Дмитрий Кириллов: В 2012-м году Олег Газманов представил на суд слушателям свой новый хит. Песня на стихи поэта Виктора Слипенчука мгновенно разлетелась по городам и весям большой страны. В гостях хорошо, а дома лучше, это истинная правда. И слова эти знает каждый, кто хоть раз в жизни покидал родные места, жил вдали от своих близких, был в разлуке с любимыми. Для писателя и поэта Виктора Слипенчука тема возвращения домой стала живым воплощением истинного счастья. Ведь большую часть своей фантастически наполненной жизни, жизни трудной, порой просто драматичной Виктор Трифонович провел вне дома, в морях и океанах, на стройках и в геологических экспедициях, в поездах, самолетах, в бесконечных командировках по всему земному шару. Синеют сопки, даль дымится, И птичий гомон у ручья. Вода искрится, серебрится. – Здесь начиналась жизнь моя. Аэродром и автострада, И лес, и трели соловья, Шатры из листьев винограда. – Здесь начиналась жизнь моя. Алеет небо, звезды гаснут, Вновь птичьи трели у ручья. И верю, что не понапрасну Здесь начиналась жизнь моя. Виктор Трифонович, спасибо вам огромное! Вы сегодня герой «Моей истории». Ваша жизнь – это многотомник. Не случайно 8 томов уже вышло, да? Восьмой вот том сейчас выходит. Виктор Слипенчук: Еще будет девятый. Дмитрий Кириллов: То есть это действительно жизнь, это как большое-большое кино. Слипенчук с детства мечтал быть писателем, да таким, чтоб люди говорили: «Он пишет правду. Он знает жизнь». И событий, произошедших реально в жизни Виктора Трифоновича, было столько, что хватило бы сразу на несколько человеческих судеб. Еще 40 лет назад поэтический и писательский дар Виктора Слипенчука оценил сам Василь Быков, благословивший молодого коллегу работать много, писать честно, образно, живо. Слипенчук знает, что такое 12-балльный шторм и звездное тропическое небо, кровавые мозоли на руках от невыносимо тяжелого труда на рыболовном траулере и жизнь в тайге, на стройке. Он пересекал экватор и находился два года под следствием. Его обвиняли в хищении государственного имущества в особо крупных размерах. О гнусном навете тогда узнали Михаил Горбачев и Сергей Михалков, остановившие поток лжи. И все, что происходило в жизни, весь свой опыт Виктор Слипенчук переносил на бумагу. Ему ничего не пришлось выдумывать, жизнь сама подсказывала сюжеты будущих поэм, рассказов, романов и стихотворений. Мальчишка живет в глухой-глухой… Виктор Слипенчук: Ну, Черниговка не глухая. Дмитрий Кириллов: Нет? Виктор Слипенчук: Мы районный центр. Дмитрий Кириллов: Не обижайтесь. Виктор Слипенчук: Нет, не обижаюсь. Дмитрий Кириллов: Ну, Черниговка, хорошо. Виктор Слипенчук: У нас аэродром военный самый такой значительный. Дмитрий Кириллов: И вот мальчишка где-то увидел книжку «Земля Санникова». Романтик, где вы ее нашли, эту книжку, откопали? Виктор Слипенчук: Вот слушайте. Дело в том, что я вспоминал «Землю Санникова», а почему? Ну так мне хотелось ее прочесть, и я прихожу, и все время в библиотеке говорят: «Нет, не возвращают, не возвращают. А она в одном экземпляре. Не возвращают». Я говорю: «Дайте мне, пожалуйста, того человека, у которого книга, я пойду к нему». Дмитрий Кириллов: Пусть дает уже. Виктор Слипенчук: Да. И вот я, значит, иду к одному, он говорит: «Я отдал тому-то, я отдал тому-то». И вот уже ночь, это зимой дело было, рано сумерки, рано ночь наступает. И там кладбище, как раз идти через кладбище. И тут собаки, значит, это, лают. Дмитрий Кириллов: Ветер воет. Виктор Слипенчук: Да. Ну, вы больше писатель, чем я. Дмитрий Кириллов: Я представляю: мальчишка идет по кладбищу по ночному. Виктор Слипенчук: Да, и представляете, мне все-таки отдали. А она вся такая зачитанная, я ее за пазуху, прибежал домой, значит. А все спрашивают: «Где ты был? Ты что?». И отец как раз сидел ужинал, он, видимо, с работы пришел, и мама возле него. Он говорит: «Что такое?». Я говорю: «Да я книгу «Санникова» добывал», значит. – «А ты можешь мне ее показать?». Я говорю: «Могу». Вытаскиваю