Дмитрий Кириллов: Таня Стрельбицкая – птица феникс в человеческом воплощении. Таня Стрельбицкая – живой ретранслятор между небом и землей. О таких говорят: «Она не от мира сего», – и в этих моих словах нет ни малейшей доли ни юмора, ни сарказма, поскольку Стрельбицкая – большой художник. Ее талант режиссерский, актерский, человеческий – он не отсюда: он из Вселенной, из космоса; он подарен тем, кто выше нас и лучше нас. А потому, попадая в орбиту Стрельбицкой, мгновенно ощущаешь трагедию настоящего художника, лишенного кожи. Неслучайно именно Роман Виктюк, как никто другой почувствовав в Тане Стрельбицкой родственную душу, художника одной с ним группы крови, он, поклонившись Творцу, благословил ее парить над землей и воспевать любовь как единственное средство спасения человека. Таня, я очень рад: вы – героиня «Моей истории»! В моей программе такая комета огненная, солнечная! Татьяна Стрельбицкая: А как я рада ворваться в это пространство! Дмитрий Кириллов: Ворвалась, можно сказать! Татьяна Стрельбицкая: Да-да. Дмитрий Кириллов: «Только сильные люди, как Татьяна, знают любовь. Только сильные люди, как Татьяна, знают, что только любовь понимает красоту. Только сильные люди, как Татьяна, знают, что только красота создает искусство. Красота в действии – ее искусство. Ее работы – жертвенник двум самым величественным наставникам: Христу, который пострадал за человечество, и Аполлону, олицетворившему красоту», – Роман Виктюк. Татьяна Стрельбицкая: Я думаю, что мы просто, видимо, какие-то космические брат и сестра. Нас сплели воедино. Наша встреча произошла на его 60-летии, юбилее в Киеве. Я не хотела идти, парадокс, потому что я слишком много слышала о каком-то там Романе Виктюке, «Служанке»... Я сама режиссер по образованию, у меня свои амбиции, свои, значит, энергии. И я думаю: нет-нет-нет, мне не надо, я сама, сама-сама-сама. И в итоге я пришла на встречу. Боже, я как только его увидела, вот я в него влюбилась так, что я вот просто сидела и думала: как можно обладать таким обаянием, чтобы сразу впитать в себя зрителя и меня?.. И Роман Григорьевич, увидев меня, хватает меня за руку и говорит: «Це хто?» – и все. И были интриги, были разные, даже мы дрались с ним, он на телевидении против меня говорил, потом он здесь уже говорил: «Ты гений, прости меня». Он правда говорил «прости меня», для меня это самое главное было, потому что когда человек умеет сказать эти слова, это большое великодушие, это человек большой души. Дмитрий Кириллов: Конец XX века. Самый скандальный, самый неожиданный, самый непредсказуемый и обсуждаемый режиссер Роман Виктюк ставит свой новый спектакль «Любовник» по пьесе Гарольда Пинтера. На главную роль Виктюк приглашает Таню Стрельбицкую – не актрису, а художника, режиссера. Он вырывает ее из привычного мира, провозглашает забыть на время про себя и погружает в свой мир, в свой театр. Виктюк разглядел в Стрельбицкой настоящую актрису. Премьеру «Любовника» назначили в Киевском театре оперетты. Татьяна Стрельбицкая: Мы показали эту премьеру. Это было потрясающе. Почему? Потому что в этот день была премьера с Пьером Ришаром в Киеве. Я неизвестная никому актриса, я не звезда, не медийная. Все там начинали говорить: «Да зачем ты ее взял?», «Кто она такая?», «Почему вы ее взяли?» Он говорит: «Она нервная, она мне нравится». Он видел ту, с которой можно идти. И более того, очень было смешно. Когда была пресс-конференция, меня назвали... Ну, у меня актерские способности есть, и меня назвали на пресс-конференции, типа «трагическая актриса», там пам-пам-пам, я там кое-что играла. И Роман Григорьевич, когда я вышла на сцену, репетировала уже на большой площадке, говорит: «Ну, трагическая артистка!» – т. е. он катком проходил по мне. Он вытаскивал всю ту сексуальную энергию, которую я прятала и стеснялась. Он, наоборот, взрывал, вытаскивал, не вульгарность, а именно энергетику вот эту сексуальную, которой ты действительно накрываешь зал. Я понимаю это как режиссер сейчас, тогда я немножко так сопротивлялась: как же, я же должна сыграть «Медею», а не какой-то там «Любовник»... Ну, так было. Это была школа меня как режиссера, это потрясающая школа, потому что это тысячники, потому что, естественно, это шли на Виктюка, а не на Стрельбицкую, но тем не менее. И надо было оправдать доверие зрителя. Дмитрий Кириллов: Оправдала не то слово: 200 спектаклей по всем городам и весям, и везде постоянные аншлаги. Достать билет на «Любовника» было нереально, даже всесильные спекулянты помочь не могли. Вот что такое настоящий успех. Татьяна Стрельбицкая: Люди били стекла и врывались в помещение. Аншлаг был такой, что сидели в оркестровой яме, висели везде гроздьями... То есть это что-то было невероятное. Люди, которые были на этом спектакле, пишут: «Так