Дмитрий Кириллов: Вы когда-нибудь видели поющие руки? Явление в природе редкое. Таким даром обладают дирижеры, способные на кончиках пальцев передавать музыкантам все, что идет от сердца, все малейшие нюансы и краски и порой даже едва различимые полутона, образующие музыкальную ткань. Лев Конторович как великий кутюрье плетет из этой музыкальной ткани свои шедевры. Для Конторовича хор – это вся его жизнь. Это не просто собрание певцов, мастеров хорового пения – это огромный оркестр из живых человеческих голосов, и каждый голос здесь важен, ведь в тонком сплетении нотных партитур, поэтических строчек и в духовном единении певцов и дирижера рождается настоящая музыка, способная исцелять человека и наполнять его жизнь божественным смыслом. Лев Зиновьевич, я так рад видеть вас в моей программе! Лев Конторович: Я тоже рад попасть в вашу программу! Я ее часто смотрю, это очень интересно. Дмитрий Кириллов: Знаете, когда слушаешь коллектив и понимаешь, сколько работы вложено, сколько труда в ваших руках, в вашем жесте... Вы знаете, свешниковская школа, это мастерство не пропьешь, простите за такое... Это правда. Вас осталось-то, учеников Свешникова, в общем-то, раз-два и обчелся: Минин, Лев Зиновьевич Конторович, ну и, я не знаю, еще, может быть, два-три человека в стране, кто... Лев Конторович: Есть, конечно, еще есть. Дмитрий Кириллов: Пару человек в стране, кто непосредственно работал со Свешниковым, кто ученик, в общем-то, а вы – прямой ученик Александра Васильевича. Лев Конторович: Ну конечно, я пел с такого, можно сказать, с детского возраста под его руководством и очень многое получил именно и в вокале, и в отношении работы с хором. Как он распевал, как он учил правильному образованию гласных, очень важно... У нас вот в русском языке гласные должны быть круглые. Потом, вот искусство дыхания очень важно. Потом, он нас учил, кроме того, что сам, приставил к каждому педагога по вокалу. Вот мне было 8 лет, у меня был педагог по вокалу; к сожалению, вот забыл, как его имя-отчество. Он всегда говорил: «Я учился в Италии – посмотри, как нужно. Вот видишь, как это все у меня тут звучит?» Дмитрий Кириллов: Диафрагма. Лев Конторович: Да, вот напряженно. И Свешников тоже проверял, как мы дышим. Не дай бог кто-нибудь плечи поднимет... У него была такая палочка, он подходил и так показывал, что так делать нельзя. Дмитрий Кириллов: Во муштра. Лев Конторович: Иногда проходил мимо и так этой палочкой мог чуть-чуть потрогать живот, ты держишь вообще дыхание, или ты уже распустил все. Дмитрий Кириллов: Вообще-то, учиться у Свешникова – дело непростое. Это, конечно, муштра, армейская дисциплина, но ведь и привилегия чудная. Уж если Александр Васильевич сам вычислил тебя из сотен других мальчишек, считай, ты вытянул счастливый лотерейный билет. А дальше только ежедневный кропотливый труд и полное подчинение Свешникову. Его дети любили, но боялись как огня, и прозвище-то дали точное: Хозяин. Лев Конторович: Мы выстраивались, какой-то был обязательно дежурный по хору, вот я сейчас помню это, думаю, зачем... И вот он стоял у окна, а Свешников приезжал на машине. И он тогда смотрел, и он: «Ах, приехал!» До этого мы, конечно, так стояли, разговаривали, потом гробовая тишина, потому что... Дмитрий Кириллов: Барин приехал, конечно. Лев Конторович: ...