Дмитрий Кириллов: Верник – это не просто фамилия: это уже сложившийся театральный бренд, известная династия от Эмиля Григорьевича старшего, легендарного режиссера, отца-основателя советского радиотеатра, главного человека в литдраме Гостелерадио, до Григория Верника младшего, популярного молодого актера театра и кино, заразившегося всерьез актерской профессией. А как иначе, когда в семье кругом знаменитости? Отец – народный артист России Игорь Верник, и родной дядя, стоящий слегка в тени от светящегося брата Игоря, но не менее уважаемый и в театральной, и в журналистской среде Вадим Верник, ныне еще и заместитель генерального директора Московского Художественного театра. Так что это истинная правда: говорим «Верник» – подразумеваем «театр». Вадим, я очень рад нашей встрече! Вадим Верник: Дима, я тоже! Дмитрий Кириллов: Когда наблюдаешь за вашей работой, какое счастье, когда человек находит (а я так подозреваю, это было с раннего детства) ту дорогу, по которой вот идешь и прекрасно. Вадим Верник: Вы знаете, я в этом смысле, может быть, даже скучный человек, потому что у меня никогда не было вопроса выбора. Вот если мой брат-двойняшка Игорь, были моменты, когда он и на журналистику хотел, он очень хорошо писал и сейчас, и стихи пишет, и в этом развивается, но в параллель, да, своей основной деятельности. У меня вообще не было никаких... Дмитрий Кириллов: ...других мечт. Вадим Верник: Да, никаких. Я помню, с раннего детства я смотрел, я обожал, с мамой каждую неделю мы ездили покупать, «Театральная Москва» называлось. Я прямо помню, у меня каждую неделю было какое-то прямо такое вот радостное предвкушение... Дмитрий Кириллов: Сердце билось, да: «Новый номер будет!»? Вадим Верник: Да-да-да, я посмотрю. Хотя чего я там читал? Там были просто программки спектаклей, действующие лица, исполнители. Мне нравилось смотреть, изучать, какие-то свои миры я рисовал. Я знал наизусть фамилии всех актеров, изучал... Где-то класса с 5-го у меня прямо так было, я папе писал записку... вот я думаю, почему я не говорил... «Папуля, я хочу, чтобы мы с Игорем пошли вот такого-то числа на такой-то спектакль». Дмитрий Кириллов: И волшебник-папа исполнял любое желание сына. А уж если Вадик собрался в театр, Игорь идет с братом автоматически. Мальчишки тогда, в детстве, может, еще не до конца понимали масштаб личности своего отца, Эмиль Григорьевич был для них прежде всего папой. А вот актеры театра и кино, самые знаменитые и всенародно любимые, становились в очередь, чтобы поучаствовать в его радиопостановках. Миронов и Тихонов, Броневой и Марецкая, Плятт и Баталов, Табаков и Ефремов – всех и не перечислишь! Лучшие актеры страны, лучшие голоса страны, лучшие чтецы. Время Эмиля Верника – это целая эпоха великих радиопостановок, многие из которых являются настоящими шедеврами: они – золотой фонд нашего радио. На пространстве размером в одну шестую часть планеты в советском радиоэфире звучали спектакли, воспитывавшие и вдохновлявшие миллионы людей от Калининграда до Камчатки. Эмиль Верник подарил радиослушателям возможность побывать в настоящем театре, а для многих, кто никогда не бывал ни в МХАТе, ни в Москве, эти спектакли были чуть ли не единственной возможностью прикоснуться к настоящему искусству. Вадим Верник: Мы с Игорем очень рано начали ходить в театр. Причем часто даже бывало, что мы едем в театр на метро и я только по ходу Игорю рассказываю, куда мы идем, на какой спектакль. А потом мы любили обсуждать после спектакля. Помню, мы были в «Современнике», спектакль «Спешите делать добро», и как-то особенно нас эта история, хотя мы были дети, взволновала. И Игорь очень интересно мыслил вот по поводу этого спектакля, он даже как-то глубже... не даже, а он глубже воспринял эту историю, чем я. Как-то вот я в этой атмосфере, мы оба росли... Знаете, когда звонок в дверь, открываешь дверь, а на пороге Олег Николаевич Ефремов стоит, мама готовит свое фирменное блюдо в таких красных горшочках, мясо с картошкой... Мама не особо была кулинарка, но в таких вот особых случаях... Дмитрий Кириллов: ...когда кто-то приходил, важных. Вадим Верник: Да-да-да, она вдохновлялась. Был ужин, и потом я за стенкой слышал, как папа с Олегом Николаевичем работали... Я делал детские альбомы, вырезал из газет, из журналов, свои какие-то миры создавал. Вот я создал альбом, было у меня подписано Андреем Мироновым, он мне надписал. Я еще фотографии собирал актеров, тоже у меня... Дмитрий Кириллов: Открытки вот эти? Вадим Верник: Открытки. У меня вот был альбом про Большой театр, про Художественный театр, вот лично про Ефремова. Папа ему это показывал на записи, и он мне подписал: «Дорогой Вадим, – у меня сохранилось это, – надеюсь и верю, что ты станешь Белинским конца XX века». Была одна удивительная история. Вера Петровна Марецкая, легендарная актриса, я сделал про нее альбом... Папа ее записывал на радио... Дмитрий Кириллов: Марецкая – она гениальная! Вадим Верник: Да-да-да. Поздно они встретились, за несколько лет до ее ухода, Марецкой, но папа с ней много прямо сделал постановок. Они познакомились в Паланге. Когда папа стеснялся к ней подойти, мама говорит: «Ну подойди, познакомься». Дмитрий Кириллов: «Вон, Марецкая идет – иди!» Вадим Верник: Да-да-да. И папа, притом что он был очень у нас личность такая, легендарная, он был очень скромным человеком. И они много работали... Короче говоря, я сделал этот альбом, и папа передал. И дальше Марецкая была в больнице, потом ее не стало, и ее дочь Мария вернула альбом, и там были примерно