мы входили через туалетную дверь на первом этаже, проползали, проходили там». В общем, это действительно такой был какой-то такой взрыв неожиданный... Роман Григорьевич говорил: «Це добре, це добре», – он был счастлив, потому что, конечно... Я-то была на таком нервяке, что я не понимала вообще, что происходит, и мне вообще казалось, что все это такое... Дмитрий Кириллов: Как сон какой-то. Татьяна Стрельбицкая: Не со мной, да. Дмитрий Кириллов: Виктюк и Стрельбицкая буквально растворяются друг в друге. Мастер орет, машет руками, требует на сцене только правды, только подлинных эмоций и страстей, и актриса подчиняется, терпит и задыхается от счастья быть рядом с великим художником. Татьяна Стрельбицкая: Я такая была... Дмитрий Кириллов: ...цыпа. Татьяна Стрельбицкая: ...такая цыпа-цыпа, я прямо впитывала, впитывала, впитывала. Гений, ну как, что, какое там... Нет, я прекрасно понимала... Мне, главное, надо было схватить, впитать то, что он дает. Он мне говорил, как... Я не умею курить до сих пор, но он показывал... Я понимаю, он жест давал, а у меня не получалось, я это не могла повторить, его вот суть, посыл, иногда был такой тупизм. Потом он мне говорил: «Виляй бедрами шире, шире, еще!» Я на таких каблуках думаю: «Вот это хожу, вот это фифа!» – и хожу виляю бедрами. То есть человек мечтает Медею сыграть, а здесь – «бедрами виляй». Но потом я поняла, я себе придумала, что я обжигаюсь об воздух, и я пошла и обожглась, и опять сюда, и здесь обожглась... И таким образом я полтора часа существовала в спектакле. Дмитрий Кириллов: Придумала форму существования своего, получается? Татьяна Стрельбицкая: Нет, форму он придумал – я оправдала эту форму, чтобы ее насытить дыханием жизни. Дмитрий Кириллов: А дальше – больше: спектакль решено вывозить на экспорт, и первая страна – Польша. Таня учит роль на польском языке, у нее начинаются репетиции с самим Даниэлем Ольбрыхским. Но чудесная история прерывается личной трагедией в жизни Татьяны и чередой нелепых событий, сложно между актрисой и режиссером пробежала черная кошка. Злые языки, по всей видимости, нашептали Виктюку много ядовитых слов в адрес Тани. Но время все расставило на свои места, и в один прекрасный момент Роман Григорьевич Виктюк пришел к Тане Стрельбицкой на спектакль и простил ей былые обиды. И больше они уже не расставались до последних дней жизни этого великого театрального фантазера и волшебника. Татьяна Стрельбицкая: Роман Григорьевич ко мне вернулся, и мы стали просто все. В наши вечера, ночные переговоры читала я ему, «почитай мне, почитай стихи», там Жана Жене, и я ему читаю, и мы наслаждаемся... Дмитрий Кириллов: Вернулся. Татьяна Стрельбицкая: Я прячусь в туалет, чтобы никто случайно не вышел и нам не нарушил, закрываюсь в туалете как в камере, все, и мы там зю-зю-зю, зю-зю-зю. Дмитрий Кириллов: Дочь Нины Федоровны и Виктора Казимировича Стрельбицкая Танечка – единственный ребенок в семье. Она обласканная, любимая. Танечка, хочешь стать балериной? – пожалуйста, вот тебе хореографический класс. И ведь успехи-то были, педагоги увидели в Стрельбицкой будущую балерину. А тут раз! – и проснулась в Тане спортсменка, и взяли ее в юношескую сборную по фигурному катанию. Да так успешно пошло дело, что Стрельбицкая тренировалась по 4 часа без перерыва, да так лихо, что предложили ребенка перевести в олимпийскую сборную. Но не тут-то было: потянуло Танечку заниматься фортепиано. Она поступила легко в музыкальную школу, вот только не знала Таня, что придется часами сидеть учить гаммы, а вот это в ее планы не входило: Таня же непоседа. А как родители все это вот [воспринимали], «хочу туда», «хочу сюда»? Татьяна Стрельбицкая: Мне родители даны Богом, ей-богу. Просто они меня любили и давали мне все, что... Дмитрий Кириллов: Все. Татьяна Стрельбицкая: То есть не было давления. При своей абсолютной любви папы и мамы не было давления. Дмитрий Кириллов: Они кто по профессии? Виктор Казимирович? Татьяна Стрельбицкая: Он был военный, и он был прекрасный артист, он мечтал быть артистом. Когда там мама что-то, ругались, они там... Ну так, «ругаются», это так, знаете... Мама швыряет подушку, и она летит папе в лицо, и он так: «Что такое? Что происходит?» – и тут же он обыграл это все в комедию, все. Он прекрасно готовил, он прекрасно выпекал какую-то выпечку, делал... То есть папа – это... Папа и мама, ну господи, я не знаю, это что-то где-то... Наверное, в прошлой жизни заслужила таких родителей, правда. Дмитрий Кириллов: Виктор Казимирович еще и прекрасно рисовал, и дочь Таню этот процесс просто завораживал. Оказывается, вот что она искала столько лет, вот оно, истинное счастье: взять в руки кисть, масляную краску и улететь в далекие дали. В художественную школу поступила Таня легко, училась