из-за пазухи. И он, значит: «Да, зачитанная книга. Наверное, интересная. Ладно, возьми». Вот такое было с «Землей Санникова». Дмитрий Кириллов: Что-то было в этом парнишке особенное. Вроде он, как все мальчишки, живой, озорной, помогает по хозяйству отцу и матери. А чуть только свободная минутка выпадет, летит в библиотеку. И уносят эти книги Витю в какую-то неведомую даль. Он улетает далеко-далеко, путешествуя во времени и в пространстве. Ну, точно фантазер, да еще и стихи пишет. Отец был горд: «Во, какой у нас сын! Поэт, однако!». Виктор Слипенчук: И вот однажды я написал стихотворение о Петруше. И братья мои вначале заинтересовались. Говорят: «Вот, он написал стихотворение, все». И отец взял это стихотворение, он же не простой был человек, он был председатель колхоза, и он взял это стихотворение и, видимо, отдал в газету «Черниговский колхозник». И там опубликовали это стихотворение. И он привозит газету. Он говорит: «Там опубликовано твое стихотворение». И я был потрясен. Хорошо помню даже сейчас, что курсивом: «В. Слипенчук», курсивом, значит, это. И даже время для меня перестало существовать, понимаете, настолько это меня потрясло. Но был потрясением большим даже отец. Он увидел, и какой-то я другой. Я, когда обратил на него, когда вернулся, как бы, в настоящее, смотрю, отец смотрит на меня с каким-то, значит… Дмитрий Кириллов: Другими глазами. Виктор Слипенчук: Да, да. Дмитрий Кириллов: Видимо, не зря Витя столько времени в библиотеке пропадал. Просто так стихи же не рождаются. Виктор Слипенчук: Я много читал. Прочитал все библиотеки, которые есть. Это все знали прекрасно, потому что в библиотеке меня проверяли. Я, когда меня записали в библиотеку центральную, и я беру по несколько книг, потому что далеко ходить. А потом приношу через некоторое время. И они вдруг решили меня проверить. И говорят: «А ты эту книгу читал?». Я говорю: «Читал». – «А вот эту читал?». – «Читал». Потом подают и говорят: ««Декамерон». А вот эту читал?». Я как сейчас помню, красная такая обложка, и написано: «Декамерон». – «Нет, не читал». – «Ну вот, возьми». И я взял ее, прихожу через три дня за другими, значит, они решили выдавать мне по одной книжке, забеспокоились, что я обманываю их. Дмитрий Кириллов: Берет и не читает. Виктор Слипенчук: Да. И говорят, открывают, говорят: «Ну-ка, вот новелла, там, такая-то?». И я хорошо помню даже сейчас, новелла: весталка идет, а он пасет, значит, овец. А у нее как раз дорога, у весталки, от храма вот возле этого пастуха. А пастух уснул, и ветром ему длинную большую рубаху задрало. И весталка на корточки встала и стала рассматривать то, что ей не положено совершенно. «Хватит!». Дмитрий Кириллов: Прочитал. Виктор Слипенчук: Нет, другую. А другая еще хуже. Как там, это же «Декамерон». И там рассказывается, как она обманула мужа, обманула любовника и все. «Хватит! Вот мы матери скажем, ты какие… Ты вот чем, оказывается, увлекаешься!». У меня мысль такая возникла: «А, они не читали». А я считал, что раз в библиотеке, то они все эти книги прочитали. Дмитрий Кириллов: Такому мальчику в литературный институт бы надо, да рановато. Помимо книг Витя еще любил море. Виктор Слипенчук: Все мы с улицы, все мы, у нас основная мечта была – стать моряком. И, значит, самая высшая точка – это капитан дальнего плавания. И я, так же, как и все, было Находкинское мореходное училище. Дмитрий Кириллов: Мечтал о морях. Виктор Слипенчук: Да. И я пошел туда, так же, как и все, после десятилетки. И у меня нашли какие-то чешуйки в глазах и рубцы на перепонках. Не прошел, стою, а выходит врач, которая меня проверяла. А там она не одна, но она выходит, говорит: «Что плачешь? Пройдет время, меня будешь благодарить». Видимо, у нее муж моряк тоже. Дмитрий Кириллов: Да, и она его не видела уже сроду. Но в тот момент было ощущение горя, да? Виктор Слипенчук: Конечно, очень большого горя. Дмитрий Кириллов: Что же теперь делать? Морские просторы, дальние страны, капитанский мостик на корабле – все разрушилось. Детские мечты разбились о серые и совсем не романтические будни. Но отец, Трифон Аксентьевич, не позволил Вите унывать: «Значит, будешь поступать в сельхозинститут. Учиться надо обязательно». Трифон Аксентьевич пользовался непререкаемым авторитетом в семье и на работе, был выдающимся председателем колхоза. Народ его любил за честность и врожденное чувство справедливости. Виктор Слипенчук: Отец, знаете, он приехал, он безграмотным был. Но его все считали, все переселенцы считали очень грамотным. Он закончил ликбез. И вот он стал председателем колхоза. Дмитрий Кириллов: Он же был бессменным председателем? Его же, по-моему, выбирали бесконечное количество раз? Виктор Слипенчук: Да, да, потому что в него верили все, вы понимаете? Потому что колхоз был в передовиках. Более того, после войны отец в числе 40 человек по Дальнему Востоку получил медаль «За трудовую доблесть». Это считается почти, как побывал на войне, потому что у нас тут рядом Квантунская армия стояла. И не забирали людей, потому что того и гляди, японцы могут. А Ханка – это в 20 км от нас, понимаете, от границы. И мама получила тоже такую медаль. Мама была в то время мать-героиня. Дмитрий Кириллов: Слипенчуки – семья многодетная. Семь детей вырастили Трифон Аксентьевич и Наталья Антоновна. Причем, бывали дни, когда в доме совсем нечего было есть. А односельчанам и в голову не могло прийти, как же такое возможно у председателя колхоза. Но ничего, выжили. Витя в семье был самым младшим. Это до поры, до времени, пока не появилась сестра Лариса. Слипенчуки удочерили девчонку, оставшуюся после войны сиротой. Не беда, шестерых на ноги поставили, вырастим и седьмую. Виктор Слипенчук: Слышу, кто-то на крыльце обивает валенки. Я выскакиваю, а отец поставил, значит, на пол такой узел, какие-то шубейки. Выскакивает мама и начинает причитать, и начинает это. И я наблюдаю, появляется Лариска, она совершенно лысая. Причем одета, сейчас бы это сказали: «О, как модно одета», из сахарных мешков японских, на которых иероглифы, иероглифы по самому плечу, на груди, на спине. Дмитрий Кириллов: Кимоно. Виктор Слипенчук: И вот в таком наряде, значит, она. Ну, мама ее разбирает, разбалакает, и я выхожу. Отец говорит: «А вот это Виктор Трифонович Слипенчук», меня. Я ошалел, он меня по имени-отчеству, значит, представляет ей. Она такая, была похожа на цаплю. Худая вся, ну цапля цаплей. А у меня были галеты. Это американские галеты, знаете, во время войны нам давали галеты. Я говорю: «Как тебе повезло, что я твой брат. Смотри, что у меня есть!». Я – раз! «И это все я отдаю тебе, тебе очень повезло». Дмитрий Кириллов: Повезло всем детям в семье. Родители дали образование, у каждого была профессия в руках. Лариса, к примеру, выучилась на швею и стала замечательной закройщицей. А Витя стал зоотехником, окончил Омский сельхозинститут, место, где нашел на студенческом празднике свою вторую половинку Галю. «… встретил ее на новогоднем балу, словно током ударило, пол ушел из-под ног. Благо оркестр заиграл, и вся масса народу, точно одно живое тело, задвигалась, заколебалась. И ничего не оставалось, как пригласить ее на танец». Он не верил собственному счастью, чтобы с ним танцевала такая удивительно красивая девушка. «Княгиня Волконская. Золотистое платье, туго стянутое в талии белым широким поясом, белые крепдешиновые перчатки по локоть и волосы, взятые в узел. Королева!». Судьба послала эту встречу с «княгиней Волконской в золотом платье». Виктор Слипенчук: Слушайте, вы читали, да? Дмитрий Кириллов: Это же просто чудо! Виктор Слипенчук: Слушайте, я удивлен. Дмитрий Кириллов: Когда вы встретились с Галей? Виктор Слипенчук: Играет, значит, музыка, саксофон, да. Девочки стоят. И вдруг я вижу ее. Я вижу ее, и мне страшно к ней подходить. Хочется, но страшно. Я понимаю, что я никто, и звать меня никак, понимаете? Дмитрий Кириллов:А тут королева стоит. Виктор Слипенчук: Да, да. Она стоит. Но все-таки каким-то образом, то ли меня подталкивали, все