Голос за кадром: Ирина Антонова - классический костюм, аккуратно уложенные волосы, уверенная походка и проникновенный взгляд. Масштаб личности этой уникальной женщины трудно переоценить, поскольку именно Антонова, президент Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина, стала для миллионов людей в нашей стране проводником в мир прекрасного. Она привезла в Советский Союз Джоконду и открыла широкой публике Шагала, Кандинского, Малевича. Организовала самую масштабную выставку работ Пабло Пикассо и взяла на себя смелость показать лучшие работы опального в советские времена художника Александра Тышлера. Она непререкаемый авторитет, ее профессионализм и опыт не имеют аналогов в мире, а значит, Ирина Антонова – личность планетарного масштаба.   Дмитрий Кириллов: Вы любите цирк? Ирина Антонова: Очень! Цирк — это великолепно, я бываю раз в год в цирке. Дмитрий Кириллов: Придя на работу в 45-ом году в Пушкинский музей, вы сразу поняли, что это ваша любовь на всю жизнь? Ирина Антонова: Ни в коем случае, я подумала: "Нет, я здесь долго не продержусь". Дмитрий Кириллов: В 93-и года вы вновь получили водительские права, вы любите полихачить? Ирина Антонова: Ну вы знаете, мне нравится быстрая езда, но такого темперамента лихача во мне все-таки нет. Дмитрий Кириллов: Среди директоров крупнейших художественных музеев мира, Антонова, наверное, единственная женщина. Это такой мужской клуб, вам комфортно в мужской компании? Ирина Антонова: Когда я начинала, действительно было очень мало женщин – руководителей музеев, сейчас, по-моему, ровно наоборот. Дмитрий Кириллов: Вас называют супер-переговорщиком, вы можете на свою сторону перетянуть любого, вы долго учились этому? Ирина Антонова: Не знаю, супер или нет, но сам процесс он увлекательный. Дмитрий Кириллов: У современного искусства есть будущее, оно радужное? Ирина Антонова: Это самый главный вопрос. Это очень важная и сложная проблема. Дмитрий Кириллов: Вы по-прежнему плачете, когда читаете Диккенса? Ирина Антонова: Вообще я считаю, что Диккенса надо читать в детстве, очень важно, я всем мамам, папам рекомендую. Дмитрий Кириллов: Лучшая Джульетта, которую вы видели в своей жизни, это Галина Уланова? Ирина Антонова: Да, безусловно! Дмитрий Кириллов: Благодаря выставке "Москва – Париж", которая была событием в XX веке, вы познакомились с королями, президентами и миллиардерами? Ирина Антонова: Ну, среди посетителей были и те, кого вы обозначили. Дмитрий Кириллов: Ирина Антонова – младший сержант медицинской службы? Ирина Антонова: Было. Дмитрий Кириллов: Без поддержки вашего мужа Евсея Иосифовича Ротенберга многие ваши проекты могли бы так и не случиться? Ирина Антонова: Он значил для меня больше, может быть, чем второй университет, во всяком случае, он был вторым университетом. Дмитрий Кириллов: Шестьдесят четыре года смотреть с любимым человеком в одну сторону – это счастье? Ирина Антонова: Наверное да, конечно. Дмитрий Кириллов: Знаменитые декабрьские вечера в Пушкинском, это конечно прежде всего большая дружба Святослава Рихтера и Ирины Антоновой? Ирина Антонова: Это было скорее невероятное почтение и почитание с моей стороны и доброе согласие сотрудничать с музеем и в том числе со мной, с его. Дмитрий Кириллов: Не только Москва, но уже и вся Россия, в мире знают о таком событии, что в Музее Пушкина играют потрясающую музыку лучшие музыканты страны, с чего начались декабрьские вечера? Ирина Антонова: Начать, наверное, надо с того, Святослав Теофилович объявился в нашем музее и играл в нашем музее в конце 40-ых годов уже. Позвонила Нина Львовна Дорлиак, замечательная певица, народная артистка России, и сказала мне: "Святослав Теофилович очень хотел бы поиграть у вас в музее". Конечно, все согласились, и они приехали вдвоем. Причем она сказала: "на следующий день", - это нас всех поразило, потому что надо быть готовым к этому. Музей был еще плохой просто физическая форма само здание. Они выступали вдвоем, он играл, она пела романсы. Постепенно Святослав Теофилович стал играть все чаще и чаще по несколько концертов в год и однажды в 81-м году он сказал такую вещь, которая определила эти вечера. Он сказал: "Вы понимаете, в общем, по крайней мерее сейчас, я могу играть везде, у меня нет недостатка в концертных залах. Если я прихожу в музей, должен быть какой-то диалог между музыкой и изобразительным искусством". Он же сам художник и очень неплохой. Речь пошла о специальных выставках, которые