Дмитрий Кириллов: Юлия Рутберг – обаятельная, пластичная, музыкальная, драматичная, комичная, разная. Она настоящая электростанция, вырабатывающая мегаватты энергии, и эти положительно заряженные частицы проникают в каждого, кто находится в зрительном зале. Рутберг – абсолютно счастливый человек. Она связала свою жизнь с актерской профессией, без которой просто не может дышать, потому что она была рождена для сцены. В ее жилах течет кровь Ильи Рутберга, великого мема двадцатого века. В Рутберг влюбляешься сразу и навсегда. И что ни роль – полное погружение в героиню, буквально до инфаркта, на разрыв. А как иначе? Ведь в ее коллекции такие великие женщины, как Ахматова и Раневская, Коко Шанель, Маргарет Тэтчер и легендарная Медея. Вчера она была, к примеру, великой Сарой Бернар, а сегодня – шагаловской козочкой, где без единого слова, только на актерской игре, на пантомиме рождается образ счастья. И это счастье мы поймали прямо за сценой во время спектакля. Юлия Рутберг: Да, я вырвалась со сцены, отыграв начало. Вот перед вами сидит шагаловская коза из спектакля «Улыбнись нам, Господи», да. И мне очень как-то захотелось, я все время прет-а-порте, вот всегда, да? А сейчас есть возможность сделать в костюме моей любимой шагаловской козы, очень любимого мною спектакля, и как-то разнообразить жизнь и вам, дорогие зрители, и себе. Дмитрий Кириллов: Вообще Юлия Рутберг – это немножко такой джаз, хулиганство. Понятно, что это школа, вахтанговская школа, это классика. Но она классика какая-то все время с каким-то джазовым уклоном. Юлия Рутберг: Уклоном, да, вот take five. Дмитрий Кириллов: Вот я думаю, что все это идет, конечно, от Ильи Григорьевича. Потому что он так жил. Не хватает папы? Юлия Рутберг: Папы не то, что не хватает, а с годами это становится просто, просто… Вот, как будто не хватает кислорода, кессонная болезнь возникает. На Троекуровском кладбище, нас уже знают, а кто не знает, в изумлении. Потому что 30 октября мы… Дмитрий Кириллов: День памяти. Юлия Рутберг: Да, день памяти. Мы молчаливы, мы созерцательны, мы, как сказать, на такой другой волне с папой. А 17 мая, в день его рождения, всегда накрываются столы. Пирожки, бутерброды, салаты, дети, друзья, мои друзья, его студенты. И когда все это происходило, вдруг прилетел сокол, который начал кружить, кружить, кружить. И вдруг в какой-то момент завис на месте и вот так вот сделал. И мы все обомлели, потому что мы просто поняли, что это папина душа. Что он здесь, что он с нами. Дмитрий Кириллов: Все, что связано с именем отца Юлии Рутберг, свято. Актриса бережет память о нем, человеке эпохи Возрождения. Илья Григорьевич Рутберг просто жил не совсем в свое время, и дело его живет. Рутберг становится все более актуален и востребован. В свет выходят его учебники по пантомиме. Планируется возродить экспериментальный курс в ГИТИСе, а, значит, этот древнейший вид искусства с лица земли не исчезнет. Юлия Рутберг: Мой папа – Леонардо. Я так к нему отношусь, потому что сколько его раз поцеловал Господь, зацеловал. Однажды ночью мы с мамой подумали, что к нам прилетели инопланетяне, потому что какой-то был немыслимый звук. И мы так: папа сидит на кухне и играет на пиле. Дмитрий Кириллов: Ночью? Юлия Рутберг: Ночью, уже рассвет, там где-то четыре утра. Дмитрий Кириллов: Заикой можно остаться. Юлия Рутберг: И мы с мамой просто были в шоке. А соседи даже не вышли, потому что они так испугались, что происходит какой-то полтергейст. Он был настолько одарен, что вот он подходил к инструменту, не умея играть, и он начинал играть Гершвина. А я импровизировала рядом. Он очень любил. Он брал скрипку и начинал играть. Он взял гитару и настроил ее каким-то образом, потом выяснилось, что он играл, есть такой цыганский лад. И везде, к чему он прилагал руку, он оставил следы. Ну и самое главное, они с мамой оставили меня. Дмитрий Кириллов: Юлия Рутберг могла же быть Надей Рутберг. Это правда? Юлия Рутберг: О, это ужас, да. Папа вдруг, я не знаю, что с ним случилось, это самое бездарное, что он сделал в жизни, когда он предложил