такие слова: «Дорогой Вадим, возвращаю только сейчас: мама не хотела расставаться с вашим альбомом». Когда я поступал в ГИТИС на театроведческий, был коллоквиум, и мне говорили, потом сказали, что один педагог был против того, чтобы меня пропускать дальше, потому что он говорил: «Какой-то ветреный абитуриент к нам поступает. Верник то на актерский поступает, то на театроведческий... Никак не может определиться, чего он хочет». И к счастью, кто-то сказал, что это два брата и что... Дмитрий Кириллов: А, вы же в один год поступали еще с ним! Вадим Верник: Да-да, что на актерский другой брат поступает. А Игорь, как все абитуриенты актерского, во все вузы ходил... Ну вот его всюду брали, кроме «Щуки», в «Щуке» ему сказали после первого тура: «Может, вам вообще не стоит этой профессией заниматься?» Дмитрий Кириллов: Не вахтанговского покроя, видимо. Вадим Верник: Видимо, покроя, да. А так его и в «Щепку» брали, и в ГИТИС, и в Школу-студию МХАТ. Ну вот он в Школу-студию МХАТ пошел учиться, потому что этот театр святой для нашей семьи. У нас гордость: папа окончил ГИТИС, актерский факультет (кстати, на одном курсе с Анатолием Папановым он учился), а диплом об окончании ему подписала Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, она была председателем экзаменационной комиссии, это тоже такая вот гордость наша семейная. А сейчас мы с вами в Московском Художественном театре находимся. Дмитрий Кириллов: Да, вот судьба! Дом родной! Вадим Верник: Да, родной дом. Дмитрий Кириллов: Ваши первые работы, первые интервью когда вы брали с разными интересными людьми, которые вам говорили: «Вадим, получается, это хорошо!» – окрыляет? Вадим Верник: Да, вы знаете, окрыляет. Но вот я когда окончил ГИТИС, театроведческий факультет, время учебы для меня не было радостным, вот как ни странно. Вот педагог у нас чудесный Анна Степанова, она вела «Критику» у нас, ну как-то я от нее хороших слов не слышал вообще по поводу рецензий, которые я писал... Вот для меня пойти на главное наше занятие, «Критика», это была просто мука. Школу жизни, короче говоря, я прошел, потому что после института мне стало все так легко, что я даже передать не могу. Все, что было в институте... Дмитрий Кириллов: Дедовщину прошел. Вадим Верник: Да-да-да, я прошел в прямом смысле слова. Дмитрий Кириллов: Все, о ком или о чем писал студент Вадим Верник, подвергалось жесточайшей обструкции со стороны педагога Степановой. В каждую работу Верника, стоило ей только попасться на глаза Анне Анатольевне, летели огнедышащие критические стрелы. Вадим краснел, бледнел и никак не мог понять: да что же не так?.. Но однажды произошло чудо: Анна Анатольевна похвалила работу студента Верника. Как такое возможно? А просто на выручку пришел Игорь Верник, помог по-братски, написал все за Вадима, а Степанова и не заметила. Вадим Верник: Это был, кстати, спектакль Художественного театра, я написал рецензию, «Вагончик», такой был спектакль Камы Гинкаса. Потрясающий был спектакль. Но эту рецензию мне помог написать Игорь, потому что я думал: ну что ж такое, ну ничего у меня не получается, Игорь, ну помоги! Мы с ним говорили, и он прямо какие-то вещи диктовал, что надо писать. И вот то, что было из-под пера моего брата... Но я, конечно, об этом не говорил... Дмитрий Кириллов: ...что там больше половины не ваших слов. Вадим Верник: ...что там, в этой рецензии, больше слов от Игоря. Вот это как-то пришлось по душе. После института я очень хотел попасть в театр, в литчасть, была мечта так вот созерцать как-то вот театральную жизнь с другой стороны. Но это не получилось, потому что мест вообще, вакансий не было никаких свободных. Я долго вообще не мог как-то трудоустроиться. Как-то я позвонил в «Московский комсомолец», Наталья Александровна Дардыкина там была завотделом литературы и искусства. Говорю: «Здрасте, я вот такой-то, такой-то, Вадим Верник, я окончил ГИТИС, театроведческий факультет, – нет ли у вас для меня какого-нибудь задания?» И она мне говорит: «Есть, – по-моему, даже не поздоровалась, – и очень интересное. Мы тут собираемся делать дискуссию о молодых актерах – возьмете интервью у Марка Захарова?» А у меня вообще ноль опыта. Дмитрий Кириллов: Это она по телефону, не видя... ? Вадим Верник: По телефону. Дмитрий Кириллов: Ага. Вадим Верник: Я говорю: «Возьму...» И представляете шок... Причем «делайте». Я звоню Захарову как-то дрожащим голосом или даже брата попросил позвонить, потому что я очень стеснялся, я гиперстеснительный был в этом смысле, Игорь более бойкий... И мы встретились с Захаровым, и вышло это интервью... Причем тоже такая деталь. В то время подписывали, допустим, инициалы «В. Верник», а Дардыкина говорит: «Я тебе сделаю имя», – и она подписывала «Вадим Верник». То есть все мои материалы, которые выходили в «Московском комсомольце»... Дмитрий Кириллов: Полное имя. Вадим Верник: Единственный вот я был. И я спросил ее: «Наталья Александровна, а почему вы мне, в общем, человеку с улицы, не просто дали задание, а такое ответственное задание?» А она говорит: «А мне твой голос понравился». Дальше я как-то это вот взял на вооружение. Я, помню, долго уговаривал Марину Неелову, чтобы с ней сделать интервью, и она говорит: «Вы так говорите, вот у вас такой голос, что я не могу вам отказать. Но я все равно не соглашусь», – так что это не всегда работало. У меня была встреча с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским, одно из первых моих интервью. Потом я ему показал это интервью, и он мне сказал, говорит: «Знаете, я