отлично, но вот только все знакомые профессиональные художники идти дальше в художественный вуз не велели: Стрельбицкая – самородок, говорили они, а вот обучение в какой-либо рамочной системе погубит самобытность ее почерка. Ну что тут сделаешь? Было ясно одно: с этой девочкой скучать не придется никому и никогда. Татьяна Стрельбицкая: Бог мне дал жить в художественном фонде, среди мастерских художников и квартир, где живут художники. Внизу скульпторы, которые меня вечно лепили, над нами мастерские, где там бесконечно дрались почему-то художники по ночам, а днем они все обнимались и творили какие-то там панно вот такие прямо совершенно... Дмитрий Кириллов: Краской, наверное, пахло? Татьяна Стрельбицкая: Ой, это вообще невозможно! Это я заходила в подъезд, и запах масляной краски... Мы прямо жили, наши окна выходили на площадь Ленина, там всегда свадьбы какие-то, невесты ходили по субботам... Ну такая, центровая была, центровая, в центре. Перед окнами росла огромная акация, и я когда стала девушкой, я назначала молодым людям свидания у этой акации и наблюдала, как они ждут меня, т. е. какие-то такие игры были. Тогда, в те времена, в рестораны ходить, дискотеки – это ничего мне не надо было: я сидела дома, читала книги, увлекалась философией, литературой и... Дмитрий Кириллов: Такое сочетание, да, притом что столько всего бурлило, никуда не выходила, ни на какие... ? Татьяна Стрельбицкая: Нет. Дмитрий Кириллов: Хорошая девочка была. Татьяна Стрельбицкая: Такая, ку-ку. Дмитрий Кириллов: Ку-ку. Татьяна Стрельбицкая: «Девочка ку-ку», я бы сказала. Дмитрий Кириллов: А ты одна у родителей? Татьяна Стрельбицкая: Да-да. Дмитрий Кириллов: Такой цветочек. Татьяна Стрельбицкая: Такой кактус. Наверное, вырос кактус. Дмитрий Кириллов: Кактусы тоже цветут. Татьяна Стрельбицкая: Да-да. Дмитрий Кириллов: Вот выдали диплом школьный, аттестат – куда податься? И тут танцевала, тут пела, тут краски, тут что... Вот куда? Татьяна Стрельбицкая: Я думала, что я буду директором школы. Дмитрий Кириллов: Хорошая должность. Татьяна Стрельбицкая: Я увлекалась педагогикой, психологией. Но когда я начала поступать в этот пединститут, я совершенно, ну абсолютно тупая, т. е. я не умею сдавать экзамены, ну просто не умею. Дмитрий Кириллов: Это в Виннице пединститут? Татьяна Стрельбицкая: Да-да-да. Слава богу, что я не поступила, потому что я бы повесилась там. Дмитрий Кириллов: Не повесилась, а пошла дальше искать свою дорогу в жизни – режиссерскую. Попала совершенно случайно на фильм Андрея Тарковского «Сталкер» в кинотеатре «Иллюзион» и совсем пропала. Этот день знакомства с творчеством Тарковского Таня запомнила на всю жизнь. За мелькающими на экране кинокадрами она вдруг увидела магическое, завораживающее действо. К зрительским эмоциям Стрельбицкой присоединился взрослый режиссерский анализ. Татьяна Стрельбицкая: Я не знала, кто такой Тарковский. Я просто читаю, «Пикник на обочине», Стругацкие, пошла так посмотреть. Но когда я увидела, я поняла, что это что-то мое, и не могла оторваться, потом искала-искала... И я блуждала по этим кинозалам, чтобы увидеть этот фильм, где-то там на окраине... Дмитрий Кириллов: Ну да, его показывали так мало и редко... Татьяна Стрельбицкая: Да-да. Но мне Боженька дал знакомство с одной семьей староверов, это была семья многодетная. И я подружилась, и мы много-много вели таких философских вечеров, вот беседы философские, даже поэтические, очень много читали и обсуждали. И вот старшая, Танечка, она мне сказала: «Почему бы тебе не поступать на режиссуру?» Я говорю: «Как это возможно? Я в Виннице. В Москву?» Кино – это ВГИК. Дмитрий Кириллов: Приехала в Москву, пошла во ВГИК? Татьяна Стрельбицкая: Нет, я во ВГИК не пошла, пошла в Щепкинское. Там договорились мои родные, они дружили с Нелли Ивановной Корниенко, такая была народная артистка в Малом театре, и она послушала и сказала: «Девочка должна быть на сцене». Она договорилась с Юрием Соломиным. Я пришла... Но Соломину упала декорация на голову и он был в гипсе, он не принимал тогда, и мне сказали пойти в какой-то там кабинет, ну то есть там два потока было. Но я пошла не в тот кабинет, вроде как чтобы не по блату, и я попала на жену Соломина. Она мне сказала: «Деточка, с такими нервами в актрисы не идут», – и все. Выйдя из «Щепки», вернее, идя в «Щепку», остановилась такая сумасшедшая машина большая, все, т. е. председатель спорткомитета ко мне... Дмитрий Кириллов: ...подвалил. Татьяна Стрельбицкая: ...