Дмитрий Кириллов: Мила Берлинская – чудо-девочка космического притяжения, мечта всех советских мальчишек: ей писали письма и признавались в любви. Девочка Мила из советского кино, из прошлого сегодня известна во всем мире как Людмила Берлинская. Она стала настоящим послом русской культуры во Франции в целом и пианистической школы в частности. Дочь прославленного виолончелиста Валентина Берлинского, основателя легендарного струнного квартета им. Бородина, она провела свое детство в окружении невероятных людей, известных всему миру, и при этом смогла доказать этому же миру, что не всегда природа отдыхает на детях гениев. Хрупкая на вид девушка, выпорхнув однажды из отцовского гнезда, смогла самостоятельно выстроить свою карьеру. В ее разноцветной жизни многое перемешалось: Франция и Россия, встречи с великими музыкантами XX века, королями и женами президентов, съемки в кино и концертные выступления, педагогическая деятельность, организация фестивалей, открытие новых имен. А главным же именем и открытием для самой Берлинской стал французский пианист и композитор Артур Ансель, превратившийся однажды еще и в любимого мужа, главного союзника и соавтора всех ее творческих начинаний. Ансель и Берлинская – это уже мировой бренд. Им удалось открыть миру множество музыкальных произведений, ранее не звучавших на двух роялях. Людмила, вы – героиня «Моей истории»! Я очень рад вас видеть сегодня! Людмила Берлинская: Дмитрий, спасибо! Я очень рада! Дмитрий Кириллов: Вообще, ваша жизнь – это такое большое космическое путешествие, потому что такое количество встреч, людей, событий... Как могло это уместиться все в одну человеческую жизнь – это удивительно. Людмила Берлинская: Девять жизней у кошки. Дмитрий Кириллов: Как у кошки, это действительно. Вам повезло. Людмила Берлинская: Вы совершенно точно сказали. Дмитрий Кириллов: С одной стороны, быть дочерью великого человека, потрясающего музыканта, – это и крест, это и счастье, и... Здесь столько всего намешано... Я представляю, как вообще ваша жизнь складывалась, потому что, с одной стороны, у вас кругом гении вокруг... Людмила Берлинская: Вот-вот. Дмитрий Кириллов: Тут можно и в комплексы впасть, да, и чего только не... Людмила Берлинская: Можно привыкнуть, тоже опасно. Дмитрий Кириллов: А можно привыкнуть. Но когда я узнал, что выходит книга ваша «Солнце в карманах», я понял, что все-таки вы выдохнули. Видимо, это дело было необходимо... Людмила Берлинская: Необходимо, точно совершенно. Дмитрий Кириллов: Потому что это копилось, копилось, копилось... Какая-то критическая масса, видимо, накопилась, да? Людмила Берлинская: Вы знаете, даже я больше скажу, что я ведь все время такая рассказчица в жизни, обыденной жизни: все мои близкие, друзья мне говорят... Дмитрий Кириллов: «Ну давай, расскажи». Людмила Берлинская: «Ну расскажи что-нибудь, расскажи», – особенно там, во Франции. Ну и я рассказываю, рассказываю. Наконец, они говорят: «Слушай, хватит уже рассказывать – напиши». И вот они действительно меня толкали к этому, подталкивали. Я всячески отбрыкивалась... Дмитрий Кириллов: Сопротивлялась долго, да? Людмила Берлинская: Потому что, во-первых, я боялась, ну непрофессионально совершенно... «Ты, – говорят, – пиши, и как будет». И вот в 5 утра почему-то, не знаю почему, меня обычно поднимало в 5 утра, и я довольно быстро написала... Это половинка книжки, которая заканчивается на моем переезде в Париж. Я действительно, как вы говорите, выдохнула и захлопнула эту книжку и больше в нее не заглядываю. Это терапия. Дмитрий Кириллов: Отец Людмилы – народный артист Советского Союза Валентин Александрович Берлинский – проработал в квартете им. Бородина 64 года. Он объездил с коллективом половину земного шара. Бородинцам рукоплескал весь музыкальный мир, с ними работали Шостакович и Шнитке, Губайдулина и Рихтер, лучшие инструменталисты и композиторы современности. Коллективу уже 80 лет, и грядет столетие со дня рождения Валентина Берлинского, отца-основателя коллектива. Уже