Дмитрий Кириллов: Сергей Урсуляк – мастер многосерийных киноэпопей. Яркий, самобытный, интеллигентный острослов-интеллектуал. Художник, способный подмечать массу деталей и все оттенки человеческих характеров и качеств от добродетелей до пороков, или наоборот. Начав свой режиссерский путь с удачного полного метра под названием «Русский рэгтайм», далее он продолжил восходить по лестнице славы как мастер эпохальных телероманов, закрученных в крепкий драматический узел. «Исаев» и «Тихий Дон», «Ликвидация» и «Ненастье» - за каждой работой Сергея Урсуляка стоит прежде всего он сам. И потому всегда зрители аплодируют ему за искренность. В детстве вы мечтали стать Эльдаром Рязановым. Сергей Урсуляк: Было такое. Не хотел быть большим и толстым, но режиссером быть хотел. Дмитрий Кириллов: А в зоопарк московский писали, чтобы вам маленьких лошадей… Сергей Урсуляк: Прислали пони. Да, я писал в зоопарк, чтобы прислали пони. Дмитрий Кириллов: Музыка Таривердиева – это то, что вас сопровождает с детства? Сергей Урсуляк: Да, это правда. Дмитрий Кириллов: Вы 10 лет работали рядом с Аркадием Исааковичем Райкиным, около Райкина, даже какое-то время числились его преемником? Сергей Урсуляк: Это не совсем так. Это совсем не так, я бы сказал. Дмитрий Кириллов: Есть мнение у некоторых специалистов, что если сценарий сделан по голливудским лекалам, то успех фильму гарантирован. Вы согласны с таким мнением? Сергей Урсуляк: Нет. Дмитрий Кириллов: «Лестница в доме Гоцмана», «Памятник Гоцману» – вы понимаете, что на карте Одессы появились некоторые туристические точки благодаря вам? Сергей Урсуляк: Да, я понимаю. Дмитрий Кириллов: Популярные причем. Сергей Урсуляк: Да, я понимаю это, да. Дмитрий Кириллов: Если вам доверили сыграть Чацкого, то лучший способ – это позвонить Юрскому и сказать: «Где центр роли?» Сергей Урсуляк: Позвонить вряд ли, а встретиться да. Мы с ним встретились. Дмитрий Кириллов: Вы успели снять титанов советского кино – Тихонова, Ульянова, Ефремова. Вы тогда понимали, 20 лет назад, что это творческая удача? Сергей Урсуляк: Да, конечно. Я понимал, что это для меня огромная школа и огромный опыт. Дмитрий Кириллов: Вам вручали государственную премию в Кремле. А в этом же Кремлевском дворце, в Государственном Георгиевском дворце, на стульчике сидела мама. Это счастье? Сергей Урсуляк: Это счастье для мамы, для меня это дополнительный повод поволноваться. Дмитрий Кириллов: В своих картинах режиссер Урсуляк нам открывает истории разных героев – реальных и вымышленных. Хотя в его семье дед и бабушка пережили такие драматические моменты в жизни, что хватило бы на многосерийный фильм. 1941 год. Украинский Каменец-Подольский оккупирован немецкими войсками. В городе проходят показательные карательные процессы над коммунистами. В бывшем здании НКВД размещается штаб управления Гестапо. В смешанную семью Урсуляков приходит беда. Бабушку Сергея Владимировича, еврейку по национальности, фашисты сразу отправляют в только что созданное в городе гетто. На руках у ее мужа остаются два маленьких ребенка. Сергей Урсуляк: Это история, которую я знаю, естественно, со слов моего деда. История: бабушка Анастасия Петровна, это была смешанная семья, дед украинец, бабка еврейка, в 1941 году, когда пришли немцы и началось отделение евреев от неевреев, бабушку мою благополучно забрали, отвели куда нужно, а мой папа и мой дядя Боря, малолетний тогда, отцу было 10 лет, дяде Боре 5 или 6, по-моему. Короче говоря, они остались с отцом, и мой дедушка сначала ходил к какому-то начальнику немецкому, а потом он пришел к воротам этого загончика, где они все существовали, попросил позвать Нюсю, отломал какие-то доски, и, как дед мне рассказывал, он видел, что часовой немец видел, как он это делает, и не стал ему мешать. Бабушка была некрупная, я бы сказал мелкая, и в большой мешок из-под картошки ее засунул дед, спрятал среди мешков на телеге и увез. После чего бабушку отвезли в какую-то дальнюю деревню, спрятали, и она в течение еще, по-моему, четырех лет находилась в буквальном