитый в бронзе, Пушкину для Брюсселя. И он приехал смотреть на этот памятник, а у меня во дворе под деревом стол накрыт, вы знаете, а вокруг стола у меня стоят зеркала так, потому что, когда садишься даже один, выпиваешь уже в компании, понимаете? Ну конечно, да, это вино, то-се, это... Ну вот с Тонино Гуэрра такая была замечательная... Но я вполне себе отдавал отчет, кто это такой, конечно... Дмитрий Кириллов: С кем... Георгий Франгулян: Потому что весь Феллини, понимаете, да... То, что я люблю, то, чем я восхищаюсь, и вдруг он у меня... Таких людей у меня много бывало. Может, не таких, других... Это, знаете, еще место такое очень удобное, центр Москвы, а Союз художников, когда какие-то делегации приезжали, мне звонили оттуда, говорят: «Ты не примешь итальянцев? Ты не примешь... ?» Потому что они знали, что они придут ко мне, там будет стол накрыт как-то, и вообще это интересно. Дмитрий Кириллов: Франгуляна узнали на Западе. Разве мог он представить, что будет знаком со своим кумиром, великим архитектором Джакомо Манцу? Георгий Франгулян: Это великий итальянский скульптор XX века, автор «Врат смерти» в соборе Святого Петра, левые врата – это его, и т. д. Как-то нам так еще... Мы знали по иллюстрациям каким-то, литературе... И тут вдруг, когда мы учились, на IV курсе, по-моему, я учился, в Академии художеств его грандиозная выставка. Конечно, я был абсолютно потрясен. А потом так жизнь складывается, что мне предложили сделать распятие в собор Святого Франциска в Равенне. Дмитрий Кириллов: Так. Георгий Франгулян: Это был 1989 год. И мне сказали, что вообще это заказ Манцу. Я говорю: «Я так не могу, у нас не принято коллегиально, я не могу чужую работу сделать, я должен спросить разрешение». Тут не только спекулятивный момент был, но мне удалось таким образом... Францисканские монахи, заказчики, они договорились с Манцу и повезли меня к нему. И я оказался у него в гостях! Дмитрий Кириллов: У божества! Георгий Франгулян: Да, в день его 80-летия. Никого не было. Вышла его жена навстречу – я чуть не упал: это его модель, во всех книгах его рисунки... И вдруг она сама выходит. А потом и он выходит. Знаете, это как Микеланджело, вот так было. И я с ним весь день провел. Мы сходили по парку его, говорили... Он подарил мне две книги со своей подписью... Ну это такое счастье. И я сделал это распятие вместо него. Я у него спросил, он говорит: «Да делай, у меня уже сил нет, мне бы доделать то, что...» То есть он разрешил, освятил как бы. Дмитрий Кириллов: Я знаю, что у вас в вашем загородном доме на даче собираются тоже очень близкие друзья, которые любят к вам приезжать, и даже тот же Левон Оганезов. Георгий Франгулян: Когда я его пригласил на день рождения, он говорит: «А у тебя там есть инструмент?» Я говорю: «Нет». – «Я не поеду». А он не может без рояля. Дмитрий Кириллов: Ему же надо как-то... Георгий Франгулян: Он вообще не может без рояля передвигаться. Дмитрий Кириллов: Ну, у обычного человека язык, речь, а у него пальцы, кисти... Георгий Франгулян: Он такой, да, он человек-музыка. «Давай, – говорит, – поедем купим хотя бы что-то». Дмитрий Кириллов: «Хоть электронную балалайку эту». Георгий Франгулян: Ну да. Потом мне говорит: «Слушай, а что мы поедем? У меня дома есть, он мне не нужен – давай я тебе продам». Я у него купил, привез. Он приехал, играл там... Дмитрий Кириллов: На своей же. Георгий Франгулян: С тех пор он у меня там стоит, инструмент. Дмитрий Кириллов: Давид Смелянский. Георгий Франгулян: Вот это мой друг. Это просто человек, которого я обожаю, люблю. Он мне близок по многим своим качествам. Мы с ним очень много общались, много ездили в Одессу, ходили по этому замечательному городу... Я был во дворе, где он родился и вырос... Конечно, гуляли, пьянствовали, вот это все, знаете, южная жизнь... И тоже очень много забавного было... Он ко мне на дачу, кстати, в Снегири приезжал всегда 9 мая, мы отмечали вместе... Хотите, забавную историю расскажу? Дмитрий Кириллов: Очень. Георгий Франгулян: Я делал памятник Бабелю, ну и, как всегда, денег не хватало, потому что спонсоры, они же берут на себя, а потом уходят... Дмитрий Кириллов: Специфические люди. Георгий Франгулян: И вдруг он мне звонит, говорит: «Все, я проблему решил!» Я говорю: «Додик, как ты решил?» – «Деньги есть». Я говорю: «Где?» – «Будут. Мы летим в Одессу». В оперном театре знаменитом, роскошном... Дмитрий Кириллов: Мегашикарном театре. Георгий Франгулян: ...