Народный артист вспоминает военное детство, отца-фронтовика, съемки в киноэпопее «Освобождение», читает свои стихи. Дмитрий Кириллов: Михаил Ножкин, поэт и гражданин. Настоящий патриот России, как бы пафосно ни звучали эти слова. Ножкин – действительно наше национальное достояние. Вот уже более 60 лет он выходит к своим зрителям на сцену, чтобы поделиться самым сокровенным и наболевшим в песнях и стихах. И всегда его ожидает успех. Ножкина обожают за искренность и честность. Михаил Ножкин: И каждый раз на сцену, как на плаху. И залу каждый раз – глаза в глаза И песни, и стихи свои с размаху, Как бумеранг, в настороженный зал!.. И каждый раз душа на части рвется, И вновь себя сомненьями крушу - Как примется, поймется, отзовется Все, чем живу, чем с малых лет дышу? Плевать мне трижды на аплодисменты, Я в них не верю, честно говоря, Копеечные эти позументы В избытке нынче дарят всем подряд. Пусть мимо мчится госпожа удача, Наградами и званьями звеня… - Я знать хочу, что я чего-то значу, Что в чем-то людям польза от меня. Дмитрий Кириллов: Михаил Ножкин. Он же белый офицер Вадим Рощин из телесериала «Хождение по мукам». Блестящий разведчик Бекас из «Судьбы и ошибки резидента». Бесстрашный майор Шатохин, главный герой нашумевшего советского боевика «Одиночное плавание». И, конечно же, легендарный лейтенант Ярцев из военной киноэпопеи «Освобождение». Когда Михаил Ножкин пришел в кинематограф, он уже был известным драматургом, поэтом, сценаристом, а еще ведущим хитмейкером 1960-х. Его песни о любви распевала вся страна. Вторым диссидентом в СССР по версии американского журнала «TIME» является Михаил Ножкин. Первым – Солженицын, а за вами Галич и Высоцкий. Михаил Ножкин: Чтоб вы знали, как получилось, дело в том, что меня же вывели со сцены, самый острый был и так далее. Меня, слава богу, освободили от обязанностей. Я перестал подчиняться. Тут кино, литература пошла. Они приходили на концерты. «Голос Америки», «Свобода», «Немецкая волна». Даже помню теперь. Записывали самые острые мои произведения, отдавали туда, и оттуда шла, не от нас… Когда «Голос Америки» передавал эти произведения, я уже был знаковым диссидентом. Дмитрий Кириллов: Ножкину эстрада не мачеха, а очень даже родной жанр. Да, трудно поверить, что начинал юный Миша Ножкин как блестящий артист эстрады, поющий и танцующий не хуже любого бродвейского актера. Участник первого «Голубого огонька» Михаил Ножкин в свои 25 лет был уже артистом со стажем. Его первые выступления проходили в страшные годы войны в знаменитой больнице на Яузе, превратившейся в центр по приему раненых. Туда прибегал 5-летний Миша. Он пел и танцевал, тогда еще не очень понимая, почему так радуются его приходу тяжелобольные взрослые люди. Михаил Ножкин: Я был коренной москвич. В самом центре Москвы родился. И с первых дней отец под Ржев, мать по две смены военный госпиталь. И я был предоставлен сам себе. То есть моя обязанность была в 6-7 лет – зажигалки, голод, холод, бомбежки. И так далее, можно перечислять, это отдельный рассказ. Но главное – нас никто не заставлял и не учил. Мы просто с детства видели, как люди живут в коммуналках, это общая беда на всех, общий кусок хлеба. И очень важный момент для воспитания: чужих детей во дворе не было. А их сотни бегали. Мужиков мало оставалось. Каждый мог тебе… Ты взял папиросу какую-то, баловались там. Выругался, что-то не так сделал. Он мог тебе врезать тебе как следует за ухо. Дмитрий Кириллов: Как своему родному. Михаил Ножкин: Вот. Чужих детей не было. А матери не жалуйся – она тебе еще добавит. Я с детства отстаивал, 7-8 лет, весь дом на мне. Были карточки. Стоять за хлебом, за крупой, бензин, керосин, дров нет – натаскать, растопить печку. Это помимо школы и еще игр каких-то озорных или не озорных. Это все время была такая моторность. Дмитрий Кириллов: А мама все время на работе? Михаил Ножкин: Да, по две смены. Госпиталь военный. И если бы я не растопил печку, не обеспечил бы хлеб, что-то такое, меня бы даже не ругали. Просто я лопнул бы со стыда. Вот так мы были воспитаны. Дмитрий Кириллов: Мише Ножкину пришлось рано повзрослеть. Война отняла детство. Она же стала