были бы в каком-то духовном пространстве вместе с музыкой. Вот так мы начали. И действительно каждый фестиваль сопровождается музыкой, никогда мы не стремились иллюстрировать музыку, это невозможно, но, когда мы брали камерную музыку Бетховена и, предположим, камерные произведения Рембрандта, разные века XIX, XVIIвек и тем не менее, очень здорово получилось. Два мастера большой формы работают в камерном ключе. Кстати, мы получаем вещи из Лувра, Матисс у нас был наполовину составлен из вещей, которые нам предоставил Лувр и другие музеи. Мы работали много с Англией, у нас был английский портрет, мы получили из Лондона, из портретной галереи. Святослав Теофилович мне очень помогал всегда в добыче этих вещей. Надо было писать письма, он никогда не отказывался подписать, его имя все-таки знали, оно много значило. В этом году уже 37-ой год и, надо вам сказать, что мы никогда не жаловались на отсутствие посетителей, всегда у нас все билеты реализовываются до последнего. Дмитрий Кириллов: Когда вы поняли, что живопись, искусство изобразительное – это то, что для вас очень важно и ценно? Кто вам привил эту любовь, которая на всю вашу жизнь распространилась? Ирина Антонова: Вообще моя любовь к искусству. Началось конечно всё с музыки, потому что мама училась в Харькове в Консерватории, она прошла все курсы, но гражданская война, она не получила никаких документов, но играла она очень хорошо. Просто ее музыка, она такая лирическая по своему складу человек, очень много Шопена, Шуберта она играла. Дмитрий Кириллов: С детства звучала музыка и вы слышали ее. Ирина Антонова: Да, я слышала ее очень много. Странно, мой отец по происхождению очень простой человек, его родители рабочие, он работал электриком в Кронштадте на кораблях. Но как-то так получилось, он попал в какую-то среду, короче говоря, он вступил в партию в 1906 году (в большевистскую партию), видимо, познакомился с какими-то любопытными людьми, потому что он играл в театре рабочей молодежи в "На дне" Горького, он играл Ваську Пепла. Они с мамой встретились на гражданской войне, и я родилась в Москве уже. Но вот эта любовь к искусству, он сам рассказывал, как он бегал, покупал билеты на Шаляпина. Когда я была маленькая, он начал уже меня водить. Я мало что понимала, привел на Шостаковича в Политехническом. Сам Шостакович был за роялем, я ничего в этой музыке не понимала, потом привел на премьеру Пятой симфонии у Шостаковича, кстати, после этого я стала все премьеры Шостаковича слушать. Мама со совей стороны, а он со своей стороны, даже независимо друг от друга. Он просто приходил и говорил: "Ир, завтра пойдем туда". И все. Ну и театр, они оба любили театр, но не так как я, я любила его истово. Причем художественный театр, раза два в неделю я была в театре. Обязательно была! Я пересмотрела весь репертуар Художественного, Малого, еще до войны это все было. Я школьницей была, потом началась война и я только поступила в ВУЗ. Кстати, во время войны, очень много было искусства в Москве. Я помню, я многократно ходила в Колонный зал дома Союзов. Там шли концерты, причем выступал тот же Качалов, который играл в моем любимом спектакле про царство, в Художественном театре. Однажды, идя по Камергерскому переулку, зимой, я помню, я вдруг увидела на той стороне, на которой я шла, напротив театра идет Качалов. И, что меня совершенно поразило, вот он живой обычный, с палочкой, немолодой уже был человек, в меховой шапке, хорошо шел, бодро. И, когда я его увидела, на лице моем отпечатались все чувства восхищения и восторга. Но, когда я к нему подходила, он видел меня. Видимо, как человек, привыкший читать выразительные лица, он ничего не сказал, но он приподнял свою шапку немножко и поклонился. То есть он поздоровался со мной! Это вообще было переживание на долгий срок. Папа почему-то дружил с директором Большого театра, очень знаменитой женщиной Малиновской. И у нас всегда место уже было, мы рядом жили и чуть ли не с четырех лет на руках приносили, на руках спящую уносили, но первые акты я, как правило, выдерживала. Вот все это как-то вошло в жизнь мою, понимаете. Я услышала, что (это было прямо перед войной, где-то 41-й год, апрель видимо) приехала какая-то замечательная балерина Уланова и идет "Ромео и Джульетта". Приехала из-под Ленинграда и мне так захотелось пойти посмотреть, что же это такое. Помню место, где я сидела, третий ярус, первый ряд был в ложе. Еще не открылся занавес, а под