Дмитрий Кириллов: Он с детства мечтал быть футболистом, а стал одним из самых лучших баритонов мира. Он на вступительном экзамене в консерватории пел «Евгения Онегина» с перебинтованными руками и головой: ну просто поиграл накануне на асфальтированной площадке в футбол и матч оказался не совсем удачным. Его зовут Владислав Сулимский. Он – настоящий бриллиант Мариинского театра, открытый 20 лет назад маэстро Валерием Гергиевым, известным умельцем находить драгоценные голоса и дарить их всему миру. История жизни Владислава Сулимского – это остросюжетный приключенческий роман, насыщенный крутыми виражами и поворотами. Сулимский преодолел, казалось бы, непреодолимые препятствия. Его отовсюду выгоняли: из школы, из училища, из консерватории, из вокальной академии... Педагоги его передавали как чемодан без ручки, не понимая до конца, что с ним делать. Сулимский был уже реально на грани отчаяния, когда в конце тоннеля забрезжил свет и Владислав сам не понял, что кто-то наверху, видимо, дал команду и открылись небеса и зазвучал неповторимый голос. Владислав Сулимский оказался не робкого десятка: он буквально головой пробивал стены, и ему как герою, победившему однажды самого себя, словно по мановению волшебной палочки открылись все двери. А ведь за этой сказкой стоят годы титанического труда... И сегодня нет в мире поклонника оперы, кто бы не слышал об этом уникальном артисте. Владислав Сулимский превратился в выдающегося певца мирового класса, покорившего своим бархатным и мощным голосом миллионы людей во всем мире. Владислав, я рад встрече с вами! Первое, что я хочу сказать, о своем собственном таком впечатлении как слушателя: Верди, «Симон Бокканегра», Владислав Сулимский, поет Татьяна Сержан, дирижирует Валерий Абисалович Гергиев. Концертное исполнение, казалось бы, ни костюмов нет, ничего такого, подпорок никаких нет, ни декораций нет... Я получаю фантастический спектакль, где мегалидер Сулимский. Вот расскажите мне, пожалуйста, что это за дар такой, пробивать многотысячный зал, быть драматическим артистом в опере. Владислав Сулимский: Для того чтобы передавать, ретранслировать то, что у тебя внутри, нужно быть эрудированным. Зритель же иногда приходит неподготовленный вообще на спектакль, уповают все на программку, где краткое содержание... Дмитрий Кириллов: Да, в темноте читают, а что это вообще... Владислав Сулимский: Да, подсвечивая фонариком и отвлекая артистов. Для того чтобы ты донес какую-то информацию для человека, который в зале сидит, ты должен его убедить в том, что он находится, допустим, в XII веке и вокруг него сейчас какой-то там замок, да, и все происходит где-то в мрачных каких-то подвалах или в комнатах, где-то горит один старый камин там... Это должен чувствовать человек. Больше всего я люблю это делать, наверное, на концертных исполнениях. Я начинаю просто, в меня вселяются какие-то демоны, и я просто вот окунаюсь в ту эпоху... Один раз я видел в своей жизни замок Ланчотто в Римини, и это зрелище меня впечатлило настолько, что вот вижу... Закрываю глаза, если мне нужно погрузиться, и я вижу этот замок: каждый угол, каждую башню. То есть все это очень впечатлило меня. И мне не составляет труда просто стать Ланчотто, когда надо, или так же с Макбетом. Для меня есть четкий момент погружения, когда я слышу музыку, когда начинается спектакль, и когда заканчивается музыка и начинаются аплодисменты, будь добр уйти, все. Ну, еще какое-то время тебя немножко... Дмитрий Кириллов: Эмоции... Владислав Сулимский: ...держит, да, а потом все, мир вернулся. Дмитрий Кириллов: Я посмотрел ваше расписание, график: знаете, это какой-то, честно говоря... Бесконечные перелеты... 