Дмитрий Кириллов: Владимир Легойда. Можно долго перечислять все звания, должности и регалии этого яркого человека, его государственные и церковные награды, ученые степени, названия десятка изданных книг, тысяч написанных им статей, проектов социальных и общественно-значимых, церковных, дипломатических, педагогических. И все равно что-то обязательно в этом списке забудешь, поскольку до конца понять невозможно, как же умещается столько событий и дел в жизни одного человека. Владимир Легойда: О чем можно говорить вообще? Но я подготовился, видите. Дмитрий Кириллов: Видимо, Легойда знает какой-то секрет управления временем, раз успевает преподавать в МГИМО, издавать журнал, вести телепередачи, писать сценарии, практически круглые сутки заниматься информацией, создавать ее, анализировать, отражать, защищать, просвещать, находясь на посту пресс-секретаря Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси и руководителя Синодального отдела по взаимоотношениям церкви с обществом и СМИ Московского патриархата. А еще быть любящим мужем и многодетным отцом. Тут без явной помощи свыше не обойтись. И об этом Владимир Романович старается помнить, живя с верой и надеждой на Бога, всегда храня в сердце пасхальную радость о воскресшем Христе. В этот праздничный день, когда ликует земля, ангелы поют на небесах о рождении Христа, конечно, особенно радостно поговорить об этом празднике, поговорить о нашей жизни, о смысле этого большого праздника. Вот если вспоминать детство, допустим, вот вы помните осознанно, когда вы услышали первые слова «Христос Воскресе»? Владимир Легойда: В детстве этого не было. Все-таки детство у меня было советское. было оно совершенно таким пионерским, комсомольским. Дмитрий Кириллов: В храмы не ходили вообще никогда? Владимир Легойда: Меня крестили под другим именем в деревне, чтобы у папы не было проблем. То есть уже, конечно, никаких гонений не было. Но чтобы сотруднику МВД крестить своего ребенка и не было проблем… Меня отвезли 7-месячного в какую-то деревню, и, как мне говорят… Это такое семейное предание… что там в книге записей имя было указано, фамилия другая. Были родители папы на Украине, у которых дома была Библия. Вот. Но у них такой сложный был свой путь. Они одно время были баптистами. Потом бабушка вернулась… Дмитрий Кириллов: А как занесло в баптизм? Владимир Легойда: А на Украине очень много баптистов, вот, в Винницкой области, где они жили. Дмитрий Кириллов: А вы приезжали туда к ним, к бабушке… Владимир Легойда: Каждое лето. С сестрой. Там Библия была. У меня была уникальная возможность. И я ее читал. Естественно, поскольку я такой был мальчик читающий, но Библию мало чего знал, поэтому я читал, естественно, сначала. Я до Нового Завета не очень добирался, а вот всякий там… Дмитрий Кириллов: Зависал на Ветхом завете? Владимир Легойда: Да, она просто большая была. Там про Самсона и прочее. Дмитрий Кириллов: Интересно. Получается, что вы же родились в Казахстане. Владимир Легойда: Да. Дмитрий Кириллов: Это Кустанай, да? Владимир Легойда: Кустанай. Сейчас Костанай называется. Дмитрий Кириллов: Костанай. Но ваших-то родителей, их не слали. Они просто, по-моему, сами поехали. Владимир Легойда: Мои родители на целину приехали. На целину не в смысле, знаете… Хотя представление такое было долгое время, что там поле, палатки, там… Дмитрий Кириллов: И они с лопатой, да? Владимир Легойда: Да, да, да, там. Нет, ну они приехали… Сначала мамин брат родной там оказался, а потом они вот поехали и вот остались. Дмитрий Кириллов: Как жить в провинциальном маленьком небольшом городочке в союзной республике? Владимир Легойда: Ты это начинаешь понимать, когда у тебя появляется, с чем сравнивать, да? Вот когда я в Москве оказался в первый раз, конечно, все комплексы провинциала у меня были. Дмитрий Кириллов: Вылезли. Владимир Легойда: Я в 9 классе приехал смотреть, куда поступать. И вот мама меня уговорила. Она очень хотела, чтобы я в МГИМО учился. Хотя никто не верил, что это возможно. Дмитрий Кириллов: Конечно. Владимир Легойда: И мы пошли по этой лестнице мгимовской на Вернадского. И мне казалось, что я к небу поднимаюсь. Понимаете, вот так вот. Дмитрий Кириллов: Образ лестницы как символа успеха в жизни оказался пророческим, поскольку именно в стенах этого легендарного ВУЗа произошли судьбоносные встречи и события в жизни нашего героя. Хотя в детстве Володя и не думал ни о каком МГИМО, а просто с упоением читал книжки и пробовал себя в эпистолярном жанре. Вот я где-то прочитал, что, оказывается, вы в 3 классе сели писать какую-то повесть или роман. Это вообще что, откуда это… Владимир Легойда: Да. Дмитрий Кириллов: Порыв? Владимир Легойда: Это было совсем смешно. Это на уровне… ну как у меня старшая дочка лет в 6, по-моему, она сказала: «Я буду вам читать лекции». Вот это было на этом уровне. Она брала доску и что-то такое брала маркер, что-то говорила. Был какой-то поток сознания бессмысленный. Дмитрий Кириллов: Она понимала – папа-то лекции читает. Значит, у нее уже представление… Владимир Легойда: Ну да. Дети играют в профессии родителей. Дмитрий Кириллов: В милиционера, профессию папы, маленький Володя, кстати, не играл, а вот черты характера Легойды старшего: отзывчивость, коммуникабельность, дипломатичность унаследовал. А от мамы же взял педагогический талант. Роман Тимофеевич и Галина Максимовна ждали появления Володи 16 лет. Для многих бездетных пар, отчаявшихся дождаться ребенка, их пример доказывает, что чудеса в жизни все-таки случаются. Нужно просто очень