Ольга Синяева: Детские дома по определению не могут быть хорошими. Этих учреждений быть не должно

Дмитрий Кириллов: Ольга Синяева. Жизнь этой удивительной женщины напоминает увлекательный роман. Ее история нетипична для нашего времени. Будучи успешным журналистом, спецкором на федеральных каналах, а позже известной телеведущей и режиссером-документалистом, Ольга на пике своей карьеры поменяла свой жизненный путь. Однажды, переступив детского дома, она впустила в свое сердце боль и страдания брошенных детей и стала снимать кино, чтобы рассказать людям о том, что в детских домах счастливых детей нет. Сегодня Ольга – многодетная мама. Она воспитывает двух приемных сыновей и трех кровных дочек. Продолжает снимать кино и отчаянно борется за устройство в семью каждого ребенка, попавшего в сиротскую систему.

Оля, мы все родом из детства, конечно. В советские времена в детских садах к 8 марта дети делали какие-то поделки или какие-то открытки рисовали.

Ольга Синяева: Это в обязательном порядке было, конечно. Никуда не денешься. Это очень хорошо мне впечаталось в память, как мы долго-долго выстукивали ручкой в такой железной рамочке какое-то животное. На самом деле мои дети, конечно, тоже меня поздравляют, но так как… достаточно специфическая досталась, самое яркое воспоминание – это когда моя маленькая 5-летняя девочка нарисовала мне рисунок с лысой мамой. «Это моя мама на 8 марта. Она лысая. Она пришла в детский сад, всем рассказала». Это тогда тоже был такой немножко протест на одну историю достаточно знаковую. Мы все общественники в знак протеста побрились налысо, и я в том числе. Так что дети меня рисуют.

Дмитрий Кириллов: Она ретранслятор такой. То, что увидела, то и нарисовала.

Ольга Синяева: Да, это очень запоминающееся.

Дмитрий Кириллов: Вообще говорят, что чем больше мамы в жизни ребенка, тем потом легче человеку жить. Если в детстве мамы было много. Вот в вашем детстве вашей мамы было достаточно?

Ольга Синяева: Вы знаете, я пришла сюда на передачу в том числе чтобы сказать своей маме большое спасибо, что она вообще была у меня, потому что я могу, конечно, сравнить с тем, что дети не имеют, и какая это огромная разница. И практически нежизнеспособный организм получается. Поэтому мамы должно быть очень много, мама должна быть очень добрая, душевная, теплая. Наши родители (не их в этом вина) – это послевоенное поколение. Они, к сожалению, были воспитаны такими железными женщинами, которые вынуждены были выживать. И многие чувства послевоенного поколения просто отбиты, просто отсутствуют. И они воспитывают нас, как могли. Но они понимали, что их дети тоже должны как-то вписываться, выживать. И моя мама меня учила на собственном примере тем, что она очень сострадала, во-первых, людям, которые чего-то не имеют. Поэтому я с самого раннего детства, например, тащила к себе домой всяких животных с улицы, я мальчиков каких-то приводила, которых не кормят дома, из семьи алкоголиков. Я действительно помню этот момент.

У меня даже есть фотография, где я в каком-то детском саду на даче держу мальчика, который практически с меня ростом, я его держу на руках, его надо каким-то образом спасать.

Дмитрий Кириллов: Материнский такой порыв уже маленького ребенка.

Ольга Синяева: Да. И я думаю, что мамин вклад во всем этом, конечно, есть. Мама подсовывала мне поэтов Серебряного века, чтобы я читала, обратила внимание на то или иное произведение. Потому что она, например, видела соседний дом и говорила, что я напишу на нем «здесь живут свиньи», потому что люди выбрасывали мусор в окно.

Дмитрий Кириллов: Есть ли у вас какое-то яркое воспоминание детства, связанное с мамой?

Ольга Синяева: Я помню ее воротник на дубленке. Это такая лама. И она была немножко напшикана духами. Тогда это редкость была большая. И вот этот запах мамы был для меня. Эта лама, в которую я носом укутывалась и там утопала.