увертюру уже стоит Патер Лоренцо с одной стороны, Ромео с другой и Джульетта. Так начинается балет. Идет эта музыка Прокофьева потрясающая и стоит прелестная женщина с каким-то взглядом невероятным, который наполняет весь театр. Я залита вся слезами от этой музыки, от этого взгляда и потом, когда я однажды, уже после войны (мой муж терпеть не мог театр любой, музыку он очень любил), я его привела на этот спектакль и я заплакала на этом месте, он сказал: "Что же ты плачешь, ты же ничего не запомнишь". Я говорю: "Я все хорошо помню". Вот было такое потрясение, вы знаете. Она, кстати, очень часто приходила на декабрьские вечера, это великая актриса. Я тоже хотела стать актрисой, как многие девочки. Пришла к моей знакомой хорошей, она уже училась. Она говорит: "Читай что ты знаешь". Я стала читать Лермонтова, Пушкина, по тому, как она меня слушала, когда все закончилось, я сказала, что я понимаю, мне не надо идти на учебу. А сюда меня привлекла знаете кто, к изобразительному искусству, Флора Сыркина. Она потом стала женой Тышлера. Она меня спросила, куда я иду, она была на два года старше меня, десятый класс, я сказала: "На мехмат". Я очень любила математику. Она сказала: "Какой мехмат, ты не вылезаешь из театров, из концертных залов, причем здесь мехмат"! Я говорю: "Я не так часто бываю в картинных галереях, выставках". "Это самое главное"! – сказал мне она убедительно. И вот так случилось, там действительно я вошла в этот мир, это оказалось очень интересно. Голос за кадром: Но не театральные кулисы, не концертные залы ждали юную Ирину Антонову, ей словно судьбой было предначертано реализовать свой творческий талант в музейном деле, и здание, напоминающее античный храм на высоком подиуме с исторической колоннадой по фасаду, стало для Ирины Александровны вторым домом, а может даже и первым, поскольку здесь вся ее жизнь. Ирина Антонова: Когда я пришла в музей в апреле 45-го, в мае Борис Робертович Виппер наш профессор и очень крупный ученый, он меня позвали сказал: "Вы знаете что, обнаружена Дрезденская галерея, поедет группа людей я предложил, чтобы вы туда поехали. Вы узнаете за эти месяц – два, что именно надо искать. Во-вторых, вы знаете немецкий язык". Потому что мы жили за границей, вы будете смеяться, но во время войны, работая в госпитале, я окончила курсы, я была младшим сержантом, а тут мне сразу дали майора. Это было нечто! Я специально шла на Тверскую, чтобы посмотреть, как идущие солдаты отдают мне честь. Дмитрий Кириллов: У вас же погоны майора были? Ирина Антонова: Ну конечно! Это было наслаждение, а потом меня позвали уже в начале июля и сказали, что там какие-то дяди все просмотрели и сказали: "Нет, она еще молода, нет, она женщина и вообще нужно кого-то другого". И я не поехала, но я принимала все здесь. Это был удар мощнейшей силы, наверное, один из самых крупных событий в моей жизни. Мы же этого ничего не видели, во время войны все эвакуировали, все было закрыто и вдруг, Рафаэль, Тициан, Боттичелли, Рембрандт, Рубенс, все подлинники, все в прекрасном состоянии! Мы десять лет работали, пока не отдали назад, мы работали с этим материалом. Причем все это легло на почву, потому что теоретически мы это все знали и никогда не видали. Голос за кадром: Пройдут годы и музей Пушкина станет одним из крупнейших центров изобразительных искусств в мире. И каждая новая выставка, каждая победа, так или иначе, будет связана с именем Ирины Антоновой. А началось все с коллекции Дрезденской галереи, привезенной в Москву после войны. Ирина Антонова: Четыре месяца - бесконечная очередь вокруг музея. И такой веселой, радостной очереди я никогда не видала в своей жизни. Даже когда двое суток стояли, были воодушевлены, никаких претензий, вокруг какие-то ящики стояли, на них спали, потому что очень много приехали из России просто. Фантастическое было время. Писали надписи невероятные: "Мы из Сталинграда", оттуда, отсюда… Вокруг стенка была за нами вся исписана. Дмитрий Кириллов: Народу тогда ничего не стоило постоять двое суток, послевоенное поколение. Ирина Антонова: Огромное было событие, а в 56-ом пришла выставка Пикассо, а его не показывали черт знает сколько лет. Вдруг мы открываем выставку Пикассо. Дрезденская галерея, Пикассо – два таких события. Ну, конечно, начинаешь верить, что все начинает развиваться, на противоречиях, но без битья по голове, уничтожения и так далее. Дмитрий Кириллов: Если говорить об актрисах драматических, кто-то