подпишу, что я согласен, но мне ваше интервью не понравилось, вот как его сделали», – мне говорит Смоктуновский, юнцу вообще. Я говорю: «А что, почему?» И он мне сказал фразу, Дима, которую я запомнил на всю жизнь. Он говорит: «Я здесь слишком доступен». То есть, понимаешь, из того, что ты делаешь, ведь можно по-разному смонтировать, по-разному... Я это запомнил на всю жизнь. Я потом переделал это интервью, уже степень доступности стала меньше, скажем так, но я даже постеснялся ему позвонить его показать. Дмитрий Кириллов: В этом мастер был Виталий Вульф. Когда он говорил о каком-то человеке, таким шлейфом, флером облекал каждого артиста, что как будто это какое-то внеземное существо, немножко, чуть-чуть сочиняя, как сказочник. Вадим Верник: Мы с ним общались очень... Я не могу сказать, что мы дружили, он меня намного был старше, но мы с ним очень в хорошем таком были человеческом контакте. И он говорит, вот когда он делал эту суперпопулярную передачу «Серебряный шар»: «Я садился, и в этот момент я думал, о чем я сейчас буду говорить». Ну это высший пилотаж, потому что у него так много историй... У меня с ним была одна история связана совершенно потрясающая и вообще ни на что не похожая в моей жизни. Я работал в «Известиях» в еженедельнике «Неделя», и он сделал такую историю про Марину Ладынину. Дмитрий Кириллов: Она была жива, естественно. Вадим Верник: Она была жива, да-да-да, это была середина 1990-х гг. Он мне звонит, Вульф, говорит: «Слушай, хочешь, поедем в гости». Я говорю: «Давайте». А он тогда водил машину, у него были «Жигули», «шестерка», по-моему, это такой лоск был. А она жила... Дмитрий Кириллов: ...на Котельнической. Вадим Верник: ...в высотке на Котельнической набережной, да. «Поедем?» – «Ну давайте, с удовольствием». – «Возьми с собой диктофон». Я говорю: «Да». Он говорит: «Потому что мы поговорим, может, тебе что-то понравится». Вот она открывает дверь, я прямо это помню, у нее была такая малиновая кофта, и здесь она забыла бигуди одну... Она, видимо, готовилась... И как-то это выглядело... Не скажешь же ей... И вот она с одной этой бигуди... Но потом она как-то сама и убрала... Дмитрий Кириллов: Нащупала. Вадим Верник: Да-да-да. Она очень скромно жила, маленькая двухкомнатная квартира, всюду портреты Пырьева, она с Пырьевым. Дмитрий Кириллов: Как Пырьев? Она же сказала, что «видеть его не хочу, знать не знаю». Вадим Верник: Ну вот портреты... Дмитрий Кириллов: Артистка. То есть она его любила, видимо, всю жизнь. Вадим Верник: Да, она его любила всю жизнь. И мы сидим разговариваем, Вульф, по-моему, с ней на «ты» был... Он со всеми... Дмитрий Кириллов: Да, со всеми, всегда. Вадим Верник: Очень скромно. Она предложила чай, печенье, т. е. никакого... Он говорит: «Доставай диктофон». И я... Она говорит: «Нет-нет-нет, ничего говорить не буду, если будет диктофон, убирайте». Он говорит: «Все равно включай из-под полы». Дмитрий Кириллов: Тихонько. Вадим Верник: Да. И у меня первый и единственный раз в жизни, когда я себя чувствовал папарацци, но я такого слова тогда даже не знал. Дмитрий Кириллов: Как стыдно было, да? Вадим Верник: Да-да-да. Короче, я записал там, а она потрясающе интересные истории рассказывала. И Вульф говорит: «Марина, вот Вадик все-таки записывал – давай пусть он сделает, а ты посмотришь, если... ?» – «Ну хорошо, ладно». Я понял, что из этого можно сделать как новеллы, несколько новелл, вот то, что она рассказывала. И мы уже, я сказал главному редактору, мы это уже запланировали, уже это анонс, что вот на следующей неделе выходит, ну это сенсация... Дмитрий Кириллов: Она же не говорила. Вадим Верник: Она как Грета Гарбо, которая вообще, ее не видел никто многие годы... Дмитрий Кириллов: Да, она закрылась от всех, а тут... Вадим Верник: Да, и так же Ладынина. Дмитрий Кириллов: Вот удача журналистская! Вадим Верник: Да. Я это сделал, Вульфу говорю: «Я ее боюсь. Давайте вместе поедем к ней потом показать?» – «Да-да, не волнуйся, поедем вместе». А он меня типа так опекал профессионально. И он мне в СТД [Союз театральных деятелей] рекомендацию писал тоже... Мы договорились, что я сделал это и что мы поедем. Он мне говорит: «Слушай, я улетаю в Париж, один к ней пойдешь». Я со страхом... И значит, я прихожу, там домработница уже появилась, и она очень мило встречает, все прекрасно... Начинает читать при мне, и я вижу, она меняется в лице. Она говорит: «Вы это хотите напечатать?» Я говорю: «Да, а что?» – «И это вы хотите напечатать? И это?» Потом домработнице говорит: «Вот как ты считаешь, это можно печатать?» Та видит ее настроение, говорит: «Нет-нет-нет, это печатать нельзя», – а что она скажет? Дмитрий Кириллов: Ну естественно. Вадим Верник: А там ничего такого... Ну то есть там была одна история, которая про ее отношения с Абакумовым. Отношений не было, он просто был в нее влюблен. Она очень коротко служила в Художественном театре, он приезжал на своей черной машине к МХАТу, она садилась в машину, и они ездили гулять просто в лес. Он говорит: «Мне просто вот хорошо с тобой». Ничего в этом... Я говорю: «Марина Алексеевна...» Дмитрий Кириллов: Детская романтика. Вадим Верник: Да. Я говорю: «Сейчас другие времена, это, наоборот, показывает, что люди, даже вот такие страшные люди, в них все равно какая-то человеческая эмоция...» – «Нет, это невозможно». И я понял, что нет... Она мне говорит: «Хотите, я перед вами на колени встану, чтобы это не печатать?» Дмитрий Кириллов: Ох... Вадим Верник: Можете себе представить? А что я на это ей скажу? И она меня провожает