Дмитрий Кириллов: Развод родителей стал для 15-летней Ольги настоящей трагедией. Ей хотелось поскорее вернуть в свою жизнь потерянное ощущение тепла, дома. Но ее собственный первый брак оказался неудачным. Ольга одна воспитывала дочь Алису и верила, что счастье обязательно ее найдет. И оно пришло. Когда дочке исполнилось 4 года, в жизни Ольги появился молодой человек с редким для России именем Сезгин.

Как вы встретились, познакомились с вашим мужем? Он иностранец?

Ольга Синяева: Он иностранец, да. У него такая очень интересная судьба. Он болгарский турок. Он родился в Болгарии. А так как Болгария была часть Османской империи, там достаточно много турков живет этнических. И, например, та его деревня наполовину состоит из болгар, наполовину из турков. Мечеть стоит напротив храма. И все очень дружно справляли все праздники вместе, жили дружно.

Тодор Живков проводил так называемую болгаризацию турков, что якобы никаких турков здесь нет. И он насильно менял имена и фамилии, вплоть до того, что подходили к деревне танки и меняли фамилии даже на надгробных камнях. Это был очень такой трагический период. После этого мой муж буквально пешком и в каком-то багажном отсеке вагона эмигрировал в Турцию, бежал. В общем, жил как беженец. А в Болгарии он был какое-то время в интернате, потому что у него была сложная жизненная ситуация. Был очень жесткий отчим, который не разрешал ему даже читать с фонариком под одеялом.

Его мама спасла, немножко поддержала в интернате. Хотя он там научился у цыган, как делать свой первый бизнес. В общем, да, такая тяжелая…

Дмитрий Кириллов: Такое сложное детство у него было.

Ольга Синяева: Сложное детство, да. И, наверное, именно поэтому мы с ним быстро достаточно сошлись. Он мне сразу сказал, что он хотел бы построить больницу, приют. И это для меня было прямо в сердце.

Дмитрий Кириллов: Для Алисы Сезгин – самый что ни на есть родной и любимый папа. Он нашел подход к ребенку, окутал своей любовью, бегал ночью за лекарствами, когда Алиса болела, и покупал ей самые красивые игрушки. А в скором времени у Ольги и Сезгина родилась дочь Ася.

Ольга Синяева: Я совсем не ассоциируюсь с многодетной матерью и сама себя так не чувствовала. Так просто получилось. Когда у нас родился совместный с мужем ребенок, я впервые немножко остановилась, огляделась вокруг себя, выдохнула, я никуда не бежала, я просто наслаждалась материнством. Потому что первый ребенок – это все время стресс. А тут ты просто получаешь кайф от этого запаха, от ее теплых пяточек целовать. В общем, это здорово. И однажды, когда я сидела совершенно спокойной, расслабленной, не работала, я смотрела какую-то передачу по телевидению, что в Свердловске в больницах не хватает нянечек для детей. То есть столько отказников, что нянечки не успевают их накормить – 13 на одну нянечку. И показывают этих детей, и за этими решетчатыми прутьями кровати я как будто вижу своего ребенка, которого я держу. Я просто вижу ее.

Меня, конечно, тогда просто перевернуло. Я начала писать своим коллегам: «Давайте что-то делать. Это не должно быть так». И потом подумала, сразу же приняла на себя. Потому что – хорошо, бери ребенка, воспитывай, у тебя же есть сейчас возможность. И муж мне сказал: «Ок, нам же несложно тарелку борща налить лишнюю».

Дмитрий Кириллов: Имея на руках маленькую дочку (старшей тоже было лет 5, наверное)…

Ольга Синяева: Да, 5 лет и 9 месяцев было младшей. Я поняла, что если я уже села дома, значит я могу подарить любовь еще одному ребенку.

Дмитрий Кириллов: Вы стали его искать. Игоря.