моей маме назвать меня Надей. Но мама написала: «Илюша, это кирпичное имя». Вот поэтому меня назвали Юлькой, причем это сделал мамин папа. У меня почти месяц не было имени. Ну что такое: у человека… Дмитрий Кириллов: Рождена в июле. Юлия Рутберг: Да. Дмитрий Кириллов: В конце концов. Юлия Рутберг: Дед и сказал: «А что вы думаете? Родилась в июле, будет Юлька». И вот так меня, получилось, Юлька. А мама сказала: «замечательно». Она говорит: «Да, мне нравится – Юлия Ильинична. Это можно сыграть на скрипке». Дмитрий Кириллов: В доме Рутбергов собирались все те, кто жил театром: актеры, режиссеры, художники, писатели и композиторы. Для маленькой Юли было абсолютно привычным видеть в доме дядю Марка Розовского, тетю Люсю Петрушевскую, дядю Гену Хазанова, еще совсем молодого, но уже очень популярного. Или импозантного композитора Максима Дунаевского. Вы же не понимали тогда, что это большие артисты? Юлия Рутберг: Ну, естественно, я ничего не понимала. Я понимала только одно, что мне с этими людьми, даже в три, в четыре года, было очень интересно. Это были выдающиеся личности. Конечно, степень их образованности, разносторонности, начитанности, свободы, владения словом, юмор, самоирония. А какие они были изобретательные! Что они придумывали! Это был флер, я просто это вдыхала. Знаете, если ребенку с детства читать сказки Пушкина, то эта прививка прекрасного русского языка. А если ребенок вращается и впитывает вот эту жизнь среди очень талантливых людей, которые с тобой полощут горло «Чаттануга Чу-чу», как Филиппенко. Дмитрий Кириллов: Полощут, почему полощут горло? Юлия Рутберг: Потому что я отказывалась полоскать горло. Я очень часто болела ангинами. Дмитрий Кириллов: Так. Юлия Рутберг: И дядя Саша меня уговорил полоскать горло. Он мне показал так: «А-а-а». И я тут же начала, мне так понравилось, что надо полоскать горло «Чаттануга Чу-чу», это великолепно. Главное, еще лучше полоскается. Вот. А дядя Сенечка Фарада – это было чудо, это был вот такой добрый, такой нежный человек. Никогда не забуду, он знал, что я боюсь темноты. И он откуда-то с гастролей привез мне зеленый ночник с рыбками. И когда я боялась оставаться одна в комнате, когда он мне его включал, рассказывал мне сказку, включал, вот так вот пальчиком делал, и эти рыбки начинали крутиться. И я засыпала, а у меня по потолку и по стенам плавали разные рыбы, огромные, маленькие. И я потом вспомнила эту картинку, когда я первый раз нырнула в Красное море. И вдруг я вспомнила дяди Семину лампу. Дмитрий Кириллов: Как в мультике, да? Юлия Рутберг: Да, как в мультике. Дмитрий Кириллов: Театральная студия «Наш дом» при МГУ, созданная Марком Розовским, Ильей Рутбергом и Альбертом Аксельродом, стала альма матер для многих начинающих тогда актеров, поэтов и музыкантов. С годами она превратилась в настоящий театр, куда съезжалась вся Москва. А для Ильи Григорьевича Рутберга и Ирины Николаевны Суворовой «Наш дом» стал местом, поменявшим всю их жизнь. В один прекрасный день две барышни из студии ушли в декрет. Требовалось срочно найти певиц. Девушки из Гнесинки вроде подходили на эту роль. Их позвали на прослушивание. Правда, пели красавицы-студентки от волнения, мягко говоря, не очень. Юлия Рутберг: В какой-то момент мама явно поняла, что папа обратил внимание на нее. А мама явно обратила внимание на него, причем со спины. Она вдруг сидела на какой-то ночной репетиции. И папа подошел к сцене, что-то показывал, все. И вдруг она увидела какого-то очень красивого человека, с такой пластикой, такого высокого, с такой изумительной фигурой, в таком костюме. Что он говорил, ей было не важно. Вот эти руки папины, и выражение лица, которое менялось, вот это изумительное лицо с такими потрясающими глазами. Вот. И… Дмитрий Кириллов: И все, да? Юлия Рутберг: Ну да. Дмитрий Кириллов: Утонула? Юлия Рутберг: И они поехали на гастроли, по-моему, в Астрахань. Дмитрий Кириллов: Так. Юлия Рутберг: И, как сказать, там уже, как, это все обнародовалось. У папы в кабинете, когда уже была свадьба с мамой, ну 210 человек это было только