уже начали танцевать. Ну, зал огромный, елка стоит, играет… Дмитрий Кириллов: Оркестр. Виктор Слипенчук: Оркестр джазовый. У нас увлекались уже тогда джазом. Дмитрий Кириллов: Модные вы были в Омске. Виктор Слипенчук: Да не мы, это институт СИБАКа, Сибирская Академия. Дмитрий Кириллов: Они там модничали, джаз играли? Виктор Слипенчук: Да. Меня вроде как подтолкнули, что я не там уже стою, надо либо туда идти. Дмитрий Кириллов: И пошли танцевать? Виктор Слипенчук: Да. И я раз – к ней. И она пошла. Дмитрий Кириллов: Она в золотом платье? Виктор Слипенчук: Да, васильки, как звезды, что-то космическое было. У меня был как раз шоколад, понимаете? И я достал шоколад, а он растаял. Она говорит: «Ничего, и такой пойдет». И меня это так обрадовало. И, значит, потом ей уже надо идти домой, в общежитие, она в Молпроме училась, молочной промышленности. Я испугался своей любви, я испугался ее, понимаете? Думаю, ну что это, совсем я уже не могу ни о чем думать. Дмитрий Кириллов: Заболел, естественно, любовь – это диагноз. Виктор Слипенчук: И то же с ней творится. Ей надо защищаться, все пишут дипломную работу, а она не пишет, она, значит, ну, в общем, ужас. Дмитрий Кириллов: Любовь – это состояние, похожее на болезнь. Вот так и произошло, Виктор попал в больницу. А Галя его искала и не знала уже, что и думать. Но отыскала и приехала проведать. Привезла в больницу то, чем ее любимый кормил на новогоднем балу. Не знал тогда Витя, что шоколад Галя купила на последние деньги. Да еще, пока ехала в больницу, 10 рублей украли. Виктор Слипенчук: Она пришла, и, когда мне стали давать шоколад, я застеснялся, что она пришла. Мне стыдно так было, она тут пришла, боже мой! И тут девчонки, которые были с ней, как вступились за нее: «Она деньги потеряла, а ты, значит»… Дмитрий Кириллов: А ты тут еще… Виктор Слипенчук: Да. Вытащили, деньги вытащили у нее. А тут я еще так себя веду. Ну потом, конечно, мы все это разобрались, потом, потом. Но факт имел место быть. Я сам не знал, что она, вот тогда я узнал, что она каждый месяц 10 рублей посылает маме. Мама у нее безграмотная была и ничего не получала, даже пенсии по старости у нее не было. И она училась всегда на повышенную стипендию, чтобы высылать маме деньги. Она каждый месяц посылала маме… Дмитрий Кириллов: Не знал тогда Виктор, что Галины родители были репрессированы. Их выслали на Алтай, как врагов народа, раскулачили и реабилитировали только при Хрущеве. Дочка-студентка – единственная надежда. Виктор Слипенчук: Когда их реабилитировали, они переехали в Тару. И я видел, в какой завалюхе они живут, там это… Дмитрий Кириллов: Нищета просто? Виктор Слипенчук: Ну это просто даже слово «нищета», даже, ну что-то, даже я не знаю, как назвать. Ну он, конечно, целый день с молотком в руках, он занимался, у него ноги не двигались, он чинил обувь. Дмитрий Кириллов: Папа Гали, да? Виктор Слипенчук: Да, папа. Но вы спрашиваете, мой отец. И здесь получается так, что я – сын красного председателя, а она – дочь кулака. Дмитрий Кириллов: Ну да, белые с красными объединились. Виктор Слипенчук: Да. Дмитрий Кириллов: Свадьба была комсомольская? Виктор Слипенчук: Да, сами приносили шампанское, водку или что. И таким образом… Дмитрий Кириллов: Вскладчину? Виктор Слипенчук: Да, и таким образом организовывался стол. Стол был у нас прекрасный. Я предупредил всех: «Никому не кричать «Горько!», не надо!». Но вбегает вот эта цыганка, бьет об пол рюмку и кричит: «Горько!». Да так кричит суматошно, что весь зал. В общем, пришлось, конечно, поцеловать. Дмитрий Кириллов: Вот и все. Виктор Слипенчук: Да. Дмитрий Кириллов: С Галей Виктор прожил 51 год. Они воспитали двоих детей, Михаила и Наталью. И дождались внуков. Их у деда Виктора семеро. Жили в любви, радости и беды делили вместе. И были неразлучны, особенно в последние годы. Ведь поначалу судьба их бесконечно разлучала. Галя месяцами ждала любимого. И это счастье долгожданной встречи невозможно передать словами. «… он бросается