он устраивает фантастический концерт. Все его птенцы, вот это крещендо, вы знаете, знаменитое, Мацуев и целый ряд великих уже сейчас мастеров, да и тогда уже известных, – все прилетели бесплатно дать концерт, чтобы сборы пошли на завершение этой работы. Ну, это просто фантастика: кишмя кишит Одесса этими гениальными музыкантами, Додик царит вообще, я с замиранием сердца... И вот день концерта, битком зал – все пришли по блату, не купив билеты. Это был провал такой материальный... Еще долг остался... Но посыл-то был какой! Дмитрий Кириллов: Денег не собрали, но... Георгий Франгулян: Да, но осталось на всю жизнь. Плевать на эти деньги, знаете, вот ну собрали бы деньги и все. Но памятник все равно стоит, часть за мой счет, но ничего. Дмитрий Кириллов: Я обожаю вашего Бродского и знаю, что, оказывается, это же вы на свои деньги практически его сделали. Георгий Франгулян: Да. Дмитрий Кириллов: Там, по-моему, спонсор что-то там внизу, какой-то там камушек... Георгий Франгулян: Ну, такой был Смыслов, замечательный человек, он оплатил вот бетонную часть фундамента, а все остальное – мой подарок. Ну, так случается. Но я не жалею – стоит памятник. Дмитрий Кириллов: А в Антверпене стоит Петр I работы Георгия Франгуляна. С именем нашего императора связана судьбоносная встреча двух тбилисцев на бельгийской земле: художника Георгия Франгуляна и композитора Гии Канчели. Георгий Франгулян: Это вообще сумасшедшая история. Значит, это был 1998 год. Когда я делал памятник Петру I для Антверпена, я знал, что Канчели живет в Антверпене, и я искал его телефон, но как-то в суете не нашел. Я открываю памятник без него, но много других достойных людей, все замечательно прошло, незабываемо, как всегда. Прошло какое-то время, может быть, год, и мы в одном доме оказались за таким кавказским столом друг против друга. Я ему говорю: «Гия, мне так приятно с вами познакомиться. Я сожалею, что я не был с вами раньше знаком. Я очень хотел вас пригласить на открытие памятника, вы, может быть, знаете...» – «Знаю, конечно». Он говорит: «Жора, мне врачи не разрешают, но налейте чачу мне и себе, а теперь слушайте. Встал утром, у моей жены болит зуб. Я ее повез к врачу, к дантисту я ее повез. Пока она там в кресле, я вышел покурить. Смотрю, народ стоит. Подхожу – памятник открывают, на трибуне вы стоите». Я говорю: «Гия!» – «Я был на открытии вашего памятника». – «Гия, что же вы не подошли?» Он говорит: «Кто вы и кто я?» А потом он мне присылал кучу фотографий: он всех гостей всегда водил к моему этому памятнику. У меня в мастерской роскошный такой цветной портрет, как он стоит в великолепном красном шарфе, шикарных туфлях на фоне Петра. Он же такой человек... Он же такой продукт абсолютно тбилисский. Мы как бы на одном языке даже говорили, понимаете: вот интонации, все, отношение, вот эта тбилисская мягкость, знаете, при этом вот преданность абсолютная своей гениальной музыке... Он гений. И когда у меня была выставка в Пушкинском музее у Ирины Александровны, 2006 год, а мне нужен был звук, такой звук, какой-то фон, я позвонил ему, говорю: «Гия, можно я вот твою музыку вот как-то так... ?» Дмитрий Кириллов: «Фоном сделаю». Георгий Франгулян: Да. Он говорит: «Что хочешь для тебя!» И у меня играла его музыка там, она наполняла эти залы, вообще все. Это все очень прекрасно. Дмитрий Кириллов: Какое теплое, да, вот такое... ? Георгий Франгулян: Да. Знаете, это такой тбилисский юмор. Когда вот уже в последние годы, у него спрашивают: «Гия, вот вы умрете...» – «Умру, да». – «И улицу ведь захотят назвать улицей Канчели, а эта улица имеет имя. Как с этим поступить? Это улица Товстоногова». А он говорит: «Ничего страшного: пусть та сторона улицы будет улицей Товстоногова, а эта сторона – Канчели». Дмитрий Кириллов: Память о человеке – это не только название улицы или мемориальная табличка на доме. Все, что создает Франгулян в холодной бронзе или камне, реально оживает, и как это происходит – загадка. И теперь с нами всегда живой, улыбающийся Арам Хачатурян и запуганный, растерзанный системой Шостакович; и царственная Ирина Антонова, душа Пушкинского музея, и мудрый, прозорливый Евгений Максимович Примаков, земляк Франгуляна. Появление памятника Примакова на Смоленской площади в Москве оказалось делом непростым. Георгий Франгулян: Место очень сложное. Вот если вы представляете это, это такая колоссальная площадь абсолютно была, не хочу это слово, но бесхозная. Там были цыгане, которые ходили обирали машины, и куча голубей – это все, что там было. И эти доминанты огромные... Дмитрий Кириллов: Две гостиницы. Георгий Франгулян: ...двух гостиниц, МИДа, и вот такой провал. И вот надо было решить эту ситуацию, потому что это самая большая шахматная доска в Москве. Там шахматная доска, он стоит на шахматной доске как фигура, потому что это дипломатия, это игра, он как фигура. И три квадрата у меня отлиты из бронзы, это ход конем, Евгений Максимович не ходил вот так... И вот это там все есть... Дмитрий Кириллов: Зашифровано все. Георгий Франгулян: В общем, я, как я считаю, создал площадь. Вот этот вот перезвон этих всех ритмов и т. д. – это как такой орган, это как концертный зал, это симфония такая. Хорошая или плохая, это мне не судить, но я завязал это. Дмитрий Кириллов: Если вы хотите поменять площадь, позовите Франгуляна. Георгий Франгулян: Ну почему? Город. Дмитрий Кириллов: Или даже целый город! Георгий Франгулян: У меня 14 объектов в городе. Дмитрий Кириллов: И они все имеют свой почерк. Георгий Франгулян: Да. И я не против продолжать. Дмитрий Кириллов: Вперед! Мы будем ждать ваши новые работы! И до новых встреч! Дай Бог вам здоровья! Георгий Франгулян: Встретимся. Дмитрий Кириллов: Спасибо! Георгий Франгулян: Спасибо вам!