Ольга Синяева: Вы знаете, я не стала его искать. Он сам нашелся. Я как раз написала своим коллегам на «Радио России». Они открывали большой такой социальный проект. Сейчас вырос социальный проект. Тогда была программа «Детский вопрос». Это была первая программа, которая начала рассказывать про детях в детских домах, их истории.

Игоря пиарили, то есть рассказывали про него целый год. И всего 2 годика ему было. Представляете, насколько тогда было все не развито, что никто вообще не нашелся? А они сделали очень такую хитрую вещь. Они прислали мою фотографию и Игоря рядышком. А он прямо похож на меня больше, чем другие дети, наверное.

Дмитрий Кириллов: И это сработало, конечно? Увидела себя.

Ольга Синяева: Это был такой запрещенный прием. Я, конечно, через несколько дней уже думала, что это мой ребенок, которого я оставила, и что мне надо срочно его забрать.

Дмитрий Кириллов: Вот вы стали приемными родителями. У вас в доме появился маленький Игорь. Ему было 3 года. Это был такой же ребенок, как и все дети?

Ольга Синяева: Я думала, что это будет такой же ребенок, как и все дети. Когда мне сказали, что у него прочерки в графе «мать и отец», я сказала: «Прекрасно». Это будет прямо с чистого листа. Мы сейчас его полюбим, вложим в него все, что можно. Но это был уже сложившийся ребенок. Это была такая шаровая молния, которая носилась по дому и все громила. Я сначала не поняла, что происходит. Лежала с больной головой вообще. Я думала, что меня это убьет на самом деле, потому что я не справлюсь.

Дмитрий Кириллов: Чтобы как-то восстановить силы, Ольга решила на несколько дней отправить Игоря в санаторий. Не знала она тогда, что разлука, пусть даже кратковременная, станет для ребенка тяжелым испытанием. Больше таких опрометчивых поступков Ольга не совершала.

Ольга Синяева: Конечно, совершенно яркое для меня воспоминание, когда он увидел меня в этом санатории, и он бежит и орет во весь голос. И он меня узнал. И у него уже была эта привязанность. А ее опять обрубала маленькими кусочками. В общем, просто по незнанию. Я в какой-то момент поняла, что ни специалисты, ни воспитатели, никто не понимает, что это за ребенок. Я, конечно, больше копалась в иностранной литературе, потому что я начала задавать эти вопросы сама себе, искать на них ответы.

Дмитрий Кириллов: Что вас удивило, что привело в шок?

Ольга Синяева: Конечно же, поведение Игоря первое время, что он раскачивался, когда он пытался себя успокоить, что он нализывал мокрое пятно на своей подушке и утыкался туда лицом, что это был единственный человеческий запах для него – это его подушка. Это была его мама. То, что мог уйти с кем угодно на улице. И некоторые люди подыгрывали, потому что я его постоянно боялась потерять. Только отвернешься, а он уже с кем-то… Какая-нибудь добрая женщина говорит: «Ну, пойдем, пойдем со мной». И потом на меня такими испуганными глазами смотрит: «А что же он идет?» - «А он так привык. Кто его возьмет, с тем и пойдет». И, конечно, я понимала, что это ненормальное развитие ребенка и чем это может вообще в дальнейшем, какой-то беспорядочностью связей закончиться. Очень опасно.

То, что ребенок ел и не мог наесться. Понимаете? Он ел до рвоты. Как это может быть? То, что он впервые увидел человеческое лицо. А самое главное – лицо мужчины рядом с собой. Потому что мужчин они там вообще не видели. И он трогал папу и говорил: «У тебя на лице колючки». То есть для него это были абсолютно новые ощущения. И мы понимали, что ребенок впервые видит лицо человека близко. Разве это нормально?

Дмитрий Кириллов: Как муж отреагировал, что это особенный ребенок, что у него совершенно другое поведение, не такое, как у детей, у которых есть родители?

