Дмитрий Кириллов: Сергей Соловьев – художник, доказавший каждому из нас, что время – понятие относительное. Режиссер, ломающий все стереотипы и рамки, хулиган и импровизатор, сумевший пройти свой жизненный путь, оставаясь в душе мальчишкой. Он прилетел на землю с другой галактики, успел одарить стольких людей невероятной нежностью, талантом, юмором, творческим азартом, человеческим теплом и улетел на свою планету «Асса», туда, где нет зависти и злобы, туда, где живет любовь. Сегодня мы попробуем заглянуть в телефонную книжку Сергея Александровича и вспомнить дорогих его сердцу людей, тех, о ком он не переставая говорил с любовью и восхищением, тех, кто навсегда стал частью его жизни. Дмитрий Кириллов: Сергей Александрович, если так вот посмотреть на вашу жизнь, вот такое, знаете, собрание сочинений, многотомник, где каждая глава – это какой-то эпизод либо как кино, либо как сцена из спектакля, и обязательно где огромное количество интересных людей. Повезло же вам именно на людей? Сергей Соловьев: Конечно, конечно. Просто самое главное, в чем мне повезло, – это не в том, что там я сделал одни картины, другие картины. Самое главное, что количество встреч с людьми, вот оно объединяет, оно и определяет эти картины. Дмитрий Кириллов: Первое имя на букву «А» в телефонной книжке – Александр Абдулов, ближайший друг, талантливый и неугомонный, неравнодушный. Абдулов с удовольствием снимался в картинах Соловьева и также успевал делать сразу несколько дел, вовлекая в свою бурлящую жизнь и друга Сережу. Сергей Соловьев: Саша был человек без кожи, вот. Он так во все это дело верил, что отказать ему в чем-нибудь было невозможно. Он как-то пришел ко мне сюда и говорит: «Слушай, можно я у тебя переночую?» А мы уже ближайшие друзья. Я говорю: «Не-не-не, Саша, не-не-не». Он говорит: «Ну я тебе говорю, переночевать, я переругался со всеми, я спать хочу, мне холодно. Друг ближайший!» Я говорю: «Не-не-не, Саша, не надо, не надо, не надо». – «Ну я на одну ночь!» – «Да знаю я эту одну ночь! Не надо, не надо!» – «Вот ты дикий какой». Победил в споре Саша и прожил у меня полгода, по-моему, вот. Мы с ним здесь и сценарии писали, и ходили в шашлычную. Дмитрий Кириллов: Тем более что на горизонте замаячило новое дело – фестиваль в Ханты-Мансийске. Узнав, что Сергей Соловьев хочет организовать такой необычный кинофорум, Абдулов тут же загорелся этой идеей. Он, будучи человеком увлекающимся, сразу представил, как в Сибирь поедут молодые кинорежиссеры со всего мира: они будут показывать свои дебютные работы, а мэтры мирового кинематографа – их оценивать. Так все и получилось. Когда вы придумали историю с фестивалем, он же тоже включился? Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: Почти на край света вывозить людей, иностранцы поехали – это же фантастика какая-то! Сергей Соловьев: Да, Саша был деятельным настолько, что сопротивляться Саше было невозможно. То же самое с иностранцами, с Сибирью. Никто же не мог выговорить слово «Ханты-Мансийск». Дмитрий Кириллов: Это же не укладывается... Сергей Соловьев: Ну как, «Ханты-Мансийск». Я представляю себе Ришара: «Ханты-Мансийск? Куда?» Дмитрий Кириллов: «Куда ты едешь?», да? Сергей Соловьев: «Куда ты едешь?» Ехали. Дмитрий Кириллов: Как вы приглашали всех этих знаменитостей? Там сибиряки, они щедрые, там же их, наверное, кормили и поили хорошо? Сергей Соловьев: Кормили, поили. Абдулов кормил и поил, вот, хорошо, действительно был «щедрый сибиряк». У них оставались от этого путешествия самые светлые ощущения, не то что Сибирь там, ГУЛАГ, собаки воют, ветер уносит. Дмитрий Кириллов: Ссыльные... Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: А тут радость. Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: Да еще на собаках катали, наверное, их. Сергей Соловьев: Конечно-конечно. Дмитрий Кириллов: Это же экзотика. Великая Фанни Ардан, да? Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: Красотка приехала. Сергей Соловьев: Ну, когда уже подружились мы с Фанни, что-то стали там разговаривать... Интересная история тоже: я же ни слова по-французски не знаю... Дмитрий Кириллов: А она по-русски ничего. Сергей Соловьев: Нет, ничего. И мы часами разговаривали о том о сем. Та же самая история с Ричардом Гиром. Тоже не знаю, но часами разговариваем. Иногда он мне до сих пор звонит из Нью-Йорка. Ну, чего он говорит: «Я Ричард». Я говорю: «Ну да, ты Ричард». Дмитрий Кириллов: Эмоции, да? Сергей Соловьев: Да-да-да. По телефону, представляете, по телефону. Дмитрий Кириллов: Соловьев для творчески одаренных друзей был словно колодец, из которого бесконечно черпали живую воду, а потому с ним можно было говорить часами, и неважно, на каком языке. Сила его человеческого обаяния не поддавалась никаким замерам, она просто зашкаливала, и при всей легкости, юморе, какой-то кажущейся несерьезности Соловьев умел проникнуть в самую суть, заглянуть в глубины человеческой души. А потому крупный план в кино – его фирменный почерк. Режиссер любуется своими героями, старается заглянуть в самую суть. Он коллекционирует потрясающие портреты, пытаясь разгадать тайну человека. А началось все больше полувека назад, когда еще совсем юный Сережа Соловьев, ученик великого Михаила Ромма, предложил мастеру идею снять документальный фильм, показывая людей, пришедших в Эрмитаж посмотреть картину Леонардо да Винчи «Мадонна Литта». Сергей Соловьев: Я ему, значит, рассказал, что это такое, он говорит: «Вот это дело». А он очень увлекался тогда, Михаил Ильич, «прямым кино», что называется, без посредников. Давай, сказал он, давай. Причем там очень важно, что вот как бы невозможная идея, невозможно закрыть же в Эрмитаже зал с «Литтой», «Мадонной». Дмитрий Кириллов: И сделать съемочный павильон из него, да? Сергей Соловьев: Да, сделать невозможно, ну зачем обсуждать какие-то невозможные, ненужные вещи. Вот я сразу, значит, конструктивный план такой изобрел. Мы это все закрыли этими самыми «Осторожно, не заходите сюда, идет ремонт паркета» со стороны Рафаэля. Дмитрий Кириллов: Ага. Сергей Соловьев: И значит, люди так не перли толпой туда, где ремонтируют паркет, понимаешь, это Эрмитаж, ну как, ну ремонтировать надо паркет. И мы спокойно работали, спокойно работали, спокойно снимали. Они смотрели-смотрели, мы снимали-снимали и поняли, что можно лица бесконечно, то есть ни пленки не хватит, ни денег не хватит, ничего дальше снимать, можно было сутками снимать. Я сказал: «Давайте остановимся, посмотрим материал». Ну, первые две минуты, три минуты я смотрел с интересом, потом привык и понял, что мы снимаем что-то необыкновенно провальное. Ну хорошо, смотрит человек всячески, ну и что? Я просто покрылся холодным по́том и понял: что-то я там недодумал в самом начале. Мы остановились, и я вдруг подумал: но ведь крайне важно, на что они смотрят. И тогда мы взяли две смены, по-моему, и сняли саму леонардовскую работу, и потом вставили в этот материал. И когда произошло это... Дмитрий Кириллов: ...взаимодействие? Сергей Соловьев: ...