вот он пойдет и он уже услышит, что тут еще болтают, сейчас дадут... И все стоят просто вот так. Он входит, и этот дежурный говорит: «Александр Васильевич, рапортует дежурный по хору. В хоре по списку...» Я сейчас помню текст: «В хоре по списку числится (сколько-то там) человек, отсутствует (столько-то)», – он называл. Я думал: что это такое, зачем это нужно? Ну так, какой-то ритуал. А теперь я понимаю, что Свешников приходил, он сразу понимал, кто отсутствует в каких голосах, т. е. какая проблема. Сейчас, когда я стал работать с хором, я тоже спрашиваю, кого нет, кто болеет. Так что это все организует. Дмитрий Кириллов: Вы могли себе представить, будучи мальчишкой еще совсем, что у вас так жизнь сложится, что вы увидите великих композиторов, дирижеров, больших людей, создадите свой хор? Если вот в детство ваше босоногое вас вернуть, какие первые вот остались от детства воспоминания? Лев Конторович: Я жил, угол Большого Тишинского переулка и Малой Грузинской, и там, вы же представляете, ни у кого квартир-то не было отдельных: это была, как это теперь называется... Дмитрий Кириллов: ...коммуналка? Лев Конторович: Коммуналка, да, коммуналка. Дмитрий Кириллов: Кто там жил, в коммуналке? Лев Конторович: Были самые разные люди, и музыкантов там не было. Единственный музыкант был мой дедушка, который просто самоучка. Он из деревни Рязанской области, он играл на обычной вот этой трехрядке, на гармошке. Но у него был потрясающий слух: вот все, что он слышал, он сразу играл на этой гармошке. И тогда он был совершенно незаменимым человеком, тогда, когда я был еще мальчиком, тогда не было ни магнитофонов, а если нужно что-то такое отметить, какое-то событие, день рождения или, не дай бог, свадьба или еще что-то, его приглашали, и он там, значит, развлекал. Дмитрий Кириллов: А мама пела? У мамы был слух? Лев Конторович: Мама пела очень хорошо. А тетка даже занималась в самодеятельности, она работала, знаете, завод... сейчас уже можно сказать... там собирали какие-то части даже для ракет космических, вот. Это был Дом культуры Серафимовича. Я помню, я пришел на этот концерт, и она вот пела народные песни. Конечно, пела, танцевала... Дмитрий Кириллов: Вот чудо какое: люди ракеты собирают, а в свободное от работы время поют. Лев Конторович: Да-да-да, вот так. Дмитрий Кириллов: Лева Конторович – большой любитель попеть. Ну а как иначе, если все в семье поют в любую свободную минуту? Дед Тимофей Алексеевич на гармошке играет, он вообще артист настоящий, был первым парнем на деревне. Но и не отставали его три дочери, мама Льва Зиновьевича Лидия и мамины сестры Валентина и Нина. Поначалу Леву отдали в музыкальную школу на скрипку, но что-то со скрипкой не заладилось. Петь ребенок хотел гораздо больше, чем управляться со смычком, и на семейном совете было принято решение не мучить дитя и отвести его в хоровое училище к Свешникову. Дмитрий Кириллов: Вы помните первый ваш день, когда вы пришли к Свешникову? Лев Конторович: Сначала слушал не Свешников. Меня привели, да, я спел, и мне сказали: «Ну, теперь приходите осенью». Я пришел осенью, и там был Свешников. Он уже был в своем кабинете, он всех слушал. Тоже это буквально было несколько минут. Я сейчас... По-моему, «Вижу чудное приволье...», эту песню я пел. Потом я ее еще долго пел... Дмитрий Кириллов: Фирменная была. Лев Конторович: Да, моя фирменная. Он сказал: «Годишься». Дмитрий Кириллов: Когда у вас появилось желание: «Ой, а может быть, я тоже буду дирижером? А вот мне это интересно»? Это же как-то приходит не сразу же понимание, кем я буду. Лев Конторович: Сначала просто получаешь удовольствие от того, что поешь, что выступаешь на концертах, что ездишь... У нас тогда были гастроли со Свешниковым в Питер, его там очень ценили, помнили, когда он там еще работал, и... Дмитрий Кириллов: Вы выезжали всей командой туда? Лев Конторович: Да, он вывозил училище. Условия были потрясающие. Мы