главной темой в творчестве. А знаменитая киноэпопея «Освобождение» - знаковым событием в его актерской жизни. Режиссер фильма – прошедший всю войну артиллерист Юрий Озеров, главный оператор – участник битвы на Курской дуге и под Сталинградом танкист Игорь Слабневич, а автор сценария – боевой офицер, знаменитый писатель Юрий Бондарев. «Освобождение» снимали фронтовики, а потому фильм получился абсолютно достоверным. Михаил Ножкин: Вы понимаете, какие люди? Почему там все правда? Дмитрий Кириллов: Ощущение от фильма «Освобождение» - что это документальное кино. Михаил Ножкин: Вот, самое главное. Потому что они все это… Танки настоящие, дивизии, полки снимались – все настоящее. А эти холостые бьют – так они громче, чем боевые. В Берлине начали снимать в 1967 году. Это мало кто знает. Сразу все фрагменты пяти серий. Потому что… сказали: «Мы с весны начинаем все переделывать». Дмитрий Кириллов: Руины разбирали? Михаил Ножкин: Руины. А там все, что есть в фильме, эти берлинские развалины – они настоящие. Запад ошалел от страха. Чуть ли не прямой эфир. Несколько месяцев показывали, в Европе говорили: «Это русские под видом кино сюда нагнали военной техники – будут брать Западный Берлин». Дмитрий Кириллов: То есть Берлин разделенный, вы в Восточном Берлине снимали. Михаил Ножкин: Рядом стена. Дмитрий Кириллов: У вас там идут взрывы сплошные. Михаил Ножкин: Мы бежим, я ныряю. И залп. А залп холостой. Площадь метров 300-400 – напротив офис. От этой стены отлетает вся мебель. От холостого выстрела вся мебель. Там скандал, понимаете? От холостого выстрела. Прибегаю к этим танкистам. «Юрий Николаевич, где, что?». – «Да вот…» (всякие слова русские). Забыли поднять… Как шарахнули – и во всем квартале стекла вылетели. Полицейские тут бегут: «Скорее запретить съемки». Дмитрий Кириллов: Эпопея снималась. Не просто так. Михаил Ножкин: Главное, что полковник, я помню, командир подразделения говорит: «Что они опять шумят? Пусть спасибо скажут, что не боевыми. Когда мы брали Берлин, тут из каждого подвала ФАУсники нас долбили. Это ничего. А здесь холостыми. Кино снимают, а стекла вылетают». Дмитрий Кириллов: Фильм «Освобождение» - это очень важная веха в вашей жизни. Вы помните, как вас пригласили на этот фильм? Это был кастинг? Михаил Ножкин: Какой кастинг? Позвонил Юрий Николаевич и пригласил. И я сразу согласился. Конечно, моя тема. У меня с детства ППШ было с разбитым прикладом. Мы взрослые люди были. Дмитрий Кириллов: В сценарии все правда была. От корки до корки. Михаил Ножкин: Мало того. Там, например, летят истребители. Набрали специальных пилотов, которые в войну летали на этих самолетах. Потому что реактивщики уже не могли идти на 15 метров над землей. Мужиков нашли, по-моему, около 20 человек. И самолеты, которые летают, бомбят – это настоящие пилоты были. Дмитрий Кириллов: Вот интересная сцена – затопление Берлинского метро. Как снимали эту сцену? Михаил Ножкин: Эта сцена – одна из очень серьезных. Дмитрий Кириллов: Берлинское метро. Михаил Ножкин: Берлинское метро. Декорация была выстроена в Москве. По-моему, в 11-ом шлюзе в Нагатино бетонное корыто, метров в 15 высотой. Причем, выбрали середину июня, чтобы было тепло. А там была вода, как нарочно, 14 градусов. А мы целый день в воде. Отрепетировали, рельсы проложили. 450 человек, я помню, массовка. Это переломанные, перебитые немцы, привязанные к раскладушкам. Там дети. Целый перрон. Решетка, выход из метро. И везде софиты, прожектора. Репетировали дня 3, готовы – «Ну, поехали». Посуху выбегаем. Начали. Дубль 1. «Вперед, за мной!». Ребята вагон отодвинули. Подбегаем к туннелю. И оттуда волна метра 1.5. Больше метра. Вот так вот. Дмитрий Кириллов: Это шлюзы открыли, да? Михаил Ножкин: Они шлюз открыли. Но они не подумали, что перепад воды огромный. Наши не сказали. А те дураки просто. Не подумали. «Ну, откроем полметра. Сколько там?» А получилось, что вода хлынула чуть ли не под завяз. И сразу стала вот так прибывать. А в шлюзе никуда вода не девается. Это бетонное корыто. Эти ребята… Какой там съемка? Бегом. Я их успокаивать. Давай кого за шиворот вытаскивать на парапет. В общем, не успели