верить и крепко любить. Бог наградил из за терпение Володей и Леной, сыном и дочкой. Любой брак мог бы трещать по швам, потому что это очень большое испытание. Что держало их? Владимир Легойда: Что их держало, я не могу себе представить. Потому что я знаю, что мама испробовала всех врачей, которых они могли найти. И мама даже папе говорила: «Ну что, вот у тебя еще могут быть дети, а у нас с тобой уже скорее всего не будет». А папа говорил: «Если будут, то только у нас вместе». Дмитрий Кириллов: То есть он не представлял себе, что взять, уйти и создать какую-то семью? Владимир Легойда: Да. Дмитрий Кириллов: Это была любовь? Владимир Легойда: Да. Она и есть, в общем. Знаете, у меня недавно сестра прислала фотографию. Они вместе живут. Родители… Она сфотографировала родителей в спальне спящих. И они держатся за ручки. Такая вот удивительная, конечно. 87 папе, 83 маме. Они сейчас переболели ковидом очень тяжело. Дмитрий Кириллов: Выкарабкались? Владимир Легойда: Да. Спасибо, кстати сказать, низкий поклон врачам 52 больницы. Просто такая потрясающая… Дмитрий Кириллов: Ну Бог спас. Слава Богу. Что для вас быть поздним ребенком? Вот я просто сам по себе поздний ребенок. И я представляю, что это для тебя. Ощущение другое, правда? Владимир Легойда: Другое. Вы меня тогда хорошо очень… Мы друг друга с вами понимаем. То есть это ты купаешься в любви всегда, безусловно. Но это не значит, что нет какой-то строгости. И мама часто говорит: «Разве я вас ругала?» Мы уже немножко так ее троллим, как принято говорить: «Ну как же, ты не помнишь? А вот тогда…» Но это совершенно точно – ты купаешься в любви, и тебе кажется, что по-другому быть не может. Поэтому, когда я сначала книжно узнал, что может испортить квартирный вопрос людей, или когда мне рассказывают: «Родственники друг с другом перестали разговаривать». Это мне совершенно непонятно. Дмитрий Кириллов: Инопланетная история какая-то. Владимир Легойда: Совершенно непонятно. А второй момент интересный очень – это есть, вот, поколение, к которому ты принадлежишь по возрасту, а есть поколение родителей. То есть, понимаете, у моих одноклассников были молодые родители, да, и я их даже дядями и тетями с трудом воспринимал. Потому что все друзья родителей были их возраста. И ты невольно общаешься с людьми старше. Вот это примечательный момент. Дмитрий Кириллов: Абсолютно точно. Тебе становится не очень интересно с молодыми, не знающими жизнь людьми. Владимир Легойда: Да. Именно так. Дмитрий Кириллов: И ты становишься таким немножко старичком, который уже что-то разбирается. Владимир Легойда: Тебе кажется – ты такой… Дмитрий Кириллов: Потому что у тебя все время перед глазами… Но это огромный багаж, конечно. Это счастье. Потом это дало очень много вам в жизни. Вот это послушание, мне кажется, когда боишься просто подвести родителей, да, вот так вот… Владимир Легойда: Да. Вы знаете, я так никогда не формулировал, но вы очень хорошо сказали. Это есть, безусловно. Но, вы знаете, тут еще вот, если все-таки так во мне сейчас противный преподаватель говорит, если пытаться это уже смотреть поколенчески, культурологически, исторически, вот эта боязнь подвести, равно как и чувство ответственности и всё – это все-таки все фоновые знания, в которых мы росли, весь культурно-исторический момент – это было так. Нас так воспитывали. Я знаете вот… Опять же, я недавно с учителями встречался. Далеко не всем этот пример понравился. Но я его не оцениваю. Я просто помню. Я занимался бальными танцами. Дмитрий Кириллов: Такое было? Владимир Легойда: Да-да-да, 7 лет. Я понимаю, что сейчас это сложно представить. Но я готов изобразить. Дмитрий Кириллов: В Кустанае, да? Владимир Легойда: Да, да, да. Со 2 по 9 класс танцевал. Представляете, это было ужасно. Все футбол, там всё, а я тут бальные. Это было непросто – с пацанами договариваться и объяснять, чем ты занимаешься. Дмитрий Кириллов: Что это за художественный выверт такой, да? Владимир Легойда: Да, да, да. Потом, эта одежда, костюмы – все смотрели. Но я помню нашу Лилию Александровну, преподавательницу, которая нам говорила: «Значит так. Косые, хромые, мертвые, завтра генеральная репетиция, послезавтра концерт». И вот ты как-то понимал. А как по-другому? Вот пришел. Дмитрий Кириллов: Надо же. Владимир Легойда: Надо, всё. Это то, кстати, чего тоже нет сегодня, чего я не вижу в своих студентах. Дмитрий Кириллов: А люди изменились. Потому что чувство ответственности… Говорят: «Ну как же!» Или когда говорят: «У тебя есть совесть?» Владимир Легойда: Совесть – это немножко другое. Дмитрий Кириллов: Это тоже призывали родители иногда? Владимир Легойда: Ну, конечно. На уровне слов – конечно. «Совести у тебя нет», там какие-то такие… Дмитрий Кириллов: Вот представляете. Родители были живым примером, как они жили и как они вели себя по отношению к другим людям. Вы же видели это. Владимир Легойда: Безусловно, это так. Но здесь, конечно, вы же понимаете, что это, во-первых, общее для наших родителей, для всех. Для поколений общая была такая история. Дмитрий Кириллов: Ну они дети войны. Они кое-чего видели, поэтому я думаю, что… Владимир Легойда: Да, это безусловно. Это конечно, да. Они видели, собственно, и немцев, которые стояли в их деревне. У папы шрам не голове от удара пистолетом. Дмитрий Кириллов: Закаленные войной родители Роман Тимофеевич и Галина Максимовна и детей своих, Володю и Лену, приучали с ранних лет к самостоятельности, ответственности, умению не пасовать перед трудностями. А для Володи отец стал образцом для