жили в гостинице «Европейская» прямо напротив этого зала, там тоже Колонный зал... Это было потрясающе. Мы пели, была большая программа, было много народу... Приходили люди, там было много священнослужителей, они тоже сидели где-то в первых рядах. И потом второй раз мы ездили уже, тогда мне запомнилось, Свешников сделал Stabat Mater Перголези, это первый раз тогда исполнялось, мальчики пели в этом же зале блестящем, мы выступали... Дмитрий Кириллов: В Ленинграде? Лев Конторович: Да, в Ленинграде. Это было прекрасно. Дмитрий Кириллов: А жили уже в «Астории»? Лев Конторович: Жили уже тогда в Астории». Откуда вы знаете? Дмитрий Кириллов: Я все знаю. Лев Конторович: Да, слушайте, вы опасный человек. Дмитрий Кириллов: У вас королевские условия там были, советские школьники. Лев Конторович: Да, кормили великолепно. Вот один раз, я помню, пришли на обед и дали, знаете, сейчас это суп-пюре, суп-крем, тогда был суп-крем. Мальчишки посмотрели: что это такое? – никто есть не стал. А я поел, мне так понравилось, я теперь всю жизнь ем суп-пюре или суп-крем. Дмитрий Кириллов: Было ощущение, что вот вы какие-то особенные дети? Вам доверено петь какую-то особенную музыку, вы выступаете в больших залах. Что вы не просто советские школьники. Лев Конторович: Нам нравилось это, да, мы были счастливы, что мы вот так выступаем, спели и нам так хлопают, не отпускают со сцены. Была просто радость. Я привык, что вот музыка приносит радость, и так на всю жизнь это и осталось. Дмитрий Кириллов: Вот так, в озорном стиле баховской шутки, легко и непринужденно Лев Конторович влетает в Московскую консерваторию, поступает с первого раза: школа Свешникова – это все-таки фирма. На какой факультет идти, у Льва Зиновьевича сомнений не было: хоровое дирижирование его захватило целиком. А вот к кому попадешь в класс – это дело судьбоносное. Выбор профессора – это почти как выбор невесты: попадешь не к тому – так можно и всю творческую жизнь поломать. Но Конторовичу повезло. Лев Конторович: Сдал все экзамены и сижу здесь вот, у Чайковского, рядом, на этом вот парапете. И идет, была такая Кира Сергеевна Алемасова, концертмейстер известная очень. Вот она говорит: «Ну что, к кому будешь поступать, в какой класс?» Я говорю: «Да я не знаю...» Она говорит: «Пиши Птице, он тебя возьмет». И вот так я попал к Птице. Клавдий Птица: Мне как педагогу самым трудным представляется понять студента, раскрыть его, а самое главное – сохранить и развить его художественную характерность. Лев Конторович: Это, конечно, счастье большое, я очень многое получил. Это был мастер великолепный, интеллигентнейший человек. Почитайте его книги, как он пишет. И конечно, он большой мастер именно преподавания дирижирования, школа дирижирования, и сейчас вот вся наша кафедра продолжает эту школу. Клавдий Птица: Какова методика? Ну, это всякий раз дело особое. Оно зависит и от самого студента, и от педагога, и, конечно, от его конкретного произведения, над которым мы работаем. Дмитрий Кириллов: Профессор Клавдий Борисович Птица взялся за воспитание студента Конторовича, почувствовал его страстное желание научиться создавать свою музыку, стать настоящим хоровым дирижером, умеющим превращать множество певцов в единый живой организм, в единый ансамбль. Птица стал в профессии для Льва Зиновьевича вторым отцом; он подарил ему крылья для творческого полета. А Зиновий Львович Конторович, родной отец, подарил Леве жизнь и своим примером показал, как отличить добро от зла, как оставаться при любых обстоятельствах человеком. Конторович-старший – ветеран Великой Отечественной войны, легендарная личность. Он вернулся домой с победой с фронта и восстанавливал страну, поднимал всю нефтяную промышленность в Советском Союзе. Отец же ваш вообще необыкновенный. Он же... Тогда Псковская область это была, да? Это город... Лев Конторович: ...