взаимодействие, чух! – сверкнула эта искра. Дмитрий Кириллов: На фестивале неигрового кино в Лейпциге картина «Взгляните на лицо» была отмечена специальным призом. Так работа 22-летнего дебютанта Сергея Соловьева получила международное признание. Дмитрий Кириллов: А Ромм посмотрел когда, вот он что, как он, какие-то слова сказал? Сергей Соловьев: Ну, он мне мало чего говорил. Просто... Дмитрий Кириллов: И этого было достаточно? Вообще он чему-нибудь учил, вот так вот, по большому счету? Сергей Соловьев: Не знаю. Я вот... Спросите вы меня вот, почему именно у Ромма вы... Я не знаю, что ответить. «Чему он вас научил?» – ничему, в общем ничему. Но от него исходил такой свет гениального артистизма... Я помню, на первой лекции у Ромма, когда у нас было 1 сентября вгиковское, Ромм приехал. И он стал рассказывать, причем в то время даже произносить это имя было невозможно, он стал рассказывать о том, как он смотрел в театре мейерхольдовскую «Пиковую даму». И он когда рассказывал, он ходил из одного конца аудитории в другой. Когда лекция закончилась, вот, казалось бы, нормальный человек: «Ну что он вам рассказал?» – «Ничего». – «Ну что вы поняли?» – «Что болит шея», – потому что мы... Дмитрий Кириллов: Магия. Сергей Соловьев: Магия. Дмитрий Кириллов: Куда он, туда и... А-а-а. Сергей Соловьев: От этого болела шея! Я до сих пор, вот сейчас вам рассказываю... Дмитрий Кириллов: Физическое ощущение, да? Сергей Соловьев: Физическое ощущение. Дмитрий Кириллов: История нашего героя – это один большой киносценарий, написанный самой жизнью. Думал ли 13-летний мальчишка, прогуливающий школу и болтающийся по улицам холодного Ленинграда без дела, что, заглянув случайно в кинотеатр, чтобы погреться, он выйдет после киносеанса совершенно другим человеком? Сережа посмотрел фильм Калатозова «Летят журавли». Сергей Соловьев: И конечно, у меня был эффект шаровой молнии. Зачем мне эта вообще Вероника, чего там она страдает, чего она хочет? Но вот это, то, что тебя настиг этот солнечный удар, настиг, я никогда не забуду. А дальше уже от меня ничего не зависело. Дмитрий Кириллов: Все, в плен попал. Сергей Соловьев: В плен попал. Причем это было невероятно. Причем я потом познакомился, Ромм меня свел с Урусевским, оператором «Летят журавли», вот, и Ромм, значит, попросил, чтобы я написал Урусевскому сценарий. Чтобы я написал Урусевскому сценарий! Он говорит: «Давай-давай, ты можешь, ты можешь». Потом я несколько раз общался с Самойловой и тоже себя щипал... Дмитрий Кириллов: Да-да-да. Сергей Соловьев: ...чтобы, так сказать, не сойти с ума, что я вижу саму Самойлову. Ну как, ну это невероятно! И как ни странно, я никогда в жизни не видел Калатозова, режиссера-постановщика «Летят журавли», не видел. Так мы с ним никогда и не повидались. Дмитрий Кириллов: Тоже вот не судьба. Сергей Соловьев: Не судьба. Дмитрий Кириллов: Вы приехали 16-летним, борзым, веселым, оптимистично настроенным на жизнь молодым человеком. Поселился в общаге, да, вгиковской? Сергей Соловьев: Ну да. Причем 106-я комната была уже такая верхушка карьерной лестницы. Дмитрий Кириллов: А-а-а. Сергей Соловьев: Она была на первом этаже... Дмитрий Кириллов: Это выгодно было, что на первом этаже? Сергей Соловьев: О-о-о, что вы! О-о-о как! Во всяком случае, через дверь попасть в общежитие ВГИК было невозможно, если у тебя нет, так сказать... Дмитрий Кириллов: А, там же комендант сидит. Сергей Соловьев: Комендант сидит вообще, так сказать... Дмитрий Кириллов: Так. А тут? Сергей Соловьев: А тут тык-тык-тык-тык-тык, значит, тык-тык-тык у окошка, и кто-то влезает к тебе в это самое, говорит: «Спасибо, старик, спас, спас!» Дмитрий Кириллов: Там же своя