Дмитрий Кириллов: Четвертого октября 1957 года в судьбе всего человечества в целом и в жизни одного конкретно взятого московского театра в частности произошли два выдающихся события. Этот день ознаменовался запуском конструктором Сергеем Павловичем Королевым на околоземную орбиту первого в истории человечества искусственного спутника Земли и принятием режиссером Юрием Александровичем Завадским в труппу Театра им. Моссовета молодой актрисы Марии Кнушевицкой. Оба события, как показало время, оказались просто выдающимися, поскольку у нашей маленькой планеты появился спутник и в Театре Моссовета есть свой удивительный спутник – Мария Святославовна Кнушевицкая. Она – и компас земной, и ангел-хранитель театра, самый верный друг и просто мама. И хоть сейчас сценические роли у Марии Святославовны уже возрастные, бабушкой ее язык не поворачивается называть – выглядеть так, что завидуют ей и зеркало, и паспорт. Достаточно только взглянуть на актрису Марию Кнушевицкую на сцене, почувствовать, какой же она посылает в зал энергетический поток, чтобы убедиться: случаются же в жизни такие прекрасные аномалии. Мария Святославовна, я вас приветствую в программе «Моя история»! Вы – моя героиня! Мария Кнушевицкая: Спасибо. Дмитрий Кириллов: Большое счастье вас видеть! Я не буду произносить, сколько лет вы служите... Мария Кнушевицкая: А почему же не произносить? Дмитрий Кириллов: Произносим, да? Мария Кнушевицкая: А чего? Дмитрий Кириллов: А чего стесняться, да? Мария Кнушевицкая: Я очень хорошо запомнила этот день, когда я пришла не сюда, на площадь Журавлева, где тогда был театр, а это помещение еще строилось. Я увидела в «Вечерке» объявление, что Театр Моссовета приглашает на прослушивание молодежь. Причем там не было определено, кто там, актеры или не актеры, – молодежь. Дмитрий Кириллов: Просто молодежь. И пошла. Мария Кнушевицкая: Ну и я пошла. И когда я пришла, то сказали, что вот Юрий Александрович... Он со всеми разговаривал. Дмитрий Кириллов: Страшно было? Завадский же сидит. Мария Кнушевицкая: Это не то слово – ноги отнимались, небо с овчинку... Дмитрий Кириллов: А Завадский посмотрел на это прекрасное создание и сказал: «А что-то в ней есть... Годится!» – и взял Марию Кнушевицкую в театр, та даже и испугаться-то не успела. Так юная Маша Кнушевицкая – Мира, как всегда ее звали и зовут по сей день все родные и близкие, – стала актрисой Театра Моссовета. А где полагается быть начинающей артистке? Правильно: в массовке. И поставил Завадский Кнушевицкую играть колхозницу. Мария Кнушевицкая: К дате 7 Ноября делался спектакль. Деревня, состав... Там было такое лицо от автора, Ростислав Янович Плятт, начальницу играла Вера Петровна Марецкая... Дмитрий Кириллов: А тематика колхозно-пролетарская, да? Мария Кнушевицкая: Да. Дмитрий Кириллов: Получается, что вас взяли. Но роль-то вам дали колхозной... ? Мария Кнушевицкая: Да нет, конечно, что вы. Мы играли все колхозных там девок, какие-то косы нам вплетали... Какую-то сцену мы играли в валенках, в тулупах... Уже когда меня слушал Юрий Александрович, он на меня посмотрел и сказал: «Боже мой, боже мой! Ну да... Ну что же мне с тобой делать, у тебя такая непроизводственная внешность...» Дмитрий Кириллов: Тут Завадский оказался прав: ну не тянула Кнушевицкая на колхозницу. Да и вообще, если хорошенько приглядеться, типаж-то у девушки вовсе и не советский: гордый профиль, высокий рост, в движениях, повороте головы, осанке вылезают аристократические манеры – их же невозможно прикрыть телогрейкой. Просто какая-то английская королева получается, а не советская женщина. Что же ей играть... А оказалось, Кнушевицкая может даже в уборщицу перевоплотиться на спор. Так однажды режиссер Борис Щедрин в шутку придумал Мире роль уборщицы в пьесе Володина «Фабричная девчонка». И как ему такое в голову-то пришло, ведь только что с успехом сыграли «Смерть Пазухина», где Кнушевицкая была 30-летней девицей Леночкой Лобастовой, героиней Салтыкова-Щедрина. Мария Кнушевицкая: Мой муж сказал: «Знаешь, вот если тебе Боря позвонит и скажет, что нужно пройтись по сцене с ведром, тряпкой, вытереть лужу и уйти, ты должна будешь это сделать». Прошло какое-то время, звонит Боря и говорит: «Мир...» Я ему это рассказала. Звонит он и говорит: «Мир, знаешь что? Есть ведро, есть тряпка, роли почти нет». Я говорю: «А что?» – «Ну ты же знаешь, вот я репетирую «Фабричную»?» – «Да». А заболела актриса, которая должна была играть уборщицу там. Дмитрий Кириллов: Уборщицу. Мария Кнушевицкая: Я говорю: «Боречка, но я и уборщица...» Он говорит: «Вот я так и знал». Я говорю: «Нет, Боря, давай так: я приду, и если ты увидишь через несколько репетиций, что я не тяну, я не обижусь». – «Приходи». Я ходила в «Пассаж», тогда был «Пассаж», я ходила перед закрытием и смотрела... Дмитрий Кириллов: Подглядывала, что ли?.. Мария Кнушевицкая: ...как ходят они, как там опилки кидают... И вот там я увидела такие спущенные чулки у них, раздолбанные какие-то опорки не опорки... И еще знаете, что? Потому что близко это было: я рисовала такой ободранный, бешено красный маникюр. Дмитрий Кириллов: А-а-а, такой уже облезлый. Мария Кнушевицкая: Облезлый такой. Я делала какой-то такой вот рыжий... Не пожалела, выкрасилась почти в красный цвет, бигуди, косынка, чулки винтом... Дмитрий Кириллов: Красота! Мария Кнушевицкая: И я блаженствовала в этой роли! Дмитрий Кириллов: Перевоплотилась! Мария Кнушевицкая: Причем я сидела в зале на краешке среди публики. У нас была такая не всегда доброжелательная актриса, и на сдаче она села рядом со мной, а мне же вот сейчас идти. И она, так заглянувши на меня, так вот скривилась, надеясь, что я рассмеюсь. Мне деваться некуда было, я на нее посмотрела и сказала: «Ну чего рожу-то скорежила? Сиди спокойно», – и пошла. Дмитрий Кириллов: Мария Кнушевицкая выходит на сцену, Ростислав Янович Плятт поинтересовался: «Кто это? Что за новую артистку взяли на роль уборщицы?» Это была маленькая личная победа актрисы Миры Кнушевицкой, доказавшей прежде всего самой себе, что она выбрала правильный путь. Ведь появиться на свет в доме гениальных музыкантов – это еще то испытание для неокрепшей детской психики. Как не получить пожизненный комплекс неполноценности, когда тебя с рождения окружают самые известные люди страны? Мира – дочь невероятных родителей: Натальи Дмитриевны Шпиллер, легендарной оперной певицы, чье имя золотыми буквами вписано в историю Большого театра, и Святослава Николаевича Кнушевицкого, выдающегося виолончелиста, лауреата Сталинской премии, профессора Московской консерватории, прославленного артиста, много лет работавшего в трио с Давидом Ойстрахом и Львом Обориным. Само собой, Мирочка должна была стать музыкантом, училась-то она играть на рояле. А няня ее ругала: «Вот мать твоя поет с утра до ночи, отец часами занимается за инструментом, а ты что такая неусидчивая?» И поступила Мира в Мерзляковское училище при консерватории. Мария Кнушевицкая: Вы понимаете, в чем дело, когда я сидела за инструментом, а из соседней комнаты папа кричал: «Там бекар». – «Знаю». – «А если знаешь, почему не играешь?» – «Я тебе не Оборин». – «Это я понял», – он мне говорил. Вы понимаете, рядом были такие... Сколько я двоек получала, пока я Оборину, когда они репетировали трио сонаты, я ему ноты перелистывала... Это было счастье! Я знала, вот на какой ему надо перелистнуть. Господи, кого только у нас не было, вы понимаете! И рядом Эмиль Григорьевич Гилельс. Мне так было интересно! Мы на пятом этаже, он на восьмом, и я брала ведро, тряпку и начинала мыть лестницу, перила, ну чтобы не стоять, а вроде бы я делом занята. Дмитрий Кириллов: При деле вроде. Мария Кнушевицкая: Потом мама его встретила и говорит: «Миля, ты знаешь, Мирка моет лестницу, когда ты занимаешься». Он говорит: «Господи, да пускай приходит и сидит!» Дмитрий Кириллов: Что-что, а уж отличить ремесленное исполнение от выдающегося Мира могла с самого раннего детства: слух-то у нее заточен на эталонное звучание. Вот мама поет в соседней комнате, привычная картина, а ведь чтобы послушать этот дивный голос, люди ночевали у касс Большого театра: если в афише Наталья Шпиллер, в Большом аншлаг. Вот папа сидит разучивает новое произведение, Мясковский принес, только что написал виолончельный концерт и посвятил его Святославу Кнушевицкому. Да и Глиэр для папы специально писал, и Хачатурян... Все так обычно и так привычно для Миры, слышать