подвалил, да. И я поняла, что я уже владею Москвой как девушка. И в итоге я, увидев, что все-таки произвожу впечатление, каким-то образом увидела Народный театр... как я узнала об этом, не знаю, не помню... Народный театр при станкостроительном заводе. Там они раз в год играли во МХАТе. И когда я увидела фотографию, что курировали [известные актеры], Смоктуновский там был, ну все, я хочу в этот Народный театр. А что тогда это? В Москве [чтобы находиться], надо было выписаться оттуда, здесь прописаться... Дмитрий Кириллов: А где жить-то, да. Татьяна Стрельбицкая: Где жить и прописаться. Чтобы прописаться, надо выйти замуж или работать по лимиту. Дмитрий Кириллов: «Замуж? Ни за что!» – тогда замужество представлялось Татьяне добровольным рабством. А пока не было прописки, начинающая актриса Народного театра Стрельбицкая остановилась у приятелей. «Да пусть поживет, – говорили они родителям, – а там, глядишь, и замуж выйдет». Но в театре начались интриги: свободолюбивая птица Таня Стрельбицкая в объятия ухажеров не кидалась, и ей так однажды отомстили. Татьяна Стрельбицкая: Моя мама, мои родители даже не подозревали, насколько это был сложный путь. Потому что я приехала в Москву, меня выписали родители, из театра позвонили и сказали, что я не хожу в театр, а просто занимаюсь проституцией, вот такое было, т. е. поклеп был жуткий. И это был удар для моих людей, у которых я остановилась, и мне пришлось уйти. А уйти куда? Дмитрий Кириллов: В никуда. Татьяна Стрельбицкая: В никуда. И тут я встречаю, ну естественно, на Таганке, вдруг ко мне подходит Высоцкий. Дмитрий Кириллов: Сам? Татьяна Стрельбицкая: Но его в живых нет, а подходит Высоцкий. Вот можете себе представить, двойник. И еще Сергей Чернышков, я помню, художник. И там у него была квартира, его бросила жена. Мы пришли... В общем, художники. А тот очень похож, прямо двойник, Таганка... И я, конечно, тоже в него влюбилась, просто вообще влюбилась. Но он в меня не влюбился, вообще они меня не хотели никак, потому что всех бросили жены и все пили. Что меня спасло? Я не пила. Вообще для меня спиртное, курево – это вообще не [мое], это меня очень, видимо, спасло в те годы. А у них черная квартира, черное все, везде бутылки, посередине стоит мольберт... нет, этюдник... на нем сковородка и жареные хвосты... Это я так запомнила, такой натюрморт. И картины висят. Вот это Сережку бросила жена. И какая-то там была компания художников, которых всех бросили жены, все страдали. И вот Владимир Белов, художник, с которым я даже, может быть, и родила свой... вернее, не родила, а получила подтверждение своему стилю. Мы с ним рисовали вдвоем, и какой-то был необыкновенный кайф, потому что он слышал меня и он кайфовал от моих линий, а мне это важно было: ну вот в Москве очень крутой художник, и вот он так реагирует, да. И я поняла, что мне надо работать. Я не то что поняла... Я хотела устроиться на Завод Лихачева стружку возить, и была уже счастлива, что... А потом он говорит: «Нет, давай устрою тебя в РСУ...» – ремонтно-строительное какое-то... Дмитрий Кириллов: ...управление. Татьяна Стрельбицкая: Да, в строительное. Это по блату я устроилась. А дворники – это вообще, туда не попасть. Дмитрий Кириллов: Там такая мафия, конечно. Татьяна Стрельбицкая: Дворники, я там мечтала дворником быть – нет, это вообще. И вот меня устроили по блату в ремонтно-строительное, это во времена Андропова, это уже год Андропова, когда нельзя было не работать, т. е. надо было работать, там вылавливали на улицах... Дмитрий Кириллов: ...за тунеядство. Татьяна Стрельбицкая: Да. И для меня было счастье общежитие на Первомайской, там человек восемь, огромная комната, у меня был уголок с прищепкой, светильником, где я могла ночами читать. Я купила Карлсона такого вонючего, почему-то он вонял керосином, игрушка, такой Карлсон натуральный, я с этим Карлсоном, с вот этим вот читала. Дмитрий Кириллов: А читала что-то крутое, философское, интересное? Татьяна Стрельбицкая: Конечно, да. Дмитрий Кириллов: На ночь – Достоевский, утром – на стройку. Татьяна Стрельбицкая: Да. Дмитрий Кириллов: И что делала? Татьяна Стрельбицкая: Ехала. Это было на Первомайской, а я на Таганке строила. То бишь я просыпалась как можно пораньше, где-то в полшестого, чтобы раньше приехать, чтобы поспать на печке. Там бытовка, на печке поспать. И я надевала уже валенки... Я была ватником настоящим. Дмитрий Кириллов: Красавица! В фуфайке! Татьяна Стрельбицкая: Фуфайка – эх, полежу посплю! А потом за мной приезжал вот дипломат. Дмитрий Кириллов: Куда? На стройку? Татьяна Стрельбицкая: Да, на какой-то дипломатической машине. Вся стройка, значит, смотрела... Дмитрий Кириллов: Артистка! Татьяна Стрельбицкая: Тогда была пиццерия, первая пиццерия на Тверской. Он меня возил туда кормить, смотрел на меня какой-то белоснежной [улыбкой]. Какой дипломат, не помню... Дмитрий Кириллов: Тебе было не важно. Татьяна Стрельбицкая: Он меня кормил и улыбался. Дмитрий Кириллов: Такое чудо, конечно. Татьяна Стрельбицкая: А я боялась с ним, потому что иностранец... То есть я очень