жизнь была, кипела. Сергей Соловьев: Ну конечно. Вот я был таким «спасателем». Дмитрий Кириллов: Спасался в 106-й комнате и Гена Шпаликов, друг по ВГИКу, поэт, сценарист, личность космического масштаба. Сергей мечтал работать с Геной вместе, и они уже договорились, что сценарий будущего фильма Соловьева напишет Шпаликов. Но время шло, было столько сказано и выпито, а сценария все нет. Сергей Соловьев: Года три я на это дело убил. Дмитрий Кириллов: Напоминал ему как-то, да? Сергей Соловьев: Ну конечно. Дмитрий Кириллов: А он? Сергей Соловьев: А он потом принес такую пачку листов, вот такую, машинописных. Я говорю: «Гена, что это? Сценарий?» Он говорит: «Не совсем». Из этого сценария, который мы тогда задумывали, получился роман, и его, я думаю, нужно, правильно будет сейчас отправить в Нобелевский комитет. И мы с Геной пошли на московский телеграф. И я помню, значит, адрес, который Генка написал: Нобелевский комитет, туда-сюда, премия по литературе и искусству, обратный адрес «Черемушки, Шпаликов». Я помню историю, конечно, одну просто фантастическую. Мы с ним шли из Дома кино, и Гена стал мне рассказывать историю, как он поселился жить у пожарника где-то в Подмосковье. А пожарник этот был замечателен тем, что он гнал самогон, и, конечно, Гену не могло это не привлечь. По ночам он лежал и слышал, как снизу буль-буль-буль, там булькает, булькает, булькает. И вдруг среди этого буль-буль-буль, буль-буль-буль волшебный Шопен, фортепьянный Шопен. Как это? Самогон, Шопен, как это? И он пошел на звуки Шопена и увидел на третьем этаже дочь пожарника, она была без ног и сидела за роялем, играла Шопена. И дальше начался пожар, и он попер через огонь к этой самой безногой паля-ля-ля-лям, паля-лям, паля-ля-лям. Вот видите, вы изумляетесь, а что со мной было! Вот он был такой человек, шаровая молния. Дмитрий Кириллов: «Егор Булычов». Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: Молодой режиссер Соловьев набрал команду сумасшедше талантливых и очень известных людей. И с ними надо как-то управляться, они же все со своими амбициями, обидами. И все-таки там же произошла эта встреча, наверное... Вот дружба началась с Ульяновым именно с этой картины? Сергей Соловьев: Да, конечно, конечно. Причем не только с Ульяновым, и с Тихоновым тоже. Дмитрий Кириллов: Да-да, он же тоже играл там. Сергей Соловьев: Я шел в павильон, и такая была теплая радость на душе оттого, что да, сидит Михаил Александрович и читает газету «Правда». Дмитрий Кириллов: И ждет, когда скажут «Мотор!». Сергей Соловьев: Да-да. Дмитрий Кириллов: Но он послушный был актер вообще? Вот вы молодой режиссер, мало ли чего хочет, а он уже такой маститый, с регалиями. Сергей Соловьев: Он понял, что... Дело не только в том, что мы снимаем картину, а дело в том, что мы попали в одно воздушное поле, и он стал очень покорным, как ни странно, покорным. Он даже, отложив на время газету «Правда», говорил мне: «Ну, Мейерхольд, иди, режиссируй меня». Дмитрий Кириллов: Кстати, Мейерхольд – не вы ли коллекцию Мейерхольда, скупали книги? Сергей Соловьев: Да. Он на меня так пролился и, так сказать, преобразил вообще, как фильм «Летят журавли», преобразил все, так сказать, сознание, все... И мне стало так вообще хорошо оттого, что был Мейерхольд, был Мейерхольд – значит, все может быть, все возможно. Дмитрий Кириллов: Жизнь у 15-летнего парня обрела смысл, да, вообще? Сергей Соловьев: Да-да-да. Дмитрий Кириллов: Но на вас, конечно, смотрели в магазине, наверное, как на странного паренька... Сергей Соловьев: А потом они уже мне