каждый день папу, а люди придут потом вечером на концерт к нему и будут плакать от счастья, когда он будет играть Двойной концерт Брамса. Жаль вот Мира не застала успех своей бабушки Марии Николаевны Поляковой: о красоте ее голоса ходят легенды. Когда Мария Полякова исполняла ариозо Воина из кантаты Чайковского «Москва», оркестранты были не в состоянии играть: они останавливались от невероятного восторга. Бабушку Миры Кнушевицкой слушал сам Петр Ильич Чайковский, он-то и благословил ее стать певицей. Мария Кнушевицкая: Бабушка была из Луганска, в семье было бесчисленное количество детей, она была последняя. Дмитрий Кириллов: Двадцать третья? Мария Кнушевицкая: Двадцать третья, но в живых было 17. Ну... Дмитрий Кириллов: Ну как, цифра-то была. Мария Кнушевицкая: Вот так было. Но всех водили, конечно, в церковь, дети пели... И ее послушал ее брат, за ручку и привез в консерваторию на прослушивание. Дмитрий Кириллов: Так. Мария Кнушевицкая: Ректор тогда был (тогда назывался ректор, по-моему) композитор Сафонов. Сидела Лавровская (это, кстати, первая исполнительница партии Вани в «Сусанине») и Петр Ильич Чайковский. И когда бабушка спела то, что было положено, то... они были очень дружны с Сафоновым, и он [Чайковский] сказал: «Вот если у этой барышни нет денег на оплату обучения, то я ей буду платить стипендию». На что Сафонов улыбнулся и сказал: «Петенька, спасибо! Мы ее принимаем на казенный счет». Дмитрий Кириллов: И по окончании консерватории Чайковский незримо присутствовал в жизни Марии Николаевны. Полякова приехала в Париж на стажировку к певице Дезире Арто, той самой примадонне Гранд-Опера, кому посвящал Петр Ильич свои романсы для голоса и фортепиано. Полякова получила ангажемент во Франции, ей прочили блестящую карьеру в Европе, но в один прекрасный день, наревевшись в подушку от тоски по родине и посетив парижский зоопарк, где попугай на чистом русском языке обозвал Марию Николаевну дурой, она собрала вещи и вернулась в любимую Россию, о чем никогда не жалела. На родине ее ждала любовь: она встретилась с будущим мужем Дмитрием Шпиллером, главным архитектором Южной дороги, автором роскошного здания вокзала в Харькове. Дмитрий Алексеевич влюбился без памяти в Машу; на свет появились дети, и ради семьи Мария Николаевна оставила карьеру певицы. Сам Дмитрий Алексеевич был сыном генерал-лейтенанта Алексея Шпиллера, начальника Киевского военного округа, а потому старшего сына Всеволода Дмитрий Шпиллер отправил учиться в кадетский корпус. Революция и гражданская война разорвали привычный уклад жизни. Судьба этой семьи – словно готовый материал будущей булгаковской «Белой гвардии». Всеволод, присягнувший царю и Отечеству, был вынужден в 1920 году покинуть Россию вместе с армией Врангеля. Оказавшись в Болгарии, молодой белогвардейский офицер Шпиллер встречает на своем пути архиепископа Серафима, развернувшего его жизнь буквально на 180 градусов. И ровно через 30 лет, став священником, батюшка Всеволод возвращается в советскую Россию, где все эти годы его ждала мама Мария Николаевна. Мира Кнушевицкая стала свидетелем встречи сына с матерью. АРХИВ Мария Кнушевицкая: Дверь открыта, хлопнул лифт, вошел дядя Вова. У меня было такое впечатление, что он кроме нее ничего не видел. Она стояла напротив него, и он, переступивши порог, стоял и молчал. Он подошел к ней, встал на колени, вот так ее обнял. Она маленькая, с седой головой, положила ему руку и сказала: «Вовочка, здравствуй!» Она вот увидела его лицо, он на нее смотрел, говорит: «Здравствуй, мамочка!» Вот дальше я не очень помню. Дмитрий Кириллов: Отец Всеволод был необыкновенным батюшкой. К нему потоком шли люди за поддержкой и молитвенной помощью. А его сестре Наталье Дмитриевне припомнили эмигрантское прошлое брата и не давали звания народной артистки СССР. Хотя и без этого звания наград и премий от партии и правительства хватало: Наталья Шпиллер трижды лауреат Сталинской премии, а ее муж Святослав Кнушевицкий тоже лауреат. Что же делать с этими премиями? В один прекрасный день на семейном совете было решено купить дачу в поселке НИЛ, там, где обитали деятели науки, искусства и литературы. В одном из домов по соседству жил известный актер