приглашенных. У нас висит лавровый венок, который привез Тарковский с могилы Данте папе с мамой, – вот такие подарки раньше дарили. Дмитрий Кириллов: А где они свадьбу праздновали, 210 человек? Юлия Рутберг: Они праздновали в МГУ. Их возили по Москве, они пили вино из грелки, там что-то немыслимое. Мама уже с ума чуть не сошла, потому что ее стало тошнить, укачивать, она сказала: «Илюша, сколько это будет продолжаться?» Потом они приехали, и все закрыто. Она говорит: «Как все закрыто?» Он говорит: «Да, что-то никого нет». И потом открылись двери, а там на лестницах стоит народ, музыка, все, все кричат «поздравляем!», шампанское льется рекой. И мама, конечно, на всю жизнь запомнила вот эти из ничего, когда вдруг такое ощущение, что это какая-то другая страна, что это какой-то другой мир. И это было... Ну, папа и мама очень любили... Дмитрий Кириллов: Сумасшедшая любовь просто была. Вообще, конечно, жить в такой атмосфере, расти в такой атмосфере... Ну понятно, что только артисткой, да, куда еще? В артистки. Юлия Рутберг: Ну... Дмитрий Кириллов: Нет? Юлия Рутберг: Я мечтала быть кассиром, потому что в Столешниковом переулке был продуктовый магазин и там на высокой табуретке около кассы, которая вот эта... Дмитрий Кириллов: Да-да-да. Юлия Рутберг: Т-р-р, так-так-так, чик-чик-чик-чик... Дмитрий Кириллов: Тетки сидели, чек вылезал. Юлия Рутберг: Да, вот этот чек, пуф! И вот это, когда вылезал чек, я делала так: ах! Дмитрий Кириллов: Магия, да? Юлия Рутберг: Я стояла-стояла... Тетя Катя. И тетя Катя меня приметила, и однажды она открыла вот эту дверь, протянула ко мне руки, взяла на колени и дала нажать... Дмитрий Кириллов: Понажимать. Юлия Рутберг: ...вот это. Сделала вот это т-р-р-р, и вот это фьюх! И я так... Просто потеряла сознание от того, что моя мечта сбылась, и это казалось вообще что-то невероятное. Когда мы гуляли с мамой по Столешникову переулку, было лет мне, наверное, 5, ну заходили мы тогда в магазинчики какие-то, в универмаги, но все, что продавалось для детей, было трех цветов: серое, коричневое и черное. Не самые веселые цвета. И вот однажды мы с мамой гуляли по Столешникову, и вдруг на огромной скорости с сиреной синей въехала пожарная машина, красная, цветастая, би-бо, би-бо, бла-бла-бла. Я замерла. Открылись двери, и оттуда в красных каких-то куртках, в красных касках вывалились люди. И я замерла, я говорю: «Мама, кто это?» Она говорит: «Доченька, это пожарные». Я говорю: «Мама, когда я вырасту, я обязательно буду пожарным!» – «Почему?» Я говорю: «Потому что я хочу быть цветной». Дмитрий Кириллов: Разноцветная жизнь. Где же ее найти? Ну, конечно, в театре. Вот только не знала тогда Юля какой ценой достанется ей счастье поступить в заветное Щукинское училище. Не брали ее – и все тут. А она возвращалась домой и горько плакала. Родители как могли утешали ее и готовили к будущим победам. Три года стучалась в закрытую дверь. И однажды Юле эту дверь открыл Иаким Шароев, пригласив на эстрадное отделение в ГИТИС. А спустя два года великий педагог, народный артист РСФСР Юрий Катин-Ярцев разглядел в ней талантливый актрису. Дмитрий Кириллов: В душе девушки сколько разных эмоций, когда ей говорят: «Вы не подходите». Вот была же и Школа-студия МХАТ, по-моему, да, мимо... Юлия Рутберг: Вы знаете, как мне однажды сказал Альберт Григорьевич Буров, мой один из тоже самых любимых педагогов Щукинского училища... Какой-то я этюд делала... А, память физических действий, какую-то банку, я наливала что-то, значит, открывала, все это. Он смотрел-смотрел и говорит: «Ну посмотрите, дочь мимо, все мимо!» Мне трудно давалось все, и я научилась трудиться, работать. Я понимала, что только одаренности – это мало, даже у кого талант, его можно тоже загубить. Трудолюбие определяет все, азарт, увлеченность. И конечно, то, что существует по молодости, – энергия заблуждения. Дмитрий Кириллов: Пронизанная энергией заблуждения, увлеченная любимым делом, студентка Рутберг превратилась в настоящую актрису. И по окончанию Щуки была у худруков московских театров просто нарасхват. Юлия Рутберг: Утром мне позвонили и сказали, что я получила две главные роли в Центральном детском театре, днем мне позвонил Черняховский Гарий Маркович, мой педагог, режиссер Театра Вахтангова, что с паспортом в Театр Вахтангова... Дмитрий Кириллов: ...