Голос за кадром: Протоирей Владимир Вигилянский - личность уникальная, его история жизни похожа на настоящий роман: в 44 года, будучи известным российским публицистом и литературным критиком, работавшим в свое время в Государственном институте искусствознания, в журнале «Огонек» и газете «New York Times», он становится священником и отказывается от полубогемного образа жизни, от светского общения с друзьями - писателями, поэтами, режиссёрами, художниками и выбирает другой путь - служение Богу и людям. В роду Вигилянских были священники, дьяконы, а по материнской линии французские предки - инженеры. Сталинские репрессии катком прошлись по всей его семье. Дед – инженер Густав Ландау, построивший дорогу в Минск, был расстрелян в 1938 году, отец - писатель Николай Вигилянский, после лагеря долгие годы не имел права жить в Москве и, тем не менее, счастливые родители назвали своего сына в честь вождя мирового пролетариата. Крестился же будущий священник Вигилянский уже в сознательном возрасте, в 30 лет – во имя святого равноапостольного великого князя Владимира. Журналистский опыт Владимира Вигилянского казался особо необходим церкви. Отец Владимир возглавил в 2000 году факультет журналистики Православного университета имени апостола Иоанна Богослова, а в 2005 году стал пресс-секретарем святейшего патриарха московского и всея Руси Алексия второго. В настоящее время протоирей Владимир Вигилянский является настоятелем храма святой мученицы Татьяны при Московском государственном университете. Владимир Вигилянский: Я помню, что до крещения, лет 10, если меня спрашивали: «Ты верующий? – я отвечал так: «К сожалению, не верующий». Вот это слово «к сожалению» - это состояние, был определённый шаг к Богу, потому что в Евангелие говорится: «Верую, Господи, помоги моему неверию». Поэтому, когда один мой друг поэт сказал: «Слушай, давай покрестимся». Я говорю: «Слушай, ну я не очень готов». Для меня верующий человек, я их видел, знал истории, вокруг меня были люди верующие, я благоговел перед ними, это было еще при советской власти. Мы выбрали такого священника, который не запишет, не донесет. Мы приехали в Акулово, где до сих пор отец Валериан Кречетов служит, приехали крестить детей, у меня на груди был карманчик, где была пачка сигарет, а он сказал: «А крестики вы принесли»? Я из заднего кармана крестики достаю, и он говорит: «Символично, у вас тут на груди торчит пачка сигарет, а крестик вы так как-то неблагоговейно носите». А во время крещения, когда говорят: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу», нужно перекреститься а я не крещусь. Он говорит: «Почему вы не креститесь»? Я говорю: Я не крещёный». Он говорит: «Подождите, вы детей привезли крестить, сами не крещеные»? – «Понимаете в чем дело, я совершенно не готов к крещению и не могу себя назвать верующим», - на что он очень неожиданно сказал мне такую вещь: «Какой вы гордый человек, вы думаете, что вы так напряжетесь, что-то такое сделаете и поверите? Это дар Божий, вы должны Бога просить, чтобы пришла вера. Я вам советую покреститься и вам будет легче обрести эту веру». Я приехал домой, позвонил своему другу поэту и говорю: «Слушай, кажется я готов». Мы с ним в воскресенье поехали договариваться, а он говорит: «Нет, сегодня»! Мы в одном тазу со своим другом покрестились. Дмитрий Кириллов: Скоро будет 43 года, как вы вместе, рука об руку со своей женой Олесей Николаевной, матушкой Ольгой. Владимир Вигилянский: Я ее впервые увидел в Литературном институте, она меня впервые увидела за несколько лет до этого. Дмитрий Кириллов: Совсем юная была? Владимир Вигилянский: Да и такая восторженная девушка, громкая, яркая, я таких боялся. Блондинка очень милая, хорошая, но думать о том, что мы когда-то вместе проживем 43 года… Олеся все хорошо написала, вообще с ней жить невозможно, потому что все тайны она описывает в своих рассказах и романах. Дмитрий Кириллов: Из жизни все берет? Владимир Вигилянский: Из жизни всё, она визионер, поэтому она очень красочно всё описывает и ничего скрыть от других невозможно. Голос за кадром: Имя поэта-эссеиста прозаика Олеси