к лифту, и вот прямо я помню, она меня так вот гладит и говорит: «Миленький, прости меня, но я ничего с собой поделать не могу. Может быть, когда-нибудь я тебе что-то расскажу», – уже на «ты» перешла. Ну вот в ней страх такой животный сидел, хотя что, 1990-е гг. Но мы больше не виделись с ней ни разу. Дмитрий Кириллов: Галина Вишневская и Мстислав Ростропович – особая страница в жизни Вадима Верника. Встреча с этими великими людьми произошла во Франции во время съемок телепрограммы и не ограничилась лишь только интервью. Ростропович и Вишневская открыли Вадиму свой дом и свои сердца. Вадим Верник: С Вишневской и Ростроповичем я общался у них дома в Париже. Мы снимали там фильм. И это вообще другой совершенно срез общения: Вишневская в тапочках, понимаешь, дома – это уже о многом говорит. И более того, Ростропович предложил, вернее, даже не предложил, а это было его условием, чтобы мы поехали в Лион в это же время и сняли репетицию оперы «Галина». По ее автобиографической книге написал композитор Марсель Ландовски оперу, и она репетировалась, выходила в Лионской опере. И вот мы были на репетиции, и она мечтала, она говорит: «Это в Гранд-Опера планируется, очень хочу, чтобы в России было». Нигде этого не было. И судя по тому, что я видел на репетициях, это не было выдающимся произведением, но Вишневской, видимо, сам факт льстил... Дмитрий Кириллов: Что про нее опера. Вадим Верник: Да, про нее опера. Потом мы вместе с Вишневской на скоростном поезде приехали в Париж, на следующий день дома у них в Париже, и мы опоздали на полчаса, потому что, ну как, мы утром пошли гулять по Парижу, я первый раз в Париже. И мы опаздываем, и я говорю: «Галина Павловна, извините...» Она говорит: «Понимаете, у нас так не принято». Но когда я увидел тапочки у нее, мне как-то легче стало на душе. И мне просто посчастливилось, поскольку я несколько дней с ними общался, наблюдать их, что называется, в кадре и за кадром. Абсолютное мое ощущение было, что все-таки главный в этой семье, конечно, Ростропович, а не Вишневская. Он может быть и жестким, и таким властным; в ней я этого не чувствовал, в Ростроповиче я это чувствовал. Но это какое-то такое невероятное обаяние его образу дает, невероятное. У Ростроповича в доме была тайная комната, он ее так и называл «тайная». В эту комнату никто, ни Галя, никто попасть не может. Я говорю: «Мстислав Леопольдович, давайте мы снимем, раз уж так у нас как-то все идет хорошо». Он говорит: «Нет-нет-нет, это мое личное пространство, не хочу». В общем, каким-то образом я его уговорил... Я же сказал, что я вот умею, что касается профессиональных вещей, быть танком где-то. Дмитрий Кириллов: Додавил. Вадим Верник: Да. И конечно, эта комната невероятная. Там гигантское количество папок, одна на другой просто лежит, все в каком-то таком вселенском беспорядке... Как там что-то можно было разобрать... При этом он сказал: «Я недавно здесь порядок сделал», – думаю: боже мой, что за порядок? Дмитрий Кириллов: Это, видимо, только он знал. Вадим Верник: Ужас. Он говорит: «Кроме меня здесь никто, конечно, разобраться не может». Я смотрю, внизу стоит в рамке рисунок: тело Ростроповича, оно как будто висит, голова и тело, как туловище виолончель. Я говорю: «А что это за рисунок?» Он говорит: «А, это меня Сальвадор Дали нарисовал», – причем так, в бытовом ключе. Вот мы сейчас с вами находимся в Московском Художественном театре, здесь же Вишневская играла спектакль «За зеркалом», играла Екатерину II, это были 1994–1996-е гг. Про это тоже нигде информации нет, а она играла, это ее единственная роль была, эта пьеса практически на нее была написана Еленой Греминой, драматургом. Вот в этом зале, где мы сейчас находимся, это комната правления, здесь шли репетиции. Это вообще святое пространство, потому что здесь читки пьес. И вот мне рассказывал актер Сергей Шнырев. Ну как, обычно актеры на первой читке по листу читают, а, говорит, она полностью знала свою роль наизусть, Вишневская, насколько она была внутренне готова. Дмитрий Кириллов: Готова. Вообще, ощущение такое, что ей не хватало этого пространства оперного, она хотела бы... Вадим Верник: Она уже когда перестала петь, она же сама решила, когда она больше петь не будет. Но вот это вот для нее был подарок, переместиться из Большого театра в Московский Художественный театр. Дмитрий Кириллов: А она хорошо играла вообще? Вадим Верник: Она играла... Я видел этот спектакль... Дмитрий Кириллов: Интересно просто вот со стороны. Вадим Верник: Я не могу сказать, что она играла очень хорошо, потому что рядом с ней была на сцене Татьяна Лаврова, выдающаяся актриса. Дмитрий Кириллов: Школы нет драматической... Вадим Верник: Школы нет, конечно, драматической нет. Она ушла немножко в такой гротеск какой-то, немножко концертное такое появилось. Она играла по-хорошему наивно, вот как-то так, как она чувствовала, и это было прекрасно. Зрителям важно было видеть Вишневскую на сцене. Дмитрий Кириллов: На харизме все. Вадим Верник: На харизме, да, конечно. Харизма сумасшедшая. Дмитрий Кириллов: В послужном списке журналиста Вадима Верника несколько десятков знаменитых на весь мир и даже великих имен. В те же 1990-е гг. судьба приготовила Вернику очередной подарок – встречу с легендарной Майей Михайловной Плисецкой. В 30 лет приехал в Париж. Вы где с Плисецкой тогда писали? Вадим Верник: Миккели, маленький город в Финляндии. С Плисецкой была, конечно, для меня какая-то особая радость и абсолютная мистика. Мы делали цикл с названием «Субботний вечер со звездой», мне