90 спектаклей в год! Товарищи, дайте мне еще такого оперного певца. Я понимаю, что это голосовой аппарат, надо отдыхать, надо как бы «я не в голосе», – 90 спектаклей! Зрители приходят, слушатели и получают каждый раз хорошее звучание. Как можно сохранять голос и качественное звучание? А человек, у него, извините, 88-й спектакль, допустим. Владислав Сулимский: Ну да, бывает. Опера – это что? Это театр, все равно это театр. Да, пусть не драматический, но нам еще сложнее: нам приходится и петь, и играть. И чтобы куда-то пробиться, допустим, в Европе, вообще в мире, чтобы тебя приглашали в большие театры, ты действительно должен обладать всеми свойствами какими-то для актера: и игрой, и пением, и какой-то харизмой, не знаю, характером – всем чем угодно. Дмитрий Кириллов: А характер-то у Сулимского будь здоров какой. Во всех дворовых играх он первый. Слава рос шустрым, озорным, активным ребенком. Ну кто мог подумать, что из этого шалопая, гонявшего мяч во всех дворах небольшого городка Молодечно, что в Белоруссии, получится в итоге мировая оперная звезда? Владислав Сулимский: Ментально я русский человек, хотя во мне есть и польские корни... Дмитрий Кириллов: У вас, по-моему, даже цыганские. Владислав Сулимский: У меня дедушка был чистокровный цыган. Дмитрий Кириллов: Вы – внук цыгана? Владислав Сулимский: Да, который без образования играл на всех инструментах, пел прекрасно, так что собирались все соседские люди со дворов послушать какие-то выступления... Играл на баяне, на гитаре, на чем угодно. Видимо, от него это ко мне перешло, потому что отец у меня никакой особо музыкой, по-моему, тоже не занимался... Хотя у отца тоже голос был по тембру очень красивый. Он иногда там что-то в шутку пел, я говорю: «Тебе тоже можно было бы певцом пойти». Дмитрий Кириллов: То есть они не артисты, да, родители? Владислав Сулимский: Нет-нет-нет. Дмитрий Кириллов: Они чем занимались? Владислав Сулимский: Отец был инженером, он на Севере всю жизнь проработал, газ, дороги, все это для народа старался. А мать бухгалтер была как бы, никакой артистической такой... Но внутри очень артистичные люди, хочу сказать, т. е. что-то было в них. Я думаю, если бы они жили в Москве или в Питере, в каком-то большом городе, может быть, что-то, жизнь по-другому сложилась, чем в Молодечно. Дмитрий Кириллов: Владислав отца практически не видел, вся тяжесть воспитания мальчишки легла на руки мамы и бабушки, так сложилась жизнь. Но мама не роптала, сын был одет и накормлен, она работала с утра до ночи. Ну а бабушка, располагавшая бо́льшим свободным временем, целенаправленно занималась образованием ребенка. Бабушка, влюбленная в музыку Чайковского, слушавшая пластинки с оперными исполнителями, просто мечтала, чтобы Славочка не гонял мяч, а учился музыке. Взяла за руку и отвела сорванца в музыкальную школу. Она-то свято верила, что Слава способен на что-то грандиозное. Бабушка сказала – надо идти в музыкальную школу. Владислав Сулимский: Ну, чтобы при деле был, чтобы не бегал по дворам... Дмитрий Кириллов: По дворам в футбол, наверное, играл? Владислав Сулимский: Да, обязательно. Понимаете, футбол – это же для кого-то работа, а для кого-то это такая возможность выплеснуть энергию, пробегаться, проораться. Что-то, может быть, даже сродни оперы есть тоже. Дмитрий Кириллов: Адреналин, выпустить этот пар. Владислав Сулимский: Адреналин, продышаться, где-то, может быть, даже и повысить голос... Дмитрий Кириллов: Ну да. Прийти мокрым домой. Владислав Сулимский: Да-да-да, абсолютно верно. Дмитрий Кириллов: Такой весь уже красный, заряженный энергией. Владислав Сулимский: То есть что-то можно, параллельку такую маленькую провести. Дмитрий Кириллов: Правда, как после спектакля. Владислав Сулимский: Абсолютно верно. Дмитрий Кириллов: В музыкальной школе Славу ждали занятия по классу скрипки. Не фортепиано, конечно, но все лучше, чем по улицам слоняться без дела. Владислав Сулимский: Я был худенький, тоненький, маленький, и кроме скрипки мне нечего было всучить. Дмитрий Кириллов: Ну конечно, кузнечик такой. Аккордеон не потянул бы просто. Владислав Сулимский: Нет. Один раз я принес из школы валторну домой, у бабушки чуть припадок не случился, потому что она видит, заходит валторна на ножках, потому что я был маленький, а валторна огромная. «Зачем тебе это?» Дмитрий Кириллов: «Зачем?» Владислав Сулимский: Я говорю: «Мне нравится дудеть!» – пум-пум-пум. Был такой опыт у меня, правда, он быстро ушел. Дмитрий Кириллов: Скрипка была любимой или не очень? Владислав Сулимский: М-м-м... Дмитрий Кириллов: Не очень. Владислав Сулимский: Мне нравился звук, мне нравилось искать как бы вот какой-то колер, что ли, в звуке, цвет вот этот. У меня же абсолютного слуха не было, я не развивал его. Сольфеджио было для меня такая наука неинтересная, скучная, а где мне скучно, я там особо не нахожусь. Не знаю, такой склад характера, неусидчивость... В школе тоже, пока я был, в общем, юноша, я еще держался, а потом начал взрослеть, уже скучно, неинтересно, и очень быстро все надоело... Дмитрий Кириллов: Слетел с катушек. Владислав Сулимский: Слетел с катушек, да. Вот химия мне нравилась, реально нравилась, я очень любил эти уроки... Но что-то я не понимал, видимо, а педагог особо-то не объяснял... Но я всегда старался идти к доске, даже если ничего не знал. Я тянул и спасал ребят в классе, потому что те тоже ничего не знали, тянул руку и вызывался к доске, получал свой тройбан и шел довольный, проявил активность. Дмитрий Кириллов: Пытался слава проявить какую-то активность и в музыкальной школе, но все как-то мимо. А тот день, когда педагоги отбили всякое желание петь, Сулимский запомнил надолго. Ну просто ирония судьбы: чего Владиславу совершенно не хотелось в музыкальной школе делать, так это петь. Владислав Сулимский: Вообще, в целом я находился на занятиях хорового класса 1 минуту 35–40 секунд в моей жизни, потому что я... Первый же мой приход на хор, меня выгнали вон, потому что я пропустил месяц по причине операции аппендицита, а когда я пришел на хор спустя месяц, естественно, директор повернулся и сказал: «Пошел вон! Ты пропустил месяц!» Я, конечно, мог упасть на колени, разрыдаться и сказать «простите меня, я был в больнице», но человек я гордый, я развернулся и ушел, и больше ноги моей не было никогда. Я не пел даже на сольфеджио, для меня это была запретная тема, пение, мне было неинтересно. Дмитрий Кириллов: А в музыкальном училище не заладилось и со скрипкой. Нет, играл Владислав прилично, но как-то без огонька. Чувствовалось в каждой пьесе, исполненной на экзаменах, что разучивалась она в муках, и эта пытка скорее была данью любви и уважения к родственникам, чем к инструменту. Скрипка – такой инструмент: либо ты играешь, либо ты не играешь. Владислав Сулимский: Либо ты занимаешься, как другие там у нас дети, по 7 часов в день, а я занимался максимум час, это вот максимум. По нотам я мог играть все что угодно, но учить наизусть – для меня это было невыносимо. Мне было неинтересно, у меня уже были другие интересы тогда, в то время. Дмитрий Кириллов: Девушки? Владислав Сулимский: Ну, компании, да, друзей, девушки начинались уже, как бы приходить в голову... Дмитрий Кириллов: Тратить 7 часов на скрипку, когда за окном весна. Владислав Сулимский: Потом так получилось, что в результате того, что ты не занимаешься, тебя обычно попросят, т. е. это нормальная практика для инструменталистов. Дмитрий Кириллов: Вышел на улицу, да... ? Владислав Сулимский: Я даже не успел выйти на улицу. Я вышел из зала и встретил завуча в то время по общественной работе, по-моему. И она мне говорит: «Ну что, доигрался?» Я такой: «Ну да, видимо». Она говорит: «Ну слушай, зайди на вокальное отделение к Юревичу, прослушайся, там недобор – может, возьмет. Ты пел когда-нибудь?» Я говорю: «Нет». – «Что, вообще никогда?» Я говорю: «Нет». Дмитрий Кириллов: «Зачем это надо?», да? Владислав Сулимский: Она посмотрела как на больного: «Ну сходи все равно, мало ли». Ну все, и вот с этого началась