и замечательный чтец Дмитрий Журавлев. Дмитрий Николаевич решил сделать дачный детский театр, чтобы его дочери и дети его друзей не болтались без дела. Мария Кнушевицкая: Дмитрий Николаевич нас собирал, например, в день кончины Антона Павловича Чехова. У них была большая терраса, пекли пирог, и он нам читал, вот я очень хорошо помню, «Крыжовник» Чехова. Ну а за забором, когда наши были там представления, ходил Илья Григорьевич Эренбург. И мы делали отрывки. Я с Машей Журавлевой, мы играли «Снегурочку»: Маша играла Снегурочку, а я играла Весну. А Шурик Ширвиндт с Наташей, Натальей Дмитриевной, они играли «Без вины виноватые». Дмитрий Кириллов: Ну вообще! Мария Кнушевицкая: Вот так вот. Дмитрий Кириллов: Шурик, сосед по даче, будущий любимец всей страны Александр Анатольевич Ширвиндт, окажется еще и самым близким другом. В нильских пампасах в скором времени образуются две влюбленные пары: Шура и Тата (это Ширвиндт и Наталья Николаевна Белоусова, будущий архитектор и жена Александра Анатольевича) и Кнушевицкая с Мишей, Мира и Михаил Иосифович Рапопорт, сын знаменитого режиссера и педагога Иосифа Рапопорта, юноша, заболевший театром и Мирой. Будущий главный режиссер Московского театра миниатюр, Театра оперетты, он стал мужем Миры Кнушевицкой, самым любимым и единственным. А пока 18-летние Мира и Шурик, насмотревшись на Мишу, уже поступившего годом ранее в театральное училище, тоже решили поступать вместе в «Щуку». Талантливых ребят берет к себе на курс Вера Константиновна Львова. Мира хорошеет с каждым днем, она уже взрослая, будущая артистка, и отец все чаще берет ее с собой в разные поездки. Мария Кнушевицкая: Когда мама не могла, а им присылали, например, на приемы приглашения, «Шпиллер с супругом», «Кнушевицкий с супругой», если мама не могла, то папа брал меня. Вы знаете, для меня это, в общем, была школа, как себя вести, как что, потому что сначала я была такая, знаете, как замороженная статуя. Один раз, в общем, была такая незадача, когда это принимали Неру в гостинице «Советской» и папа, значит, со мной, все... И Еланская, по-моему, да, и Алла Константиновна, и так они как-то с папой: «Здрасте». – «Здрасте». Дмитрий Кириллов: Через губу. Мария Кнушевицкая: Через губу, думают: все. И папа говорит: «Клавдия, а вы что, не узнали Мирку?» – «Как? Это Мирка? А мы как раз говорили: «Боже мой! Как он может? Наталья Дмитриевна такая...»!» Дмитрий Кириллов: «Нашел себе молодую». Как смешно! Мария Кнушевицкая: После этого, когда мы где-то бывали с папой, он только вот переступал порог и говорил: «Здрасте, это моя дочь», «Здрасте, это моя дочь». Дмитрий Кириллов: И вот однажды, оказавшись с дочерью в Риге, Святослав Кнушевицкий был приглашен на ужин в знаменитое кафе Lido в Майори, что в окрестностях Юрмалы. Там собралась изысканная публика, известные артисты и музыканты. Кнушевицкий с гордость представил им свою красавицу-дочь. Этот ужин остался в памяти Марии Святославовны на всю жизнь, ведь она танцевала в тот вечер с самим Вертинским. Мария Кнушевицкая: Ну и там начались танцы. И вдруг он встает, протягивает мне руку и говорит: «Вы согласитесь быть моей дамой?» Дмитрий Кириллов: Вертинский? Мария Кнушевицкая: Да. Тут я думаю: все... Дмитрий Кириллов: Обморок. Мария Кнушевицкая: Я обмерла и думаю: господи, только бы мне ему на ноги не наступить. И он говорит: «Я позволю себе вас обнять...» Света божьего я в глаза не видела. Он говорит: «Ну как вам? Вам понравилось?» Я говорю: «А это может не понравиться?» – «Нет, понимаете, дело в том, что вот у меня теперь, вот видите, у меня больные руки, а для меня руки имеют колоссальное значение. Жест – это же для актера... Я слышал, вы собираетесь быть актрисой?» Я говорю: «Да, я учусь». – «Вот запомните: жест для актера...» Я запомнила. Дмитрий Кириллов: По окончании Щукинского училища Миру Кнушевицкую приняли в труппу Театра Моссовета, а там у Завадского куда ни поверни голову – кругом бриллиантовые имена. Их тогда не называли звездами, звезды были на небе, а в Театре Моссовета работали просто великие артисты. Орлова же тогда еще играла, Марецкая играла, да? Ну, Раневская – это же понятно. Как они вообще вели [себя] по отношению к актрисам, которые