Николаевой известно не только в нашей стране, но и за ее пределами. У Николаевой давно сформировался свой круг читателей. Ее произведения были отмечены различными премиями и переведены на многие языки мира. Ее сборник «Небесный огонь и другие рассказы» - о чудесных моментах Божьего промысла в жизни самых разных людей, стал настоящим бестселлером и разошелся тиражом в 350 тыс. экземпляров. Олеся приняла крещение еще до рукоположения мужа в священники, не предполагала тогда, что в скором будущем станет женой батюшки и духовные чада отца Владимира будут звать ее матушкой Ольгой. Владимир Вигилянский: Вот если всех собрать матушек вместе и сказать кто из них больше матушка, вот она меньше всего матушка вообще. Мы не порвали с нашим кругом писательским, мы дружим, это все совмещается. То, чего она умеет, она помогала в том, что я не умею. Я буду щи варить, она меня будет возить. Дмитрий Кириллов: На старом москвиче, который ломается? Владимир Вигилянский: Да, ломался, жили мы в Переделкино, это всегда была проблема. Дмитрий Кириллов: Там, по-моему, холодно у вас было? Владимир Вигилянский: Она умеет написать так, чтобы это было драматично, иногда трагично иногда очень смешно. Она это умеет все сделать, поэтому она описывает разные стороны нашей жизни. Она женщина до мозга костей, терпеть не может феминизм, очень ценит женственность и в себе и в других, мы конечно страшно ругаемся, обижаемся друг на друга, но нам с ней интересно до сих пор! Даже молчать с ней интересно, понимаете? У нас был такая история, мы покрестились, еще год я не ходил в церковь, потом произошли всякие события, когда я стал воцерковляться и вот мы познакомились с одним изумительным иеромонахом, который заочно учился в семинарии и Олеся ему делала упражнения по-французски. Он был секретарем Владимирской епархии, вдруг он как-то приезжает и говорит: «Володя, нам нужен Дьякон в Муроме»! Это 84-й. «Давай я тебя познакомлю с Архиереем, если ты ему понравишься, мы тебя рукоположим». Я работаю в Институте искусствознания научным сотрудником, у Олеси должна выйти книжка в Союз писателей, если я дьякон, то всё, из Москвы надо куда-то уезжать, книжка не выйдет. Дмитрий Кириллов: Денег точно не будет. Владимир Вигилянский: Денег точно не будет! Трое детей и так мы в бедности какой-то пребываем и все такое. Я говорю: «Отец Кирилл, я еще не готов». Почему они искали дьякона – открывался храм, который закрылся в 37-м году, настоятеля и дьякона расстреляли они оба стали новомучениками. У дьякона фамилия Вигилянский! Вот кто эти узоры судьбы пишет тонкой кисточкой?! Как это получается, это редчайшая фамилия! Дмитрий Кириллов: Вот что такое промысел божий! Не смотря на ваше диссидентское прошлое, вам как-то удалось избежать общения с представителями органов? Владимир Вигилянский: Это не так, с представителями органов я общался, это интересная была история. Я крутился в таком кругу людей, которые были изгнаны из Союза писателей, люди, которые защищали права других. В том подъезде, в котором я жил, тремя этажами ниже жил Лев Копелев, такой известный диссидент. Потом я встречался со многими людьми, с Сахаровым, с Солженицыным. Дмитрий Кириллов: Тогда само собой разумеется, что органы должны были появиться в какой-то момент, заинтересоваться вами. Какие у вас были встречи? Вас не вербовали? Владимир Вигилянский: Было дело, когда я учился в Литературном институте, их заинтересовали мои отношения с иностранцами. Я дружил с русистами, моя мама, не смотря на то что она свободомыслящий человек, говорила: «Володя, тебе будет очень трудно жить, я тебя умоляю, с иностранцами нельзя, это клеймо на всю жизнь тебе». Меня даже шантажировали: «Либо ты останешься в Литинституте, либо будешь с нами сотрудничать». Второй раз более интересный случай - мои друзья сказали: «Ты востребован, ты нужен церкви, нужен преподаватель русского языка в семинарии и стилистики в академии». Познакомился с ректором Академии, который говорит: «Вы нам нужны, можете уходить со своей работы». Но я не ушел и правильно сделал потому что тут появился некий человек, который сказал: Нам очень нужна ваша