Дмитрий Кириллов: Ирина Черномурова. Ее называют серым кардиналом Большого театра и волшебницей, способной воплощать в жизнь самые фантастические задумки директоров и хореографов. Ее имя знают в мире великие импресарио и прокатчики, продюсеры и промоутеры, звезды мировой оперы и балета. При этом Черномурова старается оставаться в тени. Она словно шеф мишленовского ресторана – рождает новые идеи, предпочитая оставаться не в зале, а на кухне, вернее за сценой главного театра страны, где творится все самое интересное. Ирина Александровна, удивительная история. Я прочитал одну статью, где вас сравнили с человеком, который как-то перспективно направляет корабль по курсу в какие-то неведомые дали. Это, конечно, такая очень творческая работа и ответственная работа. И, в общем, это работа фантазера. Ирина Черномурова: Конечно, фантазия не может быть только бурной, потому что если так считать меня штурманом, который прокладывает пути, то главное – не сесть на мель. Поэтому все-таки это не только эмоции, это… Дмитрий Кириллов: И голову включать. Ирина Черномурова: Да. Это иногда голый расчет и совершенно точный анализ. И мучительное принятие решений. Потому что прежде всего надо убедить самого себя в чем-то, для того чтобы потом убеждать кого-то другого. Дмитрий Кириллов: Зажечься самой. Ирина Черномурова: Абсолютно. Много раз проверить вот эти риски, не сядешь ли ты на мель. И вот тогда уже идешь напролом. А, с другой стороны, воплощения мечты иногда приходится ждать очень долго. Я правда, у меня какие-то сбывшиеся мечты иногда исчисляются тем, что 7 лет прошло, 4 года, а иногда и 20. Дмитрий Кириллов: Даже такие были? Ирина Черномурова: Даже такие, да. Дмитрий Кириллов: Долгоиграющие истории. Ирина Черномурова: Абсолютно. Один из последних проектов Большого театра – это постановка оперы Штрауса «Саломея». Эту постановку осуществил Клаус Гут, выдающийся немецкий режиссер. И я мечтала о его постановке в России, честное слово, почти 20 лет. Дмитрий Кириллов: Черномурова как продюсер музыкального театра - №1 в России. Почти 20 лет жизни она отдала Театру Станиславского и Немировича-Данченко, наладив там зарубежную гастрольную жизнь, да так, что коллектив буквально с руками отрывали в Европе и в Америке. А теперь она то же самое виртуозно делает в Большом. Если вспомнить всех мировых знаменитостей, которых Ирине Александровне удалось заманить в свои продюсерские сети, не хватит и целого фильма. Но обо всем по порядку. Вот эта закалка, умение поставить цель, идти к ней – все-таки что-то идет из детства. Вас, наверное, воспитывали по-боевому? Ирина Черномурова: У меня была прекрасная семья. Я бесконечно говорю, что я уже 26 лет сирота. Вы поверьте, что в 40 лет терять сразу и папу, и маму было очень тяжело. Они просто ушли один друг за другом. Это когда говорят, что… Дмитрий Кириллов: Как лебеди, да? Ирина Черномурова: Да, лебеди. Вот абсолютно. Ушел папа. И через полгода ушла мама следом за ним. Причем, очень такой мистический фактор. Она пережила первый день рождения без папы. И через двое суток ее не стало. Я и мой брат - мы абсолютно воспитывались в любви. Но моя мама, с другой стороны, очень красивая женщина. И, наверное, много не воплотившая в жизни. Потому что она была такая настоящая жена офицера. И она все старалась воплотить во мне. Но при этом она говорила: «Все, ты должна работать, ухаживать за ребенком, ты должна писать статьи, ты должна учиться». И так далее. Но с меня строго спрашивали абсолютно все: вымытые полы, порядок в доме. Меня мама научила шить. Я до 40 лет все сама себе шила. Абсолютно. Я шила себе свадебное платье, я шила выпускной наряд в школе. Я, по-моему, не шила в своей жизни только пальто. Дмитрий Кириллов: Ира с детства была загружена по полной: успевала учиться на пятерки и ходить в различные кружки. Девочка занималась одновременно хореографией, фигурным катанием, музыкой. Позже поступила в музыкальное училище, подавая большие надежды как пианистка, исполняя концерты Скрябина и Рахманинова. Ирина Черномурова: Кстати, мой папа, не учась никогда музыке, блестяще музицировал на слух. Причем, он играл вот такими руками. И я всегда удивлялась. Он подбирал любую песню. И когда собирались его фронтовые друзья и его академические друзья, это было наслаждение для меня. Они музицировали, потом они ночью могли с мегафоном вывалить на балкон. Это