не раз менялся состав музыкантов, но дело Берлинского продолжает жить – поиск эталонного звучания продолжается. Людмила Берлинская: Я спала под звуки, засыпала и просыпалась под звуки квартета... Дмитрий Кириллов: То есть музыка – она была постоянно. Людмила Берлинская: Постоянно, и они репетировали у нас дома. Дмитрий Кириллов: Это фон жизни, да? Людмила Берлинская: Совершенно точно. Дмитрий Кириллов: Звуковой фон. Людмила Берлинская: И никто меня не спрашивал вообще, что я буду делать дальше... Дмитрий Кириллов: «А чем ты хочешь, доченька, заниматься?» Людмила Берлинская: Вот, этого не было. Дмитрий Кириллов: Вопросов нет. Людмила Берлинская: Не было. Меня отвели за руку в музыкальную школу, в обе причем сразу, в Гнесинку и в ЦМШ. Но папа никогда меня не заставлял особенно заниматься, что плохо. Он меня слишком любил, очень любил, потакал всем капризам моим, вот так было. Дмитрий Кириллов: А, т. е. все-таки вы папина дочка? Людмила Берлинская: Конечно. Дмитрий Кириллов: Веревки вила из папы? Людмила Берлинская: О да, да. У нас дома до сих пор хранятся письма, несколько писем, когда я еще была в животе у моей мамы, и тогда ведь не было никаких там ЭКО, УЗИ, вот этого ничего не было, никто не знал, кто там находится, и он писал мне письма. Он меня называл милочкой, писал, чтобы я вела себя хорошо, не беспокоила маму и т. д. У меня была няня, такая русская-русская, Марья Николаевна ее звали, из деревни. Она жила вместе с нами. Она меня кормила кусочками сливочного масла, прямо брусочками такими. Я была толстая... Дмитрий Кириллов: Питание ребенку надо правильное. Людмила Берлинская: ...и называли меня «масляна кубышечка», вот. Дмитрий Кириллов: Щекастая такая была? Людмила Берлинская: Толстая была ужасно! И я помню, как она приехала из деревни и привезла с собой какие-то там небольшие свои пожитки в узлах. И среди этого всего было две иконы, иконы, которые вот сейчас висят у меня в Париже дома. Они в ужасном были состоянии, и я потом уже поняла почему: она каждый год их протирала водой и сливочным маслом. Мама у нас была красавица, начнем с этого, т. е., так сказать, в идеальном понимании этого слова. Она была адвокат по уголовным делам... Дмитрий Кириллов: Такая неженская работа. Людмила Берлинская: Совсем. Причем таким уголовным довольно тяжелым, т. е. убийства, ограбления, вот такие были вещи. Дмитрий Кириллов: Романтично... Людмила Берлинская: И вот такая вот блондинка зеленоглазая ходила в адвокатуру... Дмитрий Кириллов: По судам. Людмила Берлинская: ...по судам и читала нам иногда дома свои речи, которые она готовила, волновалась... Дмитрий Кириллов: А как папа реагировал на такой выбор вообще в жизни, в профессии? Людмила Берлинская: Ну, он боготворил совершенно... Дмитрий Кириллов: Восхищался, наверное. Людмила Берлинская: Да, конечно. У нас поэтому дома бывали разные личности. Конечно, было много друзей, просто родительских друзей, не только музыкантов или адвокатов: врачей... Академик Мигдал, например, я помню прекрасно, приходил к нам часто... Ну это же другая эпоха была совершенно... Если говорить о художниках, то были, конечно, шестидесятники все: Зверев Толя, ну это как без него... Дмитрий Кириллов: Да. Людмила Берлинская: Он же жил в каждом доме, правда, тогда в Москве, и у нас он жил... Были Плавинский, Краснопевцев... То есть вот все это я очень хорошо помню. Было много киношников, которые тоже ходили в гости... И все это происходило у нас за нашим столом. Мама пекла еще пирожки, успевала, борщ делала... Дмитрий Кириллов: Это времена, когда люди собирались вместе. Людмила Берлинская: Абсолютно. Дмитрий Кириллов: Жажда была общения. Людмила Берлинская: Вот. Я думаю, что это, конечно, наследственное, потому что я обожаю это делать. Даже когда у нас не хватает сил, даже не то что времени, а сил, сегодня ведь все-таки другая совершенно жизнь, я все-таки без этого не могу. Так что по-прежнему мы устраиваем какие-то глупости, капустники, какие-то вечера, какие-то soirées la belle époque – черт-те что, в общем, вот так. Дмитрий Кириллов: Мила Берлинская – талантливый ребенок, это педагоги поняли сразу. В 6 лет ребенка зачислили в музыкальную школу им. Гнесиных, а в 17 лет Людмила уже поступила в Московскую консерваторию. Наставниками Берлинской были разные педагоги, но особую роль в становлении Людмилы Берлинской как профессиональной концертирующей пианистки сыграли две великие женщины – педагоги Анна Павловна Кантор и Анаида Степановна Сумбатян. Мила научилась работать в ансамбле, подыгрывала с юных лет многим выдающимся музыкантам, так что к 14 годам девушку впервые выпустили играть на большой сцене вместе с квартетом им. Бородина. Людмила Берлинская: Тогда Миша Копельман, первая скрипка квартета, он предложил. Он говорит: «Валь, а давайте попробуем, поиграем? (Они на «вы» были.) Давайте попробуем, сыграем квартет Моцарта соль минор с Милой. Ну вот она вроде как у нас специалист...» Меня тогда Анна Павловна Кантор все время в Моцарта окунала, я играла много всяких концертов, сонат и т. д. Дмитрий Кириллов: Гениально, это же техника прежде всего, Моцарт. Людмила Берлинская: Вот, конечно, я безумно благодарна ей за это. Так что да, я вышла впервые на сцену в полном ужасе с квартетом Бородина. А дальше... Дальше как-то это переработалось как бы в такое желание сцены, т. е. без сцены вообще зачем, зачем это делать. Дмитрий Кириллов: Я хочу узнать эту историю, когда вы впервые увидели Шостаковича, еще даже... Вы же маленькая совсем была, еще юная. Людмила Берлинская: Я страшно волновалась, потому что я прекрасно понимала... Ведь столько у нас дома это имя не только произносилось, но музыки его игралось, по-моему, каждый день без остановки... И папа меня впервые за руку привел к ним в дом, уже сюда, опять же на улицу Неждановой, в последнюю их квартиру. Я не все помню, честно говоря, потому что я, наверное... Знаете, когда бывает такое ощущение коматоза такое, да, поэтому что-то, видимо, остается, чтобы не волноваться слишком сильно. Но я прекрасно помню накрытый стол большой у них в столовой, потому что это было после концерта, концерт был в Малом зале консерватории, это был очередной его день рождения, 25 сентября. Он был уже совсем нездоровым человеком... И была Ирина Антоновна, с которой мы по сей день очень близки, очень дружим, Вайнберг, Борис Чайковский, вот такие все люди, которые тоже были близкими друзьями папы. И это правда, что Дмитрий Дмитриевич был очень скромным и нервным человеком, невероятно хрупкий, невероятно... Я просто даже боялась вообще дышать рядом. Мне казалось, что все ему мешает и что мы все ему мешаем, что вообще какой ужас, что мы все находимся в этом же помещении. Помню, что он действительно выпил стакан водки и все, и на этом, так сказать... Он всегда говорил: «Попили, поели, пошли домой», – вот такая была присказка у него. Я немного помню... Дмитрий Кириллов: Но во всяком случае как-то этим фоном он и дальше продолжал идти в вашей жизни, да, Шостакович? Людмила Берлинская: Конечно, конечно! Я же переиграла все камерные его сочинения, а их очень много. И не то что переиграла, а была такая... Несколько лет подряд мы играли такую серию с бородинцами, серию всех камерных сочинений, я имею в виду и сонаты, и скрипичное, и альтовое, и виолончельное, и два трио, и квинтет, конечно же, и массу маленьких, мелкий сочинений, не говоря о вокальных его циклах. В общем, он свой, родной, конечно, абсолютно. Дмитрий Кириллов: Немножко про интриги. Вот девочка занимается в Гнесинке. Людмила Берлинская: Ага. Дмитрий Кириллов: И там все в принципе нормально – надо же в консерваторию поступать. Вот я понимаю, что не так все просто было у вас в консерватории-то. Людмила Берлинская: В консерватории, да, были интриги, конечно. Меня завалили на «Истории партии», завалили причем так, видимо, целенаправленно завалили. Я получила тройку, и благодаря этому наш общий балл сразу упал. Уже, видимо, все было сзади решено, кто проходит, кто не проходит. Я не проходила. Дмитрий Кириллов: То есть они уже приняли решение, что «вот эту мы завалим»? Людмила Берлинская: Да, абсолютно. Дмитрий Кириллов: Хотя у вас там были пятерки, у вас специальность – «пятерка». Людмила Берлинская: С плюсом! Дмитрий Кириллов: С плюсом! Людмила Берлинская: Тогда были плюсы. Я пришла сдавать историю, сидели две тетки-исторички с такими огромными прическами, значит, начесами, с непроницаемым совершенно лицом. Я взяла билет и поняла, что первый вопрос по истории КПСС, там съезд очередной, я ничего не знаю, а второй вопрос – это были реформы Петра. Я им говорю: «Можно я начну прямо с реформ Петра?» – «Ну ладно», – сказали они, потому что уже было понятно, что это бесполезняк вообще все равно. Я начала читать Мандельштама: «Я вернулся в мой город, знакомый до слез, До прожилок, до детских припухлых желез...» Я вижу, что тетки просто зеленеют, и я получила тройку по этому экзамену. Вышла, папа бегает, ходит по двору с одним своим приятелем и очень нервничает: «Ну что?» – потому что все понимали, что я могу завалить «Историю партии». И я говорю, что вот я читала Мандельштама. Он схватился за голову и понял, что все кончено. Дмитрий Кириллов: Капут. Людмила Берлинская: Но я, честно говоря, подозреваю, что Миша Сапонов-то меня и спас, потому что каким-то образом... Мне поставили тройку – попробуем как-то вылезти из этой ситуации. Надо было получить все пятерки после... Ну, удалось, удалось, и я прошла вот буквально над чертой, да, последняя, наверное, во всем этом выпуске, впуске... Вот такая была история. Но надо сказать, что потом в течение всей, так сказать, моей жизни консерваторской каждый раз меня срезали на экзаменах по истории партии, это было как бы уже такой классикой, я даже уже привыкла потом к этому. А ведь нельзя же было... Если ты политически не подкован, то, в общем, куда это ты поедешь? Дмитрий Кириллов: Поедет, и мир увидит, и встретится с множеством необыкновенных людей, но все это будет позже. А пока у студентки консерватории Милы Берлинской в биографии только было одно большое путешествие, правда, особое – космическое. Людмила Берлинская: Это просто крест какой-то, я бы сказала, потому что я уже пытаюсь делать вид, нет, что это не я... Потому что приходят ко мне за кулисы всякие разные люди, просят автографы, ну я очень рада, довольна, конечно... И какие-то приходят странные личности, причем молодые девочки, там им лет, наверное, по 15–16, с мамами: «Пожалуйста, подпишите», – дают мне открытки какие-то... Я думаю: боже мой, сколько поклонников-молодежи вообще... И я потом только понимаю, что вот это же совсем не связано: они пришли на мой концерт только потому, что они видели этот фильм. Дмитрий Кириллов: Однажды фотография 6-летней Милы попала в картотеку «Мосфильма», и спокойная жизнь семьи Берлинских закончилась. Режиссеры и их многочисленные ассистенты обрывали телефон с требованием отдать им на растерзание девочку – она же как куколка милая, киногеничная: «Родители, отпустите ребенка в большое кино!» Но Берлинский-старший был категоричен: «Кино – это вертеп, это пропасть!» Даже Ролан Быков, утвердивший без проб Милу, ничего сделать не мог. Мила плакала и хотела попробовать себя в кино, и она совершенно точно стала бы киноактрисой и могла бы забросить музыку – видимо, этого Валентин Берлинский страшно и боялся. Но в 13 лет, повзрослев, Мила объявила отцу ультиматум. Людмила Берлинская: Я сказала: «Я все равно поеду. Если нет, я ухожу вообще в монастырь, я заканчиваю...» Дмитрий Кириллов: И отец сказал: «Ладно»? Людмила Берлинская: Да. Мама настояла. Дмитрий Кириллов: Мама. Людмила Берлинская: Мама была всегда революционеркой. Она говорит: «Валюш, ну хватит! Ну дай ей что-нибудь, вообще вздохнуть, а то ребенок сидит все время за роялем». И поехали на Студию Горького, и все произошло очень быстро. Режиссер, такой Валя Селиванов, царство ему небесное, сказал: «Все, мне даже пробы не нужны, я все понял – это ты». Должна была записывать песни Камбурова, и опять же мой режиссер Селиванов