подполье, а папу и дядю, детей забрали, полицаи очень сильно били их, чтобы они выдали, где мама, и поразительно, что эти два мальчика маленьких, зная все, ничего не сказали и таким образом спасли жизнь маме. Сам факт вот этого спасения, конечно, вызывает мое большое внутреннее волнение. Дмитрий Кириллов: Все мы родом из детства. Конечно, с одной стороны кажется, что далеко мальчик жил, где-то в Магадане, по-моему, дальше уже край земли. Сергей Урсуляк: Ну-ну. Дмитрий Кириллов: Вот вы ощущали тогда в детстве, что это край земли? Сергей Урсуляк: Край земли я, конечно же, не ощущал, это не был край земли, потому что с одной стороны было море, а с другой стороны были сопки. Нет, это было прекрасное время. И вообще детство, я думаю, где бы оно ни проходило и в какое бы время оно ни было, – это всегда счастливейшая пора у человека. Я даже не ощущал холода магаданского, скажу вам честно. Я гораздо позже и гораздо южнее стал ощущать его острее. Дмитрий Кириллов: То есть тогда это было само собой разумеющееся, что лежит снег почти целый год? Сергей Урсуляк: Снег лежит, причем снег такой, что мы могли делать подземные ходы в этом снегу, то есть мы, допустим, могли входить в наст снега у подъезда, а выходить метров через 300. Мы очень любили это делать, мы прорывали там норы. Дмитрий Кириллов: Такая экзотика, не везде такое есть. Сергей Урсуляк: Да, конечно. Дмитрий Кириллов: Хорошо. Я так понимаю, что вы из семьи военного, и когда перебросили родителей поближе, на материк, как говорят, то там началась другая жизнь, более теплая, более интересная, или это не так? Сергей Урсуляк: Насчет более интересной вряд ли. Она, как сказать… Это было естественное продолжение нашей жизни. Я родился в Петропавловске-Камчатском, через какое-то время папу перевели в Магадан, потом Хабаровск, потом Подмосковье. Между этими переездами каждое лето мы ездили в Москву, в Подмосковье, на Украину к родителям папы, куда-то в Крым или на Кавказ, я ездил в пионерский лагерь «Артек», «Орленок». Это была очень насыщенная жизнь. Нами занимались и родители, и школа, и в Магадане, где, как вы говорите, тундра и снега, мы три раза в неделю ходили в театр, в кино и так далее. Приезжали гастролеры в Хабаровск, беспрерывно гастролировали какие-то московские театры. Я прекрасно помню приезд Театра Ленинского комсомола (тогда еще не Марка Захарова), Театра Советской Армии, и постоянно, постоянно какие-то труппы были. Мы все это видели, все это смотрели, и это тоже развило. Плюс я рано начал читать, плюс… Много всего. Дмитрий Кириллов: Ну вы проецировали как-то на себя? Вот вы ходили в театры. Когда появилось ощущение, что, может быть, мне попробовать? Как вы до Щуки-то дошли? Сергей Урсуляк: Вы знаете что? Меня всегда это интересовало, я всегда хотел к этому быть причастным каким-то образом. Естественно, я много кривлялся и плохо учился, и такому мальчику прямой путь либо в армию, поскольку никуда не поступил, либо в театральный институт, во что никто не верил, конечно же, потому что наша семья была далека от этого. Действительно, единственное, что у меня в жизни было легко, – это поступление в Щукинское училище. Дмитрий Кириллов: На этом как бы череда таких легких… Сергей Урсуляк: …побед закончилась, да. Дмитрий Кириллов: Обидно было, когда Симонов… вам же обещал, что возьмет вас в театр. Сергей Урсуляк: Я не могу сказать, что прямо обещал, клялся, ел землю… Дмитрий Кириллов: Но как-то намекал, что, старик... Сергей Урсуляк: Да, конечно, такой разговор шел у нас, потому что из нашего курса собирались делать студию при Театре Вахтангова, и предполагалось, что большая группа студентов войдет в Театр Вахтангова, а я как исполнитель роли Чацкого в спектакле «Горе от ума» - прямая дорога. Потом этого не произошло, показ у меня был неудачный. И, честно говоря, слава богу, потому что я думаю, что разглядеть меня на вахтанговской сцене было бы просто сложно. Ну, и плюс потом со временем я просто понял, что я не очень артист по природе. У меня есть способности актерские, но я не актер