всегда была какая-то вкуснящая еда. Мама запекала индейки, которые посылали из колхоза, которые папа освобождал. То есть было какое-то ощущение дружбы, счастья. И был такой их хитовый репертуар – «Никогда я не был на Босфоре». Вот это просто… поколение, которое, конечно, жило в ощущении победителей. Дмитрий Кириллов: Отец Ирины Черномуровой генерал-майор Александр Курков мальчишкой ушел на фронт. Сменив в 1941-ом школьную форму на солдатскую шинель, он был из призыва тех 18-летних ребят, кто навеки остался молодым. Это поколение почти полностью уничтожила война. Александр Курков, командир танкового взвода, а впоследствии заместитель начальника штаба танковой бригады, выжил. Он прошел пекло Сталинграда, тяжелейшие бои под Новочеркасском и на реке Миус, форсировал Днепр и в составе Гвардейского танкового корпуса освобождал Белоруссию и Прибалтику. Ирина Черномурова: Я выросла на самом деле в радости, потому что они вышли, они жили за других, они радовались за других. Они потеряли очень много своих друзей, тех, кто… Папа написал свою документальную повесть именно после того, когда он похоронил своего механика-водителя, и от него осталась одна нога. Потому что это было прямое попадание в танк. Дмитрий Кириллов: В марте 1945 года Александр Курков был тяжело ранен. Но наперекор неутешительным прогнозам встал на ноги. За проявленное мужество был награжден боевыми орденами Красного знамени, Отечественной войны II степени, двумя орденами Красной звезды, медалью за Оборону Сталинграда. Пройдут годы – и о самых ярких и драматических событиях войны писатель-фронтовик, кандидат военных наук, старший преподаватель Академии Генштаба Александр Курков напишет в своих мемуарах – документальной повести «Памятник у околицы». Ирина Черномурова: Он вообще много про войну мне рассказывал. Какие-то отрывки. Предположим, они согревались в трупах. Потому что другого способа согреться… Пока остывает гора трупов, они грелись. Он ходил в атаки, вызывая огонь на себя. То есть ты идешь звеном 5 танков, а тебя расстреливают, для того чтобы уже другой взвод и вся рота выжили, и ты принимаешь огонь на себя. И все они не говорили это как о каком-то исключительном подвиге. Это была их работа. Дмитрий Кириллов: Боевой характер отца передался и любимой дочери. Еще будучи студенткой музыкального училища, Ирина умудрялась в перерывах между лекциями выступать как профессиональная пианистка, исполняя сложнейшие прелюдии и фуги Баха; заниматься анализом музыкальной формы, изучая оркестровки «Бориса Годунова»; освоить профессию конферансье и вести концерты молодых композиторов Пахмутовой и Щедрина. А еще окончить с красным дипломом училище, успев при этом выйти на 3 курсе замуж за молодого военного и родить ребенка. Ирина Черномурова: Я, наверное, была некоторым образом обречена, что мой муж был военным. Дмитрий Кириллов: Это было, потому что проекция, что отец военный, и выбор… Ирина Черномурова: А тут, наверное, не я выбирала, а меня выбирали. Потому что брат учился в военно-танковом училище. Я должна признаться, что все его друзья шаг за шагом делали мне предложения выйти замуж. Дмитрий Кириллов: По очереди. Ирина Черномурова: Да. Ну в кого было влюбиться? Все окружение такое. Уже молодые танкисты. Дмитрий Кириллов: Все в военной форме, подтянутые. Ирина Черномурова: Да. То, что я рано вышла замуж и муж был военным, это просто определенные обстоятельства, это среда. Дмитрий Кириллов: Потом судьба все равно развела. Ирина Черномурова: И в результате потом все равно то, что я находилась в области творчества (музыка). Я взяла паузу, я думаю – я хоты бы отдышусь перед поступлением в консерваторию, потому что ребенку год. Более того, у меня в это время муж поступал в Академию бронетанковых войск, и я, знаете, вот это, наверное, комплекс, может быть, тоже мамой воспитанный. Я уступила в этом смысле… Дмитрий Кириллов: Офицерская жена. Ирина Черномурова: Да, сдавать экзамены сначала ему… ответственный момент. Что это… И я ушла на работу. И тут (я думаю, что самые, наверное, счастливые обстоятельства) я вскоре попадаю в Государственный центральный театральный музей Бахрушина. И я совершенно схожу с ума от мира театра. Дмитрий Кириллов: Бахрушинский музей поменял все в ее жизни. Ирина принимает решение: никакой консерватории – нужно идти на театроведческий факультет в ГИТИС. Работа в музее целиком ее