Ольга Синяева: Муж работал. Он просто отреагировал тем, что он уезжал подальше на работу. Но единственным нашим даже негласным каким-то договором было то, что это решение не будет пересмотрено. Если мы взяли, значит мы будем до конца стараться и пытаться что-то сделать, скорректировать, изменить. У нас получилось.

Дмитрий Кириллов: Получается, с появлением Игоря вообще вся ваша жизнь поменялась?

Ольга Синяева: Абсолютно.

Дмитрий Кириллов: И он подтолкнул к созданию кино?

Ольга Синяева: Так и есть. И я 4 года просыпалась с такой навязчивой мыслью, как будто мне ее просто кто-то вложил в голову: «Ты должна это показать. Ты должна об этом рассказать».

Дмитрий Кириллов: Ольга Синяева стала первым российским журналистом, попытавшаяся раскрыть проблемы сиротской системы изнутри. И это оказалось непростой задачей.

Ольга Синяева: Происходили такие вещи, что кроме как чудесами их не назовешь. Потому что люди раскрывались. Люди видели, что это камеры, но они все равно раскрывались, и они говорили о том, что у них наболело. Видно, действительно их об этом давно никто не спрашивал.

И в какой-то момент поэтому у них выключалось это окно возможностей, закрывалось, и они вдруг оглядывались по сторонам и говорили: «Ой, что это я сказала? Вы, пожалуйста, все это вырежете. Меня уволят». Я говорю: «Ну, почему? Это правда. За что вас увольнять?» К сожалению, люди работают в этой системе, они все принимают правила этой ненормальной игры. И дети, и взрослые живут в совершенно неестественных условиях. Поэтому это естественные реакции, которые происходят у детей – это бунт, протест, агрессия. И у взрослых, которые пытаются это все подавить, иногда жестокими методами. Это естественная реакция на неестественные условия. Просто этих учреждений быть не должно.

Дмитрий Кириллов: Есть такое распространенное заблуждение, такое мнение, что вот этот детский дом очень хороший, там очень хорошие воспитатели. И вообще из хорошего детского дома могут выйти такие хорошие воспитанники, благополучные дети?

Ольга Синяева: Такого не бывает. Детский дом по определению не может быть хорошим. Потому что там есть депривация. 100% интернатных условий ведут к депривации. Депривация – это лишение именно нормальной, естественной человеческой жизни, которая нужна ребенку. В детском доме никогда не бывает привязанности. Да, бывают исключительные воспитатели, которые привязываются к детям, которые ведут их дальше по жизни. Но это практически как приемные мамы. Но в большинстве своем это люди, которые пришли выполнять какие-то свои функции. Это работа для них. А дети там живут. И для любого ребенка нужна мать, нужен отец, нужен дом, нужно, чтобы эти люди видели в этом ребенке его будущее, когда он будет и через 10, и через 20, и через 30 лет, а не временщики, которые живут только этим краткосрочным моментом. И дети это чувствуют. Этих детей невозможно обмануть. Эти дети-рентгены. Они очень чувствительны и понимают, как к ним относятся. К сожалению, они с этим пытаются бороться не лучшими какими-то методами, чем, конечно, карательная медицина их и принимает в свои объятия в психиатрические больницы. И таких детей очень много в психиатрических больницах.

Дмитрий Кириллов: Насколько тяжело вам было снимать кино? А потом уже после съемок еще надо все монтировать.

Ольга Синяева: Год я не могла подступиться. Я открывала и закрывала, начинала плакать.

Дмитрий Кириллов: Как отреагировало общество?

Ольга Синяева: Вы знаете, в едином порыве. Те люди, которые смотрели, обычные, простые наши граждане – они начали организовываться. Какие-то волонтерские сообщества, какие-то группы создавать. Более того, этот фильм начали переводить на несколько языков. Люди просто без всяких денег, просто по велению души. Они просто считали, что нужно его показать как можно шире. Также на первый показ деньги были собраны буквально на несколько часов. Тоже это был такой фандрайзинг.