моя вокальная судьба. Дмитрий Кириллов: К поступлению на вокальное отделение Владислав отнесся как-то несерьезно, как к очередному приключению: «Какой из меня певец? Ну ладно, раз считаете, что голос есть, я буду петь». Вот только, впрыгнув в этот вокальный океан, Сулимский вскоре стал тонуть: оказалось, плавать-то не научили. И кризис наступил в Минской консерватории уже на II курсе: Сулимскому вновь указали на дверь. Владислав Сулимский: И всерьез я, наверное, начал относиться к пению после того, как меня попросили из Минской консерватории. Дмитрий Кириллов: Как попросили, почему? Владислав Сулимский: С педагогом, во-первых, не повезло, к вопросу о том, что нужно заслужить хорошего педагога... Видимо, на тот момент я не заслуживал ввиду моего отношения, а так как мне все легко давалось, какие-то произведения легко учились, легко пелись, я так это, тоже спустя рукава на это все... Дмитрий Кириллов: А, педагог, видимо, чувствовал, что это несерьезно парень... ? Владислав Сулимский: А педагог как бы не мог мне объяснить то, что мне нужно было на тот момент. И после того, как я потерял какую-то часть диапазона... Дмитрий Кириллов: ...задумался. Владислав Сулимский: Я задумался, да, а что же дальше. Дмитрий Кириллов: Еще потерять можно дальше. Владислав Сулимский: Мой друг, который со мной учился в училище, уехал в Питер, в консерваторию поступил, рассказывал мне там в восторженных тонах, как все там круто, здорово, как он ходит в Мариинский театр, слушает спектакли... И мне захотелось: «А почему я-то тут сижу? Я тоже хочу в Питер!» Дмитрий Кириллов: Владислав Олегович за пять минут собрал вещи и вернулся в родной Молодечно, прибежал в училище, отыскал завкафедрой вокального искусства Георгия Юревича, упросил его позаниматься. За месяц они сделали репертуар, и Владислав обкатал его на Конкурсе им. Монюшко в Лиде, заняв там 2-е место. На поступление в Петербургскую консерваторию Владислав Сулимский приехал со званием лауреата. Владислав Сулимский: Я приехал, прослушался... Дмитрий Кириллов: Лауреат. Владислав Сулимский: Заинтересовались мною, т. е. второй тур, я арию Онегина пел как Щорс, с перевязанной головой и замотанными руками... Дмитрий Кириллов: Почему? Владислав Сулимский: Потому что накануне я поиграл в футбол на асфальтной площадке и упал. И когда я вышел петь «Вы мне писали...», перемотанный в бинтах, там половина комиссии просто смеялась, половина лицо просто закрыли рукой... Я даже арию не допел до конца, мне говорят: «Иди лечись, все у тебя хорошо!» Дмитрий Кириллов: Футбольный нападающий Сулимский вновь превращается в студента, и судьба наконец улыбнулась Владиславу: он попал в класс к потрясающему педагогу, легендарному баритону Николаю Алексееву, развернувшего наконец ершистого Сулимского в сторону большой вокальной школы. В классе Алексея Владислав превращается в настоящего артиста. Владислав Сулимский: Пошел на Конкурс Римского-Корсакова, где была главой жюри Лариса Абисаловна Гергиева. И мы подготовили неплохо пару арий, там Яго, Грязной, и я на втором туре очень хорошо в принципе выступил, а, естественно, Лариса Абисаловна сразу подошла, пригласила меня в академию. Я сказал: «С удовольствием». И с 1 января 2000 года началась моя мариинская жизнь. И естественно, моя консерваторская жизнь начала рушиться, потому что в то время академия и консерватория были в страшных контрах. У нас состоялся разговор с Николаем Николаевичем, он так немножко по-отцовски меня упрекнул, на что я ему сказал: «Понимаете, Николай Николаевич, я вам безмерно благодарен, но вы же мне не дадите работу в дальнейшем никак, как бы вы ни старались». Он такой: «Да я все понимаю, но надо закончить консерваторию». Я говорю: «Конечно, надо, я постараюсь это все сделать. Но, – говорю, – понимаете, мы с вами учили четыре арии в год или в полгода, на сессию сдать, а там я десять романсов в день учу, потому