сказал: «Нет, петь должна Мила, это как бы идея этого фильма, девочка должна петь. И раз уж она занимается музыкой, пусть поет». Поехали к Рыбникову. Ну, что-то он там сказал: «Ну ладно, пусть поет», – но восторгов он никаких не проявлял, естественно. Ночная была запись, т. е. днем были съемки, а ночью в этой кирхе мы писали, естественно, под фонограмму. У меня ничего не получалось, ничего, это было ужасно, я... Ну все-таки это тоже профессия... Дмитрий Кириллов: Конечно. А Рыбников, я думаю: «Ну ничего, ничего, Камбурова споет». Людмила Берлинская: Да. Дмитрий Кириллов: Он же не переживал вообще. Людмила Берлинская: Абсолютно. Дмитрий Кириллов: И вы делали все время мимо и мимо. От зажима? Людмила Берлинская: От зажима. От зажима, от волнения и даже от того, что я не чувствовала, что все этого хотят, я прекрасно понимала, что Рыбникову наплевать, вот. Поэтому Селиванов понял, что надо в меня вдохнуть жизнь, и ничего не получалось до тех пор, пока Селиванов не встал на колени передо мной, чтобы меня вдохновить, и сказал: «Я умоляю тебя, спой, пожалуйста!» Вот тогда я спела. Дмитрий Кириллов: Успех картины был грандиозный, Миле присылали мешки писем. А позже режиссеры Алов и Наумов утвердили ее на роль в фильме «Легенда о Тиле». Людмила Берлинская: И я поехала на кинопробы втайне от Валентина Александровича и ото всех, потому что все мне опять же сказали: «Все, хватит». Дмитрий Кириллов: «Наигралась». Людмила Берлинская: Да. И сама я понимала, что надо выбирать. Но я, в общем, сказала, что нет, все, извините, не могу. Потом, конечно, многие мои друзья-знакомые говорили: «Ну какая же ты дура вообще!» Дмитрий Кириллов: Да. Людмила Берлинская: «Вместо того чтобы начать карьеру...» Дмитрий Кириллов: И кинозвезда, и пианистка, гениально. Людмила Берлинская: Да, вот такая история. Дмитрий Кириллов: Но если кино – это счастье такое иллюзорное, то встреча со Святославом Рихтером, дружба с ним, общение, совместные выступления на одной сцене – это ли не настоящее счастье? И оно совсем не иллюзорное. Мила долгое время не могла поверить, что Святослав Теофилович и его жена Нина Львовна Дорлиак станут ее близкими людьми, окутают ее своей заботой, любовью, теплом. Дом Рихтера станет для Милы родным домом – вот это уже настоящее чудо. Я думаю, что вот Бог вам такую встречу подарил, в вашей жизни появился Рихтер. Людмила Берлинская: Мне было 15, папа репетировал с ним, они много играли в этот период, начали очень много играть всяких разных квинтетов. И он привел меня к ним в дом, причем это не была его инициатива. Мы познакомились с Ниной Львовной в Большом зале консерватории на концерте Святослава Теофиловича, и она сказала: «Валя, приходите (не помню) завтра или послезавтра на репетицию, и, пожалуйста, приводите свою дочку», – так что это было приглашение. Дмитрий Кириллов: Приглашение. Людмила Берлинская: Вот мы пришли, мы пришли, и можно сказать, что я осталась там на многие-многие годы. И я понятия не имею, правда, почему, и, в общем, наверное, это и не важно, не надо искать никакого ответа, почему маэстро вот меня оставил там. Видимо, в его, так сказать, не то чтобы коллекции, но в его в этом пазле... Дмитрий Кириллов: Пазле, да, вот это недостающее... Людмила Берлинская: Не хватало, вот, наверное, так. Дмитрий Кириллов: В этой картине вот этой краски... Людмила Берлинская: Наверное. Он же как бы из меня сделал такого пажа в том смысле, что я очень много и часто ему помогала, сидела рядом... Дмитрий Кириллов: ...ноты переворачивала... Людмила Берлинская: ...