оставляли, потому что видели, что я захожу, они говорили... Это я цену смотрю. Цена была одна и та же, 12,50, очень большая цена. Дмитрий Кириллов: Это же очень дорого. Сергей Соловьев: Очень дорого. Но тем не менее копил. Дмитрий Кириллов: И так скопился чемодан драгоценных книг. Сергей Соловьев: Чемодан не просто драгоценных, а феноменальнейших, то есть у меня было действительно полное собрание журналов Мейерхольда и Головина, и во ВГИК я уже поехал с чемоданом Доктора Дапертутто. Дмитрий Кириллов: То есть как бы с багажом приехал, подготовленный. Сергей Соловьев: Ну, ну. Дмитрий Кириллов: Не все об этом знают, что все-таки эта редчайшая коллекция постепенно стала, потихоньку уходить, так... Сергей Соловьев: Да мы ее пропили просто. Это ВГИК... Дмитрий Кириллов: Деньги были нужны. Сергей Соловьев: О-о-очень. Зачем, не скажу. Дмитрий Кириллов: Ха-ха, я догадываюсь. Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: Хроническое безденежье на фоне невероятной влюбленности. Образовалась новая ячейка общества – Сергей Соловьев и Екатерина Васильева, молодая, красивая, подающая надежды актриса Театра Ермоловой, основной добытчик в семье. В таланте ее избранника Васильева не сомневалась ни на минуту, хотя работы у Сергея не было и перспективы были, мягко говоря, туманные. Но жила надежда, и однажды Сергей попросил жену купить ему печатную машинку, надо же на чем-то сценарии писать. Дмитрий Кириллов: Не самый дешевый товар, вот эта машинка, да? Сергей Соловьев: Нет, ну что вы. Consul, чешская машинка, вот. Катя, да, она... Я не могу сказать, что она понимала, она просто знала, что это нужно. Вот эта вот молодая семья, которая не могла финансово обеспечить себе на ужин банку килек с бутылкой водки и бородинским хлебом, тем не менее Катя сказала: «Обязательно иди, давай...» Дмитрий Кириллов: «Купим». Сергей Соловьев: «Купим-купим, давай. Все, что есть, продадим, все, что есть, отдадим, но купим тебе машинку Consul». Дмитрий Кириллов: Но на этой машинке Consul были напечатаны все главные... Сергей Соловьев: Ну то есть практически это была как бы машина для печатания денег. Дмитрий Кириллов: Потом же все-таки монетизировалось это. Сергей Соловьев: Конечно! Эту машинку я еще как монетизировал! Дмитрий Кириллов: Если человек наполнен, если человек красив и камера его любит, необязательно заканчивать ВГИК и получать актерское образование. Вот случай с Татьяной Друбич – это же ярчайший пример, что можно не быть профессиональным актером и быть потрясающей актрисой. Сергей Соловьев: Да. Да, вы знаете, я до сих пор думаю, что, конечно, понятие «актер», особенно «киноактер», оно не всегда правильно трактуется. Не то что там: «А ну-ка, придурись кошечкой!» – «Мяу!» или «А ну-ка, гавкни собачкой!» – «Гав!» – кто лучше гавкнет, тот и актер? Нет. Главное, чтобы за этим стоял человек, человеческая личность, то есть какой-то личный, закрытый для всех опыт, который при команде «Мотор!» на съемочной площадке раскрывается и отдает. Мы снимали с Таней «Анну Каренину», и она все время ходила за мной: «Ну поговори со мной!» Я говорю: «О чем с тобой говорить?» – «Ну что Анна думает?» Я говорю: «Ты что, дура, что ли? Не знаешь, о чем Анна думает? Знаешь ты, не отвлекай меня, это самое». – «Ну поговори со мной!» У нас так и не было разговора, потому что она все знала сама. Дмитрий Кириллов: И все сделала правильно. Сергей Соловьев: И все делала только правильно. Дмитрий Кириллов: Чем меньше разговариваешь на площадке, тем лучше результат, правда? Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: Не выбалтывается это все, да? Сергей Соловьев: Да, желательно вообще не разговаривать. Дмитрий Кириллов: Вообще, да, ха-ха? Сергей Соловьев: Да. «Отстань от меня, не видишь, я занят, ну?» Дмитрий Кириллов: Но это практически действовало со всеми так, да? Сергей Соловьев: Да, да, со всеми, кого я любил, даже с Вячеславом Васильевичем Тихоновым, например. Он... У нас не было таких, что «я думаю, что Чехов имел в виду то-се, пятое-десятое». Хотя у нас был с ним один творческий спор за всю жизнь. Я снимал диплом от нечего делать, и там у меня было так в сценарии указано, что у него разбито одно очко. Дмитрий Кириллов: Стекло, да? Сергей Соловьев: Да, стекло разбито. И Вячеслав Васильевич говорит: «Ну что же бред, Сереж? Что это такое? Почему у него 25 тысяч дохода, сам он говорит, и стекло разбито?» Я говорю: «Так в этом дело». Он говорит: «В чем?» Я говорю: «В том, что 25 тысяч дохода, а стекло разбито и лень вставить». Он так на меня посмотрел... Вячеслав Васильевич снял с себя очки, дал мне и сказал: «На, бей». Я сел на корточки, как раз это было на пляже в Ялте, и голышом тюк! – и оно как-то идеально расползлось. Дмитрий Кириллов: Вы сейчас упомянули Ялту, это место тоже такое знаковое в жизни, правда? Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: Ялта – знаковое место в творческой судьбе Сергея Соловьева. Здесь он снимал свою «Ассу» – картину, ставшую культовой в нашей стране. Сергей Соловьев: Я помню, во время съемок «Ассы» я какой-то маленький кусочек снимал, «Сильву» играли лилипутики. Дмитрий Кириллов: Да-да-да, в заснеженном... Сергей Соловьев: Да, в заснеженном... Дмитрий Кириллов: ...летнем театре, да-да. Сергей Соловьев: ...театре. Я на это дело смотрел завороженно совершенно и подумал: «При чем здесь «Асса»? Вот «Сильву» бы снять с лилипутиками». Вот это так засело в голову, просто это как мечтание такое, «Сильва» с лилипутиками. Я до сих пор жалею, что не осуществил. Дмитрий Кириллов: Говорухин – это человек, который, конечно, невероятная тоже планета, которая пролетела, и вы в этой Солнечной системе были вместе. Сергей Соловьев: Говорухин для меня не был Говорухиным... Дмитрий Кириллов: Да. Сергей Соловьев: ...а был институтским товарищем. Он даже был не надменный, он был просто Говорухин. Дмитрий Кириллов: Да-да-да. Сергей Соловьев: Говорухин. Дмитрий Кириллов: Вот идет Говорухин, да? Сергей Соловьев: Вот идет Говорухин. И такая же была с ним настоящая, настоящая дружба, настоящая привязанность. Мы как-то с Наминым, по-моему... У нас было такое время, что я жил в одном доме, а Говорухин снимал квартиру неподалеку от этого дома. И я знал, что он перед сном всегда выгуливает собаку свою, он обожал собак, а свою уж вообще невероятно, вот. И он гуляет. А мы приехали, закуска есть, а выпить нечего, во, а уже ночь, все закрыто. Я говорю: «Пойдем на улицу, если повезет, поймаем Говорухина». Мы с ним пошли, поймали Говорухина с собакой. Я говорю: «Слава, нужна бутылка водки обязательно». Он мне дал поводок, сказал: «Держи собаку», – пошел, сходил, принес бутылку водки. Дмитрий Кириллов: Выручил. Сергей Соловьев: Выручил. Вот так вот мы дружили всю жизнь. Так не хотел сниматься в «Ассе»! Дмитрий Кириллов: Да? Сергей Соловьев: Ну так не хотел! Дмитрий Кириллов: А что его не устраивало? Сергей Соловьев: Все не устраивало, как в жизни и в своих картинах, все не устраивало. Дмитрий Кириллов: Бурчал? Сергей Соловьев: Бурчал все время, буркал все время, с утра до ночи. Я уговаривал его через его жену Галю. Я говорил: «Галя, ну скажи ему, чтобы он