не их поколения, к молоденьким? Мария Кнушевицкая: Они вообще все были очень интеллигентными. Они были королевы по духу. Я вам должна сказать, это была моя первая роль... Я не знаю, можно ли ее назвать ролью, но это была, в общем, роль. Ирина Сергеевна Вульф для Любови Петровны Орловой ставила «Нору» Ибсена, и там, значит, такой был состав: Любовь Петровна Орлова, Ростислав Янович Плятт, Борис Юльевич Оленин и Константин Константинович Михайлов. Ирина Сергеевна говорит: «Я хочу, чтобы вы были заняты в моем спектакле». Я тоже тут же умерла... Дмитрий Кириллов: Еще бы! Мария Кнушевицкая: «Но там очень маленькая роль». Я вздохнула, передохнула... Она говорит: «Это горничная Элина. Послезавтра репетиция». И вот я пришла, а там вот эта компания сидит. Дмитрий Кириллов: И Орлова уже сидит? Мария Кнушевицкая: И Орлова. Орлова говорит: «Ой, деточка, как хорошо, как мы рады, что вы с нами будете!» Ростислав Янович: «Я Плятт». Я говорю: «Я знаю...» Борис Юльевич Оленин, Михайлов... Думаю: господи, выжить бы... Я всегда смеюсь, моя первая роль была: я бежала через всю сцену, открывала дверь и впускала Плятта. Вот это начало моей жизни. Дмитрий Кириллов: Миру Кнушевицкую народные взяли просто в кольцо: что ни спектакль, обязательно партнерство с кем-то из небожителей. То справа Плятт, то слева Орлова, а то впереди еще и сама Марецкая, народная артистка СССР, легенда Театра Моссовета! Вера Петровна относилась, кстати, к Мире по-матерински тепло. Она знала эту девочку еще со времен летних каникул, проведенных однажды во мхатовском доме отдыха в Юрмале. Мария Кнушевицкая: Мы жили, там отдельные домики, там был такой домик, где можно было в дверь войти, а можно было в окно войти, и там была одна комната направо и другая... А в соседней жила девочка со своей воспитательницей, девочка эта была Маша Марецкая. И мы с ней очень подружились, ходили на море, все. В один прекрасный день мы приходим, и у нас в комнате стоит небольшой чемоданчик, перекинут жакет от женского костюма, на котором сталинские значки, и никого вокруг. Дмитрий Кириллов: Так. Мария Кнушевицкая: Машка посмотрела, говорит: «А, все ясно – это мама моя приехала». Потом вечером она нас взяла за ручки, мы пошли по взморью, народу было мало. Мы сидели на скамеечке, и Вера Петровна так Машку и меня обнимала. И Машка говорила: «Это моя мама!» И Вера Петровна: «Маш, как тебе не стыдно? Ну приедет ее мама вас навещать, и она тебя так же будет обнимать. А сейчас я». Вот это было первое знакомство. Дмитрий Кириллов: Какая она была вообще, Марецкая? Она сложная была в жизни? Мария Кнушевицкая: Наверное, да. Она была очень закрытая. Кстати, интересно: при всех регалиях и депутатстве она же никогда не была членом партии. Дело в том, что ее брат был репрессирован. Ее муж был актер, который пошел в ополчение и очень быстро погиб, и осталась Маша, которую она обожала до потери какого-то реализма: Маша-Маша, Маша-Маша... Дмитрий Кириллов: Получается, что у Марецкой одна Маша осталась в этот момент? Мария Кнушевицкая: Да, потому что ее же сын был Евгений Юрьевич, Женя Завадский, но у них как-то не было близких отношений, у меня такое впечатление. Дмитрий Кириллов: Получается, что как бы Вера Петровна в себе все держала, да? Мария Кнушевицкая: Вы знаете что, когда она заболела, болела она, у нее была опухоль мозга, не стало Юрия Александровича. Она из больницы приехала с врачом и медсестрой (ее же не пускали), она стояла, в кулисах темнота, она мне говорит: «Проводи меня». Я говорю: «Да, Вера Петровна». Она буквально вцепилась в меня. Я ее держала, потому что я понимала, ее ноги не держат. И тут вдруг она так посмотрела на меня и говорит: «Мишке-то скажи (моему мужу), чтобы пришел меня-то хоронить». Я говорю: «Вера Петровна...» Она говорит: «Ты что ж, думаешь, я дура?» В это время лифт открылся, она сначала вцепилась, а когда она увидела кого-то в коридоре, спина [выпрямилась]... Я только единственное, что так ее за талию... Она мне говорит: «Держи-держи». Дмитрий Кириллов: Она великая, правда вот, да? Без вот этих пафосных слов. Настоящая! Мария Кнушевицкая: Вы знаете что, если вы вспомните такой фильм, по-моему, он называется «Ночной звонок», где она играет