Дмитрий Кириллов: Двадцать второе июня – дата начала Великой Отечественной войны, День памяти и скорби, наша незаживающая рана: сколько бы ни прошло лет, в народе жива эта боль. Война унесла 27 миллионов жизней – 27 миллионов мучеников, убитых, сожженных заживо, замерзших, погибших от голода, расстрелянных, повешенных, пропавших без вести. О них плачет Россия, их помнят в каждой семье, в каждом доме. С момента начала войны прошло уже 84 года. Очевидцев тех страшных событий в жизни страны осталось совсем немного. В основном это дети войны, о которых ленинградский поэт Илья Резник, переживший блокаду, написал пронзительные строчки. Война ворвалась в беззаботное детство 3-летнего малыша Вити Захарченко и станицы Дядьковской Кореновского района Краснодарского края. Пройдут годы, и этот кубанский паренек прославит свою малую родину на весь мир, создаст уникальный хор, единственный в своем роде, где передается из поколения в поколение память о войне, где молодые артисты так же проникновенно, как и предыдущее поколение хористов, поют бессмертные строчки, отражающие те страшные дни, – строчки, вдохновившие всю страну на Победу. Виктор Гаврилович, спасибо вам огромное! Я очень рад вас видеть. Знаете, такой долгожданный и очень редкий герой на телевидении, и это счастье большое с вами беседовать, видеть вас, легендарного человека. Опаленный войной, Виктор Захарченко знает цену куска хлеба, цену мирного неба и улыбки ребенка. За полвека руководства Кубанским хором Виктором Гавриловичем и его соратниками написано множество патриотических песен. Они и сегодня остаются актуальными, злободневными, нужными людям – всем тем, кто не перестает думать о будущем нашей России. Государственный академический Кубанский казачий хор – бренд, проверенный временем, фирменный: качество высочайшее, вариант экспортный. Кубанцы поют – сердце того и гляди выпрыгнет из груди, мурашки по телу, от восторга перехватывает дыхание. Они там, на юге, все голосистые, но в коллектив к Виктору Захарченко приходят самые-самые и остаются на долгие годы. Кубанский академический – это все лучшее, что есть в народной культуре. Это лакмусовая бумажка состояния нашего духовного настроя. Это 200-летние традиции, бережно хранимые музыкантами из поколения в поколение. Государственный академический Кубанский казачий хор – сделано в России. Душа коллектива, его сердце, его композитор, главный дирижер, вдохновитель, учитель, любящий отец – Виктор Гаврилович Захарченко. Благодаря Захарченко этот коллектив знают во всем мире; благодаря Захарченко на свет появились бессмертные песни, многие из которых все считают народными. Так Захарченко и есть народ. Он пишет музыку такую, аж дух захватывает, а потому куда бы ни приехал с гастролями Кубанский хор, полные залы зрителей, слезы радости, благодарные улыбки. Роль фольклориста Виктора Захарченко, исколесившего всю страну, полжизни промотавшегося в экспедициях в самые отдаленные села и станицы и собравшего чемоданы народной музыки, уникальную коллекцию живого народного искусства, трудно переоценить. Без Захарченко и коллектива такого, может быть, уже и не было: взял-то он его в свои руки полумертвым. А потому правильно, что Виктор Гаврилович и дважды Герой Соцтруда, и Герой Труда Кубани, и Герой Труда России, и народный артист, и кавалер множества орденов, и обладатель почетных титулов и званий. Он к этой земной славе относится более чем спокойно, а вот нам Захарченко беречь и хранить надобно: он – наше сокровище, наше национальное достояние. Мне очень понравилось, ваша сестра сказала, как простые люди говорят: «Ну чего дирижер – руками машет и все». Я знаю нескольких дирижеров-хоровиков, которые вот, знаете, достаточно просто вот подушечками пальцев немножко показать и все, и эти ребята, которые стоят артисты, они все понимают. Таким был Виктор Сергеевич Попов, ну это свешниковская школа... Виктор Захарченко: Я его знаю прекрасно. Дмитрий Кириллов: Есть Минин Владимир Николаевич, герой тоже был в моей программе, это тоже одна и та же школа. И вы, Виктор Захарченко, – это одна школа, такая русская дирижерская школа. Виктор Захарченко: Я, во-первых, хочу сказать спасибо, что вы пригласили сюда, что есть возможность поговорить откровенно