к жене и дочери, и обхватывает сразу обеих. И нет ни первых, ни вторых «я». Они вместе, и разве можно кого-то из них оглядывать отдельно, со стороны? Не отнимая головы от груди, Татьяна жалуется: «Всю ночь на вокзале!». В ответ он еще крепче стискивает объятия, и, чувствуя себя виноватым, шепчет: «Зачем, зачем мучились?». «Боялись опоздать», – сообщает дочь, выкарабкиваясь откуда-то из-под руки. И вновь замирает. И они стоят, обнявшись, чувствуя, что сердца и мысли у них едины. И времени нет, оно исчезло». Первое расставание произошло, когда Виктор ушел в армию. Галя была в положении, и своего сына, первенца Михаила, Виктор увидел только спустя 11 месяцев. И не важно, что был институт за плечами. Служба в армии – дело чести. Бронетанковые войска, секретная часть, индекс 437. От армейского начальства скрыть ничего невозможно. Наверху доложили, что Слипенчук до армии работал журналистом на телевидении. Виктор Слипенчук: Когда мы лежали на матрасах, только прибыли, заходит майор и говорит: «Кто умеет писать сценарии?». И я говорю: «Я могу». Он говорит: «А чем ты можешь подтвердить?». А у меня, когда я шел в армию, у меня уже вышел сборник стихов коллективный, в котором, по-моему, несколько стихотворений было моих. И я ему говорю: «Вот, пожалуйста, лирика». Он так посмотрел: «Как фамилия?». Я говорю. – «Хорошо». Взял, отозвал меня в сторону, говорит: «Будешь писать сценарий о 40-летии нашей дивизии». И вот все проходят курс молодого бойца, а я иду в Дом офицеров, прохожу, там, значит, музей есть. А я смотрю, в музее такие генеральские висят под такими треугольными стеклянными пирамидками формы, генеральская, там, эта. Я думаю: «Ничего себе». И вот к одной, думаю: «Она для меня подойдет», решил померить. Дмитрий Кириллов: Примерить? Виктор Слипенчук: Примерить генеральскую. Дмитрий Кириллов: Хулиган. Виктор Слипенчук: И вот я надел генеральскую форму. Но знаете, как в армии устаешь? Я так прилег, только чуть-чуть, дай, я думаю, только… И уснул мгновенно. И вдруг слышу, мне: «Товарищ генерал! Товарищ генерал! Вставайте, а то сейчас уборщица пойдет». Это как раз замполит Осипов, фамилию его хорошо запомнил, да. И вот там я как раз и писал. Дмитрий Кириллов: Там «Чингис-Хана» начал писать? Виктор Слипенчук: Да. Дмитрий Кириллов: Откуда он к вам явился, Чингис-Хан? Виктор Слипенчук: Сейчас я вам скажу. Дмитрий Кириллов: Сидит человек в армии, пишет сценарий к 40-летию части. Виктор Слипенчук: А вы знаете, как раз это и сыграло очень, я, как бы сказать, осмелел. Я же не писал прозы, я писал только стихи. И вот тогда-то я стал придумывать, понимаете, как бы, что вот это, что… «Из-под тяжелых век смотрел на него заблудший издерганный человек». То есть я хотел увидеть Чингис-Хана человеком. Дмитрий Кириллов: Великий Даосский монах, Постигнувший сущность Дао, На девяти журавлях Принес неземную славу. И расступились воины, и поднялась гора, И на пиках горело солнце, входящее в глубь шатра. А следом старец великий, При жизни ставший святым, Шествовал, многоликий В халате синем, как дым. Виктор Слипенчук: Я, честно сказать, я не верил, что поэму мою когда-нибудь опубликуют. Не было у меня такой уверенности. Более того, когда я ее прочитал в красном уголке, она всем понравилась. Дмитрий Кириллов: Но только спустя почти полвека поэма «Чингис-Хан» увидела свет. Как поверить в свои силы? Важно, чтобы тебя признали. И первым человеком, поддержавшим самородка Слипенчука, стал поэт Марк Соболь. Еще до армии Виктор на семинаре Соболя прочел свои стихи и получил высокую оценку: «Пиши, парень, пиши!». Виктор Слипенчук: Наш ротный барабанщик Такой большой чудак! Наш ротный барабанщик С улыбкою всегда. Наш ротный барабанщик С усиками «клин», Наш ротный барабанщик, Лева-армянин. И то, что плохо знает Он наш язык, обман. Его мы понимаем, Играл бы барабан. Его мы понимаем, И если он в строю, То нашу роту просто По шагу узнают. Дмитрий Кириллов: Как же это было важно тогда – узнать, что твои стихи нравятся