оглянуться – паника. Уже платформа на полметра была залита. Уже по колени. Еще бы 10-15 минут – и все были бы готовы. А массовка – визг, ор. Все же испугались. А многие привязаны к кроватям. Дмитрий Кириллов: По сюжету все. Михаил Ножкин: Потом единственный выход был закрыт. Его надо было открывать. Тоже надо вызывать кого-то. В общем, настоящая паника была. Это был какой-то ужас. В общем, еле-еле закрыли. «Мать-перемать» и так далее. Открыли. Вытаскивали всех этих мокрых, массовку, там женщины и дети, так называемых немцев. В общем, был скандал. И Игорь сказал: «Все, снимаем кино. Не будем ничего открывать». Закрыли. Вообще не хотим даже разговаривать. И вот ходили в Моссовет режиссер и директор. Там начальство какое-то. Уговорили начальство, согласовали, что порепетируем. Вот столько надо, 15 см. Чтобы не было шквала, не утонули и так далее. Короче – договорились. Дня через 3-4 «можно снимать». Пришли, попробовали – «ну да, все». А воду же откачивать надо. Она никуда не проходит. И вот начали снимать. Уже вода прибывает, видно. Контролируем. Пока идет. Сняли. Первый день отработали. На второй приходим – а вода на полметра остается. Второй день она уже до метра. Мы бегаем, прыгаем, а вода остается. Потом уже парапет. А потом через несколько дней приходим. Массовка уже разошлась. И остается кто-то в вагоне, мы плывем, туда-сюда. Осталось полсмены. «Давай, скорее уже». Наш оператор забрал все в лодку и снимал. 4 камеры. Три точки оттуда, а он лежа снимал с лодку. Тянули эти веревки. Он крупно снимал, пока мы плыли. Короче говоря, чухнулись только сейчас. Там же куча прожекторов, софиты, пятое-десятое. Часть идет поверху. А часть идет – проложили между рельсами. Они так под водой и стоят. Это 380 вольт напряжения. Хорошо, что в советское время надежно делали. Муфту резиновую в одном месте бы пробило – и до свидания. 500 человек… Дмитрий Кириллов: Хочу вас спросить о знаменитой песне. «Последний бой». Как родилась эта песня? Михаил Ножкин: Все эти военные мужики подошли и сказали: «Песню напишешь?» - «Да, конечно». Дмитрий Кириллов: Это была первая ваша песня о войне? Михаил Ножкин: Нет. Дмитрий Кириллов: Уже были, да? Михаил Ножкин: Да. И я говорю: «Конечно, напишу». Время проходит, а я не пишу ничего. И я подумал: «О чем?» На какое-то время (это божий подарок) я вспомнил свое детство, свои эти переполненные палаты, мои детские выступления под Новый год 1941/42, палки, раненые, кровь и так далее. И по всем этим… Это ж коридоры были. 20 справа, 20 слева коек. Все забито было. Дмитрий Кириллов: И всем пел. Михаил Ножкин: Мы там спели. В этот пошли коридор. В другой конкурс пошли. Работа была серьезная. Всегда вспоминаю. И вдруг они начинали подпевать. Это же до слез. Дмитрий Кириллов: Душу лечили. Михаил Ножкин: Они лечили душу. Даже вспомнил – до слез. Когда такой лежит весь и вдруг подпевает. Я это прошел. Я вспомнил просто. Загнал память в эту атмосферу – о чем они говорили, о чем думали, чем жили. И написал за один вечер эту песню. Потому что сами строчки… Дмитрий Кириллов: Не о войне они говорили. Михаил Ножкин: Они говорили: «Мать давно не видим». Мы все равно должны какие-то самые простые слова. И получилась песня. Она очень простая. Но это их песня. Я просто озвучу те эмоции, те мысли, в которых они жили. Вот и все. Дмитрий Кириллов: Ваша песня стала для очень многих людей просто символом победы. Михаил Ножкин: Когда меня спрашивали «А на каком фронте вы воевали?» То, что воевал, вопросов не было. Потому что угадал. И самая большая награда. Когда в Афгане брали пленных офицеров, их везли в Пакистан. И был офицерский лагерь. Только офицеры. И они подняли мятеж. Об этом почему-то молчат. Героический подвиг был. Перебили всю охрану, захватили оружие. И, по-моему, 3 дня шла война. Ясно, что вокруг чужие. Они шли на верную смерть. Абсолютно героическую. Об этом не вспоминают. Там спаслось раненых несколько человек. Так вот, они рассказали. Они пели «Последний бой». Дмитрий Кириллов: Как рождается песня – это тайна. Вы можете, например, ее написать за день. А есть песня, которую вы писали 17 лет. Михаил Ножкин: «Под Ржевом». Отцу посвятил. У меня