Торопец. Дмитрий Кириллов: ...Торопец. Лев Конторович: Да, он из Торопца. Где-то в 13 лет он ушел в Москву, он понял, что нужно учиться... Дмитрий Кириллов: На рабфаке где-то учился потом, да? Лев Конторович: Да. Вот он когда работал на «Серп и Молот», он учился на рабфаке, это было его образование. А потом он поступил в нефтяной институт. У него медаль за взятие Кенигсберга, потом он, значит, воевал еще в Польше... Многое рассказывал. Есть награды, много наград... Такой нормальный мужик. Он, значит, занимался строительством трубопроводов нефтяных и всегда в командировки уезжал где-то на полгода. А мама уже тоже что-то пошла к начальнику, там был такой Торочков. Она приходит, он говорит: «Ну что мы сделаем? Ну ладно, приедет, а потом опять поедет». И она видит, там висит такая газета, и, значит, труба, с одной стороны моя мама стоит, а с другой стороны – отец, и она кричит: «Верните мне мужа!» Это вот народ очень хорошо, так сказать, реагировал. А потом как-то был... Знаете, вот День нефтяника – это, по-моему, первый выходной день в сентябре, и они снимали пароход, я помню, всегда, вот все эти нефтяники. Ну и я, конечно, туда меня брали. И я помню... Знаете, мои родители любили танцевать, такой вот старинный вальс, какая-то музыка, танго... И на палубу я вышел, палуба огромного парохода, там где-то в конце играет оркестр и моя пара там танцует. Ко мне подходит парень молодой и говорит: «Смотри, вот там вот замечательный человек танцует, очень хороший человек». Вот я это запомнил. Дмитрий Кириллов: А как они с мамой познакомились? Они вам рассказывали хоть, как это, как их Бог свел? Лев Конторович: Я примерно знаю. Во всем виноват Большой Тишинский переулок. Мама там жила, а у папы там родственники какие-то дальние жили, тоже в этом большом дворе. И они встретились, а там был папа. Ну и мама была очаровательная, она такая стройная красавица... Как-то, я помню, я когда сдавал экзамен здесь, в консерватории, выпускной уже, мама с папой пришли, и студент какой-то был, тоже из хоровушки, кстати, то ли он старше на год, то ли младше на год... Он говорит: «Это кто?» Я говорю: «Это моя мама». – «Это твоя мама такая красавица?» Дмитрий Кириллов: Вам повезло с гениями-то, у вас кругом гении. Вы же учились у Шнитке! Лев Конторович: Да, кстати. Дмитрий Кириллов: Это ж с ума можно сойти! Лев Конторович: Нет, с ума сходить не нужно... Дмитрий Кириллов: Шнитке – гений! Лев Конторович: Вы знаете, очень интересно. Я у него учился, это называлось «инструментовка», т. е. я приходил и делал переложения для оркестра, какие-то фортепианные пьесы, или, например, какой-то квартет – из него нужно сделать большой оркестр и т. д. В общем, этим занимался. Конечно, я ему приносил свои сочинения тоже, он смотрел. Но так как тогда он уже был авангардист, он меня пытался, значит, тоже, так сказать... Дмитрий Кириллов: ...