подражания. Владимир Легойда: Знаете, есть воспоминания такие. У папы всегда были теплые… У меня воспоминания, что у него всегда были теплые, горячие руки. И это как-то мне врезалось. Я даже, по-моему, спрашивал: «Папа, почему у тебя теплые руки всегда?» А второй момент тоже я запомнил, уже я был постарше. Звонок по телефону. Он снимает трубку. Говорит: «Да, да, здравствуйте. Да, конечно. Да, да, да. Хорошо. Ну вот вы пойдете туда, позвоните тому-то, скажете вот там, что я вас рекомендовал». В общем, долго кому-то что-то объяснял. Было видно, что помогает. Он трубку положил. Поворачивается, говорит: «С кем разговаривал, не очень понял». И ушел. Я это запомнил. Я так удивился как-то. Но я даже не спросил тогда: «А зачем ты помогал человеку?» Но вот то, что я видел в отце всегда, там не было вопроса. Дмитрий Кириллов: Ответ на вопрос, надо ли помогать людям, Володя Легойда знал с детства. Пример отца был перед глазами. А вот почему в жизни все не так просто устроено, эта проблема не давала покоя пытливому уму юноши. Ну, тянуло его пофилософствовать. Владимир Легойда: У меня был учитель. Вот, первый мой такой. Он учитель в жизни. Мамин коллега Вячеслав Николаевич Дьяков. Дай бог ему здоровья. У него была огромная и есть библиотека. И я стал собирать где-то с 7 класса серию «Философское наследие». Не все, конечно, далеко я читал, но я по крайней мере знал, что был такой Лейбниц, у него есть некая монадология. У меня был друг Леня Ермишин. И вот я помню – он брал у меня Лейбница читать. Очень смешно. Представляете, 9-10-классник читает Лейбница. Я говорю: «Ну ты как, старик?» - «Как? Читаю». Первый том. – «Ну как?» - «Прочитал». У нас на этом дискуссия по Лейбницу закончилась. Дмитрий Кириллов: Сердце тянулось читать, размышлять. А мама говорит… Владимир Легойда: А мама говорит: «Сынок, а если я тебя очень попрошу поступать в МГИМО?» А я, знаете, тут же это еще и возраст. Дмитрий Кириллов: Ну да-да-да. Уже такое еще… А почему именно… Владимир Легойда: Да, «а что МГИМО?» Дмитрий Кириллов: «Не диктуйте мне, куда мне идти». Владимир Легойда: Да, и потом «все равно не поступлю». Ну а потом уже зацепило. Уже в первый раз я не поступил. Уже тут взыграло другое: «Ах, вы меня не приняли!» Дмитрий Кириллов: В 1990 году из школ города Кустаная выпускников золотых медалистов вышло всего два человека: Володя Легойда и девочка, имя которой мы пока не нашли в справочнике. Легойда единственный из класса не поступил в ВУЗ. Неслыханное дело, даже троешники поступили. Правда, не в МГИМО. На такую авантюру не каждый отважится. Зайти второй раз в те же двери для Володи стало делом принципа. Владимир Легойда: Я пришел когда в институт, мне казалось, вот эти, кто меня на год младше, что… Дмитрий Кириллов: Дети. «Я же рабочий человек». Вы же, кстати, работали? Владимир Легойда: Я работал. Но тоже очень смешно. Я работал санитаром скорой помощи несколько месяцев. А у меня сестра врач. Она в итоге стала врачом. Хотя у нее есть и искусствоведческое образование. И она все время смеется. Вот если вы это не вырежете, она опять будет смеяться. Она всегда говорит: «Ты 3 месяца работал – 30 лет рассказываешь про это». Дмитрий Кириллов: Работа такая. Владимир Легойда: Да, но работа была такая. Потому что я работал на Кустанайской станции скорой помощи. Я работал в реанимационной и кардиологической бригаде. То есть у нас стандартный вызов был «Упал – не дышит». Вот мы тогда выезжали. Но я был санитаром. То есть я носилки носил. Дмитрий Кириллов: В общем, трупов было много. Владимир Легойда: Скорая помощь не возит трупы. Дмитрий Кириллов: Но приезжали… Владимир Легойда: Но 6 за смену бывало. Максимум было 6 смертей я видел в сутки. Дмитрий Кириллов: Работа на скорой в реанимационной бригаде добавила Володе вопросов о смысле жизни. О том, что смысла этого нет без Бога, он впервые узнал от педагога по истории музыки в МГИМО Владимира Лесового. Молодой человек увидел перед своими глазами искренне верующего человека. Лесовой своей жизнью, отношением к людям вызывал неподдельное восхищение, и студент Легойда стал посещать храм. Так однажды он попал на Пасхальное богослужение. Владимир Легойда: Елоховский собор. Я тогда снимал комнату там недалеко. И это было, что называется, в пешей доступности. Я пришел. Я опоздал, и я видел крестный ход. Я стоял со всеми, значит, кто тоже опоздал, потому что там уже милиция была. Она не пускала. Потом крестный ход прошел, все вошли в храм. И храм открыли. И мы зашли, была огромная толпа. Но мне повезло – я стоял рядом с молодыми какими-то ребятами, среди которых был один… И я тогда услышал слова. «Они сейчас поют, - он говорил, я помню это как сейчас, - пасхальный тропарь». Дмитрий Кириллов: Что это такое? Владимир Легойда: Интересно. Это была первая Пасха в Елоховке. Дмитрий Кириллов: Но тогда, стоя на богослужении в Богоявленском соборе, не мог предположить студент Легойда, что через год он будет слышать пасхальный тропарь на английском языке, и следующую Пасху будет отмечать уже в Америке. Владимир Легойда: Я помню замдекана. Николай … у нас был. Он ко мне подошел и сказал: «Как вы смотрите, Володя, на то, что мы вас отправим в Америку учиться?» Ну как я… Дмитрий Кириллов: «В космос не хотите слетать?» Владимир Легойда: Да, тут Илон Маск. Но обратно вернутся не все. Этой фразы не было. Хотя, знаете, тоже очень смешно. Я пришел к единственному священнику, которого я знал в Москве. А представляете, это все-таки неофитство. А вот мы православные, они – нет. И это, конечно, очень интересно, я