дурака не валял и, значит, снялся у меня в Крымове». Она говорит... Уговорили, уговорили, причем уговорили, последнее его было: «Что ты хочешь от меня?» Я говорю: «Я хочу, чтобы ты сыграл Крымова». – «Я снимался последний раз у великой Муратовой (и мне это крайне не понравилось), а ты-то куда прешь?» Я говорю: «Ну Слава, ну давай попробуем, ну давай попробуем». Попробовали. Дмитрий Кириллов: Ну действительно вы его несколько раз отправляли в буфет как артиста, когда он начинал это говорить? Сергей Соловьев: Да-да-да. Когда он говорил: «А давай мы...» – я не знаю, что там сделаем, пароход утонет. Я говорю: «Слава, тебе сценарий дали?» – «Ну да, дали». Я говорю: «Читай сценарий внимательно, там все написано, и никаких советов». Он говорит: «Ну как? Я живой человек, как никаких советов? Я актер, живой человек, я играю главную роль!» Я говорю: «Да, но ты кто?» – «В каком смысле? Я Говорухин». Я говорю: «Ты не Говорухин, ты артист, и твое место в буфете». – «Хорошо», – ха-ха, сказал Слава. Дмитрий Кириллов: Подчинялся. Сергей Соловьев: Да. Дмитрий Кириллов: Но и Соловьева подчинить, вернее втянуть в какую-нибудь сумасшедшую историю, было несложно. «Твое место работы – Колумбия», – однажды бросил такую фразу Павел Лебешев, выдающийся оператор и большой друг Сергея Соловьева, предложив авантюрный план: снять кино в Колумбии по сценарию президента этой далекой латиноамериканской страны. И Сергей Александрович согласился. Сергей Соловьев: Я развелся, женился на Тане, и жить нам было негде, в Москве тогда было невозможно снять квартиру. На что Лебешев тут же сказал: «Я знаю место, где ты снимешь хорошую квартиру, и я с тобой тоже». Я говорю: «А кто тебя просит к нам в квартиру лезть?» Он говорит: «Не понимаешь. Нужно лететь в Колумбию». – «Куда?» – «В Колумбию». И одно из главных приключений в жизни там было знакомство с Филатовым, потому что должен был сниматься в главной роли Кайдановский, которого КГБ не пустило ни за что. И ко мне пришел человек из посольства, сказал: «Любого актера берите, но только не Кайдановского». Я измучился, крутясь в постели, так сказать, винтом, съемки идут, главная роль. И я вспомнил каким-то десятым мозжечком… Дмитрий Кириллов: Ага, на подкорке где-то, да? Сергей Соловьев: ...что был в Театре на Таганке один такой артист с внешностью белогвардейца. И я... Ну что мне оставалось делать? Я сказал: «Давайте, вызывайте Филатова». Когда я ехал в аэропорт встречать Филатова, с которым мы были не знакомы, у меня были мокрые ладони просто от волнения, я думал: сейчас приедет какой-нибудь белогвардеец, к делу не относящийся вообще, что я тогда буду делать, вообще непонятно, потому что уже снята треть картины. И появился Леня, и это тоже одно из самых... Он как Колумбия, сам Леня, это одно из самых восхитительных путешествий в человеческий мир. Он фантастический был человек, фантастически нежный и преданный, фантастически, так сказать, без кожи, изумительный человек! Вот тоже одно из самых больших счастий в моей жизни – это Леня Филатов. Дмитрий Кириллов: Еще один гений – Смоктуновский. Он же тоже был, в общем-то, как бы в поле вашего внимания. Сергей Соловьев: Человек-кроссворд, вот. Я как-то, снимая «Егор Булычов», вдруг подумал, что хорошо бы трубача чтобы сыграл Смоктуновский. Я его не знал вообще, и я еле-еле уговорил его сниматься в эпизоде, в общем-то, трубач. Дмитрий Кириллов: Эта эпизодическая роль в итоге досталась другому замечательному актеру Льву Дурову. Соловьев был вынужден срочно искать Смоктуновскому замену, и все потому, что назревал