склонить? Лев Конторович: Да. А я еще был такой юный... Мне, конечно, это нравилось, но внутри меня звучало немножко по-другому. Я ему принес один романс на стихи Лермонтова «Они любили друг друга так долго и нежно...», а кончается «Но в мире новом друг друга они не узнали». И вот я ему принес, спел этот романс. Он послушал и говорит: «Слушай, это так похоже на романс Мясковского!» А я даже не знал, что у Мясковского есть такой романс. Я подумал: вот это похвала! Я с ним много общался. Дмитрий Кириллов: Какой он был? Лев Конторович: Он такой юморист. Дмитрий Кириллов: Легкий, да, в общении? Лев Конторович: Да, очень легкий. К нему просто приходили ребята, даже которые у него не учились, что-то приносили, и он смотрел, что-то советовал... С ним можно было всегда общаться на любую тему. Дмитрий Кириллов: Шнитке с любопытством наблюдал за первыми композиторскими шагами своего студента. Ему, художнику-авангардисту, мечтавшему заразить Конторовича атональной музыкой, по-видимому, был очень симпатичен здоровый консерватизм своего студента. Это была великая школа. Лев Конторович превратил «Хорошо темперированный клавир» Баха, эту священную хрестоматию для каждого музыканта, из инструментального произведения в вокальное. Это ли не чудо, создавать симфонические полотна без оркестра, где в роли странных или духовых выступают не инструменты, а женские и мужские голоса? Лев Конторович: Я немножко занимался живописью, много, вернее, даже занимался, пейзажной живописью... Дмитрий Кириллов: Маслом писал? Лев Конторович: Маслом, да, пейзажи. Летом я всегда ходил на пленэр, на пейзажи. Дмитрий Кириллов: Откуда, кто у вас художник? Где подсмотрел? Это кто-то должен был вдохновить. Лев Конторович: Вы знаете, тут даже не вдохновить, а был такой толчок. Мы снимали дачу в деревне, тогда же ни у кого таких дач не было, ничего... Сосед там жил, деревенский парень, очень образованный, тоже интеллигентный, он чуть старше меня, года на два, был, а он занимался этим. А мы как-то с ним сдружились, он говорит: «Давай!» Я говорю: «Ну давай». И мы с ним вместе ходили на эти пейзажи. И у меня много еще осталось, я так писал несколько лет, вот. Немножко сочинял стихи, так, по дури, какие-то... Дмитрий Кириллов: Романтические? Лев Конторович: Конечно. А потом я подумал, что это все все-таки не совсем, а надо музыкой заниматься, стал писать музыку. У меня произведения, как раз «юношеская тетрадь», я ее называю, то, что написано было, вот когда учился в консерватории. Сейчас я пишу новые сочинения, уже несколько лет пишу, все тоже мы записываем, диск выпустим из моих сочинений. Дмитрий Кириллов: В 2005 году Лев Зиновьевич Конторович становится художественным руководителем Академического большого хора «Мастера хорового пения» Российского государственного музыкального телерадиоцентра. Конторович пришел спасать легендарный хор, созданный его первым учителем Александром Свешниковым. К началу XXI века от былой славы этого коллектива не осталось и следа. Лев Конторович, засучив рукава, занялся реанимацией хора, а потом провел серию хирургических операций, удалив больные участки, а далее пошло выздоровление коллектива. Лев Конторович освежил хор молодыми голосами и наполнил репертуар новыми произведениями. Лев Конторович: Когда я пришел, я сразу поставил вопрос, что нужно обновлять состав, и меня поддержало руководство. Дмитрий Кириллов: Там, наверное, одни бабушки с дедушками пели, да, в основном? Лев Конторович: Ну, в большей степени да, бабушки с дедушками. И главное, что не было навыков настоящих, которые требовала уже современная музыка, уже нужно было думать о будущем. И тут мне помогло то, что я много работал в хоровом училище: все мальчишки, которых я воспитывал с детства, они пришли ко мне в хор. Девочки пришли из академии тоже хоровой, кто там, и из консерватории. Поэтому у меня такой состав очень образованный. Они все практически дирижеры-хоровики; есть, конечно, и вокалисты, но они в такую компанию попали, что они не могут себя расслаблять, они занимаются, и на уровне. Мы сотрудничали с Риллингом, Хельмут Риллинг – такой великолепный дирижер, который