в том смысле, в котором им является Маковецкий, Машков или тот же Ульянов. Но так складывалось, что я с большим удовольствием играл, не знаю, три-пять премьерных спектаклей, а потом что-то во мне усыхало, мне становилось скучно, просто скучно. И я мучился… Я не то что плохо играл или халтурил – нет, это все было, так сказать, как бы в рамках приличия, но внутренне мне было тошно смотреть на себя в зеркало в гримерной, видеть свое лицо, начинать мазать свое лицо гримом, мне это было тошно. И я все время думал о другой профессии, то есть время от времени еще в училище мне приходили мысли, что хорошо бы отплыть куда-то в сторону кинематографа. Это было сложно сделать просто так вот с бухты-барахты, но, тем не менее, я что-то писал, какие-то сценарии, какие-то почеркушки у меня все время были. Ни для чего, ни для кого и так далее. Дмитрий Кириллов: А первые записи, я так понимаю, были совсем в раннем детстве? Вы же когда смотрели «Гусарскую балладу»… Сергей Урсуляк: Да, я уже тогда, так сказать, очень хотел и что-то уже писал. Может быть, не в 5 лет, когда я посмотрел «Гусарскую балладу», но начиная с 7-8 лет. Честное слово, у меня сохранились мои какие-то те самые бумажки, на которых я расписывал какие-то распределения ролей в школе, где я учился. В одной школе, в другой школе, я везде пытался… И отсюда, собственно, была история про пони в Московском зоопарке, когда я думал все-таки поставить «Гусарскую балладу» еще в Магадане… Дмитрий Кириллов: То есть как бы сделать такую… Сергей Урсуляк: Римейк. Дмитрий Кириллов: «Гусарская баллада 2». Сергей Урсуляк: Да, силами наших учеников третьего класса и понимая, что лошади – это вещь большая, я решил, что пони – это как раз то, что нам хорошо, и написал в Московский зоопарк, чтобы прислали пони срочно. Дмитрий Кириллов: Вы как-то напрямую идете. Вот если вам нужны лошади, вы сразу пишете в зоопарк. Сергей Урсуляк: «Нужны лошади», совершенно верно. Всегда. До сих пор, причем. Дмитрий Кириллов: Если вам что-то непонятно в роли Чацкого, ведь как вам в голову пришло сразу обратиться не к кому-нибудь, а к Юрскому. Да, он играл Чацкого. Сергей Урсуляк: Не сразу. Во-первых, Сергей Юрьевич Юрский мало того, что выдающийся артист, в середине 1970-х гг. это был просто кумир поколения. И я читал его книги, мне очень нравилось то, как он разбирает роль. Но у меня роль не шла, мое представление о роли входило в противоречие с режиссурой, мы ссорились, я помню, очень сильно. И как-то я понял, что нужно просить совета у человека, понимающего по-настоящему. И после концерта в концертном зале Чайковского, я помню, я дождался Сергея Юрьевича, будучи незнакомым с ним, конечно. Пришел, сказал, что вот такая и такая история, вот я репетирую Чацкого и хотел бы понять, вот вы там писали про центр роли, который от Михаила Чехова, как вы думаете, где центр роли у Чацкого. И Сергей Юрьевич, подумав секунду, даже не удивился, он сказал: «Центр роли вынесен за пределы головы, он находится здесь». И подписал мне книгу: «Сергею Чацкому от Сергея Чацкого». Дмитрий Кириллов: Еще одно яркое воспоминание, ярко впечатление юношеские – это музыка Таривердиева. Вы когда услышали впервые? Что этот человек для вас значит? Сергей Урсуляк: Музыку Таривердиева я впервые услышал, наверное, лет в 9 или 10 по телевизору, который играл огромную роль в нашей жизни, просветительскую и как бы улучшающую, я бы сказал. Дмитрий Кириллов: Окно в мир. Сергей Урсуляк: Окно в мир, причем в мир прекрасный, мир широкий, мир талантливый, я не знаю… Это было очень хорошо. Я увидел Михаила Таривердиева, исполняющего песню на стихи Поженяна, он был сам за роялем, сам пел что-то, и мне это очень понравилось. Тогда я впервые стал интересоваться им, стал что-то пытаться найти, что-то послушать. Я обожал его музыку, я пытался ее играть, потому что у меня какое-то незаконченное начальное музыкальное образование. Я очень его любил, и когда встал вопрос о том, что я снимаю кино и мне нужна музыка в этом фильме, я, конечно же, к первому, к кому обратился, и