старуху, крестьянку, к которой съезжаются по ошибке в телеграмме, и она понимает, что приехали на ее похороны, грандиозно она играла, грандиозно. Мы ее допытывали, она нам очень интересно рассказывала про съемки, вот где она играет... а, «Учительница»... где она сначала десятиклассницу играет... Я говорю: «Вера Петровна, ну как это? Вам же было больше 40!» – «Ну что ты считаешь? Больше, больше». Дмитрий Кириллов: Плятт, он всегда как рыцарь, да, всегда рядом. Мария Кнушевицкая: Всегда элегантен: шляпа, трость. Я помню, мы с ним вышли как-то из театра, у нас тут была другая проходная, и такой был немножечко скос и гололед был, ну чистый лед. А он же так ать, под ручку, а я, редкий для меня случай, была на каблуках. И я чувствую, я еду... Дмитрий Кириллов: Поехала. Мария Кнушевицкая: И я кричу: «Ростислав Янович, бросайте меня!» В одно касание: «Женщины меня бросали, я их – никогда». Я от хохота перестала падать. Когда возникла «Дальше – тишина», а это же был американский сценарий, который перевел и сделал пьесу брат моего мужа, он сценарист, Кирилл Рапопорт, он принес эту пьесу. Они очень были дружны с Анатолием Михайловичем Адоскиным, тот отнес Фаине Георгиевне, Ростиславу Яновичу, и за нее схватились. Стали искать режиссера, и Анатолий Михайлович, который был с ним очень дружен, привел Эфроса. И кстати, вот здесь мы репетировали, они репетировали, а мы ходим по коридору: как там, что, вот как Эфрос? Ну все, открывается дверь, бежит Ростислав Янович, буквально бежит: «Ой, ребята, ой! Это настоящее! Это настоящее!» Зал хлюпал, продолжал хлюпать во время аплодисментов, ну выли буквально. Дмитрий Кириллов: Это был взрыв просто. Мария Кнушевицкая: И Фаина Георгиевна на него посмотрела и сказала: «Подлец, переиграл меня!» Он поцеловал ей ручку и сказал: «Никогда». Дмитрий Кириллов: Такой глубокий, грустный человек. А вот если говорить про вот эти... Уже сейчас же спекуляция началась по поводу этих бесконечных афоризмов. Что правда, что нет? Как на ваш взгляд? Мария Кнушевицкая: Очень много вранья. Дмитрий Кириллов: Много? Что, она прямо с утра до вечера юморила и выдавала какие-то бессмертные фразы? Мария Кнушевицкая: Она могла, но так, чтобы все подряд... Дмитрий Кириллов: Но все-таки это талант был, да, точно, метко, в одной фразе что-то сказать? Мария Кнушевицкая: Да-да. Кстати, она очень Шостаковича любила и очень моего отца любила. И у меня есть в роддом папино письмо, написано, там то-то, то-то, то-то: «Встретил на углу Пушкинской площади Фаину. Она мне рассказывала, вцепившись в меня, совершенно трагическую историю о приезде своей сестры сюда из Парижа, с которой они никак не могут найти общий язык. Так как это был рассказ из ее уст, я хохотал как безумный до такой степени, что проходящие люди на нас оглядывались. Боже мой! Какой же она безмерный талант!» Она же нам рассказывала, когда ее сестра спрашивала: «А где твой car?» – «Чего?» – «В смысле, машина». Она говорит: «У советских артисток нет машин». – «Ага. Слушай, а где твои меха?» – «У советских артисток нет мехов». – «Фаина, надеюсь, у тебя есть бриллианты?» – «У советских артисток не бывает бриллиантов». А через дня два к ней пришла Ольга Васильевна Лепешинская, которая всегда была обвешана как елка: тут караты, тут караты, только чуть не во лбу. Дмитрий Кириллов: Сияла. Мария Кнушевицкая: Сияла. Ну, ей это шло, она была вся жизнерадостная... Она сказала: «Фаина, это кто?» – «Ну кто-кто – это знаменитая прима-балерина Большого театра!» – «Хорошо». А через два дня к ней пришла Галина Сергеевна Уланова, которая не была обвешана, но у нее было кольцо... Дмитрий Кириллов: Все в порядке. Мария Кнушевицкая: ...