очень хотелось с Плисецкой сделать. Она уже давно не жила в Москве, она жила в Германии в Мюнхене. Ей было уже за 70, но она продолжала выступать и приезжала периодически в Москву. Я узнал, что она в Москве, я ей позвонил и таким бойким голосом говорю: «Здрасте, это журналист Вадим Верник, я бы хотел снять про вас фильм». И на это я получил ответ, такой низкий грудной голос: «Молодой человек, сначала мне надо понять, хочу ли этого я». И на этом... Дмитрий Кириллов: Хорошее начало. Вадим Верник: Да, хорошее начало. На этом могло все благополучно завершиться, потому что у меня не было никаких дальнейших слов. Но она сама сказала: «Мне надо подумать. Я буду в Мюнхене, вот немецкий номер мой запишите, через два дня перезвоните мне в Мюнхен». Я с дрожью в голосе ей позвонил, и она говорит: «Я согласна. Вот я много выступаю, гастролирую, буду в ближайшее время: Париж, Токио, Миккели...» Дмитрий Кириллов: «Выбирайте». Вадим Верник: Да, «выбирайте». Я говорю: «А что такое Миккели?» Она говорит: «Это небольшой город в Финляндии». И я понимаю логистически, что это... Дмитрий Кириллов: ...самая близкая точка. Вадим Верник: ...самая близкая точка, что финансово это будет... Дмитрий Кириллов: Не в Токио же лететь. Вадим Верник: И я выиграл в этой ситуации, потому что мы оказались в замкнутом пространстве: это малюсенький город, где кроме вот этого центра притяжения (там шикарный концертный зал был выстроен на берегу озера) ей некуда ходить. Дмитрий Кириллов: И все, дыра. Вадим Верник: И вот мы пять дней провели вместе. Она очень как-то ко мне сразу прониклась, что ли... Я не знаю, как это сказать. Дмитрий Кириллов: Она считывала людей. Вадим Верник: Наверное. И мы сделали фильм. Он вышел, его несколько раз показывали. Прошли годы, много лет прошло, и мне звонит режиссер монтажа, с которым мы сейчас делаем на «Культуре» программу, с Игорем ведем, и говорит: «Слушай, я нашел исходники твоей Плисецкой, – на Betacam-е еще тогда это было. – Они тебе нужны?» Я всегда: «Ну конечно. А как вообще они к тебе попали? Ты к этому не имел никакого отношения». Он говорит: «Я не знаю как». Там шесть часов разговоров исходники. Дмитрий Кириллов: Золотая запись. Вадим Верник: И он мне это перевел в «цифру», представляете, и я это все посмотрел. И мне это так все всколыхнуло... А я очень хорошо помню вот эти вот пять дней, прямо они у меня врезались в память, я прямо помню... Дмитрий Кириллов: Поминутно. Вадим Верник: ...все, что было в кадре и за кадром, – все помню. И это мистика, что у него именно это сохранилось, потому что у меня ничего не сохранилось, никаких исходников Плисецкой, материалов этих. Зато сохранились исходники разговоров с Щедриным, с Беллой Ахмадулиной, Борисом Мессерером о Плисецкой, Николаем Фадеечевым, ее партнером... И вот одно с другим соединилось... Дмитрий Кириллов: Пазлы совпали. Вадим Верник: ...и так родилась книга, и я абсолютно счастлив. Я счастлив, что эту книгу послушал в звуковой версии Родион Константинович Щедрин, он в Мюнхене живет, и он очень добрые слова сказал... Для меня это очень дорого, конечно. Дмитрий Кириллов: Понимаешь, смотря со стороны, она же написала книгу «Я, Майя», она такая непростая книга... Вадим Верник: Да, конечно. Но я же прочитал эту книгу, у меня-то возник образ черного лебедя. Дмитрий Кириллов: Там каждый второй человек не очень хороший. Вадим Верник: Да, она со всеми там сводит счеты. Она же там на обложке, она пишет: «Я прожила большую жизнь и поняла, что люди делятся на добрых и злых и злых гораздо больше». Дмитрий Кириллов: А, и с таким настроем поехал с ней встречаться? Вадим Верник: Конечно, естественно. Дмитрий Кириллов: И как? Вадим Верник: Но в первые же мгновения я увидел вообще другого человека. Я помню, вот мы договаривались о съемке, и я вечером пришел в отель, и мне нужно было полностью поменять концепцию, потому что все, что я придумал, оно рушилось как карточный домик, и я уже шел за той Плисецкой, которую я увидел. Потому что, ты сам знаешь, есть журналисты, которые вот себе придумают что-то и тебя в эту вот концепцию пытаются... Дмитрий Кириллов: Да-да-да, впихнуть. Вадим Верник: Да. Про брата своего я вижу, как пытаются иногда делать интервью, которые ну совсем... Вот придумаешь свой образ Игоря Верника... Дмитрий Кириллов: ...и тащишь. Вадим Верник: Да, а он сложный, он объемный, он другой. И дело в том, что вот с таким настроем мы общались. И под конец там просто были удивительные слова, ради которых, я вообще понял, вот и стоило вот эту всю историю затевать. В интервью это было, она сказала: «Я прожила большую жизнь и поняла, что как-то вот неправильно с людьми общалась. Люди ко мне тянулись, стремились, а я как-то так очень небрежна была. Нужно было повнимательнее. Я сейчас это все понимаю. Поздновато...» Знаете, вот ради этих слов, я говорю, нужно было всю вот эту вот историю... То есть там, конечно, была другая Плисецкая. Дмитрий Кириллов: Но я так понимаю, что были люди, например, как Григорович, которые для нее были прямо... Вадим Верник: Было, но... Дмитрий Кириллов: ...