поглотила. Застать Ирину дома было невозможно. А потому дороги с мужем разошлись. Оказалось, что совмещать обязанности офицерской жены и замдиректора музея невозможно. Ирина Черномурова: За 10 лет прошла полный путь – от самой последней должности экскурсовод до заместителя директора по науке. Мы потом улыбались. Я была, по-моему, самый молодой замдиректора по науке. Мне было 28 лет, когда мне директор музея предложил мне занять эту должность. Дмитрий Кириллов: А в те времена это вообще было не принято – как это в 28 лет руководить? Ирина Черномурова: Советские времена еще, да. Дмитрий Кириллов: У нас до 40 вообще никому не разрешали руководить. Ирина Черномурова: Да. Дмитрий Кириллов: В Бахрушинском музее Ирина Александровна собрала команду творческих неугомонных людей, влюбленных в свою профессию. В серые 1980-ые здесь кипела жизнь: выставки, концерты, творческие встречи. Открылся настоящий театральный клуб, где собирались самые знаменитые люди страны: лучшие режиссеры, актеры, музыканты. Бахрушинский стал центром культурной жизни столицы. Ирина Черномурова: Я всегда была женщиной-оркестром. Потому что если возникала музыкальная часть, то я играла. Мы хулиганили по полной катушке. Там еще даже обсуждалось: как это так? Замдиректора по науке только заняла должность, она валяется на сцене, водевили Лесажа. Дмитрий Кириллов: Аккомпанирует. Ирина Черномурова: Мы сами шили костюмы, доставали что-то… Есть так называемый невостребованный фонд. Какие-то элементы доставали оттуда. А сказки Пушкина, которые мы поставили – ну что вы! Наш ученый секретарь был ученым котом, который там по цепи ходит кругом. Дмитрий Кириллов: Ирина Александровна, вы понимаете, что вы готовились к театру, вообще к театру? Ирина Черномурова: Вообще вся жизнь – театр. Шекспир прав. И нужно сказать, что, конечно, попадание в Музей Бахрушина – это, наверное, был такой самый счастливый момент в жизни, потому что, во-первых, он определил дальнейшую судьбу. Дмитрий Кириллов: Счастливые 10 лет жизни в Бахрушинском музее прерываются в результате грязных интриг в Министерстве культуры, где развернулись подковерные игры вокруг места замдиректора музея. Достаточно выгнать одного ценного сотрудника – и дело сделано. Ведь реакция Черномуровой была предсказуемой: она грудью встала на его защиту. Ирина Черномурова: Я как начальник восстала и сказала, что без моего участия как научного руководителя всех научных отделов его не имели права уволить. И дальше понеслось: закрытые партийные собрания. Меня 4 часа мучили. Открытые собрания в коллективе. Более того, я написала заявление об уходе такое на 3 страницах директору. Понимаете, он меня, с одной стороны, пригласил на эту должность. А тут я ему пишу, что «я под вашим руководством отказываюсь работать». На меня прислали две комиссии из министерства культуры. Ну, в общем, все было по полной катушке такой. Хотя я думаю, что это далеко не сравнимо с теми бедами, которые переживали люди, куда более серьезные. По музею ходят три человека, собирают подписи против меня и моих коллег. Дмитрий Кириллов: И были такие, которые подписывали? Ирина Черномурова: Да, да, да. Была сволочь такая. Интересная история. Ко мне подошла коллега из архива рукописей и сказала: «Ир, ну ты прости, пожалуйста, я подписала против тебя письмо, но я подумала: «Не против Пастернака же подписываю». Ну, что я могла ей ответить? Я только в душе подумала: «Боже, меня на одну ступень с Борисом Леонидовичем и с тем, что он переживал...» Дмитрий Кириллов: Увольнение по статье. Обидно? Не то слово. Но Ирина Александровна решила не драматизировать историю. В конце концов есть ГИТИС, куда пригласили ее преподавать. И тут в жизни Черномуровой появился человек, взявший ее за руку, чтобы вывести на новую орбиту. Это Валерий Иванович Шадрин, отец Чеховского театрального фестиваля. В те годы возглавлявший Союз театральных деятелей страны. Шадрин благословил Черномурову делать всевозможные выставки. И та, засучив рукава, тут же снесла с разрешения Марка Захарова полбуфета Ленкома ради сумасшедшей инсталляции. Захарову задумка понравилась, как и художнику Олегу Шейнцису, на долгие годы ставшему близким другом Ирины. Позже они вместе придумывали «Золотую маску». Черномурова как автор идеи, а Шейнцис – как сочинитель художественного образа. Тогда Шадрин понял, что Черномуровой уже тесно в рамках страны, и доверил