и были замечательные серьги. «А это кто?» – «Ну знаешь, вот это ты должна знать! Это знаменитая Уланова». – «Ага. Прости, но вот они же артистки?» – «Да, они балерины». – «Ага. И у них бриллианты». – «Да, бриллианты». Она посмотрела и сказала: «Фаина, я все поняла: ты просто плохая артистка». Дмитрий Кириллов: Вот так в театре или на улице выдает перлы Раневская, а на даче – Ширвиндт. Жить в окружении рассказчиков и фантазеров такого высокого полета – настоящее счастье. В плен ширвиндтовского обаяния Кнушевицкая попала, будучи еще 16-летней девчонкой, и пронесла эту дружбу через всю свою жизнь. Вот этот юмор, все на «ты», Машка, Валька, Галька, – это его фирменное, это удивительно! Удивительная способность, да? Мария Кнушевицкая: Было два человека, которым он говорил «вы». Дмитрий Кириллов: Были такие? Мария Кнушевицкая: Да – Плучек и Ростислав Янович. Ростислав Янович его обожал совершенно. Я помню, был какой-то такой закрытый юбилей Ростислава Яновича, и они с Державиным с Мишей вышли, и, значит, он посмотрел и говорит: «Ну что вскочил? Сиди-сиди». Потому что тот, он же был воспитанный. Ну, Ростислав Янович сразу закатился, сел обратно в кресло. Ну и: «Ну вот, пришли мы с человеком сыграть спектакль и видим, у нас на задворках что-то происходит...» И все сразу говорят: «Какие задворки?» Он говорит: «Что «какие»? Ну вы-то у нас на задворках». Плятт зашелся от восторга. Ну, в общем, действительно, они на улице, мы – в «аквариуме». Вот это вот такое вот было. Дмитрий Кириллов: Александр Ширвиндт и Наталья Белоусова прожили вместе 67 лет, Мария Кнушевицкая и Михаил Рапопорт – всего-то 28. Казалось бы, так несправедливо мало, но нет: это были тысячи часов счастья, это была и есть настоящая любовь, которая жива. Мира, потеряв своего мужа в 52 года, осталась ему верна до конца: замены Миши быть не может. Мария Кнушевицкая: Самое интересное, что кто-то [], все время меня там выдавали замуж... Дмитрий Кириллов: Выдавали, да? Пытались? Мария Кнушевицкая: Обязательно, ну что вы, ну как это... Хотя, понимаете, в 52 года выходить замуж, сами понимаете... Но я вам должна сказать, что... Я рассказываю Наталье Николаевне, она говорит: «Да?» Потом мне звонит она, говорит: «Слушай, я сказала: «Шурка, ты знаешь чего? А вот все Мирку замуж пытается кто-то выдать. Ведь она же, наверное, могла бы выйти замуж второй раз?» Шурка говорит: «Ты что, с ума сошла?»» А насчет любви... Вы знаете как, я смеюсь, что я его ученица, хотя я старше на год, на полтора года. Когда у него спросили: «Александр Анатольевич, ну вот расскажите секрет такой долгой любви и совместной жизни!», он сказал: «Так вы же сами сказали – секрет». Вот так же я вам могу ответить. Дмитрий Кириллов: Мудрый. Для Марии Святославовны Кнушевицкой живое, наглядное напоминание о любимом Мише – это сын Андрей Михайлович Рапопорт, продолживший актерскую династию Шпиллер – Кнушевицких – Рапопортов. В Андрее намешано столько талантов! Он же с 6 лет уже начал осваивать виолончель, напомнив всем деда Светика Кнушевицкого. Сидела Андрюша за виолончелью гордо в Центральной музыкальной школе при консерватории, но хулиганил страшно, изображал всех подряд – артист, одним словом. Андрюша с детства был заражен сценой. Тут в генах, видимо, вылез знаменитый дед по отцовской линии, режиссер Иосиф Рапопорт, выдающийся педагог, воспитавший Андрея Миронова, Валентина Смирнитского, Ольгу Яковлеву, Николая Волкова. И только очутившись в Щукинском училище в мастерской Людмилы Ставской, Андрей Рапопорт понял, что попал в свою родную среду обитания. Он органичен в кино, завораживает своей игрой и на сцене. Сегодня Мария Кнушевицкая и Андрей Рапопорт еще и партнеры на сцене. Дмитрий Кириллов: Идут годы, меняются составы, актеры, приходят новые режиссеры, но вы задействованы в спектаклях, вы работаете! Какое чудо, какая радость! Мария Кнушевицкая: Да, радость, согласна. Дмитрий Кириллов: И по-моему, обороты не сбавляете! Это же счастье! Мария Кнушевицкая: Счастье, конечно. Дмитрий Кириллов: Какое ощущение вот сейчас от театра? Мария Кнушевицкая: Хорошее, хорошее. Дмитрий Кириллов: Живой он организм? Мария Кнушевицкая: Сейчас? Дмитрий Кириллов: Да. Мария Кнушевицкая: Да, абсолютно! Театр – сложный организм, не все могут руководить театром, даже любя его, даже будучи в каких-то моментах профессионалами. И вот приход Марчелли и нашего директора Черепнева... Вы понимаете... Дмитрий Кириллов: Задышало все как-то, да? Мария Кнушевицкая: Работают все везде, во всех углах, вы понимаете. Вот сейчас бы здесь вот шла бы репетиция, но вот они галантные и они ушли, вечером. Причем никто не выясняет: «А почему вот в это время, а не в то?» Когда есть время, когда могут, репетируют. Вы понимаете, вот мы выпустили, начался