о тех, так сказать, проблемах, которые есть и были в жизни. Я с раннего детства вел дневники, и все дневники сохранились по сегодняшний день – получается, я своей собственной рукой писал себе некую автобиографию. Дмитрий Кириллов: В жизни Виктора Гавриловича Захарченко было все: война и голодное детство; реанимирование Кубанского казачьего хора и его оглушительный успех; появление на свет дочерей, рождение новых песен; развод, страшная автомобильная авария; дружба с простыми крестьянами и общение с сильными мира сего. А еще совершались настоящие чудеса, по-другому некоторые события в судьбе Захарченко и не назовешь. Его жизнь – это огромная книга, а многочисленные события в ней – увлекательные главы. Виктор Захарченко: Я родился в 1938 году, у нас была многодетная счастливая семья. Родилась Вера, потом Галя, потом Николай, потом Зоя, потом Витя, потом Боря и так дальше. У меня мама глубоко верующая, она... У меня и отец круглый сирота был, и мама круглая сирота. Я только знаю, как маму по отчеству и как отца по отчеству, а больше никого не знаю. Дмитрий Кириллов: А вы помните отца? Виктор Захарченко: Конечно помню! Дмитрий Кириллов: Вам же года 3, наверное, было всего? Виктор Захарченко: Да. Вот смотрите, перед войной отец купил патефон, поставил пластинку... И вот, представляете, когда ни радио, ничего, и вдруг закружилась пластинка и какой-то голос... Мы не понимали, как вот, как летит голос, ну как... Дмитрий Кириллов: Чудо какое-то, да? Виктор Захарченко: Чудо. То есть мы все, все прибежали соседи, первый раз – представляете, как? Вот пластинка крутится и что-то поет. И я помню, так сказать, хор Пятницкого, вот Шаляпин был, Лемешев был, пластинка... И вот это все крутилось, и оно у меня, так сказать, осталось все в памяти. И когда я услышал Пятницкий хор, когда вот запел, там просто великолепно. А я, когда началась война, у нас вот все собирались в нашей хате... (У нас хаты, у нас не дома; в хате собирались.) Понимаете, началась война, мужчин всех забрали на фронт, а вот эти все женщины в основном, как у нас говорят, бабы, собирались вместе. Они пели настолько истово, пели с рыданием, со слезами... Никаких нот не знают и поют, многоголосье. Откуда? И вот они пели настолько вдохновенно... Мы же с детства как? Я все эти песни слышал, запоминал. Я не столько даже запоминал слова сами, они для меня как бы не главную роль играли, а само вот это пение, которое есть. Но тем не менее я уже тогда понял, что в этих народных песнях, знаете, как заповеди в религии: мы к заповедям прислушиваемся и стараемся их как-то исполнять, худо-бедно, но хочется исполнять. А вот эти народные песни как запели... И у меня уже тогда родилась вот мечта. Мне казалось, что так на свете никто больше не поет. Надо, чтобы вот так, как мы поем, услышал весь мир. Это я вот мечтал с раннего детства. Дмитрий Кириллов: Пройдут годы, и коллектив Захарченко будет греметь на весь мир. Сбудется детская мечта маленького Вити: народные казачьи песни и песни его собственного сочинения зазвучат на всех континентах. Но поразительно, о чем думал мальчишка, когда с неба вместо дождя падали бомбы, а весь мир, окружавший тогда Витю, – это была хата, фруктовый сад, степи да колхозное поле, в котором однажды Витя чуть не погиб. Старший товарищ предложил как-то в жаркий солнечный день прокатиться по полю на лошади, и ничего не предвещало беды. Виктор Захарченко: И вдруг, знаете, вот это внезапное, как шарахнула молния... Лошади как рванули! Меня выбросило оттуда, и сразу посыпался вот такой град. Я увидел копну, так, метров, скажем, 30–50. Я бросился к той копне, закрыл, заорал от боли, заорал, конечно, страшно... И прямо туда, в ту копну. Помню дальше, что я потерял сознание... Мама дома, знает, что уехал туда, она там молилась, переживала, думала: «Где ж, куда ж ребенок девался, ну где ж он?» Переживает, всю ночь не спала. А, значит, когда гроза утихла, комбайнеры: «Знаешь, а ты слышал, как ребенок кричал?» – и начали искать. Представьте, нашли без сознания, взяли меня. Мама, когда гроза пошла, утро, она поднимается, женщины шли, так сказать, уже оттуда, и говорит: «Наташа, ты знаешь, там твоего Витю гроза убила». И она по степи как ринулась туда, на элеватор, ей лишь