ей заниматься в Союзе театральных деятелей международными проектами. Он поручил собрать лучшее из западного опыта театрального менеджмента и отправил Ирину Александровну в Голландию. Ирина Черномурова: Вы будете смеяться, я оперный человек, я музыкант, который всегда мечтал об Италии, я 20 лет ездила неустанно в Голландию. Я видела, как наши российские директора, жившие в советской командной системе, вдруг они после Голландии... Дмитрий Кириллов: Превращались, да? Ирина Черномурова: Они начинали себя чувствовать более свободно, более самостоятельно. Я хорошо помню, как мы убедили голландцев все-таки, что форс-мажор – это когда напился монтировщик. Потому что мы понимали всю юридическую сторону. Но они нам долго говорили: «Нет, этого не может быть». Я говорю: «Нет, это...» И вот все так. Более того... Дмитрий Кириллов: Они не понимают, что артист может от дяди Васи зависеть, да? Ирина Черномурова: Наши директора, в отличие от голландских – замечательных, прекрасных специалистов в кадровом менеджменте, в финансовом менеджменте и т.д., я всех их помню и с удовольствием. Но наши-то оказались артистичными. Мы же их уломали на капустники. Мы и там капустник организовали. Поэтому наши заключительные все командные игры, они носили театральный характер. Дмитрий Кириллов: В Союзе театральных деятелей шла активная творческая жизнь. Зампредседателя Союза Владимир Георгиевич Урин, видя удачные начинания своей неугомонной креативной сотрудницы, а по совместительству еще и любимой жены, Ирины Черномуровой, старался ее всячески поддерживать. Команда-то в СТС сложилась профессиональная. Появляется еще одна фигура, и, как я понимаю, она появилась давно, эта фигура, еще со времен ГИТИСа? Ирина Черномурова: Да, мы встретились с... Дмитрий Кириллов: Вот, Владимир Георгиевич Урин... Где вы его нашли, Володю? Вы помните вообще первые дни знакомства? Ирина Черномурова: Спасибо Господу Богу, ведет. Вот ведет, просто берет за руку и ведет. Мы встретились на вступительных экзаменах. И прямо что-то с первых экзаменов (устных и письменных) у нас сложилась с ним большая компания. И мы пошли в кафе. Три молодых человека, значит, нас три девушки. Две москвички. И, значит, почему-то мы кокетничали, естественно, мы так вздыхали: «Ах, Париж, ах, Париж, ах, Мулен Руж, Мулен Руж, Монмартр, Монмартр» - ну, красивые слова французские. Все равно каждый мечтал доехать до Парижа и увидеть его. И вдруг так, знаете, лиц не видно мальчиков напротив, и один из них говорит: «Ну, - говорит, - а на самом деле площадь Place Pigalle - она очень маленькая», потому что мы в том числе вздыхали по поводу площади Place Pigalle. И я помню, как у меня в голове прокрутилось: «Ну, конечно, знаешь, что такое Place, это мы - московские девочки». Дмитрий Кириллов: «Где ты, - да, и где…» Ирина Черномурова: Да. И как-то размер повернулся – и вдруг стало понятно, что мы то никто не были в Париже, а он полгода назад как турист вместе с такой большой группой людей, он-то, в отличие от нас, посетил и Place Pigalle в Париже, и Шамони, и многие места Франции объехал. А мы там еще не были. И поэтому у нас потом в доме родилась шутка, что мы с ним познакомились в Париже на Place Pigalle. С третьего курса мы стали уже, так сказать, жить вместе. Все, у нас образовалась семья. Но нужно сказать, что, в принципе, было достаточно тяжело. Почему? Я объясню, что мы были в разных областях. Знаете, мы с мужем ходили на разные спектакли. Он очень долго руководил детской радостью, значит, ТЮЗами и театрами кукол. Дмитрий Кириллов: И вынужден был вот в этом во всем... Ирина Черномурова: И как-то это продолжалось. И у нас всегда, когда я возвращалась поздно, он гвоорил: «Все нормальные спектакли заканчиваются в 10». И я дома была на ходу, читала ему лекции о том, что такое Вагнер, что у нас в оперном театре это может закончиться в 11, в 12. Дмитрий Кириллов: Потому что Вагнер может шесть часов звучать. Ирина Черномурова: Да, да. И вот это была такая по-своему конфликтная ситуация. Потому что я принимала бесконечное его отсутствие и фестивали: у нас все время ночевали режиссеры вот театров юного зрителя в доме. Все. У меня даже была такая поговорка, когда... Или кто-то говорил: «Ира, здравствуй». Я говорю: «Простите, вы у нас ночевали дома?» У меня была такая шутка. Он говорит: «Да». Я говорю: «Тогда я вас знаю». Дмитрий Кириллов: Ну чем можно