единственный, к кому я обратился, вообще предполагал обращаться, это был Таривердиев Михаил Леонович. Дмитрий Кириллов: Ваш первый большой фильм – это фильм, в общем-то, дипломный. Сергей Урсуляк: Да. Дмитрий Кириллов: И если замахиваться, то сразу на живого классика. Сергей Урсуляк: Я вам скажу. Тогда, когда ты совсем молодой, совсем ничего за тобой нет, как раз именно тогда и нужно, тогда и можно в первую очередь замахиваться. Вот мне сегодня гораздо сложнее позвонить кому-то, неизвестному мне человеку и начать объяснять, что я вот тот самый, который, и так далее. А тогда: «Здравствуйте, я студент-выпускник, я снимаю фильм, я бы хотел, чтобы в нем была ваша музыка, вы не могли бы почитать сценарий?» – «Да, с удовольствием», – сказал. Сергей Урсуляк: Я много раз сталкивался с тем, что люди, значащие многое, значимые, действительно состоявшиеся никогда не начинают: «Да вы кто такой? Вы что, с ума сошли?» Такого практически я не помню. Это как раз, наоборот, абсолютно нормальное, человеческое, внимательное общение. Он был очень дружественен, он был очень прост в общении. При этом он никогда… Всегда сохранялась некая дистанция. Он очень всерьез относился к тому, что он делает, и не позволял панибратства со своей музыкой. У нас был такой опасный момент, когда в какой-то из дней, придя на монтаж, я вдруг подумал, что хорошо бы мне переставить все музыкальные куски, попробовать вот тот кусок, который написан к этой сцене, переставить сюда, а этот сюда, а этот сюда, я радостно это сделал и позвал Таривердиева показать ему результат работы. И я помню, что у нас был очень серьезный разговор, опять же без «я тебе покажу, я тебе устрою», но он очень внятно сказал по поводу того, что я сделал, что я могу себе позволить делать, и это я могу себе позволить, но чтобы я понимал, что после того, как я так обойдусь с его музыкой, наши отношения будут несколько другими. Я имел право ошибаться, конечно же, потому что, во-первых, за моими поступками не стояло не дай бог неуважения какого-то ни к нему, ни к его музыке. Во-вторых, я думаю, что поскольку он знал о моем отношении к нему, я же не придумывал этой истории, понимаете, я в какой-то момент рассказывал ему, конечно, как много у меня с ним связано. И я думаю, что невозможно плохо относиться к человеку, про которого ты не знал и который где-то далеко, как в песне, вырос на твоей музыке. Я думаю, что это не может не тронуть. Опять же, пример немножко другого уровня и так далее, я не сравниваю, но тем не менее: когда пришел ко мне артист и сказал, что я изменил его жизнь, потому что он посмотрел мое кино и понял, что он больше не хочет заниматься тем, чем он занимается, он бросил свою профессию, свой город, приехал в Москву, поступил в школу-студию МХАТ, закончил, стал артистом и так далее. Я не мог к нему относиться уже как к одному из артистов, я, конечно же, был поражен и очень тронут тем, что то, что я сделал, изменило судьбу человека, понимаете? Дмитрий Кириллов: Вы 10 лет работали рядом с Райкиным. Вот этот человек многое дал вам? Сергей Урсуляк: В каком-то смысле да, конечно. Во-первых, Аркадий Райкин навсегда мне дал понимание, что такое настоящий успех, что такое настоящая любовь зрителей, что такое настоящая популярность. Поэтому, когда говорят о каком-то успехе, неважно, моем ли, чьем-то еще, то тут, конечно же, мне есть чем мерить. Дмитрий Кириллов: Камертон такой. Сергей Урсуляк: Совершенно верно. Дмитрий Кириллов: Как вас Райкин встретил? Вот пришел молодой начинающий артист поступать к нему в театр. Сергей Урсуляк: Я пришел к Райкину по знакомству, это же был чистый блат. Я встретил Екатерину Аркадьевну Райкину, которая… Опять же, мы не были с ней как-то знакомы особенно, но, тем не менее, она как выпускника Щукинского училища меня знала и как-то хорошо ко мне относилась. И она, узнав, что я нигде, сказала: «Сейчас мой папа в Москве, пойди к нему, я позвоню, чтобы ты устроился хоть на какую-то работу, чтоб ты где-то работал». И буквально через два дня я пришел в Благовещенский переулок