бы... А у нас есть, вы знаете, такое, кавунцы... Дмитрий Кириллов: Шипы. Виктор Захарченко: Очень острые, т. е. босиком по ним категорически... Мама босиком, потом рассказывала: у нее подошвы были из этих колючек, понимаешь. И смотрите, мама бежала туда и все время молилась. А получилось так, это был 1948 год, она похоронила Борю, она похоронила Веру, она похоронила Галю, и теперь, получается, я четвертый. И мама рассказывала: «Я кричала: «Господи, забери меня первую, забери первую, оставь Витю!»» Слушайте, называется, молитва матери со дна моря достает. Дмитрий Кириллов: Похоронив троих детей, Наталья Алексеевна превратилась в оголенный нерв. Дочки Вера и Галя умерли совсем младенцами, а в 7 лет – сын Боря: мальчик скончался от голода на глазах младшего, Вити. В августе 1941-го муж ушел на фронт, а в ноябре того же года пришло сообщение: Захарченко Гавриил Иванович пропал без вести. Даже получив похоронку, в смерть мужа Наталья Алексеевна не верила, и всю жизнь мама Виктора Гавриловича ждала своего любимого, говорила детям: «Папка обязательно вернется». Спасала только глубокая вера, что у Бога все живы. Она всю жизнь прожила и больше замуж не вышла, да? Виктор Захарченко: Нет, нет. Понимаете, всю жизнь ждала, всю жизнь ждала. «Он же мечтал, чтобы хотя бы один кто-нибудь из моих детей стал музыкантом». Так вот я не помню, сколько мне там лет было, может быть, как раз, не знаю, 50, еще молодой. Это было в филармонии нашей, мама там в пятом ряду сидела в своем платочке, все это. А на сцену вышел какой-то, скажем, большой чиновник, первый секретарь, не знаю, второй или кто, большой чиновник, и который вот: «Виктор Гаврилович – гордость наша...» – все это говорил в превосходных степенях. И говорит: «Вот сейчас в зале сидит его мама Наталья Алексеевна». И вот мама тут когда услышала, вот тут она заплакала и, знаете, сказала: «Я сижу и думаю: если бы батька почув, если бы отец услышал!» Дмитрий Кириллов: Мама верила, что Витя станет большим музыкантом, как мечтал его отец. Хотя, казалось бы, где учиться на музыканта? Гармошку-то купить не на что, а в станице Дядьковской музыкальных школ отродясь не видели: на всю округу глушь. И Витя, мечтавший о своем культурном развитии, решил написать письмо Сталину: мол, пусть вождь знает, что он, Витя Захарченко, мечтает стать музыкантом, а учиться ему негде. Виктор Захарченко: Причем, знаете, взял обыкновенную тетрадку школьную. Я написал: «У нас в станице ничего нет, в школе никаких кружков нет, никакой музыки нет, ни фортепиано там, ни баянов – ничего нет; я очень хочу учиться, я хочу быть музыкантом». И вот, представляете, приезжает комиссия, скажем, человек до десяти, много-много, в нашу хату, значит, проверять, что мальчик написал письмо Сталину. По тому времени это было сверхсобытие: ну как это, мальчишка написал Сталину? Дмитрий Кириллов: Додумался до такого. Виктор Захарченко: Да. И вот, знаете, они пришли сначала посмотреть, как мы живем... А жили мы невероятно бедно, потому что мама осталась одна... Понимаете как, я же застал еще и саму войну. Нас когда бомбили, мы были в окопе, поэтому вот все то, что сейчас вот на Донбассе, мы все это пережили. И я переживаю, такое впечатление, что со мной было. Но, если хотите, сейчас страшнее, когда вот там бах! – и прямо вот тут, перед тобой лежат уже твои знакомые, родные и так дальше: вон голова, вон ноги... Это же кошмар, это же можно с ума сойти. И вот тогда я помню, как «Катюши» стреляли, как это все летело. Так вот, смотрите, вот это письмо... Я же там, самое главное: «Заберите меня, я хочу учиться!» Но приехала комиссия... Дмитрий Кириллов: Значит, письмо дошло? Виктор Захарченко: Письмо дошло. Дмитрий Кириллов: А написал-то что? «Москва, Кремль» просто? Виктор Захарченко: Значит, смотрите, ответ есть: «Дорогой Витя, в нашей советской школе твоя мечта может исполниться, если ты будешь учиться на «четыре» и «пять»». Проверили школу, сняли директора за то, что не проводит там культурную работу и все прочее. Все начали говорить: «Как тебе не стыдно?! Ты опозорил станицу, ты опозорил (в общем) весь край!» И начали дразнить: «Артист, артист!», знаете, язык показывать. И вы знаете, я был угнетен ну крайне, и я в 4-м классе перестал ходить