И это прям была такая волна, которая двигалась мне навстречу, чем она, конечно, немножко смыла с моей души эти раны, нанесенные съемками и последующим монтажом. Это было очень, конечно, сильно.

Дмитрий Кириллов: Фильм «Блеф, или с Новым годом!» получил широкий резонанс и открыл людям Ольгу Синяеву не только как режиссера, но еще и общественного деятеля. Сегодня Ольга продолжает идти по этому тернистому пути, помогая брошенным детям найти своих родителей. Не представляла она, что в ее семье вскоре появится еще один сын.

Ольга Синяева: Я снимаю такие видеоанкеты, это даже небольшие портреты детей в интернатных учреждениях. И пришла 2 мая снимать одного мальчика. В общем-то, мы двигались как обычно. Потом я просто посмотрела отснятый материал и начала рассказывать про него у себя на странице в Фейсбуке, потому что что-то меня в нем очень зацепило.

Я на самом деле честно пыталась его устроить в семью. И был большой отклик, большой резонанс на его анкету. И люди, которые по 20 лет находятся в семейном устройстве, когда узнавали о его диагнозе, к сожалению, пропадали.

Я достаточно хорошо знала, что собой представляют ментальные особенности. Но я не увидела их вообще в этом мальчике. Я поняла, что здесь, конечно, что-то очень надуманное. Начала копать, как он попадал в эти больницы, как он вообще попал в систему. Меня, конечно, поразила его история. Человек с огромной и богатой родословной. У него были в роду казаки, его прабабушка была баронессой, а его дедушка – очень известный художник, главный художник многих театров.

Я буквально кровью расписалась своему мужу, что больше никого не возьму. Опять перестала спать и есть. Пока я его не заберу, я поняла, что…

Дмитрий Кириллов: Вы помните тот момент… Это очень важно, когда ребенок проходит какой-то период, и вдруг он вас сам первым называет мамой. Это уже победа.

Ольга Синяева: Да, он говорит «мама», «мамо», «Оля». По-разному, зависит от обстоятельств, от ситуации.

Мне, конечно, было очень неожиданно от такого взрослого, фактически состоявшегося человека услышать «мама». Каждый раз я немножко вздрагиваю. Потому что с его мамой я тоже пыталась найти контакт. И мы с ней общаемся. К сожалению, она живет в другом городе. Она тоже прошла интернатное учреждение. Именно поэтому, к сожалению, не может поддерживать связь. Эта связь разорвалась и оборвалась. Но я еще надеюсь, что мы еще как-то немножко склеим все это.

Был момент. И заметила моя средняя дочь, когда он сказал «мама», но это больше, знаете, немножко на публику. Потому что он хочет все-таки быть как все, чтобы другие дети понимали, что он тоже имеет свою семью, свою маму.

Дмитрий Кириллов: Когда много детей, наверное, это немножко похоже на такой дурдом, потому что все перевернуто, все игрушки раскиданы. Как вообще управляться с пятью детьми?

Ольга Синяева: Надо принимать ситуацию так, как она есть. Просто отращиваю свой личный дзен, свою личную броню, свое личное терпение. Меня, конечно, очень хорошо знают. Они понимают мои слабые места. Они могут меня очень окрутить технично. В этом смысле нужен папа. Здесь нужна твердая жесткая рука. Он приходит со своим авторитетом – быстро все моментально убирают. Это для меня какое-то чудо чудесное происходит. Я, к сожалению, так не могу.

Дмитрий Кириллов: Папа – это спасение. Чего хочется пожелать женщинам?

Ольга Синяева: Просто раскрыть возможности своего сердца. И тогда все вокруг (неважно, кто тебя окружает – дети, семья), все твои близкие просто ответят тебе взаимностью. И эта любовь будет всегда преумножаться просто в геометрической прогрессии. Самое главное, что мы имеем это волшебное чувство, которое в себе можно развивать и прокачивать. Я просто желаю всем, чтобы научились любить.