боялась... Но вот покушать, конечно, я поела, в пиццерии я ела. И еще была очень смешная история, когда вот на Таганке вот этот сиреневый дом, он прямо посередине стоит Таганки, огромный сиреневый дом, перед ним сейчас торговый центр низкий, – вот это последний мой объект был, в этом доме, и я там втихаря расписывала стены. Дмитрий Кириллов: Ах! Татьяна Стрельбицкая: Так что самое интересное? Лет 5 назад Бартенев приглашает меня в галерею в дом, который я строила, и, оказывается, его мастерская там, где я расписывала эти стены. Дмитрий Кириллов: Во судьба! Татьяна Стрельбицкая: Потрясающе, да? Дмитрий Кириллов: А что у тебя было, какая специальность? Татьяна Стрельбицкая: Штукатур. Дмитрий Кириллов: Штукатурила. Татьяна Стрельбицкая: «Артисточка, раствор!» – кричали мне. Дмитрий Кириллов: «Артисточка, раствор давай!» Татьяна Стрельбицкая: И вот я таскаю раствор... Ну то есть я... Дмитрий Кириллов: Художница. Татьяна Стрельбицкая: Я не штукатурила – я просто щели заделывала... Ну то есть такую, грубую работу [выполняла], штукатур какого-то 3-го разряда, в общем. Там со мной что-то происходило, естественно: то я запутаюсь в проводах... Что-то все время происходило. И вот девчонки на меня бросили одного молодого мужчину. Он на философский поступал и знал пять языков... И да, мне вот опять повезло, что вот такие... Вот мы общались... Потом был влюблен в меня... вот это был ужас... Он мне все время читал Есенина, это какой-то кошмар был... Дмитрий Кириллов: Танины коллеги по стройке всегда ждали обеденный перерыв, чтобы отправить ее за бутылкой в соседний винный магазин. В рабочее время водку людям со стройки не продавали, но когда в магазин входила Татьяна, продавцам казалось, что пришла настоящая артистка с репетиции, но, правда, не успела разгримироваться. Татьяна Стрельбицкая: Я покупала им «андроповку», такая была небольшая бутылочка, я помню. А дело в том, что я была в робе этой, но там по моему виду никто не понимал, что я рабочая, т. е. я приходила в рабочей одежде, но думали, что я просто эффектная баба. Я им покупала, т. е. я бегала... Так было. И я мечтала на Таганку попасть. Дмитрий Кириллов: В театр? Татьяна Стрельбицкая: Ну, я же строила, и вот Таганка. Дмитрий Кириллов: И видела. Татьяна Стрельбицкая: Но я тогда не попала, я в те годы не попала, я не видела спектаклей Любимова. А потом мне уже удалось и играть там. Дмитрий Кириллов: Но это будет позже. А пока отец решил вернуть дочь домой, не выдержал он Таниных скитаний и страданий. Виктор Казимирович Таню привез из Москвы обратно в Винницу. Неужели не найдется какая-нибудь работа? Вот до отъезда Таня оформляла витрины магазинов – ну и прекрасно, может быть, обратно туда возьмут. Главное, дочка дома, под родительским крылом и присмотром. Татьяна Стрельбицкая: Он просто меня обхватил и... Ой, сколько такта в родителях моих, это нереально было и осталось. Дмитрий Кириллов: Приводил в порядок дочу. Татьяна Стрельбицкая: Да. И вот «доча», да, мамочка называет дочей... Отпоили чаем... Дмитрий Кириллов: ...с молоком. Татьяна Стрельбицкая: ...с молоком. Дмитрий Кириллов: Похудела. Татьяна Стрельбицкая: Похудела, похорошела вновь, и я поехала поступать. Дмитрий Кириллов: Опять в Москву? Татьяна Стрельбицкая: Да. И на этот раз было холодное лето, настолько холодное, что я натянула старый пуховый платок, вот так завязала себе платочек, как сиротинка, вот мне нравилось это, и поехала поступать в МХАТ. И я, меня даже вот на первый тур не пустили. А параллельно я думаю: раз так, попробую я в ГИТИС. Я села на троллейбус и почухала-почухала в ГИТИС, там набирал Андреев. И я еду в этом троллейбусе, и тут я смотрю – передо мной стоит Смоктуновский. Он так на меня смотрит и так мне улыбается, а я на него. А это мой бог, это просто бог. Я говорю: «Это вы?» (Иннокентий Смоктуновский, а отчества не знала.) Я говорю: «Это вы?» Он так улыбается: «Да». А выходить нам на одной остановке, там он живет и ГИТИС. И это дождь, холод, я выхожу, и у меня зонт не работает. Он начинает мне ремонтировать зонт... Мы под этим зонтом потом идем к его подъезду, я его провожаю. Меня трясет, мне уже не надо никакого Андреева, все. Дмитрий Кириллов: Конечно: бог рядом. Татьяна Стрельбицкая: Да. И в общем, мы с ним... Он мне дал телефон... И он тогда, у него была премьера «Господа Головлевы». Он говорит: «Я завтра улетаю в Минск, я к тебе позвоню, дай телефон». Но я не верила, что он позвонит. Я ждала, потом пошла в душ, и тут Галина Яковлевна: «Таня, Смоктуновский звонит!» Я мокрая выскакиваю: «Алло! Все нормально, все, я...» Уже бежала как мокрая курица. Дмитрий Кириллов: А дальше начались незабываемые прогулки со Смоктуновским по Москве. Что это было? Наверное, сон. Таня не чувствовала под собой ног: она же беседовала с