консультация относительно ваших будущих студентов». Но это точно они попали в молоко в своей стрельбе со мной, не туда пришли! Выяснилось, что это все очень непрофессионально, они не узнали, вербовался ли я или нет, там какие-то есть особые списки. Дмитрий Кириллов: Ну там тоже бардак. Владимир Вигилянский: Бардак да, я тоже всегда говорил: в прачечной рвут белье, а в КГБ плохо работают. Это была его профессиональная ошибка, что он приехал, так меня и не взяли в академию преподавать, это был точно 84-й год. Дмитрий Кириллов: Потому что всему свое время. Владимир Вигилянский: Всему свое время. Голос за кадром: Промыслительным оказалось знакомство отца Владимира и со старцем архимандритом Григорием, в последствии принявшим схиму. Молодой человек, одетый в модные джинсы, приехал в Покров к знакомому иконописцу, но не найдя его заблудился и случайно оказался в незнакомом деревенском доме, где его ожидала судьбоносная встреча. Владимир Вигилянский: Какой-то домик, забор, калитка, калитка закрыта, я постучался, покричал, никто не открывает. Я вошёл - никого нет, я постучался, прошел в одну комнату, в следующую комнату и вот наконец, вошел в какую-то четвертую комнату, опять говорю: «Кто-нибудь есть здесь»? Тишина и вдруг кто-то говорит сзади меня: «Что же ты, Отец Владимир, входишь без молитвы в чужой дом»? Поворачиваюсь, лежит маленький старичок на лавке, в подряснике такой, босиком. Тогда меня конечно поразило, что он меня назвал отец Владимир. Потом я узнал, что он очень прозорливый, так насквозь видит всех людей. Когда мне предложил ректор академии там преподавать, он сказал: «Мы не любим пиджачников, готовься к рукоположению». Я помчался к отцу Григорию, архимандриту, брать у него благословение, а он мне говорит: «Сам священства не ищи, но если предложат, не отказывайся». Я ему говорю: «Мне уже предложили». Он мне три раза это повторил, благословил и я уехал, а потом выяснилась что КГБ мне прикрыло дорогу преподавать, поэтому с этим рукоположением тогда и не получилось. Когда мне предложили через 10 лет, в 94-м году мне предложили стать священником, причем ситуация обрастала так, что я и деться никуда не мог, я тогда уже вспомнил покойного отца Григория и уже не отказывался. Я себя считаю молодым священником, мне было 44 года, когда я стал, но совершенно новая жизнь! Я не только не жалею об этом, я считаю, что это было великим счастьем и подарком, даром, который мне Господь дал в моей жизни. Дмитрий Кириллов: Еще один подарок судьбы Господь послал вам встречу со святейшим патриархом Алексием вторым, и вы достаточно хорошо его знали, будучи руководителем пресс-службы. Владимир Вигилянский: Я скажу о тех вещах, о которых многие не задумываются. Понимаете в чем дело, он родился не в СССР. Он в школу ходил не в СССР, он прожил до юности в совершенно другой среде. Он попал в Советский союз с другими преставлениями и вот та инаковость в нем всегда ощущалась, причем он из русской среды, русской миграции. Один из его дедов, был белогвардейцем, расстрелянным в Кронштадтском мятеже. Это по матери, по отцу все были служаки монархисты, это были генералы, губернаторы в Царской империи, армии, это герои 12-го года, герои Крымской войны, это воспитание, патриотизм, защита. Понимаете в чем дело, он другой, что-то вокруг него витало, что вообще было помимо него. Было конечно личное, характер и так далее, но был род, породистость, что-то за ним стояло. Если кто-то говорит про русский мир, вот это типичное представление о русском мире. Немец, немецкого происхождения - русский патриот. Второе - люди очень менялись, я это видел, когда в пресс-службе работал. Вот люди, мы с ним ля-ля, до прихода патриарха и тембр голоса, глаза, речь, вдруг приходит патриарх, бах, меняется выражение лица, они по-другому говорят! Он так влиял, удивительное дело! Какую-то преграду давал вульгарности, пошлости, у человека вдруг открывался блеск в глазах у человека с потухшим взором. Он как-то влиял на людей, я это видел, это не мистика, магия, я видел, как оказывается, может действовать свет человека. Как-то он должен был мне поручить быть его