слушателям! В армии родилось стихотворение «Барабанщик», которое с восторгом было принято публикой в Политехническом институте в Барнауле на литературном слете. Туда по окончании Витиной службы рванули два друга, два малоизвестных, но талантливых и подающих надежды молодых человека: поэт Слипенчук и влюбленный в поэзию Валера Чептынов, ставший, кстати, впоследствии первым Президентом Республики Алтай. Виктор Слипенчук: В Барнауле Политехнический, мне сказали: «Там будет третий день поэзии, вот давай». Ну, я приезжаю, Валера учится на последнем курсе, значит, я его. Ну с кем-то, понимаете, надо. Прихожу, смотрим списки, меня в списке нет. Смотрим, уже начало дня поэзии, началось, мы пришли туда, там все заполнено студентами кругом, даже радио вынесли на улицу. Тогда к поэзии относились немножко по-другому, понимаете? Читающий был народ. Дмитрий Кириллов: Да. Виктор Слипенчук: Мы сидим с Валерой, высмотрели место прямо в актовый зал как заходишь, два места пустых. И я ему даю баул свой, с которым приехал, говорю: «На, Валера, держи. Сейчас будут проходить здесь, и я, – говорю, – пойду за ними, встану и пойду». Он такой, с восторгом, конечно, говорит: «И ты встанешь и пойдешь на сцену?». Я говорю: «Встану и пойду на сцену. Что я, пять часов зря в тамбуре ехал на поезде, трясся? Зачем это мне все? Тем более аудитория моя студенческая». А поэты были из Москвы, Ленинграда, Красноярска, Новосибирска. То есть, вы понимаете, такой мощный. Дмитрий Кириллов: Со всей страны. Виктор Слипенчук: Да, со всей страны, причем, именно те поэты приехали, которые были… Дмитрий Кириллов: На слуху уже. Виктор Слипенчук: Да, на слуху. И я пошел на сцену, я говорю: «Я прочту патриотическое стихотворение «Комсомол». Сзади меня: «Ну…», там начали. Такие они, знаете, подколы такие, не очень приятные, не очень приятные. Ну, думаю, все это отодвину. И прочел. Прочел, тишина абсолютная. Я повернулся садиться, думал: «Ну сяду». И вдруг взрыв. Ликующие, значит, включили свет на полную мощность. И кричали: «Давай еще читай!». Дмитрий Кириллов: Под буденовками чубы вспенены, На портретах иная эпоха. Комсомольцы, знавшие Ленина, Нам сегодня без вас плохо. Комсомол наш сейчас не у дел, Нынче жирным стал комсомол. И от ваших геройских дел Лишь оставил с графинчиком стол. Но портреты живой революции На райкомах висят для проката. И под ними строчат резолюции Начинающие бюрократы. Виктор Слипенчук: У меня – раз, микрофон перехватывает поэт Илья Фоняков и кричит в зал: «Вы кому аплодируете? Слипенчук сейчас вас оскорбил. Оскорбил, а вы говорите ему, как хорошо, как красиво! Вот ты нас оскорбил, спасибо тебе за это! Вот что вы делаете». Ну, в общем, зал как взревел, знаете, прогнали его. «Читай!». Дмитрий Кириллов: «Читай!». Виктор Слипенчук: Да. Дмитрий Кириллов: Первый успех. Это вас вдохновило, вы увидели реально, что зрители аплодируют, слушают. Виктор Слипенчук: Да, я уехал в колхоз, потому что я работал зоотехником, инспектором, организатором. И самый далекий колхоз «Память Ленина», я туда уехал. С утра следующего дня я уже там. А этот колхоз, раньше он назывался «Шесть лет без Ленина». Такое название было вот, понимаете, вот хоть смейся, хоть… Дмитрий Кириллов: Хоть плачь. Виктор Слипенчук: Хоть плачь. И вот люди шесть лет без Ленина так наворочали, что самый отстающий колхоз, каких просто невозможно было найти, понимаете? Дмитрий Кириллов: И вы были там? Виктор Слипенчук: Да, я был в это время там. А в Барнауле пустили слух, что меня арестовали. Дмитрий Кириллов: Слухи распространяли те, кому Слипенчук мешал. Таланту не прощают. Видимо, слишком громко о себе заявил. А тут еще и сборник стихов подготовил к изданию. Ответ пришел из редакции быстро: «Ваши стихи, молодой человек, нам не подходят». И все, без каких-либо объяснений. Где черпать силы? Где искать вдохновение? Нет ни сил, ни вдохновения, да и банально денег нет. Галя с маленьким Мишей остаются на берегу, а Виктор уходит в море. В конце концов, он же должен