что я знаю, что если я этого не буду делать, кто-то меня обойдет и займут мое место, которое я мог бы занять. И естественно, я буду рвать одежду на себе, мягко говоря». Началась история с академией, и оттуда меня тоже выгнали... Дмитрий Кириллов: Как выгнали? Через 2 года, я надеюсь? Почти, да? Владислав Сулимский: Да. Смех смехом, но так и было. Дмитрий Кириллов: Скандал: певица Жанна Домбровская поссорилась с художественным руководителем Академии молодых певцов Мариинского театра Ларисой Гергиевой. В итоге все закончилось руганью. Неслыханное дело: студент академии Владислав Сулимский, он же по совместительству еще и муж Домбровской, вызвался защищать свою благоверную, так и не разобравшись в итоге, плохо пела в тот день Домбровская или потрясающе. Сулимский оказался крайним и был изгнан из академии. Когда страсти улеглись, Домбровская продолжила сотрудничество с Гергиевой, а вот Сулимский очутился вновь на улице. Казалось бы, ему это не впервой, вот только полоса эта в его жизни оказалась совсем черной. Умирает мама, работы нет; Слава не спит ночами, играет в компьютерные игры, не понимая, как жить дальше. И тут раздается звонок от друга: молдавский бас Методие Бужор, узнав, что товарищ в беде, предлагает ему неожиданный вариант – лететь вместе с ним за границу. Владислав Сулимский: И он мне говорит: «А поехали-ка в Италию? Я тебя познакомлю со своим агентом». Так получилось, что на тот момент денег не было вообще, в принципе, и осталась квартира, которую я не очень любил, потому что она была какая-то несчастливая. И я решил ее просто продать и на эти деньги поехать в Италию. Я продал квартиру и укатил заниматься в Милан. У меня нашелся человек, который мне дал пинок, взял с собой, хотя мог бы этого и не делать, сказать: «Да ну бывает, братан, прости». Дмитрий Кириллов: Это судьба просто, играть продолжая в компьютерную игру... Владислав Сулимский: Судьба. Не просто так люди попадаются на моем пути все. Первый раз я оказался в Италии, не зная ни английского, ни итальянского. Дмитрий Кириллов: Никакого языка. Владислав Сулимский: Вообще никакого. Дмитрий Кириллов: Словарь взял с собой. Владислав Сулимский: У меня был Бужор, который по-итальянски уже говорил. Естественно, для меня это была какая-то шоковая ситуация, потому что вообще другой подход творческий к обучению. Другой мир, т. е. я попал как будто, не знаю, в параллельную вселенную. И я очень долгое время переучивал себя на новый лад. Расстаться с тем большим, как тебе кажется, звуком круглым и довериться открытому итальянскому – это было ментально более даже тяжело. Но со временем я начал менять еще педагогов... И последний мой такой был итальянский trip на мастер-класс в Руфине, это Флоренция, а рядышком Паоло де Наполи, куда я приехал уже в полной уверенности, что я уже чему-то научился. И получил в очередной раз по лбу этим знаменитым итальянским «bene, bene, ma», т. е. «хорошо, хорошо, но»... Есть это волшебное «ma». Когда человек слышит это «ма», т. е. нужно похолодеть и готовиться к чему-то нехорошему. И буквально через полмесяца занятий на мастер-классах и концерт, где я не смог допеть арию Макбета толком до конца, которую я уже много раз где пел, и спектакль, – я понял, что пора завязывать вообще со всем, с пением, со всем... Дмитрий Кириллов: То есть в тупик пришел, получается? Пел-пел... Владислав Сулимский: Да. Я понял, что я ничего не знаю, ничего не понимаю и все, что я делал, это что-то неправильное. Дмитрий Кириллов: Ужас. «И петь я не умею, оказывается». Владислав Сулимский: Да. Я просто даже не вышел на поклон: я собрал вещи и уехал. Дмитрий Кириллов: Полная безысходность, потеря веры в себя, потеря профессии... Неужели все зря?.. Два года – переосмысление всей жизни. Рядом море, неспешный ритм, раздумья о дальнейшей судьбе. Методие Бужор уехал, а Владислав остался в малознакомой стране один со словарем. Он выучил