за границей никогда не был. Но я говорю: «Батюшка, мне предлагают поехать в Америку». И я какой угодно мог ответ предполагать, какой угодно. Он говорит: «Там тоже люди». Думаю: «Ничего себе! Так неожиданно было». «Там тоже люди». – «Странно», - подумал я. Дмитрий Кириллов: То есть это была первая заграничная вообще поездка? Владимир Легойда: Моя первая заграничная поездка. Дмитрий Кириллов: Сразу Америка. Владимир Легойда: На год в США. Дмитрий Кириллов: Что мелочиться с Болгарией? Сразу. Владимир Легойда: К Москве еще не успел привыкнуть. Только-только в метро начинаешь ориентироваться – тебя бабах. Потом я сумку потерял на вылете. Потому что я очень долго улетал. С третьего что ли раза, я помню, что мы сидим в квартире, где ребята снимали. И Лешка говорит: «В третий раз мы провожаем нашего друга». Дмитрий Кириллов: А, вот так, да? Владимир Легойда: Мы, конечно, очень такие… Дмитрий Кириллов: Вылет был с приключениями, да? Владимир Легойда: Вылет был с приключениями, потому что… что-то там… то ли мы проспали. Я не помню, что. И, в общем, у меня было две сумки. Такая огромная спортивная сумка. Вот, с которыми в Китай тогда ездили. А нет, были полосатые. А у меня такая большая была спортивная. И вторая сумочка, куда я положил словари. Ну как же? Надо же… Я же не все буду понимать. Словари. Всеми друзьями $200 мне собрали. Я их тоже положил в сумку, потому что у меня не было ни карманов, ни кошелька. Дмитрий Кириллов: Это была сумма. Владимир Легойда: Это была огромная сумма. Для меня тогда просто состояние. И что-то еще. И главное, самая большая драгоценность – с 6 класса я выписывал цитаты из книг. У меня было 3 или 4 тетрадки. Зачем я их взял, я ума не приложу. Дмитрий Кириллов: На всякий случай. Владимир Легойда: Да, положил. И вот представляете – мы прилетаем в Вашингтон. И мне не выдают эту сумочку маленькую. И я тогда пришел вот в этот Lost&Found. И стоит такая афроамериканка. И только в кино. Я потом уже их видел. Такая большая, неспешная. Дмитрий Кириллов: Колоритная. Владимир Легойда: Заполните одну форму, другую. А у меня просто разрывает. И я ей говорил, что I need this bag badly. Мне казалось, что если я скажу, что мне она очень нужна, она скажет так: «А! Ну раз очень, то держите». И, в общем, короче говоря, я был в таком диком ужасе. Представляете, мы приехали. А там со всей страны собрали ребят. И нас поселили в гостиницу. Мы на следующий день разлетались по своим университетам. И вышли вечером гулять. И вот идут – и там какой-то парень говорит: «Это земля, по которой ходили Вашингтон, Линкольн». Я думаю: «Какой Линкольн? У меня сумка пропала. Три тетрадки, $200 и словари». Дмитрий Кириллов: И цитатник свой. Владимир Легойда: Да. А еще главное, когда я заполнял, я помню, короче говоря, эту форму…Я говорю – а как писать… Они еще все говорили: «А у вас там наличными были $200?» А я не понимал – а как они еще могли быть? Еще как-то? Дмитрий Кириллов: По-другому как? Владимир Легойда: Я вопроса не понимал. Cash? Конечно, кэш. А что еще? А я потом еще сказал: «А я же не могу доказать, что у меня было $200». – «А вы вообще не можете доказать, что у вас в принципе что-то там было, включая саму сумку, ну только что бирка, которая у меня была». Сумку они мне не нашли. Дмитрий Кириллов: Она пропала? Владимир Легойда: Она пропала. Они мне вернули $700. И я очень пожалел, что я обе сумки не потерял. Потому что это было очень много денег. Они написали мне огромное письмо-факсимиле. Значит, от первого человека в компании. Сказали, что «мы никогда, никогда компания Delta не теряет сумок, но раз такое случилось, то вот…» Дмитрий Кириллов: «Вы первый. Поздравляем», да? Владимир Легойда: Да, да, да. Я шучу, что я пожалел. Я, конечно, до сих пор… Как мама говорит: «А мне твоих тетрадок… Так жалко, что ты тетрадки потерял». Мне тоже жалко. Дмитрий Кириллов: Видимо, в то время $700 вам было нужнее? Так по прилету в Америке. Владимир Легойда: Вы сказали. Заметьте, я этого не говорил. Дмитрий Кириллов: То, что эта поездка в Америку станет судьбоносной, даже предположить было нельзя. Но факт остается фактом. Всевозможные приключения и чудесные знакомства с невероятными людьми подстерегали студента Легойду с первых дней пребывания в этой далекой стране. Владимир Легойда: Маленький университетский городок Чико. Я иду один из первых дней, как сейчас мне кажется, я не помню точно. Я смотрю – написано Valaam Book Store. Valaam – я понял, что это как-то связано с нашим Валаамом, наверное. И книжный магазин валаамский. Захожу – стоит такая матушка в платочке. Иконы, книги там. И я думал, что я сейчас дар речи потеряю, в обморок упаду. А потом, когда она узнала, что я русский, думал, что она в обморок упадет. Потому что я думал, что это было сопоставимо с тем, что живой Серафим Саровский бы зашел. Они про русских только знали, читали. Дмитрий Кириллов: А тут живой. Владимир Легойда: Православным американцам казалось, что это… Ну вот… Не иначе как спустился. Дмитрий Кириллов: Он-то точно знает, расскажет, как… Владимир Легойда: Сейчас они все… Я думал – они православные дольше, чем я. Что им я так… Я им лекции читал там про Ленина. Меня попросили про Ленина. Дмитрий Кириллов: Не мог тогда предположить Володя, что в той же Америке, войдя однажды в дом с надписью «Феофановский скит», он найдет ответы на вопросы, мучившие его не один год. Встреча с монахами из братства преподобного Германа Аляскинского изменит вскоре всю жизнь Владимира Романовича Легойды. Владимир Легойда: У меня была первая