произвел на вас впечатление в жизни? Ирина Антонова: Да, это Бабанова, это замечательная актриса, это Алиса Коонен, мне удалось ее еще увидеть в камерном театре, мадам Бовари. Я очень счастлива моим знакомством с Чулпан Хаматовой. Несколько раз она давала у нас замечательные концерты вместе с Мариной Неёловой, тоже чудная артистка в театре Современник, посвященных Белле Ахмадуллиной. Это замечательная поэтесса, причем я вам должна сказать, что, когда я только с ней познакомилась, стала читать ее поэзию, еще не зная, я не очень ее понимала. Я не верю, что мы все понимаем с первого раза, так не бывает. Так же с картинами, например, нельзя подойти, посмотреть, так не получится, особенно, если ты знаешь, что произведение ценится, о нем говорят. Один раз, еще раз приходи, смотри. Надо видеть мазок, краску, понимать взаимоотношения частей и так далее. Вхождение в искусство требует от нас работы, усилий, так просто не получится, понимаете. Голос за кадром: Ирина Антонова была знакома с выдающимися людьми ХХ века, но в жизни встречались люди и малоизвестные, не имеющие звонких имен, но очень важные для Ирины Александровны. Ирина Антонова: Очень важно верить и знать, что такие люди существуют. К сожалению, так случилось, у нас с мужем сын - инвалид детства, до сих пор я с ним живу вместе, никогда он нигде в других местах не был, и были люди, которые так к нему… Он пережил многое. То, что переживают, к сожалению, в нашей стране люди, почему-то не очень похожие на других по разным причинам. Особенно в детском возрасте, когда над ними смеются, показывают пальцем, а вот встречались люди, которые наоборот, совершенно без всякого нажима, естественно, я тогда понимала, какие они, напротив, как бы протягивали руку, заставляли улыбаться, делали добрыми нас всех в этом кругу. Это излучение доброты естественное, не натужное, не сюсюканье, не желание понравится маме, например, нет. Я очень ценю эти чувства человечности, доброты. Дмитрий Кириллов: Сейчас люди более чёрствые стали? Ирина Антонова: Безусловно. Дмитрий Кириллов: Что сейчас меняется в людях, что бы вам хотелось бы, чтобы не ушло в совершенных людях? Ирина Антонова: Это сочувствие, желание понять, отсутствие, это существует в человеческих коллективах, стадного такого неприятия каких-то людей, явление. Отвратительные качества, люди, не обладающие набором интеллигентских знаний, каких-то пониманий, которые производят очень большое впечатление. Я помню одну женщину, я у нее снимала дачу ради моего сына и вот это отношение, он недаром к ней подходил вечером, садился гладил руку просто ее и говорил: "Ты моя дорогая". Понимаете, он чувствовал, а она ничего особенного не делала, совершено замечательный человек! Дмитрий Кириллов: Какой период в жизни, какие годы, вы особенно вспоминаете? Ирина Антонова: Надо вам сказать, что у меня были очень сильные, как ни странно, положительные эмоции во время войны. Они возникали в связи с событиями, они были откликом на какие-то… вот уже Сталинград, вот уже… Я работала в госпитале в Москве, это были очень тяжелые переживания, на первом же случае, врач мне вдруг говорит, хирург, идет операция, очень много ампутаций, потому что они лежат какое-то время в земле, начинаются процессы и ампутации. И он мне вдруг говорит: "Ну неси, что ты стоишь". Оказалось, нести ампутированную ногу, отставить ее, вот это, знаете, такое обрушение сознания. Но зато какая радость, когда человек встает, оживает. Потом куда-то наши… слышишь по радио. Это огромная эмоциональная жизнь все время идет! Вот я сейчас думаю, в нашей стране ведь не соскучишься, вроде какие-то радостные события, потом вдруг какой-то удар, книгу запретили, или что-то еще, был такой длительный период, перестройка. Я из тех, кто каждый раз целиком верит, радуется, ждет. А потом все каким-то образом выворачивается, оказывается другим. Уже мир другой, куда он придет, я не берусь вам сказать. Но совершенно очевидно, что это неизбежно, что эти перемены будут, надо быть к ним готовым в любом случае. Дмитрий Кириллов: Не надо бояться будущего, многие боятся, говорят, что за будущее страны. Ирина Антонова: Нет, не надо бояться, думаю, что не надо, но надо активно жить, вникать в причины, по которым происходят изменения, обязательно. Нельзя все брать только "ах, как это хорошо", ничего подобного, там все есть. Вещи, которые неприемлемы, дай Бог на этом учиться и больше не повторять и все-таки, просвет, по-моему, виден.