отец с первых дней ушел на фронт. Он был не военный, не профессионал. Там где-то 2 недели. И сразу подо Ржев. А Ржев – забытая битва, самая долгая, самая кровопролитная, самая опасная. Немцев везде отогнали давно уже. А это до середины 1943 года еще, даже после Курской, висела под Москвой. От Волоколамска 2 часа было ходу на танке. Это опасно. Это колоссальная огромная битва, о которой молчат – Ржевско-Вяземская. Вот 39 армия, которую предали по-черному. У меня как раз в 39 армии был отец. Дмитрий Кириллов: Там полегало, по-моему… Михаил Ножкин: Миллиона 4 наших. Телами закрыли Москву. И у меня отец там был солдат, старшина, лейтенант. Он год выдержал. Дмитрий Кириллов: В этом пекле был год? Михаил Ножкин: С божьей помощью выдержал. Но главное – он был сапером. Но самое главное – они же минеры. Об этом никто не забывает. Наступают немцы – они последними уходят. Все войска уходят. А они последние, они ставят минные заграждения. Чуть не так – взорвался. Они ставят мины против немцев. И только тогда уходят. Представляете? Об этом никто не говорит. А наступление, разведка идет. Идут впереди саперы, рискуя жизнью. Разминируют проход или поле – и потом идет наступление. Обо всех говорят, кроме саперов. «Сапер ошибается один раз», - недаром говорят. Мой отец сапером больше года выдержал. Раненый, лейтенантские лычки сорвал. И он раненым прошел. Контужен был. Очнулся – и уже куда-то везут в лагерь. И он прошел как рядовой. И потом прошел несколько тюрем – в Прибалтике где-то. Он в основном в шахтах работал. А с 9 лет из Москвы уехал. Тяжело было жить. Поехал к какому-то одному из дедов и работал там с 12 лет в шахтах в Тульской области. И сидел тоже в шахтах. Рабы нужны были. Дмитрий Кириллов: То есть когда в плен взяли, да? Михаил Ножкин: Сначала тюрьмы. Он говорит – в основном мародерствовали, издевались, убивали. Даже не немцы. Немцы командовали. А эту черную работу проводили бендеровцы наши знаменитые, западенцы, латыши, эстонцы, венгры – вот эти просто хуже не придумать. Самые главные наши в лагерях запихивали и сжигали. Прибалты знаменитые. Дмитрий Кириллов: Черной работой не занимались? Михаил Ножкин: Нет. Они зубы выбили – «золотишко собери». Они командовали. Потом он раза два убегал. А как? Убежал – уже более строгая. А еще раз – еще более строгая. С 1944 года он прошел. После того, как убежал, его вернули в Дахау. И в 1945 – Бухенвальд. Поэтому он выжил. Он давно пропал без вести. Год он продержался. И как раз осенью пришла… Пропал без вести. Дмитрий Кириллов: Похоронили уже. Михаил Ножкин: Конечно. И 3 года спустя вдруг в конце декабря… СМЕРШ же прошел потом полгода. И 9 декабря 1945-го вернулся. Я несколько месяцев привыкал к нему, что это мой отец. Потому что ушел – совсем я не помню. Фотографию носил. Втихаря. «Да, вроде похож». На память носил. Несколько фотографий осталось. Дмитрий Кириллов: Думал, что отца никогда больше не увидишь. Михаил Ножкин: «Нет, он не похож». Привыкал. Это очень важно. Вернулся. Потом в 1961 году дотянул… И работал все время. И ушел на небеса. А я не мог написать ему посвящение 17 лет. Потом поехал я во Ржев. И когда я приехал, показали мне одно место, кровавое и так далее. Деревня Ножкино на стороне Волги, а на другой – Кокошкино. «Поедем, посмотрим». – «Поехали». Приехали. Ни сарая, ничего – все заросло. Только ямы от погребов остались. Ничего. Ни деревяшки, ничего. Потом едем. И я говорю: «Земли заброшенные, заросшие, многие поля большие. Почему после войны столь?» - «А потому что не разминированы». В первые годы трактористы отказывались пахать, потому что трактор ходил, как лодка в беспокойную морскую погоду, по волнам. Трактор вот так по волнам. Потому что там все было в несколько слоев наших отцов и дедов. Вот, во что обходится война. Дмитрий Кириллов: Михаил Иванович, спасибо вам огромное, что вы сегодня с нами. И слава богу, что есть люди, которые помнят и которые передают будущим поколениям правду о той войне. Михаил Ножкин: С праздником, дорогие мои однополчане по защите нашей родины. Мы были, есть и будем. Дмитрий Кириллов: С праздником! Михаил Ножкин: С праздником! Дмитрий Кириллов: Спасибо.