испугать дочь советского офицера? Какими бытовыми трудностями? Ирина Черномурова и Владимир Урин – вместе они уже больше 40 лет. А потому все судьбоносные решения принимают сообща. Так, предложение возглавить музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко Владимир Георгиевич принял только после того, как посоветовался с любимой женой. Все-таки в семье живет свой настоящий профессиональный музыкальный продюсер. Ирина Черномурова: Пришел вдруг раз, вот такой подарок. Значит, приходит в Музыкальный театр Станиславского и просит прийти на работу. Он говорит: «Я ничего не понимаю в опере». – «Я тебе помогу. Кто тенор, кто баритон, я тебе объясню. Ты знаешь, Театр оперы и балета – это империя зла. И если ты это победишь, ты будешь так себя уважать – тебе вообще будет страшно интересно жить». Дмитрий Кириллов: Все будни и праздники в доме Урина и Черномуровой отныне были посвящены опере. Ирина Александровна включила педагога-музыковеда по полной. И Владимир Георгиевич впитывал авторский курс по истории оперного искусства с детальным разбором либретто и клавиров всех опер мира, составленный любимой женой. Такой классный специалист очень нужен Стасику, - подумал Владимир Урин, - и назначил Ирину Черномурову руководителем международного отдела театра. Ирина Черномурова: Я же первые контракты международные придумывала просто вот так вот из пальца. Первые гастроли 1997 года. Когда я сейчас читаю, что мы там… Во-первых, был короткий контракт на 3 страницы. Если бы что-то случилось во время гастролей, этот контракт не обеспечивал ничего. А дальше я же училась эти контракты составлять и училась придумывать гастроли. Вот тут все мои голландские связи пригодились, потому что я прошла всю ассоциацию менеджеров. И я горжусь тем, что, находясь в Нью-Йорке, мы знакомились с системой культуры театра в Соединенных Штатах. Взяв рано утром морковку в зубы, потому что не было времени позавтракать, я пошла в Columbia artists, в офис, пришла рано с утра и долго рассказывала, какие мы замечательные. Вообще театр то есть неповторимый. Более того, в этой поездке было посещение нового центра в Нью-Джерси, рядом с Нью-Йорком, и я почему-то (я не знаю почему), я стояла в этом новом центре и подумала: «Боже, как было бы здорово сюда привезти Музыкальный театр Станиславского, наши спектакли». Вы будете смеяться, через четыре года спектакли были там. Дмитрий Кириллов: За 18 лет работы в Театре Станиславского и Немировича-Данченко Ирине Черномуровой удалось создать настоящий продюсерский центр, собрать команду единомышленников, пережить дефолт и два пожара в театре. Но они выстояли. Более того, Стасик узнали в мире. Ирина Александровна, словно Петр Первый, пробила окно на Запад. Да так, что оттуда пачками поехали в Россию мировые звезды первой величины. Даже великий Ноймайер решился заглянуть в Москву, чтобы поставить свою «Чайку». Ирина Черномурова: Я оказалась в Германии, и я оказалась на премьере у Джона Ноймайера в его знаменитом Гамбург-балете на премьере балета «Чайка», и сошла с ума. Просто два года за ним ходила и сказала себе: «Этот балет должен быть в России». Я считаю, что для балета Станиславского это была «Чайка», как «Чайка» в Московском художественном театре, потому что вот понеслось после этого. Когда мы ставили «Чайку» Джона Ноймайера, которая совсем не контемпорари, который на самом деле неоклассик, и он любит пуанту, и он любит классический балет, просто он, так сказать, дальше его двигал и т.д. Что как переживали педагоги-репетиторы в Театре Станиславского, многие артисты... Про одну артистку, фантастическую, фантастическую танцовщицу (она была прима-балерина Театра Станиславского). Понимаете, на них вдруг обвалился кастинг, представляете? Народные, заслуженные и просто молодые... Дмитрий Кириллов: В одной куче. Ирина Черномурова: Да, в одной куче. Значит, Джон Ноймайер походил по классу, посмотрел вот это все, и, значит, вызвал людей. И поставил их в пары, когда там, предположим, мальчик там второй сезон в труппе, а его ставят с прима-балериной. Это же было нарушение всех стандартных отношений, потому что, так сказать, прима-балерины выбирали себе партнеров, руководители труппы рождали, они, так сказать, селекционировали эти пары из премьеров, и тут вот, значит... Дмитрий Кириллов: Вот слом, да, какой. Ирина Черномурова: Это был такой слом. Потому что на главную