как красная тряпка на быка. Произнеси «Григорович»... Вадим Верник: Смотрите, какая ситуация. Вот мы с ней сидим беседуем, а ее вот, она вот на Григоровича... Дмитрий Кириллов: А, съезжала. Вадим Верник: Да. А я сижу и вот так слушаю, молчу, ничего не говорю. Дмитрий Кириллов: Психотерапевт. Вадим Верник: Интуитивно: она сказала, я делаю паузу и иду дальше. Я у нее почву из-под ног... Дмитрий Кириллов: Не поддерживал вот эту историю и все. Вадим Верник: Не поддерживал этот негатив. Дмитрий Кириллов: И она не съезжала. Вадим Верник: И она, к чести, это понимала, но как-то она вот... Ну вот поверила мне, что ли, и она пошла за мной в этом смысле, вот пошла за мной. Дмитрий Кириллов: Взять интервью, пообщаться с Инной Михайловной Чуриковой – это тоже большая журналистская такая победа. Вадим Верник: У меня была с ней история. Вот в этом же цикле «Субботний вечер» я хотел, конечно, Чурикову тоже сделать, и мы с ней договорились, и мы начали снимать, мы много кого сняли. Я снимал под эфир. Я звоню редактору Тоне Суровцевой, я говорю: «Тонь, я не знаю, что делать. Вот там уже монтировать надо, уже все про Чурикову, все, кто надо, сказали...» Дмитрий Кириллов: «...а главной героини нет». Вадим Верник: «...а она нет: «Вот я не могу, вот Глеб, я жду Глеба...»» Я говорю: «Тонь, я не знаю что делать». А мне Тоня сказала гениальную фразу, которая тоже мне помогает в профессии, она говорит: «Слушай, чудес не бывает, фильм должен выйти в этот день, он выйдет. Значит, будет про Чурикову без Чуриковой». И мне так легко стало, мне это так развязало руки! Дмитрий Кириллов: Ага. Вадим Верник: И я ей об этом сказал, позвонил. Через несколько дней мы уже встретились и записали все. Мы снимали, у них была на Истре с Глебом Панфиловым квартира, и там произошла одна очень экзотическая история. Значит, это была зима, и мы гуляли по зимнему Подмосковью, и уже немножко устала, наверное, она, когда мы начали записывать... И в какой-то момент разговора я говорю: «Инна Михайловна, вот это вот пончо, в котором вы играли Бабу-ягу в ТЮЗе, это мне в ТЮЗе для вас...» – «Ой, какая красота!» – и она начинает на себя это надевать. А потом, когда мы монтируем, та же редактор Тоня мне говорит: «Слушай, а это никакое не пончо – это юбка». Я говорю: «Правда? А мне казалось, что это пончо». Она говорит: «Ты видишь, это же молния вот здесь». Я говорю: «Боже, какой ужас...» Мы записывали, да, за городом, и это было прекрасно. Зашли в гости к ее каким-то соседям, которые там живут, и они нас борщом накормили... В общем, какая-то такая была тоже... Прямо такой, значит, разгуляй в этом во всем, было красиво. Она с папой работала, они записали несколько историй очень хороших, и тоже для Инны Михайловны это была дорогая встреча, и для папы это была абсолютно счастливейшая возможность с Инной Михайловной Чуриковой поработать. Ну и в фильме я ее маму снимал, в ней актерская такая энергия была... Она рассказывала, например, как Инна поступала в театральный институт. Она говорит: «Вот стихотворение про неразделенную любовь. Инна говорит: «Мам, я не знаю, как это читать». – «Ну как же ты не знаешь? Ты училась в 6-м классе, тебе нравился Сашка там какой-то, и ты ему нравилась, а потом он тебя бросил и ушел к другой девочке. Это же предательство, Инна, самое настоящее! Это же коварство!»» И она так это эмоционально все показывала, что у меня... Я сидел напротив, я за кадром был, у меня глаза были мокрые от смеха. И мне редактор, вот Тоня, она мне: «Перестань, как тебе не стыдно, как ты себя ведешь?» Так что у нее актерское начало от мамы. Дмитрий Кириллов: И тогда увидел: «Вот в кого, вот откуда гены-то!» Вадим Верник: Да-да-да. Дмитрий Кириллов: Оно, оказывается, от мамы. Вадим Верник: Елизавета... Не помню отечество. Елизавета. Дмитрий Кириллов: Вот откуда, значит. Потому что это никто не знает, что мама-то артистка еще та. Вадим Верник: Да, еще какая. Дмитрий Кириллов: Что ни говори, а гены – вещь серьезная: на одних детях природа отдыхает, а другим способности и передаются по наследству, и приумножаются. Яркий тому пример – братья Верники. Отец Эмиль Григорьевич Верник наградил различными талантами своих сыновей: одного – актерским, другого – писательским. Вот папа, великий просто человек, потрясающий режиссер, который создал свой жанр, которого не было никогда до этого. Вы понимали тогда, в детстве, что это действительно великие вокруг люди, что вам какое-то дается особое право вот так вот легко... ? Вадим Верник: Дима, ну конечно понимали. Ну как, если там день рождения папин, например, и звонит, открывает дверь Вячеслав Тихонов или Армен Джигарханян, Юрий Левитан, с которым папа просто... Левитан папы старше был, но они очень дружили. И благодаря папе Левитан не только как «От Советского информбюро» голос, но ему очень хотелось актерски себя проявлять. И папа с ним записал несколько поэтических циклов. Вот хотел Левитан очень Маяковского почитать, и он папе благодарен за то, что папа в него как в актера поверил. Дмитрий Кириллов: Вообще, голос, умение работать с микрофон... Вадим Верник: Для актера это самое главное. Дмитрий Кириллов: Золотой фонд, то, что Диана Иосифовна Берлин рассказывала, как... Она же работала... Вадим Верник: Да, они же с папой работали вместе, папа ее обожал, и Диана к папе относилась очень трепетно. И сейчас мы когда общаемся, у нас, конечно, код наш генетический – это папа, и просто она для меня родной человек, потому что я знаю, какие у нее с папой были отношения человеческие и профессиональные. Дмитрий Кириллов: Вы помните, как он работал? Вадим Верник: Ну представьте себе, вот время около 12 ночи, по телефону звонят, мама подходит к телефону, говорят: «Анна Павловна, извините ради бога, что так поздно, это Татьяна Васильевна Доронина. А можно с Эмилем Григорьевичем поговорить? Вот у меня одна идея, я хочу с ним обсудить». Дмитрий Кириллов: Доронина не спит. Вадим Верник: Понимаете? Либо там Юрий Богатырев, «Юрочка», папа его по-другому не