небожителем, говорила с ним о самом сокровенном, об искусстве. Прогулки с Иннокентием Михайловичем до добра не довели: они закончились тем, что Стрельбицкая опоздала на поступление в Школу-студию МХАТ, где мастер Иван Михайлович Тарханов набирал новый курс. Тогда Тарханов, увидев Стрельбицкую, закричал на весь коридор: «Девушка, да где же вы были раньше? Экзамены-то закончились, курс-то уже набран!» События в жизни Тани Стрельбицкой менялись как в калейдоскопе. Татьяна Стрельбицкая: И он мне говорит: «Деточка, ты должна быть на сцене. Езжай в Киев, ищи связи. У меня шесть девочек (либо человек, я не помню), все забито». Он говорит: «Не трать силы, езжай в Киев». А мне в Киеве и не надо было искать связи, там просто вот вошла и без экзаменов. Дмитрий Кириллов: Правда, в Киеве тоже учебный год, так же как в Москве, закончился, все приемные экзамены завершились. Таня вернулась вновь в Винницу и год ждала следующего набора. Куда теперь податься? Пошла Стрельбицкая в театр, правда, не артисткой, а билеты на спектакли продавать. Ну кто поверит, что эта девчонка когда-то дружила с самим Смоктуновским?.. Народ злобно подшучивал: мол, ври, да не завирайся. И каково же было удивление всех актеров, режиссеров, уборщиц и билетеров, когда пошел слух по театру: Стрельбицкую разыскивает сам Смоктуновский! Татьяна Стрельбицкая: А он меня разыскал через театр. Мне сказали: «Тебя ищет Смоктуновский». Дмитрий Кириллов: А ты билеты продаешь? Татьяна Стрельбицкая: А я в театре билеты продаю. Я рванула в Москву на «Господа Головлевы», мне сказали, когда будут, думаю: приеду. Вот мне бы как-то, чтобы узнал Иннокентий Михайлович, что я здесь... И ему доложили, он говорит: «Давай в гримерку». Я пришла к нему в гримерку, и потом мы пошли по Москве, и так мы периодически блуждали, взявшись за руки. Я запомнила эту пружинистую походку, вот эту улыбку. Я просто как завороженная, мне ничего не надо было: как, я иду просто с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским, все. Дмитрий Кириллов: Тане даже в голову не могло прийти взять и попросить великого Смоктуновского замолвить за нее словечко: ему уж точно бы не отказали. Но Стрельбицкая – птица независимая и гордая, она ни у кого ничего не просила: взяла и упорхнула в Киев, где ее тут же взяли на режиссерский факультет. Профессиональный режиссер Стрельбицкая продолжает заниматься живописью и привозит в 1992-м и 1993-м гг. в Москву две персональные выставки в Центральном доме работников искусств и в Центральном доме журналистов. И вновь все с чистого листа, ведь все свои ранние работы Таня Стрельбицкая бросает в огонь и почти на 20 лет уходит в затвор, чтобы в начале XXI века возродиться словно птица феникс в новых театральных и живописно-пластических проектах. Я так понимаю, что так нельзя тебя взять, вычленить, сказать, вот ты или художник, или вот ты, например, режиссер театральный... Татьяна Стрельбицкая: Нет-нет, да. Мне было очень сложно, когда я хотела к Васильеву потом. И мы с ним встретились: «Ну так ты режиссер или актриса?» Я все равно не могла расчленить себя. То есть я понимала, что я не актриса в прямом смысле, но я понимала, что я держу зал... Я была звездой. Но это были 1990-е. Дмитрий Кириллов: А-а-а. Татьяна Стрельбицкая: В 1990-е я не ставила... Дмитрий Кириллов: А что с 1990-х осталось, какие воспоминания, ощущения от того времени? Татьяна Стрельбицкая: У меня 1990-е гг. – это встреча с Юрой Арабовым, ныне покойным. Если вы помните, все фильмы Сокурова, «Молох» и сейчас все... Он был и завкафедрой во ВГИКе. Невероятно тонкий и чувствующий человек. И он увидел мой «Человеческий голос», у меня был фильм тогда, монофильм, который просто обожали все люди, как-то прямо... Даже я порой слышала про этот фильм, они не знали, что это я, т. е. не было [связи], все думали почему-то, что это французская какая-то актриса... И когда я в Москве здесь встретилась, увидела фильм с Петренко в главной роли в кинотеатре «Иллюзион» про какую-то станцию насосную, какой-то сюр, но это какая-то была магия. Я думаю: кто это, кто это? И выходит Юрочка такой после этого показа фильма, ну вот как при «Сталкере», там тоже пару человек сидело таких же, с приветом... И я потом к нему подхожу, а я не знаю, кто он, что. Я говорю: «Юра, вы просто гений!» – ну я прямо... И так мы с ним сошлись. Он увидел мой «Человеческий голос» и решил написать «Медею», мою любимую «Медею», и Кайдановский хотел снимать, даже были назначены [съемки]. Но мы с Кайдановским не виделись. Кайдановский видел фильм, он в меня влюбился, они уже назначили съемки... Арабов до последнего жалел, что мы не сняли «Медею». Но Кайдановский в тот почти, через год... Ну то есть зимой он умер. Дмитрий Кириллов: Ушел рано. Татьяна Стрельбицкая: Он умер. Дмитрий