язык и стал думать о новой работе, отпустил все мысли о сцене, перестал думать о ней и о том, как пел раньше, и о том, что же происходит в жизни сейчас. Владислав Сулимский: В 2004 году я приехал в Питер, и Леша Тановицкий, бас, друг мой из Минска, сказал: «Слушай, да зайди ты в театр после спектакля, Валерия Абисаловича поздравь со спектаклем». Дмитрий Кириллов: «Поздоровайся». Владислав Сулимский: Там какая-то премьера была, я не помню уже. После спектакля он позвал меня за сцену, я зашел. Валерий Абисалович стоял на сцене, там вокруг него свита, как всегда, дирижеров, режиссеров... И он так краем, говоря, увидел меня, спросил: «Сулимский, а ты где вообще был?» Я говорю: «Ну как, меня выпустили из академии и я уехал в Италию учиться». – «Как выпустили? Почему я об этом ничего не знаю? Возьмите его в штат». Дмитрий Кириллов: Во зашел вовремя. Владислав Сулимский: Это когда зашел в ту дверь, называется. Дмитрий Кириллов: В ту дверь. Владислав Сулимский: В общем, такая... Дмитрий Кириллов: Вот судьба, да? Владислав Сулимский: Да. И опять-таки магические 2 года прошло. Дмитрий Кириллов: А чудеса продолжались. Владислав Сулимский становится штатным солистом Мариинского театра. Он снова летает в Италию учиться, потому что в любой момент могут вызвать и сказать «пой». А как сейчас звучит голос? Кому можно довериться? Только одному человеку – Елене Константиновне Матусовской, легендарному концертмейстеру Мариинского театра. Ее ухо никогда не подводило. Владислав Сулимский: Раздался звонок, и мне правление говорит: «Валерий Абисалович тебя поставил на концерт, открытие сезона, будешь петь «Дон Карлоса», «Смерть Родриго»». Я такой: ну здорово, попал. И я пришел к Елене Константиновне, я ее поставил в курс того, что как бы у меня там ничего не получается, и она говорит: «Ну давай пробовать, что делать? Надо петь, давай попробуем». И я как-то вот, знаете, бывают такие моменты, когда вот щелчок какой-то. И я просто убрал ненужность, вот лишние файлы вот эти свои и просто последние слова, когда я понял, что у меня не получается, что от меня хотел мой коуч. И как, знаете, пазл сложился. Я запел абсолютно по-новому, как мне казалось, я вообще ничего не делал... Дмитрий Кириллов: «Как могу, так и пою». Владислав Сулимский: Напевал что-то там. Елена Константиновна повернулась и говорит: «Дорогуша, у тебя такого раньше не было. Вот так и делай». У меня сложился этот пазл. Почему всегда вот, когда слушал хорошего певца, казалось, что он ничего не делает, вот он просто открывает рот и у него выливается звук, он не напрягается, он ничего не делает... Будучи на концерте, допев арию, я получил какое-то вообще, не знаю, наслаждение даже сам от того, что я пел. Я пел наконец! Я не кричал, не форсировал звук, не булькал внутри себя... Дмитрий Кириллов: И не мучительно работал. Владислав Сулимский: Да. Я пытался просто вывести свое слово, вывести свою вокальную линию. Зал взорвался просто аплодисментами, довольный Валерий Абисалович. Я выхожу со сцены и поворачиваю чуть-чуть левее и упираюсь в тупик, в карман, кулиса дальше для выхода. То есть я в таком зашоре был... Дмитрий Кириллов: Даже не туда пошел. Владислав Сулимский: Я зашел, стою и понимаю, что сейчас как-то по-дурацки все будет: если я выйду, все начнут смеяться, а если я не выйду, то я буду здесь до конца концерта стоять. Я вышел, решил: ну пускай посмеются. Естественно, люди начали смеяться, оркестр тоже... Я покланялся еще раз и ушел в нормальное место. Дмитрий Кириллов: Товарищ впервые спел прилично, да? Владислав Сулимский: Да-да-да. Дмитрий Кириллов: Аплодисменты. Владислав Сулимский: После этого концерта мне написал Дмитрий Юрьевич Вдовин, сам написал, сказал: «Слава, я был на концерте, ты огромный молодец, вот так и пой». Для меня он был всегда высшим гласом в оперном каком-то искусстве у нас здесь, в России. Дмитрий Кириллов: Вдовин – это