называл, они сколько на радио вместе сделали... Дмитрий Кириллов: Гениальный! Вадим Верник: У Ефремова была мечта записать цикл литературный Булгакова, «Мастер и Маргарита» папа с ним записал. А сколько актеров, которых открывал папа, которые совсем молодыми приходили к нему на радио... Благодаря Олегу Павловичу Табакову папа стал педагогом Школы-студии МХАТ, и специально придумал Табаков такой предмет «Актеры микрофона», и с папой обожали работать студенты. И когда были студентами и Евгений Миронов, Владимир Машков, Евгений Писарев, Филипп Янковский, Ирина Апексимова, Олеся Судзиловская... Дмитрий Кириллов: Все прошли. Вадим Верник: Это все папины ученики, и они папу обожали. Гоша Куценко, в которого не верил никто, потому что он «р» не выговаривал, а папа все сделал, для того чтобы Гоша поверил в себя и чтобы в него поверили другие. Дмитрий Кириллов: Ну вот история, когда ты сидишь у радиоприемника и там у тебя идет спектакль... Вадим Верник: Эту магию мы ощущали дома с Игорем с самого детства, потому что когда шли папины спектакли, нельзя было дышать даже дома. Дмитрий Кириллов: Все собирались. Вадим Верник: Все собирались... Дмитрий Кириллов: Премьера. Вадим Верник: Да. Мама готовила ужин, и мы... Нельзя было не то что отойти куда-то, а отвлечься: папа таким грозным взглядом смотрел... А потом были звонки папе, потому что важна же была тоже обратная связь... Дмитрий Кириллов: Ну конечно, ему же хотелось. Вадим Верник: Так что это культ, конечно, был. И я неоднократно был, мы с Игорем были у папы на записи и наблюдали, как он работает с актерами, и с большими актерами: с Михаилом Ульяновым, с Юрием Яковлевым... Знаете, вот у него был случай, он записывал Тихонова, а все-таки прочитать и сыграть – это разные вещи, и не получалось ничего. И он говорит: «Эмиль, не могу, возьми другого актера, я не...» Он говорит: «Слава, подожди, давай пойдем поговорим, обсудим. Выдохни...» Дмитрий Кириллов: «Не психуй». Вадим Верник: Да, как-то терапевтически на него действовал. Потом вернулись в студию и все записали. Папа записывал «Старинный романс», это про Веру Комиссаржевскую, на главную роль он пригласил Доронину. Доронина в тот момент была замужем за актером Борисом Химичевым, и на одну из ролей она хотела, чтобы папа взял Химичева. Дмитрий Кириллов: Понятно. Вадим Верник: И вот они приехали вместе на репетицию, поработали, и папа нашел в себе силы сказать Татьяне Васильевне, что это не тот... Дмитрий Кириллов: Не пойдет. Вадим Верник: Не пойдет, да. Дмитрий Кириллов: И как она? Вадим Верник: Она: «Все, я все поняла, Эмиль Григорьевич, вам решать». Дмитрий Кириллов: О! Вадим Верник: Да, авторитет папы был невероятный для них для всех. Дмитрий Кириллов: Чтобы Доронина сказала: «Поняла-поняла...» Благодаря папе... Мне кажется, он такую лепту внес, что весь Советский Союз, вся страна знала голоса, могла отличить любой голос. Вадим Верник: Да, это да. Дмитрий Кириллов: «Вот голос Дорониной». Вадим Верник: Это был культ радио в то время, и «В эфире «Театр у микрофона»» – это были прямо святые слова. Да, и мы с Игорем росли в этой атмосфере и, в общем, поэтому логично, что дальше путь пошел в эту сторону. Дмитрий Кириллов: В сторону театра. И если Вадиму всегда было комфортно в зрительном зале, то Игорь с юности стремился на сцену. Оба брата живут театром. Игорь и Вадим всегда на одной волне, в едином духовном пространстве независимо от того, кто и где находится в данный момент, в одном здании или даже в разных городах и странах. Были какие-то случаи, когда вот скандал такой, что «знать тебя не хочу!»? Вадим Верник: Ну, «знать тебя не хочу!», конечно, нет, но бывали какие-то скандалы, и трубку бросали, все, но это на пять минут. Вообще никогда не было никаких [], притом что мы очень разные. Может, потому, что мы разные, поэтому как-то... Дмитрий Кириллов: Он заводной, взрывной... Вадим Верник: Он взрывной, эмоциональный, да, но Игорь тоже разным бывает. А я, наверное, помягче характером. Не знаю я. Но вот он лидер такой стопроцентный в нашем братском союзе. Когда, знаете, мне говорят: «А каково это, иметь брата-двойняшку?» Я говорю: «А я же не знаю, как бывает иначе». Конечно, его успехи – это мои успехи, и так всегда было. Дмитрий Кириллов: И он тоже за вас... ? Вадим Верник: Его боль – это моя боль, и ровным счетом наоборот. Вот мне плохо на душе, например, и в этот момент он обязательно позвонит, независимо от того, где он в этот момент находится. Вот как? И ровным счетом наоборот. Вот как мы это чувствуем друг в друге, я не знаю и не хочу знать. Родители нас никогда особо не баловали, потому что такой возможности не было, но друг с другом в отношениях мы, конечно, как сказать... Я про себя скажу: я благодаря Игорю, можно сказать, в тепличных условиях очень долго находился. Уже когда и школу закончили, и институт, и дальше... Дмитрий Кириллов: Благодаря Игорю? Вадим Верник: Благодаря Игорю, да. Дмитрий Кириллов: А что, почему? Защищал? Вадим Верник: Не знаю, какая-то вот защищенность, я всегда чувствовал его какую-то вот... Дмитрий Кириллов: ...заботу? Вадим Верник: ...