роль выбрали девочку-первогодку, она три месяца как пришла в труппу. Там все прима-балерины... Понимаете, любая прима-балерина или ведущая солистка, они же ждут, что главные роли их. Дмитрий Кириллов: Вы как раз были в команде людей, которые правила новые, которые в мире везде есть, объясняли артистам, что «ребята, немножко по-другому». Ирина Черномурова: Фестиваль очень помог. Дмитрий Кириллов: В России проходит 20-й юбилейный международный фестиваль Dance Invertion – визитная карточка продюсера Черномуровой. И все эти годы на фестиваль приезжают лучшие современные танцовщики, режиссеры, хореографы, такие как Джон Ноймайер и Ян Фабр. И здесь же российской публике открываются звезды, создающие моду в мире современного танца – Акрам Хан и Александр Экман, Начо Дуэто и Соль Леон, Клаус Гут и Йохан Ингер. Все эти имена Москва узнала в том числе благодаря Ирине Черномуровой. Фестиваль несколько сезонов назад обрел новый дом – Большой театр. Это произошло после ухода Урина и Черномуровой из родного «Стасика». Ирина Черномурова: Я на открытие сезона делала кинокапустник, где у меня под песню «Остаюсь с обманутым народом» были статьи из газет с портретом Урина, что он ни в какой Большой театр не идет, что это все слухи, разговоры. И представляете, там проходит какое-то время, несколько лет, и вот неотвратно. В принципе, судьба предлагает, конечно, куда роскошней предложение. Во всяком случае для мужчины, для директора - возглавить Большой театр. Но, видимо, так встали звезды, так сложилась судьба, и собственно карьера именно мужа, что настал момент, когда он не мог отказаться. И я помню, он мне позвонил в кабинет, говорит: «Приходи». Я пришла. Он говорит: «Мы уходим». Будете смеяться, меня же поили валокордином. Я так рыдала. Я не вру, потому что жив свидетель, так сказать, вот этой закрытой комнаты. Потому что вот знаете, у меня было правда ощущение, что вот... Дмитрий Кириллов: Ребенка отбирают. Ирина Черномурова: Ребенка отбирают, да, правда, ребенка отбирают. И потом я месяц ходила на спектакли, стояла в конце. У нас там есть такое место у всех, кому разрешает руководство заходить. И я на каждом спектакле плакала и прощалась. У меня было ощущение, что я это вижу в последний раз в жизни. И что вот это я все должна оставить. Дмитрий Кириллов: Многие успешные проекты Большого театра воплотились благодаря инициативе Ирины Черномуровой. Она – знак качества. И это давно признано профессионалами. Хотя до сих пор остались злопыхатели, подбрасывающие время от времени в адрес Ирины Александровны нелепые сплетни. Ирина Черномурова: Ну что вы, один из критиков там несколько лет назад дал мне даже прозвище, наконец, первое прозвище в моей жизни - Шахерезада. Дмитрий Кириллов: Красиво. Ирина Черномурова: Я подумала, что красиво. Я подумала. Потому что как-то так получилось, что никакие клички ко мне как-то никогда не приставали, я для близкого круга всегда была там Ириша, Ирочка, а для всех, даже друзей – Ирина Александровна. Вот все как-то. И ничего как-то. И тут вдруг я подумала: «Шахерезада, ну хорошо». Конечно, там было с негативом написано про мои сказки Шахерезады. Один тут недавно, где-то год назад написал: «Жена Урина - не музыкант, не балерина». Ну, как я должна на это реагировать? Дмитрий Кириллов: Строитель - да. Смешно. Ирина Черномурова: Смешно. Дмитрий Кириллов: Она давно перестала обращать внимание на уколы завистников и недоброжелателей. Да, словно Шахерезада, Ирина Черномурова завлекает в сети Большого театра звезд мирового уровня, и с этой точки зрения такой пассаж в свой адрес не считает обидным: ведь кораблю нельзя сбиваться с курса, а все остальное – мелочи. Это, конечно, опыт – столько лет работать, и чтобы этих капризных… Они все разные, эти все звезды, эти постановщики мировые, с мировыми именами. Дирижеры великие, тенора. Ирина Черномурова: Да. Марк Минковски просил меня остановить улицу Тверская, она мешала ему спать в съемной квартире. Вот такие бывали забавные вещи. Дмитрий Кириллов: То есть он звонит и говорит: «Ирина...» Ирина Черномурова: Ну, он утром пришел на репетицию недовольный: «Я не могу спать, Тверская шумит, нельзя ли это как-то убрать?» Так, знаете, мило, наивно. Кому-то зло писала: «Иногда я не могу обустроить для вас всю страну». Иногда капризы совершенно завышенные, необоснованные. Если вы соберете практиков театра, вам они скажут, что чем талантливее человек, тем меньше его претензии. И претензии только по работе. Ни по проживанию, ни по цвету простыней, ни по качеству еды, потому что, знаете, они просто требуют иногда от театров, в том числе, кстати, от Большого особенно. Они требуют, чтобы просто, я не знаю, там на блюде носили. И ты как бы… Уже есть такой международный опыт, когда аккуратно напоминаешь, что, например, ни одна Opéra de Pari не будет заниматься вашим поселением. Вам платят гонорар. Вам в лучшем случае дадут адреса. Посоветуют. А дальше – это ваше дело, вы задорого живете или задешево. И т.