поворачивала странички... Это школа была, конечно, совершенно невероятная. Рассказывал какие-то свои секреты, причем такие совершенно наивные секреты, т. е. я их называю секретами, но... Например, как он сидел? Он же очень высоко сидел за роялем, он же был большим, высоким, и при этом он садился очень высоко. И мне действительно это очень пригодилось, потому что я поняла, что да, это действительно удобнее. Дмитрий Кириллов: Удобно, ага. Людмила Берлинская: Причем он был, вот казался таким в конце жизни грузным, да, человеком, а на самом деле он был легок невероятно на подъем. Он почти не пользовался спиной, в смысле, он не сидел полностью... Дмитрий Кириллов: Не облокачивался. Людмила Берлинская: В любой момент это были ноги. Он готов был вскочить. Дмитрий Кириллов: Понятно, т. е. он фактически был готов взлететь. Людмила Берлинская: Да. И я вот с тех пор и по сей день так же это делаю и так иногда, но не всех своих студентов, но тех, у которых я вижу, что им это поможет, я учу именно так. Я же имела счастье тоже у них немножко жить дома. Внутренняя жизнь этого дома, она была закрытой достаточно... Дмитрий Кириллов: Вот какое ощущение, быть частью семьи практически, быть в доме, завтракать? Рихтер рядом, не кто-нибудь! Людмила Берлинская: Мне было довольно просто, потому что я очень их любила, чисто по-человечески. Я считала, что это практически мой второй дом. Хотя папа очень ревновал меня, очень ревновал. Дмитрий Кириллов: Конечно. Людмила Берлинская: Но при этом прекрасно понимал и был рад, наверное. Долгое время после того, как Святослава Теофиловича не стало и потом Нины Львовны, я не могла об этом рассказывать никому и не хотела, потому что я считала, что это мое личное пространство, и мне было очень тяжело. Сейчас уже прошло столько времени, и вот я могу совершенно... Дмитрий Кириллов: Ну да, потому что время прошло, пережила это горе, а тепло осталось. Людмила Берлинская: Конечно, абсолютно точно. Дмитрий Кириллов: «Декабрьские вечера» в Пушкинском музее. Рихтер – великий партнер на сцене, с ним Мила парила, словно птица в небесах. Только спустя много лет, уже после ухода Святослава Теофиловича, Берлинская вновь ощутит радость такого полета, когда найдет свою вторую половинку и в творчестве, и в жизни – Артура Анселя. Ну а пока у славного ребенка счастливая юность: слева – Рихтер, справа – Дорлиак, занимавшаяся с любимой девочкой еще и академическим вокалом, и конечно, «Декабрьские вечера Рихтера», эталонный фестиваль, обожаемый маэстро. Людмила Берлинская: Я же действительно у них жила дома, и я видела, как рождается весь этот фестиваль. Это же тогда было вообще чудо, «Декабрьские вечера»... Дмитрий Кириллов: Событие. Людмила Берлинская: Папа мой, который делал безумное количество... Во-первых, конкурс струнных квартетов им. Д. Д. Шостаковича, во-вторых, фестиваль струнных квартетов... Я все это видела и жила. И когда я переехала уже в Париж, то мне этого безумно не хватало и это как-то само собой стало происходить. Я много фестивалей там сделала. Первый – это был такой небольшой, по моему понятию, назывался он «Русский музыкальный салон», при помощи мадам Ширак, тогда еще она была женой мэра. Она мне тогда сказала: «Людмила, чем вам помочь?» У нас была маленькая студия, комнатка, и жить было негде, и, значит, все мои родные и близкие сказали: «Вот раз мадам Ширак тебе задает такой вопрос, немедленно попроси помочь с жильем». Но я ни секунды, у меня это как-то само получилось, честно говоря, я сказала: «Мне нужен фестиваль». И действительно, был первый фестиваль «Русский музыкальный салон», в который я приглашать начала немедленно и того же Юру Башмета, и Витю Третьякова, и вообще всех русских я привезла... То есть они и без меня бы, конечно, приехали, но тем не менее они, так сказать, по старой дружбе все оказались в Париже. И мы начали их соединять с французскими музыкантами, и вот это было начало. Потом одним из таких больших моих фестивалей был Printemps Musical à Paris, это «Музыкальная весна в Париже». Мне просто правда повезло невероятно, потому что на мою голову свалилось такое чудо, что у меня было много спонсоров. И я наконец осуществила мечту Святослава Теофиловича, вот не боюсь этого слова, потому что он очень хотел и рассказывал мне об этом, поставить в изначальном, в первоначальном виде Aubade [«Утренняя серенада»] Пуленка, это такой хореографический концерт для фортепиано и нескольких инструментов, там нет скрипок в составе