Кириллов: На стыке XX и XXI вв. в жизни Татьяны Стрельбицкой произошло поистине мистическое событие – встреча на Патриарших прудах на одной скамейке двух Владимиров: Владимира Концедалова, тогда мужа Татьяны, еще до его трагического ухода, и Владимира Иванова, ее мужа будущего. Татьяна Стрельбицкая: В 2000 году, когда мы приехали с Володенькой первым моим в Москву вот договариваться с Виктюком Романом Григорьевичем [по поводу] «Любовника», искали партнера, так сказать, все, мы пришли на Патриаршие пруды, сидели, это был наш офис, так сказать. Патриаршие были не такие, как сейчас, как нынешние, а тогда душевные Патрики были. Мы там что-то, свои какие-то бутербродики... И сидели, глядя на водичку, ждали, когда следующая встреча, и т. д. И тут появляется парочка. [Один] – такой слегка спитой, большеглазый, такой шейный платок, слегка уже сбившийся, и он подсаживается к моему первому Володеньке и с ним, значит, гав-гав-гав... А рядом подсаживается такой худой, в каком-то таком нелепом костюме, но какой-то необыкновенный для меня человек, это мой второй Володюшка. Он сидел вот на краю скамейки и там кормил голубей, на меня ноль внимания. А у меня ток пошел, ток. Дмитрий Кириллов: Это была судьбоносная встреча: в тот момент прошлое встретилось с будущим. Володя Концедалов, с которым Таня прожила 13 лет, скоропостижно скончался у нее на руках в гримерке во время спектакля. Татьяна Стрельбицкая: Приезжает скорая... Я понимаю: я солдат, я должна выйти на сцену, чтобы его поддержать. Я должна сыграть не потому, что мне хочется играть, извините, а потому, что мне надо сыграть, чтобы показать ему, что я сильная, что я в истерику не уйду. И я играю, и, вы знаете, он ушел именно под аплодисменты. Потом мне надо было уже играть «Любовник» в Нижнем Новгороде, в Москве, а ты ничего, ты же не можешь сказать: «А-а-а, мне плохо!» – нет, ты никому в этом мире не имеешь права даже это [], потому что каждый из нас сталкивается с этой болью, с этой разлукой. И все, я выходила, шла по улице, я никого не хотела видеть... Я только хотела увидеть Володю того вот, кормящего голубей. Дмитрий Кириллов: Разве могла тогда знать Таня, что человек, от которого шел электрический ток, был послан ей свыше? Таня почувствовала импульс, посылаемый ей из Вселенной. Татьяна Стрельбицкая: Володюшка, вот мой муж навеки, он мне дал понимание, что ангелы все-таки рядом и что, что бы ни случалось, ничего нет сладкого, ничего. Я очень тяжелый человек, очень тяжело со мной... Я не представляю, как со мной можно вообще жить... Дмитрий Кириллов: Встреча Владимира Иванова и Тани Стрельбицкой – история, достойная отдельного кинофильма. Одно можно сказать с уверенностью: Стрельбицкая и Иванов сегодня – это одно целое. Успех Стрельбицкой – это и Володин успех; тревоги и боль Тани – это и его боль. Володя появился в самый тяжелый момент жизни Тани и больше ее не отпускал, а Таня расправила крылья и полетела. Так они вместе с Володей в полете вот уже 22 года. Начались режиссерские работы, много режиссерских работ. Причем ты не пошла по пути такого коммерческого театра, когда «давайте на потребу сделаем какую-нибудь пьесу, чтобы все смеялись». Татьяна Стрельбицкая: Значит, я всю жизнь иду своей дорогой, а сейчас пошла на МКАД поработала, понимаете? Ну зачем? Дмитрий Кириллов: То есть ты не поставила ни одного коммерческого спектакля, в смысле, просто ради денег, что вот «давайте заработаем»? Татьяна Стрельбицкая: Нет, ради денег – нет, никогда. Опять-таки, мне судьба дает и актеров, которые тоже в эти репетиции... Это же все не без вот этого подогрева финансового. Ты себя сжигаешь, и не только актеры, вот и оператор, и помощники, и ассистенты – друзья, это вся семья моя. Ну это мы себя отдаем одной вибрации, это не про деньги. Хотя я так хочу, чтобы свалилась куча денег и всем раздать, потому что такая отдача, такая степень отдачи невероятная... Дмитрий Кириллов: Я так видел, в одних работах ты влюбляешься в этих людей, потому что они как ангелы, а другие работы – они как злюки какие-то... Татьяна Стрельбицкая: Обычно я рисую... Я не могу не влюбиться, т. е. я должна любить партнера, человека, который мне сейчас отдается. Поэтому мне очень сложно портреты писать к людям, к которым я никак [не отношусь], а особенно вот по фотографиям... Это для меня вообще как мертвая история. Дмитрий Кириллов: То есть надо сначала проникнуться, да? Татьяна Стрельбицкая: Да, я должна войти... А злюки – это, наверное, не портреты. Это, наверное, какие-то сущности, которые я рисую, боль через человека, потому что человек является проводником осмысления бытия, что происходит, не животное, что бы там ни говорили о животных, ничего оно не понимает. Животный мир очень жесткий, а человеческий мир – он очень трагический. Художник – это творец, которому необходимо брать боль на себя, пропускать через себя и говорить миру, продолжать говорить о той же любви, о том же сострадании, о том, что мы друг друга можем обнять, понимать и прощать. Вот это так мне всегда важно очень и то, что меня очень связывало с Романом Григорьевичем. Дмитрий Кириллов: Ты увлекалась Пазолини... Татьяна Стрельбицкая: Да. Дмитрий Кириллов: ...