жуткий скандал: как только дошла весть о том, что на съемки едет Смоктуновский… Сергей Соловьев: Он говорит: «Ты знаешь, я приеду, я снимусь». И вдруг тишайший, непротивленный злу Михаил Александрович Ульянов сказал, надевая штаны, я помню: «Какой Кеша?» Я говорю: «Смоктуновский». И вдруг Ульянов мне говорит: «Нет, этого не будет никогда». Я говорю: «Почему, Михаил Александрович? Он согласился, я его уговорил». – «Не будет этого дела». – «Почему? Ну почему, объясните мне!» – «Потому что Кеша приедет, раз дунет в трубу и все, меня нет». Я совершенно обалдел. И как бы получилось так, что я его, Смоктуновского, стал ему голову дурить там, что откладывается не откладывается, и замотал как-то это дело. Дмитрий Кириллов: Ага, напрямую не сказал. Сергей Соловьев: Нет, не сказал ему. Но ему и не нужно было говорить напрямую, он сам все понимал. И потом пришло время съемок в «Станционном смотрителе», и я его пригласил. Дмитрий Кириллов: Смоктуновский отомстил Соловьеву. Он, конечно, согласился сниматься, но потребовал гонорар, в 2 раза превышающий бюджет фильма. Это был удар под дых. В главной роли в итоге снимался потрясающий актер Николай Пастухов. Сергей Соловьев: Мы сняли картину. И как-то утром звонок у меня дома. Я говорю: «Да? Это кто?» С той стороны, значит: «Это конь в пальто. Это Смоктуновский». Я говорю: «А что такое?» – «Сереж, извини, я оказался такой козел. Я посмотрел вашу картину, и то, что я в ней не сыграл, – это вообще чудовищная какая-то история. Ведь ты же меня звал». Я говорю: «Да, звал». Дмитрий Кириллов: Еще как звал. Сергей Соловьев: Еще как звал. «Извини, ну дурак. Бывают взрослые люди, но дурные, это я», – вот так закончилась эта история. Дмитрий Кириллов: Какое у вас ощущение от нашего кино сегодняшнего? Сергей Соловьев: Очень сложное. Потому что, конечно, замечательно, что оно есть, что оно выжило, что люди ходят. Но в 99% из 100% это хорошее кино, в основе которого не лежит человеческая личность. Вот что мы потеряли – индивидуальное сознание того, что мы не кино снимаем, а с человеком разговариваем. Вот это исчезло. И спросить меня сейчас, какой у вас любимый фильм за последние годы? – никакой. Что, они такие все плохие? Да нет. Дмитрий Кириллов: И много хороших, да-да-да. Сергей Соловьев: Много хороших, даже очень хороших. Но любимых нет. Почему? Потому что все есть, только человек ушел. Дмитрий Кириллов: Эпоха ушла? Сергей Соловьев: Эпоха ушла, отношение к жизни ушло. Зачем кино? Чтобы деньги зарабатывать? Действительно, можешь заработать деньги, можешь большие заработать деньги. Но разве для этого кино существует, этот феномен, 24 кадрика в секунду и на сетчатке отпечатывается и возникает иллюзия беспрерывного движения? Нет этого, нет. Дмитрий Кириллов: Какое же счастье, что вы как раз застали великих людей многих и вот этот золотой век кино был вместе с вами. Сергей Соловьев: Да, золотой век людей кино. Дмитрий Кириллов: Конечно, второго Соловьева нет у нас в стране, но, может быть, появятся какие-то другие еще режиссеры, на которых глядя вы скажете: «Нормально, будет кино». Сергей Соловьев: Я сам был бы рад. Я очень был бы рад такой встрече. Дмитрий Кириллов: Это последнее интервью Сергея Александровича. Он ушел тихо, словно вышел из комнаты совсем ненадолго, не закрыв за собой дверь, оставив для потомков свои фильмы, сценарии, книги, свои необыкновенные рассказы про людей и для людей, оставив нам свое любящее сердце. А потому Сергей Александрович Соловьев – это навсегда. Сергей Соловьев: Мотор! – Есть! Есть камера! Сергей Соловьев: Пошли!