в школу. Приехал новый директор, он сам пришел домой и впервые начал не ругать, а так вот: «Витенька, надо ходить в школу. Мы купим баян в школе, я, может быть, сам там немножечко знаю какие-то ноты... Давай приходи». Я вот услышал ласку – плакать захотелось. Я пошел в школу. А потом же, у меня остались дневники. Вот смотрите, в 9-м классе там был кружок, а поскольку я все равно, там гармошка, играл, и там учительница по литературе сказала: «Вот Витя Захарченко у нас композитор». А у меня в дневнике записано дословно: «Если мне купят баян, я буду композитором», – точка. Дмитрий Кириллов: Все, написал и сделал. Мама была счастлива: Витька – первый парень на деревне. Он стал гармонистом: его на свадьбы зовут, на крестины зовут, на юбилеи зовут. Все Витю хвалят, талант, говорят, у парня, надо учиться дальше. Наталья Алексеевна знала, что такое быть неграмотным. Ей самой в школе-то учиться не пришлось, а цифры и буквы она узнала только благодаря священнику, взявшему ее, шестилетнюю сироту, к себе в семью в качестве няньки за своими детьми. А какая она нянька в свои-то неполные 6 лет? Виктор Захарченко: Мама говорила: «Я вот смотрю, а батюшка всю ночь стоит на коленях и молится и молится». Мама все время видела молящегося: вот молится и молится, молится и молится – всю ночь молится. И мама видела другого, когда пришли, кто там, чекисты, забрали его и босиком увели, именно босиком, прямо по снегу пошел. «Мы тут все заплакали, и больше батюшка не вернулся». А дальше как мама еще спасалась от голода. Уже когда ей было лет где-то 13, ей сказали, что надо от голода (опять там голод) на Кубань, Кубань более... Дмитрий Кириллов: Подходящая. Виктор Захарченко: Погода, тут как бы может быть зерно... То есть, понимаешь, благодатный край. И мама рассказывала, как она ехала на товарном вагоне на крыше. И вот, когда была остановка... И вот здесь, смотрите, у меня навсегда отношение к Кавказу: один кавказец увидел, что там девочка, достал ее, привез туда, набросил на нее бурку (а она сидела, та-та-та [тряслась от холода]). И мама все время: «Такой хороший человек, он такой хороший человек был!» Я не знаю, кто он, но тот кавказец спас маму. Дмитрий Кириллов: Мама настояла, чтобы Витя учился. В Краснодарское музыкальное училище абитуриент Захарченко шел уверенной походкой – там его место: музыку он любит, на гармони играть умеет, а значит, его там ждут. Но не тут-то было: случайная встреча с музыкантом Алексеем Ивановичем Манжелевским решила всю его дальнейшую судьбу. Виктор Захарченко: Я с гармошкой приехал, меня не приняли. Когда вдруг мне начали говорить: «Скажем, у вас музыкальная грамота?» Я говорю: «Знаю как бы». Слушайте, мой ответ... Нота «до» пишется на первой линейке, это я сам по самоучителю читал, на первой линейке. Но мне говорят, скажем: «А вот доминантсептаккорд как разрешается?» Доминантсептаккорд... Дмитрий Кириллов: «А что это такое?», да? Виктор Захарченко: Я первый раз слышу. Дмитрий Кириллов: «Куда он разрешается?» Виктор Захарченко: Какая-то абракадабра, понимаете. «А как же вы будете учиться?» А когда я, знаете, узнал, что Прокофьев в 5 лет уже писал оперу, 5 лет, понимаете, а я еще нот не знаю... Дмитрий Кириллов: Жизнь кончилась. Виктор Захарченко: Слушайте, тогда зачем жить? Я жить не хочу. И я пошел с гармошкой, пошел на вокзал. И вот это минуты, вот действительно, сказать, которые говорят о смысле жизни. Я приехал туда, у меня первое – броситься... Вот это, знаете, переходной... Вот броситься, прямо вот там вагоны ходят... Дмитрий Кириллов: С моста, да? Виктор Захарченко: Броситься туда, под вагон. Дмитрий Кириллов: На пути железнодорожные? Виктор Захарченко: На пути, вот броситься туда, вот поезд идет и брошусь – что будет? И вы знаете, я стою обливаюсь слезами, но мне жалко не меня – жалко маму: я представляю, как мама будет плакать... Хочу, но мама, жалко маму... Мама же будет плакать. Ну, понимаете, стою в отчаянии. И вот, представляете, прямо киношная картина: стою вот, ну что делать, возвращаться не хочу домой, ну что я там буду делать? И вдруг [кто-то трогает за плечо]. «Да?» – «Молодой человек, вам что, плохо? Вам что, плохо?» Я говорю: «Нет, я вот приехал сюда учиться, а меня не взяли...» – та-та-та. И