осуществить заветную мечту? Море на несколько лет разлучило Виктора с семьей. Виктор Слипенчук: Все мои друзья стали моряками. И не простыми, они все дошли до капитанов. У меня брат старший – капитан дальнего плавания. И мне хотелось побывать в морях. И я ушел в море, и вначале стоял на фасовке. На фасовке мы иногда, ну, буду говорить так, как есть, иногда, чтобы подработать, в советские времена, несмотря на всякие конвенции, мы иногда выходили и воровали места, где нельзя ловить серого окуня, мы его ловили. А потом его нужно было быстро расфасовать. А он же колючий, гад. И вот он пробивает порой, значит, поддеваешь красные такие перчатки, а потом руки, снимаешь перчатки, руки такие, как красные перчатки, все проколоты. Идешь, как в лазарете, во сне стонут ребята. Потому что многие из армии пришли заработать, и некоторые не выдерживали. Скажем прямо, уходили, так и не доработав, и оставались должны. Но мне начальник, значит, завпроизводством говорит: «Пойдешь работать мукомолом». Ну, мукомол. А они увидели, что я, матросом добычи прислали. А между матросом добычи и моряками палубы, и фабрики антагонизм. И он взял меня, значит, туда, в трюм. Там только вентилятор и все, и ничего не видишь. Вот только нужно разбить, потому что рыба идет, она сваренная такая, надо ее пропустить через кормовую дробильную установку. Дмитрий Кириллов: Вот в эту муку костную, да? Виктор Слипенчук: А потом… Да. А потом затарить мешки. И даже ночью сплю, и мне снится, что я зашиваю. И дышать нечем. И вот вылажу в плавках, весь в плавках, весь мокрый, и смотрю на небо, и думаю: «Господи, небо, одинаковое, что в Америке, что в России». Ну представляете, я, как будто с того света возвращался, потому что желтый, ну, представьте себе, желтый, в этой муке, какой-то совершенно человек, и в плавках. Дмитрий Кириллов: Как деньги давались, с каким трудом! Виктор Слипенчук: А вот в Черниговке, в библиотеке прочли мой рассказ «Просверк клинка». Говорят: «Виктор Трифонович, мы не представляли даже, что вы так тяжело работали». Это меня тронуло очень сильно, думаю, ну ничего. Но зато, знаете, это дало возможность мне впервые почувствовать себя человеком. Что я сделал? Уходя в море, я сразу написал: маме и отцу – 50 рублей, жене – 150 рублей, еще кому-то там по мелочам. И только остальное себе. Дмитрий Кириллов: Восемь месяцев не видел родных, восемь месяцев ада. Сойдя на берег, переполняли чувства: «Домой, домой, к родным!». Нужно это дело с друзьями обмыть. Виктор Слипенчук: Я пришел, значит, купил все, выпил хорошо, и меня обворовали полностью. Не на что даже лететь. И заходит секретарь парторганизации как раз, а я у них работал, они решили меня проверить. Я же не знал, что таких людей проверяют. И вот они мне дают какую-то работу, и я, значит, пишу. У меня свитер рваный, я хожу… Но делаю все очень хорошо. Как-то быстро понимаю, быстро вхожу в дело. И мне тогда этот говорит: «Ну как? Хочешь еще пойти?». Я говорю: «Да с удовольствием, хоть завтра, меня обворовали». Дмитрий Кириллов: Деваться некуда. Виктор Слипенчук: Он говорит: «Нет, съезди домой на недельки две. А там пойдешь». И я на недельки две уезжаю, Гале ничего не говорю, и сразу иду в моря опять. Иду в моря уже первым помощником. Я пошел не утвержденный еще. Я попал к Василию Прокопьевичу Черкасову. Человек изумительный, вот он научил меня смотреть на море, как на хлебное поле. Дмитрий Кириллов: На рыболовецких траулерах Слипенчук прошел полземли. Был в разных странах, видел разные моря. Сойдя на берег, Виктора Трифоновича отправили в высшую школу при крайкоме партии. И после четырех месяцев учебы комиссия под председательством самого первого секретаря. Она выносит вердикт: подходит человек на руководящую работу или нет. Страшно, ведь на собеседование дают всего три минуты на человека. Виктор Слипенчук: За столом главным сидит обязательно адмирал. А этот адмирал, когда увидел меня, что я весь начищенный, как чемоданчик новенький, понимаешь, подтянутый. Он говорит: «О, служил, сразу наш, – говорит, – я вижу, что наш». И говорит: «Служил в морфлоте?». Я говорю: «Нет, в бронетанковых». А эти пишут, там, которые это, пишут, что начальство говорит, в морфлоте служил. «О, молодец, в морфлоте служил, молодец. Ну что, где живешь?». Я говорю: «Да в Барнауле». – «Что, через Гонолулу в Барнаул ездишь? А почему не это?». Я говорю: «Квартиры нет». – «Дать квартиру!». Дмитрий Кириллов: Но ни квартира в Находке, ни карьера первого помощника капитана, ни работа по партийной линии так не интересовали Виктора Трифоновича, как писательское дело. Слипенчук почувствовал, что его засасывает вся эта партийная школа, многомесячные выходы в море. А как же литература? Когда ж становиться писателем? За новыми темами для своих будущих рассказов и стихов Слипенчук отправился в тайгу. Устроился на ударную стройку Коксохим. Узнал, что там нуждаются в пишущих людях. Необходимо освещать события. Журналисты нужны, как воздух. Правда, на стройке нет такой профессии в штате – специальный корреспондент. Но ничего, ведь можно оформиться бетонщиком в котловане, а потом водителем или монтажником. Главное – писать ярко, современно, правдиво. Виктор Слипенчук: Я написал повесть «Преодоление», где не изменил ни одной фамилии, все настоящие. Ну и написал, что, во всяком случае, та стройка, там, где я был, там приписки, это, знаете, как мы шутили, яму вырыл – отдай деньги, яму зарыл – отдай. И в результате ни ямы, ни денег. Вот так строили, понимаете? Пришел новый человек из крайкома партии и звонит мне. Говорит: «Мне ваша повесть очень понравилась, но я предлагаю вам ее не публиковать». Я говорю: «Нет, если вы разрешите, пусть она идет». Он говорит: «Ну смотрите, вы пожалеете». Дмитрий Кириллов: Слипенчук стал неугоден системе. Зачем пошел против нее? Такое не прощают. Был бы человек, а дело найдется, причем, уголовное. Его как раз завели в прокуратуре с расчетом на стопроцентную посадку этого несговорчивого автора. И статью нашли, 93-ю, «хищение в особо крупных размерах». Виктор Трифонович поступает на Высшие литературные курсы. В Москве он студент, и под следствием. Галя превратилась в тень. Она обрывает телефоны знакомых, не спит ночами. Вчерашние друзья, видя ее, переходят на другую сторону улицы. Перестройка стала спасением для Слипенчука. Заблестел зеленый лучик надежды. Виктор Слипенчук: И трепещу, и полон страха В надежде, что мои труды Во времени – не горстка праха, А горсть моей живой воды. Дмитрий Кириллов: В стране началась новая эпоха. А в жизни Виктора Слипенчука – долгожданное время признания. Время новых книг, новых читателей. Теперь они с Галей всегда вместе. И в Новгороде, где Виктор Трифонович возглавил газету «Вече» и готовил празднование славянской письменности и культуры. И в разных странах, на разных континентах, где переводились его книги. И Галя всегда рядом. Она и сейчас где-то высоко, наблюдает за любимым Витей и молится за него с небес. Виктор Слипенчук: Чудесная белая птица, Ей одиноко одной. Она на карниз садится И тихо следит за мной. В заоблачной дальней дали, Где море голубизны, Мы с нею вдвоем летали, Там царствуют наши сны. На самом высоком месте Единственное из гнезд Мы свили с любимой вместе На рукаве из звезд. Скажи, как живешь, родная? Птица моей мечты. - В разлуке с тобой одна я, И знаю, один и ты. И птица моя улетает, И горестно мне на земле. И словно слеза, мерцает Звезда на оконном стекле. Дмитрий Кириллов: Это большая работа – двоих детей хороших вырастить и внуков. Виктор Слипенчук: Да у нас их семь. Дмитрий Кириллов: Так, значит… Виктор Слипенчук: Семь внуков у меня. Дмитрий Кириллов: Богатство настоящее. Виктор Слипенчук: Ну, я думаю, что да, наверное, это так считается. Дмитрий Кириллов: Семь внуков и семь томов произведений Виктора Слипенчука увидели свет. В серии «Мастера русской прозы» готовится к печати восьмой том. И идет работа над девятой книгой. А значит, жизнь продолжается, жизнь настоящего русского поэта, наполненная смыслом.