этого оркестра. Рихтер много это играл и записывал, существует запись, но он никогда не делал это вот так, как это было первоначально задумано, потому что Пуленк это написал для Бронеславы Нижинской, которая поставила хореографию, и это было сделано, в первую очередь это такой камерный был концерт в салоне ... в Париже, и это было безумно интересно. Хореография была утеряна в свое время, утеряна, и мы эту хореографию восстановили. Дмитрий Кириллов: Вы постепенно осваиваете такие вот во Франции площадки концертные, и появляется Ростропович. Людмила Берлинская: Началась эта вся история в Нижнем Новгороде, там был фестиваль сахаровский (кстати, папой основанный), и я была там, тоже играла, играла совершенно с другими музыкантами. Был Ростропович. И после концерта он мне говорит: «Слушай, старуха, у меня есть для тебя одна халтурка». Я, честно, клянусь, думала, что, наверное, он мне действительно какую-нибудь предложит, кто-нибудь, с кем-нибудь сыграть что-нибудь... Дмитрий Кириллов: Похалтурить. Людмила Берлинская: Гениально, гениально похалтурить. Я ему позвонила, он говорит: «Слушай, есть один виолончелист, но, правда, он старый уже, но он мог бы с тобой сыграть пару-тройку концертов». Я думаю: ну ладно, окей. Я играла с виолончелистами вообще все что угодно. Он говорит: «Сонату Грига можешь сыграть?» Я говорю, что ну да, наверное. Он говорит: «Ну, приходи послезавтра на репетицию на авеню Georges-Mandel». И тут я начинаю понимать, идиотка... Я говорю: «Только не говорите мне...» – «Да, да, я решил попробовать. Но не бойся, приходи». Я пришла... Ну вы представляете, в каком я была... Дмитрий Кириллов: Полтора дня осталось до репетиции? Людмила Берлинская: Да. Занималась я... Дмитрий Кириллов: Пришла на репетицию, да? Людмила Берлинская: Да, пришла на репетицию. Дмитрий Кириллов: Это самое важное, первое... Людмила Берлинская: Это была ужасная история, потому что начинается соната с прыжков, он готов уже и мы поехали, а я все не по тем нотам, абсолютно все не по тем нотам. И я понимаю, что стыд и срам, что вообще он обо мне думает, раз, бедный мой папа, я чувствую, что ему будет тоже очень стыдно за меня... Дмитрий Кириллов: Все. Людмила Берлинская: Конец света... Дмитрий Кириллов: Весь детства стыд вернулся. Людмила Берлинская: Все, все. Мало того, мы же все знаем, что Ростропович был великолепнейшим пианистом, потрясающим. И он говорит: «Слушай, старуха, я не понимаю вообще, как ты можешь вот так безобразно? Ну-ка слезь с табуретки!» – и играет начало сонаты, причем чисто, ни одной фальшивой ноты. И знаете, что случилось? У меня, видимо, был стресс, это бывает у людей, и у меня вот бывают такие реакции. Он, честно говоря, меня обидел, но я думаю, что это была провокация, безусловно, это был такой педагогический ход... Дмитрий Кириллов: Конечно, он знал, с кем имеет дело, но плохие слова говорил. Людмила Берлинская: Плохие. Дмитрий Кириллов: Нехорошие. Людмила Берлинская: Очень плохие, и гадости всякие говорил, и до такой степени довел меня, что я совершенно непроизвольно опустила крышку рояля на его пальцы. Дмитрий Кириллов: Прищемила. Людмила Берлинская: Прищемила. И вот когда я прищемила их, я поняла, что сейчас я сломала, видимо, пальцы Ростроповича, и тут уже мне было все равно. Слава богу, не было так страшно, и он мне сказал: «Ну вот это другое дело». Вот они, педагоги великие... Дмитрий Кириллов: Пошла играть. Людмила Берлинская: И потом мы играли, играли вместе некоторое время, играли в разных местах, в разных странах, играли перед королевой, «Сонькой», как он ее называл, перед королевой Софией в Мадриде, играли много где. У меня есть замечательные воспоминания, потому что на один из концертов пришла моя обожаемая пианистка Алисия де Ларроча, такая испанская пианистка, которая как никто играет Солера и вообще всякую испанскую музыку. Я ее обожала, слушала, и вдруг она сама... Вот для меня почему-то это было даже важнее, чем вот Ростропович передо мной сидит. Вот она пришла на концерт