исповедь в Москве. Я не очень люблю к этому опыту возвращаться – что я, как я ее пережил, что мне сказали там. Дмитрий Кириллов: Не готов был до конца еще. Владимир Легойда: А вот в Америке, когда я исповедовался первый раз, там просто я все сказал… Знаете, как любой нормальный молодой человек, я считал, что есть вещи, о которых нужно говорить, но есть вещи, которые… Они же такие сокровенные и интимные, как про них-то не надо говорить. И я что-то сказал положенное и замолчал. А священник как-то очень деликатно… и он стал сам какие-то вещи говорить. Я что-то так… В общем, я там фактически заплакал. Потом смотрю так – он тоже стоит, плачет надо мной. Вот это была исповедь первая моя. Она была по счету не первая, но такая, когда во мне что-то такое раз – и перевернулось. Я понял, кто такой пастырь. Дмитрий Кириллов: Он плачет вместе с тобой. Владимир Легойда: «Плакать с плачущими» - это перестало для меня быть фразой из книги. Я увидел, что так делают, что люди так живут. Дмитрий Кириллов: В общине, основанной монахами Серафимом Роузом и Германом Подмошенским, Владимиру открылась истинная вера. «Православие и религия будущего», «Душа после смерти» - эти произведения легендарного американского монаха были невероятно популярны в России. Все, о чем писал Серафим Роуз в своих книгах, Володя увидел воочию. Владимир Легойда: То есть там очень это было непросто все воспринять как реальность. Потому что ну казалось, когда я читал эти книги в Москве, представить себе, что я, по-моему, из 54 университетов, в которые я мог попасть по программе tempus …, по которой я обучался, попаду в этот город, который ничем не примечателен (с образовательной точки зрения – ничем). Дмитрий Кириллов: Только одно есть объяснение теперь. Владимир Легойда: Да. А я оказался там. И, в общем, это перевернуло мою жизнь. Дмитрий Кириллов: Журналистский талант Владимира Легойды отец Герман направил в верное русло, предложил поработать в православном журнале для панков. Да-да, вы не ослышались, панки тоже нуждаются в слове Божьем, как в глотке свежего воздуха. В работе над журналом принимали участие даже легендарные рок-музыканты. И когда стажировка студента Легойды подошла к концу, отец Герман благословил создавать православный журнал в России. Он не сомневался, что у Владимира все получится. Домой Владимир Романович приехал с желанием приехать МГИМО и уйти в семинарию. Но бросать учебу – такого благословения дано не было, и любимый учитель, наставник, профессор Юрий Павлович Вяземский понял, что парня пора ставить на твердую почву, а потому по возвращению любимого студента Легойды из Америки взял над ним шефство. И вот уже четверть века профессор Владимир Романович Легойда преподает в своей же альма матер. Владимир Легойда: И я стал преподавать под этим соусом. Я Юрию Павловичу сказал: «А тогда я хочу… Мне же что-то хочется. Хорошо, я не пойду в семинарию. Но я хочу преподавать». Он говорит: «Да пожалуйста». Я был на 4 курсе. И мои первые студенты были на третьем. Я написал курс, который я собирался читать. Юрий Павлович сказал: «Читайте, что хотите». Я что-то… Там что-то было всё: от начала… Ну, про всё. Дмитрий Кириллов: Объять необъятное. Владимир Легойда: Совершенно я спокойно… Не просто объять, я объял его. Я просто Козьме Пруткову показал такой кукиш. Владимир Кириллович так посмотрел на эти листочки, сказал: «Володя, студенты очень любят биографии». Какие биографии? Я там… Он говорит: «Биографии. Вот вам интересны какие-нибудь люди?» Я говорю: «Мне вообще люди интересны». – «Ну выберете каких-нибудь…» И у меня был курс. Я читал четыре биографии: Августин, Франциск, Фома Аквинский и Мартин Лютер. Вот эти четыре. Это было просто на ура. Ко мне ходило, по-моему, 8 человек. Я когда пришел после первой лекции, Палыч говорит: «Кто был?» Я называю фамилии. Он говорит: «Элита». То есть это отличники третьего курса. Дмитрий Кириллов: Зауважали. Как раз по окончании МГИМО… Владимир Легойда: Вышел первый журнал. Дмитрий Кириллов: Вышел у вас первый журнал. Владимир Легойда: 1996 год. Дмитрий Кириллов: Четверть века назад. Вы помните этот первый номер? Владимир Легойда: Помню, конечно. Мы его переиздали. Дмитрий Кириллов: И каким чудом он вышел. Владимир Легойда: Ну мы год ходили с макетом. Причем, это все же было даже докомпьютерное. Ну доинтернетовское, не то что докомпьютерное, но мы выклеивали колонтитулы вручную, вырезали в редакции газеты «Солидарность», где мой соредактор Володя Гурболиков работал. Дмитрий Кириллов: Появляется еще один персонаж. Персона. Владимир Легойда: Для Фомы главный персонаж. Дмитрий Кириллов: Встреча такая легендарная. Где вы вообще нашли друг друга с… Владимир Легойда: Нашел великий искатель и главный кадровик всея Руси Алексей Захаров. И Лёха сказал: «Я знаю, кто тебе нужен». И пошли в храм, где Лёша крестился. Собственно, где тот батюшка был, который в Америку меня благословил поехать. И мы пришли. Он говорит: «Вот…» Он дал мне статью Володину в газете «Солидарность». Я прочитал эту статью, сказал: «Лёш, 100% давай знакомь». И мы с Володей 5 минут поговорили – и сразу понятно было, что всё это. У меня было желание, и больше ничего не было. А Володя был состоявшимся на тот момент журналистом с богатым жизненным опытом. Человек, чутью которого творческому я доверяю безраздельно, в общем. То есть, по большому счету, он, конечно, такой главный редактор с точки зрения… Потому что я главный редактор больше уже как организатор. Ну, знаете, такой… А Володя – он сердце и коллектива, вот. Все мы