заботу. Это даже вот сейчас, уж сколько нам лет, но даже до сих пор это все сохраняется. Я тоже о нем, конечно, забочусь, но у него на каком-то она другом уровне. Когда мне было плохо, я вот по поводу студенческих моментов рассказывал, когда с кем мне поделиться? Я с Игорем делился, и он садился вместе со мной, и мы писали рецензии, понимаете, хотя у него полно других дел: он учился в институте, 24/7 он был занят. И у нас с Игорем, мы денег никогда у родителей не просили, но жили на стипендию. Понятно, мы жили дома, с родителями, но как-то у меня не было даже желания, мысли, что вот можно у родителей попросить денег на что-то. Как-то стипендия, что-то там... И не было особых таких вот нужд. Но когда что-то не так, я шел не к родителям, нет, никогда, – я шел только к Игорю. Мне, конечно, я говорю, его вот такое вот участие всегда помогало, и я очень переживал, когда у него профессионально что-то не складывалось. Когда режиссер Евгений Писарев мне уже сколько лет спустя говорит: «Я ставлю сейчас «Школу злословия», хотел Игорю дать одну из главных ролей, а Табаков говорит: «Ну нет, небольшую роль – пожалуйста, а главную – нет»». А почему? Вот он так вот не видел Игоря. Дмитрий Кириллов: Не видел. Вадим Верник: А потом, когда пришел Машков, поставил «№ 13D», новую редакцию «№ 13» спектакля, позвал Игоря на главную роль, Табаков говорил всюду, что «в этом спектакле родился актер Игорь Верник». А Игорь говорит: «Мне казалось, Олег Павлович, у меня другая дата рождения». После этого все главные роли у него были. И с Богомоловым Константином Юрьевичем он много очень работал, и это потрясающее время, когда в один сезон они выпустили три спектакля и во всех трех спектаклях у Игоря были главные роли. Спектакль «Дракон», это был последний спектакль для Олега Павловича, и они там с Игорем играли в дуэте, и Игорь его после спектакля выводил со сцены, это был последний... То есть вот такие у них непростые были отношения... Дмитрий Кириллов: Нестандартный путь такой. Вадим Верник: Да, нестандартный путь. Я это очень, даже где-то, может быть, больше, чем Игорь, переживал, вот мне даже кажется порой. Дмитрий Кириллов: Ну да, столько лет на полуглавных или на вторых ролях... Вадим Верник: Что-то вот, да... Дмитрий Кириллов: Но не на главных. Вадим Верник: Вот не складывалось ни при Ефремове, ни при Табакове. Дмитрий Кириллов: А папа переживал? Вот отец же видел – он как... ? Вадим Верник: А папа мне говорил: «Но ведь Игорь – один из ведущих актеров Художественного театра!» И когда папа это говорил, у меня сжималось сердце, потому что это близко не соответствовало тому, что происходит на самом деле. Дмитрий Кириллов: Не совсем правда. Вадим Верник: Да, когда папа про это говорил. Дмитрий Кириллов: Ему хотелось. Вадим Верник: Потому что это было задолго до того, как Игорь стал действительно одним из ведущих актеров Художественного театра. Но, к счастью, папа застал успехи Игоря в театре. В тот момент, когда судьба дала Игорю шанс, он к этому шансу был готов, поэтому все и случилось. Я счастлив. И сейчас вот спектакли последнего времени, «Маскарад», спектакль Петра Шерешевского, «Маскарад с закрытыми глазами», где Игорь играет главную роль, и за этот спектакль он несколько получил наград за лучшую мужскую роль года. И сейчас у него очень интересная история: в спектакле Константина Хабенского «Чайка» Игорь играет Дорна, и этот персонаж Дорн очень любопытно решен Хабенским и Игорем, и Игорь с удовольствием эту роль играет. То есть дыхание вот этой театральной жизни продолжается, и это счастье. Дмитрий Кириллов: Какое счастье, что вы даже работаете теперь вместе, в одном здании, и не надо никуда ходить, рядом, только трубку возьми... Вадим Верник: Вы знаете, мне в этом смысле, конечно, очень посчастливилось, потому что я даже предположить такого не мог. Меня пригласил Сергей Женовач в Московский Художественный театр заниматься пиаром, и Константин Юрьевич Хабенский когда стал руководителем театра, мы с ним тоже (я очень рад, для меня это тоже очень дорого и важно) чувствуем друг друга. Театр переживает такой сейчас ренессанс, что просто невероятно интересно здесь служить и быть полезным. Притом что, я говорю, у меня была мечта, мечта работать в театре, и прошли годы и эта история состоялась. И мы делаем вместе и премию Художественного театра, это была идея Хабенского, вот в этом году уже третья премия будет Художественного театра... И премия, связанная с коротким метром, вот «Прилет Чайки», это первый год, в прошлом году был Пушкину посвященный конкурс короткометражного кино... То есть здесь жизнь такая мощная, такая плотная, столько энергии, и невероятно интересно! Дмитрий Кириллов: Как Вадиму Вернику удается совмещать столько профессий и должностей, при этом заниматься разными проектами, полноценно погружаясь в каждый? Это его секрет. Но ведь в сутках всего 24 часа... Вадим отвечает за связь Московского Художественного театра с внешним миром, будучи заместителем художественного руководителя театра, и снимает авторские фильмы, записывает свои программы на радио и телевидении, руководит модным журналом, организовывает премии, а еще пишет книги о великих современниках, с кем свела его судьба. Дмитрий Кириллов: Вот я вижу человека, который много-много лет назад открыл какой-то альбом, начал рисовать, что-то наклеивать и продолжает вот эту свою историю, т. е. история продолжается. Вадим Верник: Да, да, да! Дмитрий Кириллов: Это удивительно! С тем же энтузиазмом! Вадим Верник: Да, да, Дима, вот да! Дмитрий Кириллов: С тем же восторгом! Вадим Верник: С таким же восторгом и с таким же энтузиазмом. Потому что это все мне интересно, это не потому, что я хочу одно, другое... Я не знаю, как это происходит. Дмитрий Кириллов: Пусть так будет еще долгие-долгие годы! Вадим Верник: Спасибо, Дима! Дмитрий Кириллов: Будем читать и любоваться, слушать! Вадим Верник: Спасибо, Дима, спасибо большое! Вот важно оставаться в тонусе, если есть желание.