представителем на первом канале, когда Березовский хотел отдать все свои акции, разделить между тридцатью людьми, которые бы управляли каналом. В этом списке был патриарх, он меня вызвал еще до пресс службы, хотел, чтобы я был его представителем на совещаниях. Поэтому он меня стал расспрашивать о моей жизни и страшно заинтересовался, что по матери у меня французы, мой дед француз, прадед француз, они были здесь арестованы, одного изгнали, другого расстреляли, как французского шпиона. Он это воспринял ну просто близко к сердцу! Потому что что-то такое родное с одной стороны, с другой стороны то, что у меня в роду священники, фамилия Вигилянский. Но он не знал, он скончался, я бы ему рассказал, он бы с большим интересом узнал, что в прошлом году моя дочь разыскала нашего предка святого! Настоящего святого начала 19 века, сомолитвенника Серафима Саровского, с которым они общались, с которым друг другу посылали людей. Это особая история, он бы подключился к этой истории, потому что он меня очень расспрашивал про моих предков, а я ничего сказать не мог. Поэтому он ко мне не как к подчинённому священнику относился, какая-то была другая связь. Дмитрий Кириллов: Вы известный блоггер, социальные сети вы не считаете злом, потому что люди высказываются, там можно найти много интересного. В то же время, в социальных сетях можно полоскать кого угодно, открыто сказать священнику Московской патриархии, что вы такие, у вас и то не так и это не так. Владимир Вигилянский: Один высокопоставленный церковный деятель сказал, что священникам нечего делать в социальных сетях. Это неправильное рассуждение, потому что язык коммуникации: телефон, кино, радио, социальная сеть, фотография, в любом виде – он нейтрален, как язык искусства. Что мы туда вложим, другое дело, что огромное количество людей грешников, сплетников, завистников и так далее, они перестали в нынешней антиморальной обстановке даже стесняться этого. Нет провокационных вопросов, есть провокационные ответы, нет никаких табу ни на какие темы, просто надо уметь говорить на эти темы, понимаете. Табу может быть в нравственных вопросах, некая красная черта, которую нельзя переходить, но говорить можно обо всем. Надо только уметь так, чтобы тебя правильно поняли, как филологи говорят: «Текст актуализируется контекстом», одно и то же слово в разных контекстах может быть совершенно противоположным. В таком православном сегменте Facebook, есть свои лидеры, десять человек, я очень хорошо помню, что за восемь месяцев я обогнал всех, кто был пять лет до этого в Facebook, потому что я специалист, искусствовед, я занимался проблемами коммуникации. Я знаю, надо сначала язык выучить, на котором ты хочешь говорить, потом уже что-то уметь сказать, вот в том контексте, в котором ты создал. Дмитрий Кириллов: Бытует мнение достаточно распространенное, многое говорят: «Вот в советские времена храмов не было, а люди были чище, посмотрите, сколько храмов открылось сейчас, а люди добрее не стали». Владимир Вигилянский: Церковь – это собрание грешников, святые ходят в консерваторию и на лекции «есть ли жизнь на марсе». А мы - грешники, собираемся в церкви для того, чтобы каяться, поэтому многие видят в церкви много грешников, но это так заведено, у нас у грешников должно быть какое-то место, где мы должны встречаться и у Бога просить прощения. Есть две вещи очень важные, которые вообще дают человеку возможность как-то потерять законы тяготения, взмыть на небеса: благодарение и покаяние. Надо уметь за всё поблагодарить Бога и людей. В первую очередь для того, чтобы обратить свое внешнее зрение вовнутрь, нужно попросить у всех прощения. Очень легко мне сейчас спросить и сказать: «Дорогие телезрители, дорогие присутствующие здесь на записи, простите меня». Это будет лицемерие, очень легко попросить прощения у тех, кому лично ты ничего не сделал, а вот прийти к злобной соседке, которая не тебя недобро смотрит, а ты про нее говоришь гадости с друзьями, попросить прошения у тебя сил не будет. Давайте мы хотя бы сегодня сделаем так, что попросим прощения именно у тех, перед кем мы действительно виноваты.