плакали в жилетку Гурболикова. Дмитрий Кириллов: Появляется журнал. Как его делать, о чем писать? Вы же понимали, что он будет так востребован? Владимир Легойда: Мы вообще ничего не понимали. Вы знаете… Дмитрий Кириллов: Кто будет помогать? Где деньги найти? Владимир Легойда: Деньги дал отец Аркадий Шатов, ныне владыка Пантелеймон замечательный. Мы год ходили, всем показывали. И, знаете, стандартный был разговор: «Какой классный журнал! А почему до сих пор не издан?» - «Так денег нет». – «Ну, денег ни у кого нет». Дмитрий Кириллов: И все, да? Владимир Легойда: А батюшка просто взял и дал. Сказал: «Сможете – отдадите». Дмитрий Кириллов: А правда было, что (это Гурболиков, по-моему, писал) когда вы показали владыке (тогда еще отцу Аркадию) вот этот сигнальный номер, первый, говорит: «Надо еще благословение», он взял, перекрестил. Владимир Легойда: Может быть. Я этого не помню. Дмитрий Кириллов: Это я от Гурболикова читал. Владимир Легойда: Если Володя говорит, значит так и есть. Дмитрий Кириллов: «Вот вам благословение». Ему очень понравилось содержание… Владимир Легойда: Притом, что он дал нам денег. Притом, что мы же… Я помню еще одну историю, когда мы говорим… Тогда все духовники. Мы хотели, чтобы мы были внутренне спокойны, и чтобы нам вопросов не задавали. Потому что вопросы были, понимаете, ничего не меняется: «А кто это?», «А, Легойда был в Америке. Значит, это протестанты-раскольники. Так и запишем». Дмитрий Кириллов: Сейчас этот дух привнесет к нам. Владимир Легойда: Я помню даже фразу. Дмитрий Кириллов: «В чистую нашу среду». Владимир Легойда: Да, фразу одного человека: «Так и напишем. Раскольники начали издавать журнал». Ну, такие были. Отец Аркадий, когда мы ему сказали: «Батюшка, а давайте вы станете нашим духовником журнала». Он говорит: «Вы знаете, чем законный брак отличается от свободной любви?» Мы говорим: «Ну есть у нас некое представление». Он говорит: «Зачем вам со мной законный брак?» Это человек, который нас запустил. Он говорит: «Первое, что я вас попрошу изменить – это название». – «А как?» - «Ну не нравится мне ваше название, что вы именем апостола назвали журнал». Понимаете, я оценил только тогда всю его пасторскую заботу и благородство. То есть он не просто там… У него были свои вопросы. Потом он, кстати сказать, мы его все равно… Он негласным духовником первое время был. Он читал. Он говорил, что «это печатать не надо». Дмитрий Кириллов: Исправлял что-то, да? Владимир Легойда: Он не то, что… Я помню, что я приезжал. «Батюшка, мне с вами надо поговорить». Потому что он нам какой-то материал говорит: «Не надо», а я хотел его отстоять. Говорят: «Батюшке сейчас для здоровья надо ходить. Он будет ходить в такое-то время, по парку, приезжайте». И вот мы с ним ходили туда-сюда. И я пытался его убедить, что нет, надо. Как-то мы договорились, в общем. Опубликовали тогда. Дмитрий Кириллов: Все важнейшие встречи, знакомства с новыми людьми. А их тысячи прошло, да? Биографии каких-то уникальных людей. Это все открывалось там. Владимир Легойда: Там, и потом, если уж говорить о нынешнем этапе жизни, конечно, патриарх в первую очередь в свое время (тогда митрополит Кирилл)… То есть он увидел сначала журнал, а потом он узнал… Дмитрий Кириллов: А кто это делает. Владимир Легойда: Людей, которые его делают. Дмитрий Кириллов: Встреча с патриархом будущим. Как он вас нашел, приглядел? Владимир Легойда: Я помню, когда я был представлен, митрополит Кирилл приехал в МГИМО выступать. И Анатолий Васильевич Торкунов, председатель попечительского совета нашего журнала, тоже ему низкий поклон за то, что он нас поддержал, ректор МГИМО. И он представляет, говорит: «А вот Легойда выпускает «Фому»». Я помню, что митрополит так внимательно на меня посмотрел дважды. Дмитрий Кириллов: Ах, вот он. Владимир Легойда: И потом уже… Дмитрий Кириллов: Запомнил. А в 2009 году патриарх Московский и Вся Руси Кирилл пригласил главного редактора журнала «Фома» Владимира Легойду на серьезный разговор. Эта встреча со Святейшим стала тем недостающим паззлом – важнейшим, скрепляющим всю картину жизни нашего героя. Владимир Легойда возглавил Синодальный информационный отдел Московского патриархата. Владимир Легойда: Патриарх сказал: «Звоните, если что». И вот нас позвали. Первая пресс-конференция. Тогда митрополит Илларион, тогда епископ Илларион, отец Всеволод Чаплин. И меня позвали. И я святейшему звоню, говорю: «… на пресс-конференцию мне можно идти?» Он говорит: «Нужно. Конечно же. Ваша работа. Идите». Я говорю: «Спасибо». А он говорит: «С пониманием высочайшей ответственности за каждое сказанное вами слово». Знаете, после этого захотелось никуда не ходить больше. Владимир Легойда: В принципе, мы примерно сталкиваемся с теми же задачами, вызовами. Ну, потому что мир один, и мы в этом мире. У нас есть своя специфика, свои особенности. Их много. Они важные. Но в принципе это нельзя сказать, что мы не совсем не так, как другие. Мне очень понятны и задачи государственных, и коммерческих, и оппозиционных информационных служб. Мне очень понятно. Дмитрий Кириллов: Принцип работы один. Но здесь важно, что… Владимир Легойда: Цели разные, содержание. Понимаете, то есть это все-таки, конечно, это пафосно, наверное, прозвучит, но это все-таки служение в этом смысле. Я Патриарху сказал тогда и до сих пор так считаю, что это для меня большая честь и радость – здесь находиться. Но вот меня призвали, я пришел. Я понимаю, что если в какой-то момент будет понятно, что «спасибо» - значит спасибо. Дмитрий Кириллов: Цепочка событий, переплетающихся в судьбе Владимира Легойды, ясно показывает, что все в жизни промыслительно. Господь открывает это каждому в свое время. Ведь не было бы материнского благословения на поступление в МГИМО, неизвестно, была бы Америка или журнал «Фома», который читал тогда еще Митрополит Смоленский Кирилл – журнал, в стенах редакции которого Владимир Романович нашел еще и свою вторую половинку. Владимир Легойда: Я иду, смотрю – девушка сидит, что-то печатает на компе. Я Володе говорю: «А это кто?» Он говорит: «Ты что, с дуба упал? Это Настя Верина». – «Настя Верина? Ты знаешь, - говорю, - надо срочно обсудить концепцию следующего материала, пригласить ее». Ну и всё. Единственное, что я могу сказать, что я вел себя не так, как я себя вел с девушками… Дмитрий Кириллов: Со всеми остальными. Владимир Легойда: Ну, вот чаще всего. Почему я себя так вел? Потому что она себя не так вела. Потому что, знаете, ты садишься и начинаешь про свою трудную жизнь, про сложные отношения. И вот то, что обычно девчонки сидят: «Да, такой хороший». А ее вообще это не интересовало, она вообще меня не спрашивала про какие-то прошлые отношения, какую-то жизнь, сложилась/не сложилась. Вообще никогда про это. Никогда. Она меня знаете, чем купила? Был смешной разговор. Поскольку я киноман, я сказал: «Вот ты смотрела фильм «Человек с бульвара Капуцинов»?» Она говорит: «Я в нем снималась». Дмитрий Кириллов: Опа. Владимир Легойда: И тут я понял, что всё. Она танцевала в Локтевском ансамбле. И там, если вы видели, когда Миронов танцует с детками… Там Синема, Синема… Вот там Настя танцует. Дмитрий Кириллов: Но это было сразу понятно, что ваш человек? Владимир Легойда: Это я бы даже так… Знаете, тут есть такой элемент собственнический. А там было как-то… Это невозможно объяснить. Я не верю ни в какие алгоритмы в человеческих отношениях, тем более в таких. Дмитрий Кириллов: Это тайна. Владимир Легойда: У нас с Настей такая шутка, что мы знакомы со 2 класса. Причем, она родилась, мы где-то отдыхали. И у нас была гид, какая-то экскурсия. Она говорит: «Ой, вы такая пара замечательная. А сколько вы знакомы? Как давно вы вместе?» Я говорю: «Ну догадайтесь». Она говорит: «Я думаю, где-то, наверное, с первого класса?» Я говорю: «Со второго». И мы с тех пор так шутим, что мы друг друга знаем со 2 класса. Дмитрий Кириллов: В Храме Покрова Пресвятой Богородицы на Лычниковой горе состоялось венчание Владимира Легойды и Анастасии Вериной. Молодые люди пообещали Богу быть вместе, какие бы трудности им не пришлось бы пройти. Никто не мог предположить, что рождения первенца – дочки Лизы, станет настоящим испытанием. Оно только еще сильней укрепит их в вере. Владимир Легойда: У нас все раньше произошло, чем мы предполагали. Мы экстренно отвезли Настю в роддом. И я пришел. И, знаете, у меня интересное такое… Разговор с врачом, молодая девочка. Она говорит. И я только потом понял. Она отвечала, как на экзамене. Она говорила, а я ничего не понимал. Во-первых, ты очень переживаешь. А, во-вторых, она, знаете, говорит какими-то медицинскими терминами. И я… Знаете, как хочется сказать: «А по-русски что?» Я просто пытался добиться, это страшно или нестрашно. И вроде как она меня успокоила. И мы на следующий день пришли уже такие… А была уже врач там, уже не дежурный врач, такая женщина постарше. И мы так бодро что-то к реанимации подходим. Я там чуть ли с не улыбкой на лице. Она говорит: «Куда вы идете, молодой человек?» Я говорю: «Как куда?» Она говорит: «Видите, что там написано? Реанимация». И как-то сразу все отпустилось. Дмитрий Кириллов: Маленькая Лиза лежала в кювезе, переплетенная многочисленными проводками. За ее жизнь боролись врачи, о ее спасении молились родители и многочисленные друзья: священники, монахи на разных континентах в России и Америке. Владимир Легойда: Это сквозь туман я помню. Я не помню каких-то деталей, там. У меня память закрывает это. Дмитрий Кириллов: Но это был такой серьезный момент, да? В жизни, когда… Владимир Легойда: Ну конечно. Знаете, я могу произнести, это правда, все эти слова, что никогда так не молился, всё. Но все равно память сохраняет что-то радостное больше. Дмитрий Кириллов: Как пережили – и слава Богу. Владимир Легойда: Да, слава Богу, все обошлось. Дмитрий Кириллов: Через два года у Елизаветы появится сестра Анна, а спустя еще четыре года брат Роман. Это официально, а по-домашнему Лиза, Анечка и Ромка. Эту банду папа прозвал тремя поросятами, которые умудряются иногда плести из серьезного, умудренного педагогическим опытом папочки, веревки. Ну, что ж поделаешь, любовь. Владимир Легойда: Я ничего не понимаю в воспитании. Но при этом я внутренне противлюсь всем этим методам. «А вот нас воспитывают…» Понимаете, что ни начнешь читать, с кем говорить – все объясняют, что «нас воспитывали не так». И пальцем никого трогать нельзя, и голос повышать нельзя, и запрещать ничего нельзя. Мы должны были вырасти какими-то уродами. Дмитрий Кириллов: Да, и замечания нельзя делать. Владимир Легойда: Безнравственными мерзавцами. Но мы же не выросли. А, может быть, мы из-за этих сложностей… Я помню какие-то сложные, неприятные моменты, когда родители что-то проставляли, так сказать. Но они не запомнились как, знаете, какая-то обида, там что-то. Наоборот, благодарность за какую-то жесткость проявленную. Может быть, я не прав совершенно. Но мне не нравится вот это… «Ой, тут цветочек, вы только не мешайте. Он будет расти. Все равно вырастет груша. Не надо. Яблоня не вырастет. Вырастет груша». Но