вдруг: «Знаете что? Так вы вот знайте, в Краснодаре есть не только... Это училище имени Римского-Корсакова, еще есть музыкально-педагогическое училище. Вы знаете, я вот работаю там. Вот давайте завтра приходите с утра, и мы вас посмотрим. У нас меньше требования, и мы вас послушаем. Вот так, успокойтесь». Дмитрий Кириллов: Пришел. Виктор Захарченко: Слушайте, я тогда что? А меня же... Я на вокзале, гармошечка туда, вот так, до утра вот это самое. Утром пришел туда, пришел в это музыкально-педагогическое училище... Я там гармошку бы разорвал: я теперь покажу, что я композитор... Я там начал играть... Дмитрий Кириллов: Все, что мог, да? Виктор Захарченко: Понимаешь, как? Все, послушали, взяли. При условии: без стипендии, условно, «если вы за этот год нагоните то-то, то-то, то-то, будете стараться, будете учиться, то-то-то, то мы вам потом все засчитаем». Согласен на все. А теперь, значит, надо ж в Краснодар отправляться, денег у мамы тоже нет... Мама дает, скажем, муку, не знаю, сало, яички, что-то такое, чтобы просто какую-то еду, и 10 рублей, потому что если жить на квартире, а на квартире же надо все равно платить деньги, а денег не было... И вот эти, те деньги... И вот, представляете, пришел. Дальше первая у меня хозяйка, тетя Соня Оганесян... И вот, понимаете, вот как я тогда кавказца увидел, так вот тетю Соню Оганесян, царство небесное... Я же там у нее живу, и теперь... Они садятся за стол, она говорит: «Садись». А я думаю: как же, бесплатно?.. Я говорю: «Нет, тетя Соня, я не хочу есть». Она меня... Не знаю, армяне – они тоже как бы разные, армяне, там диалекты разные... Она меня называла Кирхот, как бы такое ласковое. «Не надо мне говорить, ешь». Я говорю: «Тетя Соня, я не хочу». Я думаю: ну как же я бесплатно буду?.. «Ну я тебе сказала, что есть!» Понимаете, ну я, вроде бы как не хочется, представляете, когда голодный-голодный, говорить... Так вот на всю жизнь она у меня осталась в памяти, понимаете как. Более того, она мне напела свою [], и я тогда... Кстати, там же мы купили уже потом, потому что мы через время уже купили баян «Ростов-на-Дону», потому что баян уже надо было обязательно. Значит, начали все делать, чтобы там купить баян, я уже с баяном приехал... Так что, вы понимаете, люди оставили... И поэтому когда возникает, так сказать, вот с армянами... Понятно, что все люди очень разные... Дмитрий Кириллов: Да-да-да. Виктор Захарченко: Есть крайне правые, крайне левые, есть добрые, есть хорошие, есть подлецы и есть святые, все что хотите, да. Но вот остается как самая главная мерка, с которой все равно невольно меряешь: а вот та, которая [], она же тебя в ту минуту [спасла]... И еще было так же. Я прихожу в столовую... А в столовой, значит, было так: поскольку денег не было, я брал, скажем, чай был бесплатный, хлеб на столе был бесплатный, самое главное – бесплатный на столе хлеб. Я брал чай, но не брал котлету и еще вот эту, которая... Дмитрий Кириллов: Гарнир. Виктор Захарченко: Я брал только гарнир всегда. И та [продавщица], которая мне, я гарнир [беру], она считает все это... А потом она: «А что ты котлеты не берешь?» Я говорю: «Так у меня денег нет». И вот, представляете, та, которая, вдруг она мне говорит: «Ты бери». Я говорю: «У меня денег нет». – «Я тебе... Положи котлету». Мне страшно, понимаете... Я взял... И вот, представляете, я теперь приходил, и она всегда говорит: «Ты бери, я не буду ее считать». Понимаете, тут как бы это же нечестно... Вы же понимаете, мерки же такие, надо... Голод-холод, и ты честностью измеряешь. Интересно, что я потом уже уехал в Сибирь, прошло много-много лет, я приехал уже из Новосибирска, зашел в эту столовую, думаю: интересно, работает? Представляете, она работает! Дмитрий Кириллов: Нашел ее, да? Виктор Захарченко: Нашел! Вы знаете, я заглянул – она. И я тогда знаете что? Пошел, там недалеко купил цветы, захожу туда. Я говорю: «Вы знаете, я сейчас поступил в консерваторию – я вам так благодарен!» Дмитрий Кириллов: Молодое дарование заметил известный на всю страну фольклорист, профессор Евгений Владимирович Гиппиус и пригласил в свой класс. А еще в Новосибирской консерватории преподавал Владимир Минин, хоровой дирижер, тогда, в 1960-е, еще не всесоюзно известный, но