д. Дмитрий Кириллов: А почему такое отношение? Сверху немножко вниз, да, смотрят? Ирина Черномурова: Вы знаете... Я думаю, что... Дмитрий Кириллов: Мы к вам приехали. Ирина Черномурова: Я это называю интонацией бывших колонизаторов. Дмитрий Кириллов: Мы приехали к вам, к варварам, на гастроли. Ирина Черномурова: Да, как бы мы делаем в этом смысле. Вы знаете, меня именно международная вот такая вот моя деятельность, она меня заставила... Я считаю, что самоуважение – это самое главное в этом. Да, расположенность, да, готовность. Я Марку Минковскому стирала рубашки ночью, потому что костюмеры убежали, а он так вышел, говорит: «Ой, а мне завтра нужны чистые рубашки с утра». Ну, хорошо, никого нет. Я там не думала, жена я директора, не жена директора. Я забираю эти рубашки, еду домой, стираю, утром несу на вешалке. Потому что мое дело – прикрыть наши какие-то… Ну, ладно, убежали костюмеры. Мы там еще не поняли, кому что стирать. Дмитрий Кириллов: Это наше умение, с нас не убудет. Ирина Черномурова: Абсолютно, абсолютно. Дмитрий Кириллов: Показал бы он кому-нибудь там, в Metropolitan где-нибудь. Ирина Черномурова: Да, они бы сказали, что у них профсоюз, и все ушли. И профсоюзы я знаю что такое за границей. Знаете, опыт просто подсказывает иногда такой нормальный деловой тон, когда надо все-таки заставить партнера уважать правила, законы, возможности. Более того, когда ты ему в ответ говоришь: «Слушайте, вы такой гонорар просите, мы же знаем рынок. Мы уже вот не те, которые в 1990-м». Вы знаете, мне очень обидно за Большой театр именно потому, что все во всем мире думают, что есть какие-то… Я не знаю, откуда эта легенда. То ли потому что они всегда приходили в Россию с войной или без войны, но всегда из нее что-то вывозили, ощущение каких-то богатств. И, наверное, у них тоже у всех какой-то стереотип, что здесь нефть кругом лежит, и она сразу превращается в валюту. Я просто уже по-английски им говорю: «Вы, наверное, думаете, что у нас тут нефтяная труба под Большим театром». А у нас на самом деле Неглинка. Дальше давайте мы спокойно объясним, что вот это, вот это. Вот это мы сделаем, а вот это совершенно невозможно. Я на самом деле большой патриот. Потому что я никогда в жизни не видела, чтобы наши артисты, даже на гастролях в Большой театре, вы знаете, вот это устраивали бесконечные капризы: «Организуйте мне такую еду или найдите мне русский кефир». Да мы сами все находили. Знаете, я приехала на гастроли в Вашингтон в передовой, значит, изучаю все там, сцена – одно дело, но дальше изучаю для артистов, где им покушать, где им что. У нас номера с кухонками. Мы надолго приехали, на 3 недели. И думаю: «Все, я им завтра все объясню, что». Выхожу на завтрак, они уже все идут из магазина. Они уже все везут. Дмитрий Кириллов: Наши люди. Приспособились. Ирина Черномурова: Вот вы знаете, это вот свойство, и я уважаю это свойство – самим обустроить свою жизнь. Дмитрий Кириллов: Ирина Александровна, я слушаю вас. У вас такая все-таки бахрушинская закваска. Ирина Черномурова: Да, спасибо ему. Дмитрий Кириллов: Она работает до сих пор. Вот эта история, когда сочинять, придумывать, воплощать и жить этим, я так понимаю, круглосуточно. Если про быт простые вопросы, вы с Владимиром Георгиевичем, мне кажется, и дома… Ирина Черномурова: Было время – разговаривали. Сейчас – нет. Сейчас уже устаем, мы молчим. Даже иногда мои попытки схитрить и какие-то рабочие моменты обсудить с ним дома ничем не заканчиваются. Мы просто так раз… Очень смешно мы всегда едем в отпуск и говорим: «Все, ни слова о театре ни о каком». Отдых. Все, наслаждаемся. Море, солнце. 