нынешний (я не помню, как он тогда назывался) на Маяковке в квартиру Аркадия Райкина, конечно, с большим волнением. И мне открыл дверь не просто древний, а неприлично старый человек, и я с первой секунды понял, что у меня ничего дальше не будет, потому что пару дней он еще протянет, но это уже, так сказать, край. Дмитрий Кириллов: Плох. Сергей Урсуляк: Совсем, просто едва говорящий, едва ходящий, чуть-чуть такой… И, конечно, говорить о том, что через неделю я приеду в Питер и устроюсь на работу, было смешно. То есть формально мы говорили об этом, но я понимал, что какая неделя, о чем мы говорим, счет идет на часы. И, тем не менее, через неделю я приехал в Ленинград, опять же пришел к нему домой, встретил такого же древнего человека, у которого вечером при этом должен был быть спектакль, и он меня на этот спектакль позвал. И я пришел на этот спектакль, понимая, что сейчас его вынесут просто, я не знаю. И открыт занавес, и на сцену выскочил молодой человек, ничем не напоминающий того старика, которого я видел, – молодой, красивый, подтянутый, обаятельный, чудный, просто… Сергей Урсуляк: Сейчас я понимаю, что он был совсем не старым, когда мы встретились, ему было 67, наверное, то есть он был в абсолютно нормальном возрасте. У Аркадия Райкина было такое свойство: ему очень нравился новый человек, особенно молодой, приходящий к нему в театр. Поэтому он сразу же, особенно если это рекомендация, скажем, Екатерины Аркадьевны, то есть людям, которым он верил, доверял абсолютно и очень их любил, то эту любовь он как бы перекладывал на человека пришедшего, и начинался разговор практически со всеми новыми про то, что «время мое уходит, я хотел бы, чтобы театр остался вам, я бы хотел, чтобы вы заменили меня». В общем, какие-то такие перспективы, я бы сказал, бескрайние были, удивительные. И, действительно, поначалу, когда я приехал в Ленинград, большая часть в новом спектакле каких-то монологов, каких-то сцен, где предполагалось участие Аркадия Райкина, были отданы мне, я с упоением репетировал. Это продолжалось буквально 10 дней, через 10 дней это было уже забыто, понемножку у меня стали отбирать уже мой репертуар, и все это кончилось так, как обычно кончалось у всех – выходом в начале и в конце. Дмитрий Кириллов: Первый ваш фильм был дипломной работой, но он сразу был отмечен и призами, и как-то вот… Сергей Урсуляк: Ну да, тогда было мало фильмов и много призов, поэтому, так сказать, все мало-мальски стоящее получало... Призов ставить некуда. Эта профессия вообще ужасна или прекрасна тем, что нельзя, так сказать, сесть на призы и радоваться потом всю жизнь, понимаете? Дмитрий Кириллов: То есть всегда есть такое «а что дальше»? Сергей Урсуляк: Конечно, что дальше и как ты с этим «дальше» справишься. К сожалению, каждый раз приходится доказывать себе в первую очередь, а потом и всем остальным, что ты можешь что-то сказать, что это может быть, что ты имеешь право, что ты… И так далее. И в этом смысле актерская, режиссерская профессии ужасны своей нестабильностью и в необходимости доказывать что-то, понимаете? Хотя бы самому себе. Дмитрий Кириллов: Не так давно состоялась премьера нового фильма «Ненастье». Тяжелая очень, конечно, картина. Понятно, что там не до смеха. Такое ощущение, что, в общем-то, практически несколько фильмов подряд, которые вы сняли, не с хеппи-эндом фильмы. Сергей Урсуляк: В силу, не знаю, каких-то причин у меня не получается, или мне не попадается материал, или не ощущаю этой способности сейчас в себе… Дмитрий Кириллов: Не пришел, может быть, просто еще. Сергей Урсуляк: Да, не пришел какой-то, так сказать, легкий… Будет – будет, нет – значит, нет. Я иду за своими ощущениями. Я закончил сейчас картину, я сейчас пытаюсь понять, чего бы мне хотелось, что мне интересно, куда меня ведет, понимаете? Мне нужно остановиться, просто задуматься о жизни и начать что-то делать. Дмитрий Кириллов: Тогда появится очередное кино, которое мы будем ждать. Сергей Урсуляк: Спасибо. Дмитрий Кириллов: Спасибо. Сергей Урсуляк: Будем ждать.