музыкант в профессиональном сообществе уже что-то значащий. Минину лет-то было отроду 35 или 36, и он, молодой, страстный, открыл мир хоровой музыки своему ученику Вите Захарченко. И в 1969 году именно с подачи Владимира Минина завертелась история с руководством Кубанским казачьим хором. Тогда в коллектив искали руководителя, и Владимир Николаевич Минин ходил по кабинетам, доказывая, что его ученик Витя Захарченко – лучшая кандидатура. Виктор Захарченко: «Витя, приезжай, сейчас решается вопрос, твоя мечта, сейчас будет Кубанский казачий хор». Ну, ура, мечта сбылась! И вот мы с ним повстречались, пошли к министру. Владимир Николаевич говорит: «Витя, посиди, я через минуточку выйду». Зашел туда. Я сижу минуту, сижу пять, сижу десять, сижу двадцать, и у меня начинает сердце екать. Тридцать минут – он не выходит. Думаю: что-то такое чересчур долго... Выходит, я по лицу вижу. Он говорит: «Витя, министр уже подписал приказ о том, что художественным руководителем назначен Чернобай Сергей Алексеевич, главный хормейстер Северного хора». Когда Владимир Николаевич сказал, у меня вообще, жить уже не хотелось. То есть уже моя мечта, она не исполнится – я жить не хочу, понимаете? А Владимир Николаевич говорит: «Витя, езжай в Сибирь, вот езжай». Я приехал в Сибирь, и теперь-то я, смотрите, думаю: что такое промысел Божий? Если бы я стал тогда, я точно бы не сделал. А я в Сибирском хоре 10 лет был главным хормейстером, я записал огромное количество песен, изъездил Сибирь... Причем в Сибири у меня вышло ни много ни мало аж три книги, понимаете как, причем научные книги. И я в Гнесинку же поступил и уже начал в Гнесинке учиться как искусствовед. И вот в это время вдруг внезапно я получаю приглашение в 1974 году в Кубанский хор. А Кубанский хор буквально распадался. Дмитрий Кириллов: Минин телеграфирует Захарченко: «Кубанский хор погибает, худрука в коллективе опять нет, музыканты разбежались, солисты смылись. Ты поедешь в Краснодар?» И Захарченко, без пяти минут заслуженный артист России, отказывается от шикарных условий в Новосибирске и от трехкомнатной квартиры в центре Москвы и не задумываясь вылетает на родную землю, на Кубань. Виктор Захарченко: Я пришел – а с кем работать? Дмитрий Кириллов: Никого нет. Виктор Захарченко: Хора нет. Более того, я тогда там сказал так: «Вы знаете, я ведь приехал сюда не работать – я приехал сюда умереть. Я буду работать с одним, с двумя, с тремя, но я уже отсюда никуда не уеду». Зашел как раз, тогда не министерство у нас было, а управление культуры. Вдруг я вижу, лежит листочек: «Проводится первый всероссийский конкурс государственных русских народных хоров». Времени остается очень мало, было два этапа: первый этап и второй этап в Москве в Зале Чайковского. Остался один баянист, но подал заявление об увольнении. Я его упросил: «Эдик, вы знаете, вот давайте, у нас будет конкурс...» – начал сочинять, откровенно врать. Но я скажу, не врать – я просто верил в это. Дмитрий Кириллов: То, что сотворил с Кубанским хором Захарченко, только чудом и назовешь. Засучив рукава, Виктор Гаврилович бросился на поиски лучших музыкантов и солистов. На прослушивание к маэстро потянулись певцы со всех районов Кубани. Захарченко пишет новые песни, репетирует с коллективом к конкурсу программу днем и ночью. И придумывает хитрый продюсерский ход: обязательные для выступления номера про партию и Ленина он ставит не в начале программе, как положено, а в финале, а самые выигрышные, козырные песни – вперед, чтобы сразу захватить публику. В Концертном зале Чайковского произошло то, к чему и шел Виктор Гаврилович долгие годы, – безоговорочная победа на конкурсе. Виктор Захарченко: Никто ничего не ожидал от этого хора. И вот когда мы начали петь, а у меня был финальный как раз «Распрягайте, хлопцы, коней»: «Маруся!» Там первое исполнение, я скажу точно, с ума сходили. Поднялись все... Дмитрий Кириллов: Зал схватили, в общем. Виктор Захарченко: А потом, когда все закончилось: «Спасибо...» Дмитрий Кириллов: «...Ленину». Виктор Захарченко: Уже никто: «...