самостоятельный спектакль, как мы его называем, «Невеста», «Замужняя невеста», и наша актриса, прелестная Танечка Родионова, придумала, говорит: «Вот я хочу делать, давайте сделаем самостоятельную работу». Я говорю: «Давайте». А мне, знаете, лишь бы... Меня зовут – я бегу. И в общем, мы, что называется, чуть-чуть размяли все и пошли кидаться (умница Танечка, она все поняла) к Евгению Жозефовичу, у которого как раз тут было окно, и он с радостью (я так надеюсь) начал это репетировать. У нас такая замечательная атмосфера была на репетиции! Мы приходили вот радостно, понимаете! Вот текст кто-то: «Ничего-ничего, выучите, да не волнуйтесь, еще все это...» Причем он очень хорошо ее сократил, что называется, преобразовал, стержень, она легкая стала... Дмитрий Кириллов: Задышала. Мария Кнушевицкая: Задышала. Он с невероятной фантазией, с невероятной... Правда, я говорю: «Вы знаете что, с вами работать – это немножечко «угадай мелодию»». Потому что вот там был какой-то момент, там скандал, все это, и я сижу, за голову схватилась... Вдруг он из зала кричит: «Вот!» Я говорю: «Что?» – «Вот запомните, пожалуйста». Я говорю: «А что ж раньше вы не сказали?» – «А раньше не нужно было». Вы понимаете? Потом он сказал: «Скажите, пожалуйста, вот Ксюша здесь, ну а, может быть, вы хотите, чтобы мы с вами интимно разговаривали?» Я говорю: «Вы знаете, Евгений Жозефович, в моем возрасте когда предлагают интимную беседу, надо бы за нее хвататься, но я думаю, что хорошо, если Ксюша останется». Он сказал: «Вот тут я понял, что с вами можно иметь дело». Дмитрий Кириллов: Спектакль, например, «Восемь женщин», вы играете же, делите роль с Ольгой Михайловной Остроумовой... Мария Кнушевицкая: Это она со мной делит. Дмитрий Кириллов: Да, молодцы. Мария Кнушевицкая: Хотя она всегда говорит: «Нет-нет-нет, мы одинаковые». Я говорю: «Ольга Михайловна, молчите». Она ведь вообще уникум, не говоря о том, что она актриса замечательная. Правда, иногда фонтанирует. Когда она пришла на спектакль, я волновалась жутко. Дмитрий Кириллов: Да ладно? Мария Кнушевицкая: Я говорю: «Оль, ты знаешь, я ни до, ни после так не волновалась, когда я знала, что ты пришла». Она говорит: «Вот ты знаешь, когда на «Белую гвардию» Валя Гафт пришел, я так волновалась, что я хуже никогда ни до, ни после не играла». Это естественно, понимаете, потому что вообще это тот критерий... Так же точно, когда я тоже вторым составом играла за Ириной Павловной Карташевой генеральшу в «Опискине», а они уехали, по-моему, в Лондоне они тогда были... Ну что, я первый раз играю и получаю вот такой букет, и написано: «Целую! Карташева». Дмитрий Кириллов: Время летит неумолимо, оставляя в памяти самые теплые и радостные минуты. Вот, к примеру, как забирали Андрея из роддома. Это был отдельный номер в исполнении Александра Ширвиндта. Мария Кнушевицкая: Значит, приехали за мной. Дмитрий Кириллов: Так. Мария Кнушевицкая: Значит, там мама, Тата, Шурик, Миша, мой брат двоюродный... И выходит с дитем. И Миша шагнул, и Шурик, так его отодвинувши плечом, сказал: «Ну-ка покажи, чего ты мне тут родила-то?» Но родила действительно я где-то им обоим, потому что когда не стало Миши, его не стало в 1985 году, то, стоя на его проводах, Шурка держал Андрея за руку, и так держались до последних дней. Так и держались. А иначе как жить-то? Дмитрий Кириллов: Мира Кнушевицкая. Камертон ее сердца всегда настроен на любовь, так уж воспитали родители, такой ее создал Господь, наградив особенным даром – верностью традициям, театру, семье, любимым людям: на всю жизнь один театр, один муж, один сын, одна Родина. А Мария Святославовна Кнушевицкая и есть наша родина, и, пожалуй, она лучшая ее частичка. Любовь – это огромное слово, такое огромное, всеобъемлющее, можно сказать, что она везде. Мария Кнушевицкая: Формула: Бог есть любовь. Дмитрий Кириллов: Пусть Господь вас хранит на многая лета! И вы, вот это счастье, что родители вас назвали Мирой, потому что вот этот мир и солнце, которым вы освещаете, пусть на долгие-долгие годы будут с нами! Мария Кнушевицкая: Вот до чего довела я человека, а! Ну до чего же я человека довела, а! Дмитрий Кириллов: Ура! Спасибо! Мария Кнушевицкая: Спасибо вам!