создал Академию Баха в Штутгарте. Нам повезло, он с нами исполнял и «Страсти по Иоанну», и «Страсти по Матфею», и, конечно, «Мессу h-moll» и многое другое, и не только Баха. Мы очень многое получили, общаясь с этим человеком. Благодаря сотрудничеству с ним мы, так сказать, продвинулись в этом. Ну и, конечно, исполняем современную музыку. Очень много Щедрина мы поем, очень любим этого автора, и как-то у нас получается. Он приезжал тоже, ему нравилось, как мы поем, всегда говорил об этом. Ну а сейчас мы готовим программу Шенберга. Это очень сложно действительно, это уже не Шнитке, это совсем, вот эта вот додекафония в полном смысле... Дмитрий Кириллов: Кошмар какой... Это просто тяжело учить. Лев Конторович: Думаю, да. Но это и трудно слушать, в общем-то. Но если есть интерес и если есть желание, если ты хочешь услышать в этом что-то, ты услышишь, но, может быть, со второго, с третьего раза. Дмитрий Кириллов: Я знаю, вы большую часть жизни посвятили духовной музыке и русской духовной музыке, как вы поете ее, конечно, а капеллой: это и Чесноков, это Кастальский, Бортнянский... Там через запятую все наши русские композиторы. Современная духовная музыка, я слышал митрополита Илариона... Лев Конторович: Да, мы поем, и Илариона мы поем, и много композиторов, которые пишут духовную музыку современную, мы ее исполняем. Но не могу не сказать о Голованове. Этот гениальный совершенно музыкант, он продолжатель, я считаю, Рахманинова на самом высоком уровне. Он писал в стол, т. е. он понимал, что это никто никогда исполнять не будет при его жизни, а сейчас он ожил, поют многие, но мы поем практически все, что он написал. Я считаю, что это блестящая музыка совершенно именно для исполнения и в церкви, и... Дело в том, что когда ты исполняешь эту музыку на сцене, то ты все равно молишься Богу, иначе это невозможно. Причем она не только нас радует, но и воспитывает слушателей. Причем они приходят, уже понимая, что будет, но когда они это слышат, слушают, очень многие просто плачут. Вот на последних двух концертах люди вставали. На Западе вообще это принято, что, если что-то нравится, зал встает. Мы вот участвовали в гастролях, в Италию несколько раз мы приезжали и с оркестром, и а капеллой давали концерты. Мы подъезжаем, значит, на автобусе, и толпа стоит на улице, просто невозможно пройти. Мы протиснулись, просто протиснулись в храм... нам чуть-чуть там освободили место... и, в общем, мы пели. И вот эта вся толпа, которая стояла на улице, были открыты все двери храма, – она никуда не ушла, она стояла и слушала весь концерт. А еще запомнилось, конечно... Это было в Коста-Рике, мы выступали в разных городах, потом мне говорят: «Вы знаете, вы поедете в Грецию, там храм...» Это город называется Греция. «У вас там будет сольный концерт, естественно». Я подумал: раз храм в Греции, наверное, там православный храм. Мы приезжаем, и там храм, который перевезли из Голландии: он весь сборный такой, из металлических конструкций, но такая архитектура не раздражающая, а такая интересная, ну вот большой храм. Нам сказали: «Нет, конечно, это не православный, это католический». В общем, полный храм народу... Мы, естественно, пришли и поем. И люди замолчали, когда мы остановились, закончилось какое-то произведение, тишина такая... И люди встали, и я вижу, они плачут, просто плачут. Я говорю: «Вот сейчас вы слышали – это настоящая Россия. А что вам, может быть, рассказывают – это неправда: вот это Россия». Дмитрий Кириллов: Как вообще важно со своими ребятами, музыкантами, когда вы едины духом, когда они понимают, что вы хотите услышать. Лев Конторович: Когда