фирма. Владислав Сулимский: Да. Дмитрий Кириллов: Фирма проверила: годен. Владислав Сулимский: Да. И благодаря вот его также поддержке я стал уже новым певцом. Дмитрий Кириллов: Чутье Валерия Гергиева не подвело: Владислава Сулимского сегодня признают во всем мире как одного из лучших исполнителей Верди. Поклонники ездят за ним по странам и континентам, и пошли один за другим стоящие контракты. Владислав Сулимский: Первый мой вот какой-то стоящий контракт, это уже был, наверное, Эрки Альсте (есть такое агентство Opera Connection в Германии), финский парень услышал меня в Эстонии, по-моему, Пярну, мы пели «Аттилу». Он подошел ко мне и сказал, что «я хочу с тобой работать, я слышу в тебе настоящий вердиевский баритон, над которым еще нужно поработать, но я думаю, что мы это сможем сделать». Я говорю: «С удовольствием, почему бы и нет?» И буквально сразу, через какое-то время сделал мне прослушивание в Мальме, т. е. это мой второй дом на самом деле оперный, где я спел пять постановок, я там чуть ли не каждый год был и прожил в Швеции очень долгое время. Прилетел, я помню, на прослушивание абсолютно глухой после двух винтовых самолетов через Ригу... Что бы я ни делал, я не слышал толком нормально... Дмитрий Кириллов: Тональность. Владислав Сулимский: Я говорил, что я не слышу, он говорит: «Пойте как есть». Я спел, вот просто доверившись чувствам и своему вот уже опыту, который я начал новый получать уже и перерабатывать в правильные калории, да. Я еще ничего не понимающий как бы, потому что как вата в ушах, ничего не понятно, ничего не слышно, только пианино, громко играющее... Дмитрий Кириллов: На автопилоте, пел на автопилоте. Владислав Сулимский: Да. Она специально еще громко играла, чтобы я слышал... Дмитрий Кириллов: Глухой певец. Владислав Сулимский: Да-да-да. И допел я, спел Макбета и вижу сияющее лицо Эрки, сияющее лицо директора оперы Мальме на тот момент, показывающего палец. Как оказалось, это было самое лучшее мое прослушивание. Начались вот эти вот мои шведские гастроли, очень продуктивные, и популярные какие-то постановки были шведские. Параллельно еще шел рост и с другими театрами. И началась еще новая стезя в карьере: Вена, Зальцбург, Берлин... И мне опять-таки повезло, что на моем пути появились такие люди, которые мне помогали, которые были заинтересованы во мне, а я в них. И очень быстро как бы вот этот rise up пошел. Надеюсь, что еще, как сказать, «попылю» в Европе. Сейчас еще вот предстоит Зальцбург. Конечно, с визами сейчас большие проблемы, у меня уже два контракта слетели в Германии... Дмитрий Кириллов: Сделали все, что... Владислав Сулимский: Австрийцы, кстати, более лояльные люди. Дмитрий Кириллов: Они же понимают, что половина солистов оперных театров, практически половина, – это русские певцы. Тогда они должны закрыть, повесить замок амбарный. Владислав Сулимский: В принципе, да. Дмитрий Кириллов: Кассу делают русские певцы сейчас. Владислав Сулимский: Вот иногда, допустим, создается впечатление, что в германском посольстве этого не понимают. Или они считают, что они хуже мне делают? Не знаю, я эти деньги и здесь заработаю. Но сейчас политическая ситуация такая, что там нас особо не ждут, а здесь работы стало больше, потому что европейские певцы сюда не так часто теперь ездят. Дмитрий Кириллов: Это болезнь, это надо пережить просто. Владислав Сулимский: Да, я думаю, что... Искусство – все равно оно вечно; политики – нет, а искусство – да. Дмитрий Кириллов: Все равно Мусоргского не запретишь, хоть ты тресни. Владислав Сулимский: Конечно. Дмитрий Кириллов: Я желаю, чтобы вам впереди было очень много работы. Владислав Сулимский: Спасибо! Дмитрий Кириллов: Чтобы вы продолжали получать это несказанное удовольствие, потому что петь и дарить людям радость, дарить людям наслаждение такое – это большое дело в жизни. Владислав Сулимский: Спасибо большое! Дмитрий Кириллов: Спасибо!