грушу все равно надо как-то поливать, окучивать, срезать, красить. Нельзя, чтобы она росла, как растет. Ну вырастет дичь какая-то. Дмитрий Кириллов: Жизнь летит стремительно, дети растут. С годами работы у Владимира Романовича работы только прибавилось, и времени на общение с любимыми чадами стало еще меньше. Чтобы как-то остановить мгновение, насладиться счастьем отцовства, сохранить в памяти радостные минуты жизни, Владимир Легойда стал записывать детские перлы – смешные высказывания своих неугомонных малышей. Дмитрий Кириллов: Люди обратили внимание, что появились некоторые заметки, смешные какие-то рассказики, связанные с детьми. Когда это началось вообще? Владимир Легойда: Ну когда они стали говорить уже более-менее внятно. Я это стал записывать, и вот сделал. Это вторая книжечка такая, для друзей. Допустим, я говорю детям. «Дети, идите к себе в комнату. Папе с мамой надо поговорить без вас». Аня говорит: «Вы целый год без нас жили, пока Лиза не родилась. Надо было наговориться». А любимая моя была у Аньки… это в первой книжке было. Она сидит такая грустная. Я говорю: «Что, Ань, сидишь?» - «Да вот, замуж собралась». Я говорю: «Как интересно! А жених кто?» - «Жениха пока нет». Рома говорит ни с того ни с сего, приходит, говорит: «Пап, а я вот плохо книги пишу». – «Почему?» Он мне листочек дает, говорит: «Непонятно, непонятно пишу. Попробуй почитай». Ну правда непонятно. И вот любимая моя история. Рома пришел на исповедь первый раз. Он захотел: «Я пойду на исповедь». И девочки ему говорят: «Рома, вот исповедь». Он говорит: «Да я знаю, знаю. Надо говорить про грехи». А Аня ему говорит: «Про свои грехи». Рома такой: «А почему только про свои?» Понимаете, все сразу всё поняли. Девочки поняли, что много может рассказать. А он удивился: «Что это я буду на себя тут? Я знаю много интересного». Дмитрий Кириллов: Как хорошо, когда детская непосредственность. Это помогает жить. Для детей для ваших существует понятие «будни» и «праздники»? Владимир Легойда: Я думаю, что существует. Мы с ними, кстати сказать, никогда в таком разрезе не говорили. Мы в принципе собираемся часто, ну, пандемический год немножко поменял ситуацию. Но у нас понятно, что большие праздники – всегда собирается большая семья. Это бабушки и дедушки. Они еще застали и прабабушку одну, вот, Настину бабушку. Я очень рад этому. Мы стараемся… Слава богу, есть и фотографий много, даже какое-то видео. Эту память сохранить. Потому что понятно, что детская память тоже будет, так сказать, ослабевать с годами. И я считаю, что это очень важно. И мы часто вспоминаем: «Помните, девчонки, а вот помните – бабушка Шура вам там…» Мне кажется, это очень-очень важно. И очень здорово, что у них два дедушки, две бабушки. И они часто приезжают. Вот они с ними там играют и прочее. И поэтому, конечно… Но когда все-все вместе… Это еще сестра моя приезжает с мужем и с сыном тоже. Вот тогда уже вся большая семья. И они понимают, что это праздник, когда все собрались. Дмитрий Кириллов: А есть традиция – с семьей всем вместе на Пасху сходить в храм, допустим? Владимир Легойда: Да, естественно. Храм – это, понятно, это, конечно, часть жизни, безусловно. Единственное, что мы ночную службу, когда не совсем маленькие были. Тут у всех свои подходы. Но мне лично, когда бедный ребенок, совсем мелкий… Дмитрий Кириллов: Телепается до утра. Владимир Легойда: А родители просто мужественно, мучая ребенка, или к началу службы… вообще. Мне как раз понятней, когда в храмах говорят… Сейчас были перед страстной, священник говорит: «А вот на Пасху у нас для семей с маленькими детьми будет утром пасхальная литургия. Приходите, кто ночью не сможет». Конечно, в этом смысле да, храмы. Мы в разные храмы ездим. Например, дети такие: «А куда мы сегодня поедем?» При этом они дети, понимаете, тоже. «А причастие скоро будет?» Я говорю: «Рома, ты задаешь вопрос, как будто ты первый раз в храме. Ты что, не знаешь, когда будет причастие? Сейчас «Отче наш» споют – будет причастие». – «А, ну хорошо». Всё в традиции. Рома спокоен. Дмитрий Кириллов: Все-таки да. Все в порядке. Вот наступила Пасха. Наступил самый главный праздник. Еще прошел один год, да? И когда мы идем все к Пасхе, нам кажется, что хоть на один шажок чтобы быть лучше. И когда анализируешь, очень часто понимаешь, что опять чего-то не сделал и опять (даже не полшага) не приблизился к тому, кем мы должны быть и к чему мы должны стремиться. У вас есть такое ощущение? Владимир Легойда: То, что вы описали – это очень мягко. Но, понимаете, оно… хотел сказать – не пасхальное. Хотя нельзя сказать, что оно не пасхальное. Я как-то нахожусь сейчас в ситуации переосмысления отношения к своему внутреннему миру, скажем так. Знаете, у апостола Павла есть слова, которые я всегда, если можно сказать у вас… У меня же есть программа на «Спасе» «Парсуна». И я всегда гостей своих спрашиваю. У апостола Павла есть кусок, где он говорит: «Мне неважно, что думаете обо мне вы или другие люди. Я и сам себя не сужу, ибо судья мне Господь». Это такая очень непростая фраза, потому что здесь очень легко сказать: «Да мне наплевать». Это же не про это. А вот про что? И для меня эти слова описывают некое подлинное отношение, которое я в себе не могу выработать. Но я знаю, что оно возможно и правильно. Ну вот я над этим думаю, скажем так. Дмитрий Кириллов: Пусть получится. Владимир Легойда: Спасибо большое. Дмитрий Кириллов: С праздником вас! Владимир Легойда: С праздником. Дмитрий Кириллов: Христос воскресе. Владимир Легойда: Воистину воскресе.