работаю, я внутри себя слышу, как это должно звучать. Я, значит, начинаю дирижировать, и если я слышу, вот они делают то, что я слышал внутри себя, вот это просто счастье, это просто счастье. Я говорю: ну сволочи, просто сволочи! Дмитрий Кириллов: У маэстро Конторовича настоящий роман с коллективом. Это действительно любовь, и она покрывает все, она дает крылья для полета. С любовью у маэстро все сложилось. Встреча с первокурсницей дирижерского факультета Московской консерватории Асей стала просто подарком с неба. Если вы никогда не слышали про любовь с первого взгляда, спросите у Конторовича: он все про это знает. Бог ему послал одну-единственную и на всю жизнь. Лев Конторович: Я же у Григория Михайловича Динора занимался, но уже я в то время работал в консерватории, а моя будущая жена, она у него училась тоже, она училась в консерватории. И как-то Римма Григорьевна пришла к Динору домой и увидела, там вот занимается такая очаровательная девушка... Дмитрий Кириллов: Ася. Лев Конторович: Да, Ася. Дмитрий Кириллов: Так. Лев Конторович: Ну и она мне говорит: «Слушай, Лева, давай я вас познакомлю? – говорит. – Такая девочка невероятная!» Ну и она познакомила, мы у нее как раз встретились, в ее квартире. Это было как-то зимой. Дмитрий Кириллов: Вы работали, а она? Лев Конторович: Да, а она училась на I курсе. Дмитрий Кириллов: Она первокурсница. Лев Конторович: Да. Я думаю: нет, все, тут уже понятно, что это именно то, что нужно, и я не отступлю. И через два месяца мы поженились. Дмитрий Кириллов: Вот так вот накрыло сразу, да? Лев Конторович: Да, и все. Ну а чего? Мне уже был 31 год, я уже понимал, что мне надо... Дмитрий Кириллов: ...а тут вот Бог послал просто... ? Лев Конторович: Да, вот то, что нужно. И все, вот мы живем уже 44 года, по-моему, боюсь ошибиться, или 46. Дмитрий Кириллов: Вот какое счастье! Ася сама, будучи прекрасным музыкантом, профессионалом в своем деле, ни минуты не сожалела, что распрощалась с мечтами о большой карьере, никаких звездных амбиций. Потому что достаточно в семье одного неугомонного творца, Конторовича с его бесконечными концертами, гастролями, репетициями и записями на радио. А с появлением детей Ася целиком переключилась на семью. Они уже выросли, и никто не пошел по музыкальной стезе: дочь Анна занялась журналистикой, а сын Арсений продолжил дело своего знаменитого деда, стал нефтяником. Дети не сидят у родителей на шее, они обеспечивают себя, а это уже большое счастье в наше время. Тылы прикрыты, а значит, глава семейства Лев Зиновьевич полностью отдает себя служению музыке. Как сохранять коллектив, атмосферу творческую? Как вот их удержать, чтобы это все-таки была волна любви, доброты? Я не знаю. Лев Конторович: Вы сами ответили, что должна быть волна любви и доброты. Конечно, вы знаете, и в семье бывает, что кто-то чем-то недоволен и т. д., а у нас, я считаю, это семья. Кто-то, может, где-то там что-то поворчит и все, потом понимает, что зачем такая глупость. Дмитрий Кириллов: Дисциплина железная у вас? Лев Конторович: Я не могу назвать железной дисциплину. Наверное, я немножко демократ, но все равно того, что мне нужно, я добиваюсь. Дмитрий Кириллов: Но они понимают, что может папа разозлиться? Лев Конторович: Да-да-да. Дмитрий Кириллов: У вас хор звучит как оркестр. Я хочу пожелать вам, чтобы вот эта музыка, которую вы творите, когда собираете каждый голос в отдельный оркестр голосовой, вот эта ваша фишка, Конторовича, которую вы когда-то открыли, чтобы это продолжалось. Только вперед! Мы очень ждем ваших концертов! Дай Бог! Лев Конторович: Спасибо вам большое! Я буду стараться!