туда, и она была очень добрым человеком и сказала мне: «Деточка, у вас все будет хорошо», – такое впечатление, что благословила просто, настолько было какое-то, от нее исходило доброе чувство... Вот такие вот какие-то воспоминания были. Дмитрий Кириллов: Вы записали большое количество дуэтов для двух роялей. Людмила Берлинская: Да. Дмитрий Кириллов: И вот вам Бог посылает такой дуэт... Это называется, лучше поздно, чем никогда. Людмила Берлинская: Абсолютно. Дмитрий Кириллов: Это фантастическая история. Артур учился в вашем классе, да? Людмила Берлинская: Вообще, Артур учился везде, повсюду, и в мой класс он попал уже, как это теперь здесь называется, в аспирантуру, грубо говоря, т. е. он уже пришел совершенно сложившимся музыкантом. Коренной парижанин, он не пошел учиться в Парижскую консерваторию, а он поехал в разные страны искать своего родного педагога. Редко бывает, чтобы человек уже вот в сознательном возрасте, скажем так, продолжал хотеть чему-то учиться, потому что вот многие музыканты, к сожалению, останавливаются на каком-то уровне, потому что считают, что уже все в порядке, а он вот все время (и до сих пор, кстати) учится и учится, невероятно. И он пришел на мой концерт сначала, я играла Шостаковича, сольный концерт в Париже, подошел ко мне и сказал: «Я хочу с вами заниматься. Можно к вам попасть в класс?» – притом что он уже был взрослый дядя и заработал кучу всяких премий на конкурсах и т. д. Он поступил ко мне в класс в аспирантуру, закончил... Он уже все до этого закончил, но закончил все-таки консерваторию Корто, получил свои там всякие золотые дипломы... И мы после этого сразу начали играть вместе. В прошлом году консерватория Корто открыла специально для нас класс двухрояльный. Такое существует еще только в Австрии, больше нигде. Так что я считаю себя как бы продолжательницей папы. Он всегда говорил: «Как я хочу, чтобы продолжался конкурс Шостаковича струнных квартетов!» В этом я ему, к сожалению, помочь не могу, но вот так. Дмитрий Кириллов: И накрыла же любовь, да? Шибанула в какой-то момент? Людмила Берлинская: Даже не то слово. Мы... Я вообще всегда... Одна моя любимая актриса, Аронова, есть такая, я как-то случайно увидела с ней фильм, который назывался «Актриса» [«Артистка»], где она говорит свою такую легендарную фразу, что «я в четвертый раз замужем, и опять удачно». И это правда. Но я в принципе это не специально делала, и каждый раз всегда думала «надеюсь, что это будет навсегда», но каждый раз понимала, что нет, и каждый раз спрашивала у себя в глубине души: «А вот хочешь ли ты с этим человеком под венец пойти?» И не хочу. Значит, видимо, никогда и не получится, ну и ладно. А тут вот мы пошли и обвенчались в русской православной церкви Сергия Радонежского в Париже, причем это было совершенно обоюдным, не договаривались даже об этом. Дмитрий Кириллов: И Артур православие принял? Людмила Берлинская: Да, ему пришлось, пришлось это сделать. Дмитрий Кириллов: Во любовь что делает! Людмила Берлинская: Вот такая история. Дмитрий Кириллов: Вообще, удивительно, когда долго-долго чего-то ждешь и думаешь... Людмила Берлинская: Или не ждешь. Дмитрий Кириллов: Или не ждешь уже ничего. Людмила Берлинская: Абсолютно. Дмитрий Кириллов: Да, наоборот, скорее всего, да, уже ничего не ждешь. Людмила Берлинская: Ничего, абсолютно. Дмитрий Кириллов: Какая же интересная жизнь! Людмила Берлинская: Я, например, считала, что все, этого не будет у меня никогда, но вот случилось, и это какой-то совершенно другой этап жизни. Это позволяет по-другому заниматься, работать, заниматься творчеством... Дмитрий Кириллов: Ну конечно, вы – одно целое. Что Бог соединил, уже люди не разлучат. Людмила Берлинская: Это так. Дмитрий Кириллов: Вам нужно писать продолжение книги, вашу историю, я жду этого продолжения и очень верю, что вы будете во второй части «Моей истории», я вас приглашаю! Людмила Берлинская: Спасибо огромное, Дмитрий, спасибо огромное! Дмитрий Кириллов: Спасибо вам! Людмила Берлинская: Спасибо!