3 дня молчим. И опять. Потому что есть время что-то прокрутить, что-то там что хорошо работает, что плохо, что неверно, что ты сам, дурак, сделал не туда и так далее. Поэтому отпуск – нет. Сын над нами издевается и всегда говорит, что… Хотя сам тоже работает в театре. Он всегда говорит: «Ну вы полоумные. Вас дома никогда нет. Семью не помните». Что неправда. Я обожаю своих трех внучек. Я за ними слежу, я за ними смотрю, как они развиваются. Дмитрий Кириллов: То есть мамина закалка? Все должно быть: и дома порядок, и в работе. Ирина Черномурова: Честно говоря, у меня есть такое чувство, что папа когда-то, когда он ушел в 1996 году, что он мне передал какую-то миссию держать как бы клан. И у меня такое ощущение, что я этот клан так и держу, что мне надо, чтобы были все вместе, мы все-таки вовремя вспоминали друг о друге, заботились о днях рождениях, «где тебе помочь» и так далее. У меня обе внучки. Старшей 21 год будет, другой 18 исполнилось. Они очень любят со мной посоветоваться. Более того, я с ними очень рада всегда и люблю даже жесткие взрослые разговоры. Дмитрий Кириллов: А как жить с таким творчески настроенным Уриным в быту? Вы, наверное, на себя все берете? Он вообще может вам приготовить какой-нибудь завтрак и сказать: «Ирина Александровна, омлет». Ирина Черномурова: Чашка кофе – да. Он подает чашку кофе, можно сказать, в постель. У нас с ним была одна история, она и смешная, и печальная. Мы почти на пороге вылета в Лондон. Я встаю с утра. Он всегда уезжает раньше на работу. И я так встаю и понимаю, что меня заклинило. Ни пошевелиться, ничего. Единственное, хорошо, не мобильный… И я так звоню, говорю: «Ты знаешь, наверное, тебе придется вернуться с работы. Извини. Но я пошевелиться не могу. Квартиру будешь открывать сам. В туалет я сходить не могу. Все». Выяснилось, что у меня рухнул полностью позвоночник. Какое-то воспаление. Я превратилась в такую гуттаперчевую куклу. Меня врачи поднимали. Я вот такая была. Я голову держать не могла. Бывает такое. Видимо, иногда мне организм говорит: «Все, сядь, полежи, все, забыла». И тут он меня лишил полностью движения. Я так шучу и говорю: «Ты понимаешь, в чем дело? Тебе придется с работы возвращаться. Либо поезжай, купи мне взрослые памперсы, потому что я лежу, не шевелюсь. Ты просто учти. Есть некоторые жизненные циклы». Ну он посмеялся. Действительно, стал приезжать вечером домой. Все-таки. Не то что там «приеду, когда закончу». А типа лежит – надо накормить. И я на второй день лежу, говорю: «Будь любезен, сделай мне салат – помидоры с огурцами». Такое любимое блюдо. Сметанки и черный хлеб Бородинский. Боже. Почему не буду жить за границей? Без Бородинского никуда. И дальше, о чудо, появляется Владимир Георгиевич. Он несет на досточке помидор, огурец, ножик и говорит: «Нарежь, пожалуйста. Я боюсь, ты же лучше знаешь, как себе нарезать». А я вот так вот… Только голова поворачивается. Я говорю: «Ты издеваешься надо мной, что ли?» Он сделал салат. А потом так ложку подносит мне ко рту. А я лежу. Я говорю: «В рот положи». Потому что я говорю… я в той ситуации, как в больнице, когда кормят просто из поильничка, с ложечки и так далее. Но, забавно, знаете, блокада, уколы. Я через 4 дня полетела в Лондон. А знаете, где мама вылезает во мне? Я так лежу. У меня дважды так в жизни было, когда я так лежу пластом дома. Все. Или не можешь шевелиться, или не разрешают шевелиться. Я так лежу, смотрю на окна, думаю: «Боже, занавески надо постирать, окна помыть. А ты лежишь». И так далее. И я на третьи сутки с этой блокадой… Как-то двигая ведро, я мыла полы. Потому что мама во мне заложила, что в доме должен быть порядок, невзирая ни на что, и так далее. Нет, в общем, в этом смысле за все вопросы, проводки, прорванной трубы, пролившегося потолка, ремонта, вбить гвоздь в стену, честно скажу, отвечаю я. Но это мой выбор, абсолютно мой выбор. Потому что Владимиру Георгиевичу надо же… Он когда-то пошел в империю добра и зла. Он умеет работать, обожает работать и так далее. Ну тогда, значит, капитан занимается. А ты будешь и коком, и штурманом. Если надо – медсестрой. Дмитрий Кириллов: Я хочу пожелать вам здоровья. Ирина Черномурова: Спасибо огромное. Дмитрий Кириллов: Будем ждать новых звезд и новые премьеры. Ирина Черномурова: Да, вот сезон объявлен, надо воплотить очередную копродукцию с Metropolitan Opera. Ужас, тяжелая промышленность. Надеюсь, что все все сделают. Дмитрий Кириллов: Вперед! Ирина Черномурова: Спасибо, спасибо! И вам удачи, чтобы тоже все складывалось хорошо.