великой партии за то, что к коммунизму нас ведет...» Кто это слушает, когда уже... ? Дмитрий Кириллов: Уже все, эффект. Виктор Захарченко: Все, решено. Дмитрий Кириллов: Победа на конкурсе открыла коллективу путь к всесоюзному, а позже – и к международному признанию. Кубанский казачий хор стал эталонным коллективом. Их песни распевали от мала до велика, на концерты приходили генсеки, короли и патриархи. Виктор Захарченко: В 1995 году в Краснодар приезжает патриарх Алексий II всея Руси. Мы встречаем его прямо там, с вокзала, он едет прямо сразу к атаману Громову Владимиру Прокофьевичу, прямо туда. И Кубанский хор. Мы начали петь. Я только первый раз увидел его... Он показался, но я такой человек слезливый, плаксивый: я увидел, и у меня вот полились прямо слезы, льются вот сами. Дмитрий Кириллов: От радости, да-да-да. Виктор Захарченко: Знаете, как у малышей, прямо, знаете, струя. И мы начали ему петь. А мы уже до того, слава богу, я уже ходил сам в церковь, да, пел на клиросе, читал, так сказать, часы приходил – уже более-менее воцерковленный. Мы для него спели, он дал очень высокую оценку. Мы ему пропели там в том числе мою песню «Матушка Добрынюшке наказывала» на стихи иеромонаха Романа, очень такая духовная, с такими словами: «Есть еще на земле сыны русские, Православную веру хранящие. Сколько мучеников, исповедников Пред Престолом стоят Вседержителя, День и ночь умоляют с Пречистою О родной стороне, об Отечестве. И пока в Церквах Божиих молятся, Панихиду не правь по Святой Руси». «Я вас благословляю петь! Я понимаю, вы светский коллектив, но хотя бы, знаете, два-три песнопения, было бы очень хорошо». А в 5 часов начинается служба – «Так давайте сегодня приходите». Я говорю: «Ой, Святейший, мы начинающие, я боюсь, мы не там если вдруг запоем...» – меня страх такой [разобрал], знаете, коленки... «Вы знаете, Святейший, это вот... Мы начинающие». – «Больше бы было таких начинающих. Не бойтесь, вам скажут, где и что». Дмитрий Кириллов: С благословения святейшего патриарха Алексия II возродилась традиция пения казаками службы в храме и все встало на свои места. Ведь Казачий хор, рожденный в составе Черноморского войска, всегда был коллективом православным. Худрук хора Яков Михеевич Тараненко был преподавателем семинарии и регентом церковного хора. Другой руководитель коллектива, Григорий Митрофанович Концевич, тоже был регентом, его расстреляли в 1937-м. Еще с XIX века певчие казаки сочетали работу в хоре со службой в храме. Коллектив претерпел гонения, многих певчих в революцию арестовали; часть хористов, не принявших советскую безбожную власть, уехала на Запад в церковные хоровые коллективы, и только для того, чтобы сохранить казачью культуру, сберечь духовную музыку России. Эта горькая страница жизни Кубанского казачьего хора открылась нам совсем недавно. Духовная связь Казачьего хора с Церковью не прекратилась. Виктор Захарченко: И на сегодняшний день мы поем не только в самом храме Христа Спасителя много раз, во многих храмах Москвы, во многих, и во многих-многих городах Российской Федерации, включая зарубеж. Наши предки, как говорят, служили верой и правдой кому? – Отечеству. Все эти убеждения – они стали моим убеждением. Поэтому вот хор делает это. Всякие шлягеры – мы их поем, и шлягеры – дело нетрудное, просто нетрудное: для того чтобы раскачать зал, много не надо. А вот тронуть до слез – это дорогого стоит. И слезы умиления, не от боли... Дмитрий Кириллов: Такие слезы очищения, да? Виктор Захарченко: Да, и слезы очищения. Я скажу, они очень необходимы для нас. Дмитрий Кириллов: Захарченко – человек увлеченный, можно сказать, фанатично преданный своей профессии. Хор стал главным делом жизни, и, конечно, в семье начался разлад. Первый брак распался. Своих детей мать оставила, дочерей Вику и Наташу Виктор Гаврилович стал воспитывать один. Слава богу, была жива бабушка, помогавшая растить внучек. Виктор Захарченко: Семья требует того, чтобы быть вместе и так дальше, гастроли и все прочее. Поэтому, скажем так, развод начался не с меня, это жена сама предложила. И поскольку она же сказала, что дети любят отца больше, и дети остались со мной. Поэтому так получилось, что вот две дочери со мной, одной сколько тогда было... Совсем маленькая... Дмитрий Кириллов: Ну да, одной было 6 лет, по-моему, Наташе... Виктор Захарченко: Да-да, 6 лет, а другой где-то... Дмитрий Кириллов: Лет 17 ей было. Виктор Захарченко: Где-то 9-й класс, где-то вот так. Дмитрий Кириллов: И как вот? Это надо мать было еще заменить. Виктор Захарченко: Я скажу, именно здесь Господь Бог, именно маму. Все легло на ее плечи. Мама, так сказать, любит их бесконечной любовью, понимаете как, и поэтому вот так. И я, конечно, долгое время я, если жениться, кому нужны мои дети, понимаете? Я кому-то могу там понравиться и все прочее, но как дети? Понимаете, вот как бы мачеха – она мачеха, понимаете как... Она может дать конфетку, но по природе она не может к моим детям относиться. Но так по промыслу Божьему, Господь Бог послал вторую жену. Дмитрий Кириллов: Вера – слово сакральное, а для Виктора Захарченко это еще и имя любимой жены. Вера Александровна Шиянова – она появилась в судьбе Виктора Гавриловича в труднейший период и стала его ангелом-хранителем на всю жизнь. Вместе они поднимали на ноги трех дочерей, Викторию, Наталью и Веру, вместе переживали самые яркие, радостные и драматичные минуты. Благодаря вере в Бога и любимой жене Вере Виктор Гаврилович остался жив после страшной аварии. 1996 год, на пешеходном переходе на огромной скорости Захарченко сбивает автомобиль. Без сознания его доставляют в больницу; шансов выжить немного, кости раздроблены в труху. Виктор Гаврилович долгое время находится в коме, а дальше подряд одна за другой шесть многочасовых операций. Осколки из головы врачи доставали в течение двух месяцев (!). Все, что происходило, Захарченко переносил мужественно; придя в сознание, он стал неистово молиться, прося у Бога помощи. Виктор Захарченко: Я открываю глаза, напротив старшая дочь Вика, вижу, у нее слезы. Она говорит: «Папа, а ты знаешь, что с тобой произошло?» А я слышу, ну как, молитва... А там батюшка. Я думаю, что я в храме нахожусь. И вдруг думаю, это как страшный сон: неужели это со мной? Неужели это было со мной? Кошмар какой! Делали операцию очень долго. Оказывается, когда это все разрезали, у меня там лопнул желчный пузырь, все это... Он потом весь там кишечник промывал, та-та-та... И потом пошло количество операций... Я лежал сначала семь месяцев, мне поставили штифт 40 сантиметров, вот отсюда и досюда 40 сантиметров. Потом, когда меня подняли первый раз на это, вот тоже момент самый тревожный, когда подняли, еще дали два костыля и вывели вот на улицу. Сработало это... А там в это время как бы снежок такой, понимаете, шел мелкий. А у меня зазвучало: «Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя. То как зверь она завоет, То заплачет...» То есть я слышу хор с аккомпанементом, со всем, абсолютно ясно слышу, ну звучит и все, понимаете, просто звучит. Дмитрий Кириллов: Музыка, начала звучать музыка. Виктор Захарченко: И я, кстати, вот музыку и сейчас пишу. Я не прикасаюсь ни к чему – я беру и пишу. Дмитрий Кириллов: Виктор Захарченко, семь месяцев он был прикован к постели, но встал и 2 года проходил еще тяжелейшую реабилитацию. На репетиции в свой родной коллектив буквально приползал на костылях, преодолевая страшные боли, и музыка его вылечила. Ей он посвятил свою жизнь, создал на Кубани Центр народной культуры и специальный факультет в Краснодарском университете, написал сотни прекрасных песен и множество научных трудов, принес всемирную известность Кубанскому казачьему хору, ставшему его судьбой. Как это все возможно за одну человеческую жизнь? Оказывается, возможно, главное – не переставать трудиться. Виктор Гаврилович, у вас впереди куча планов. Я знаю, что хор продолжает гастролировать, бесконечное количество концертов. Виктор Захарченко: Двенадцатого-тринадцатого января будет два концерта здесь у нас, в Москве, в самом главном зале. Очень важные концерты, и они будут, конечно, посвящены Рождеству. И поскольку я занимаюсь народной песней, будет отдельный концерт только народной музыки, и поскольку я еще как ученый, будет обязательно выставка всех моих, так сказать, работ. Опять же, знаете, если доживем, если доживу, потому что все в руках Божьих. Дмитрий Кириллов: Да, будем надеяться. Виктор Захарченко: Но если доживем, проведем все это, с тем чтобы, так сказать, порадовать наших слушателей. Поэтому приходите, дабы самим убедиться и почувствовать сердцем, а потом подумать, о чем и о ком поет Кубанский казачий хор.