а вот теперь пришло время Шекспира. Расскажи о «Гамлете». Татьяна Стрельбицкая: Димочка, я еще скажу тебе: «Гамлет» был до Пазолини, «Гамлет» был в Киеве. Дмитрий Кириллов: Тогда еще началось? А-а-а... Татьяна Стрельбицкая: Да. Я хотела поставить в 1990-х... Дмитрий Кириллов: То есть «Гамлет» – это многолетняя любовь? Татьяна Стрельбицкая: Многолетняя. Потом я хотела сама сыграть, но я хотела быть таким гермафродитом: лысая, такое «оно», такое существо... Дмитрий Кириллов: Бесполое такое. Татьяна Стрельбицкая: Бесполое существо. Как бы у меня были разные концепции «Гамлета» в моем мозгу. Ну и все, потом, значит, Роман Григорьевич мне все перечеркнул, сексуально-эротическую исповедь, типа «хватит думать, давай». А затем я встретила своего актера, с которым вот мы встретились на Пазолини, Стас Мотырев, и мы прошли уже определенные годы совместной работы, такой глубокой работы... Я много его рисовала, но это не просто вот рисовала как модель, а мы репетировали. Я репетирую, потом так: «Хватит, все, пошли рисовать». То есть это завершение наших репетиций. Дмитрий Кириллов: Переключалась, ага. Татьяна Стрельбицкая: Вот вся эта энергия кипела, прямо жар был. И я поняла, что «Гамлет» родился. Я спряталась в Рузе, Дом актера, но мы уже репетировали «Гамлета». И вот в Рузе я захожу в заброшенное здание бывшего кинотеатра, огромный кинотеатр, и вижу, как будто бы стены пропитаны кровью. И я говорю Ане, директору, Аннушке Бальцер, я говорю: «Здесь должен быть «Гамлет»». А здание заброшенное, пыль, грязь, дыры, побитые стекла, ну то есть вот заброшенка натуральная. Я говорю: «Здесь должен быть «Гамлет»». Она говорит: «Давай». И такая встречная энергия пошла! Я говорю: «Мне надо черный кабинет», – они красят, т. е. они закрасили черным. Они ползали на коленях, какие-то там, чуть ли не падали... Это кошмар. Все делали ребята, даже как, рабочие, я не могу их [так назвать] – они все создатели были, все верили в то, что что-то происходит. Дмитрий Кириллов: И получается, что родился театр в заброшенном месте, где ничего не предвещало, что там будет жизнь? Татьяна Стрельбицкая: Да, я очень люблю. Дмитрий Кириллов: Чудеса! Татьяна Стрельбицкая: И он родился, «Гамлет» живет во мне, и проект «Гамлет», и быть, смыслы, и конфликт его, который в сегодняшнем дне живет... И я хочу создать такой театрально-художественно-мультимедийный проект. Поэтому я там, я с благословения Аннушки и моего мужа и нашей команды, сделали ребята, Саша тоже сделал огромный этот подрамник, 3 х 9 метров, можешь себе представить... Дмитрий Кириллов: Огромный вообще! Двадцать семь квадратных метров! Татьяна Стрельбицкая: Да. И вот мы на сцену и... Но когда я начала писать, был момент, когда я... и это моя мечта, большие полотна писать... но не девочка уже, на шпагаты не сажусь так легко, а надо бегать на козла этого, спускаться, краску, отходить смотреть, ну потому что так же ты не... Дмитрий Кириллов: Конечно: такой масштаб. Татьяна Стрельбицкая: И вот это туда-сюда, туда-сюда... А никого нет, а я пишу и думаю: а зачем... ? Я вдруг заплакала, мне стало так почему-то обидно, обидно-обидно. Я доделаю, но кому это надо?.. Зачем я это делаю? Это тяжело физически – зачем я это делаю?.. Это как бы предполагается, что это Гамлета, работа, написанная непосредственно Гамлетом, т. е. он у меня художник, вот как бы такой посыл будет. Это в кино. Дмитрий Кириллов: Я вот слушаю тебя и восхищаюсь: ты живешь в свободном парении таком, ты летишь, сама себя не обманываешь и не предаешь – понимаешь, как это важно? И всегда, во все времена были художники, которые мучились, страдали, кровь отдавали свою, и многих не понимали, а для кого-то их творчество становилось спасением. Я хочу пожелать тебе, чтобы вот эта связь, вот этот голос сверху, с небес никогда не утихал, чтобы ты всегда его слышала. Татьяна Стрельбицкая: Да, это самое главное. ВИДЕО Роман Виктюк: В этом есть счастье, что есть такие люди. У нее фамилия Стрельбицкая, она стреляет точно. Если заряд – внутренний, а ... – ее энергия, она попадает в этих мерзавцев, в серд-це-ви-ну, и спастись от нее нель-зя! Дмитрий Кириллов: Лети, пари, как делал и Роман Григорьевич, как делает Таня Стрельбицкая! Вас мало, таких художников, но на таких художниках земля держится! Татьяна Стрельбицкая: Спасибо! Спасибо! Дмитрий Кириллов: Спасибо тебе! Татьяна Стрельбицкая: Спасибо!