на оформление. Юлия Рутберг: Да, на оформление, будешь играть «Зойкину квартиру». После этого я пришла в училище, у нас был показ в «Современник». Я взяла какие-то вещи, я весила тогда 47 килограмм, и мой однокурсник... Я вообще непьющая была, я не знала, что такое алкоголь, в училище. И он что-то пил. И я сделала два глотка, это оказалось пиво, катастрофа, это лето было. Меня взяли с собой. Значит, первое, что мы показывали, – это Бернард Шоу. Обычно же просят, да, героиню, Розов, Рощин, предлагаем им девочки, мальчики. Я играла вот с такими бровями Брежнева, с накрахмаленной головой, вот в такой юбке колоколом, в пенсне пожилую миссис Пирс, да, со всеми пирогами, все, была одета во все это. Море по колено было, потому что у меня голова кружилась невозможно... Дмитрий Кириллов: Напилась пива. Юлия Рутберг: Да. И как-то мне... Ну правда. И хохот такой... А сидят Гафт, Неелова, Валя Никулин. Я думала, что я Валентина Никулина повешу на заборе потом: он сидел в первом ряду вот так вот, да, я играю, ну как мы с вами сидим, и делает так. И я думаю: боже... Дмитрий Кириллов: А у него еще такая мимика, да, такая... Юлия Рутберг: Да. Боже мой, что же мне делать, как ему сказать? Дмитрий Кириллов: Не колись. Юлия Рутберг: Да-да, вот. И чем серьезнее я... Хохот невозможный. Мы доиграли отрывок, и мне говорят: «У вас есть что-нибудь еще?» А я не взяла ну собак, ничего. И я попросила у кого-то, значит, надела платье, которое у меня было под юбкой, ботинки мужские у кого-то из ребят, причесалась, я такая черненькая была, с длинными волосами, заколки сделала, нарисовала нос, усы, черный рот, а в качестве банта что-то там такое. И я только успела выглянуть из-за ширмы... Это что-то. Ну такое ощущение, что у меня бенефис был. Это при том, что меня не брали, понимаете, у меня вообще ни к какому восторгу адаптации, я знала, что я черт-те что и сбоку бантик. И вот, знаете, я думаю: почему они хлопают? Они издеваются, они понимают, что я бездарная, наверное... Дмитрий Кириллов: «И смеются надо мной». Юлия Рутберг: Да, и надо мной смеются, потому что я урод. И все. Ну фурор просто действительно. Дмитрий Кириллов: Да. А тут уже началась просто истерика. Юлия Рутберг: Да. Я ушла в гримерку, я там снялась, где какой-то коридорчик, чтобы, и я начала рыдать. И нас зовут... Дмитрий Кириллов: На бис. Юлия Рутберг: Да. Я опухшая вся. И все хлопают, там что-то такое, какие-то прекрасные... И Галина Борисовна говорит: «Берем. Завтра приходи репетировать». Я говорю: «Я не могу». Она говорит... И все смеются. Я говорю: «Вы понимаете, меня уже сегодня три театра...» Дмитрий Кириллов: Позвали. Юлия Рутберг: «В одном две главные роли, а в другом я подписала «Зойкину квартиру», а сейчас у вас... Я не могу больше!» И вы знаете, поскольку это было искренне и все видели, я рыдаю, все хохочут, Поглазов, наш педагог, сидит в зале. И вдруг она мне сказала... Я говорю: «Понимаете, я подписала...» И она мне сказала: «Деточка, у тебя может сложиться, а может быть очень трудно. Я тебя жду 2 года». Два года! Дмитрий Кириллов: Этот день Юлия Рутберг запомнила на всю жизнь. Сама Волчек ждала ее в театре. И любимый Алексей Бородин предлагал главные роли в РАМТе. Расставание с ним стало незаживающей раной. Но Рутберг ждал театр Вахтангова. И мудрый Бородин простил любимую актрису. Ну если в театре пошла интересная работа, то в кино как-то все поначалу не задавалось. Первые ваши шаги в кино, и встреча с Аллой Ильиничной Суриковой... Юлия Рутберг: «Две стрелы» Володина. Дмитрий Кириллов: «Две стрелы». И там... Юлия Рутберг: Да. Я была студенткой Щукинского училища и поехала туда с моим супругом Сашей Кузнецовым, который там играл главную роль. Меня измазали грязью, нарядили в женщину рода, все. Но я стала выполнять движения вместе со всеми. Алла Ильинична говорит: «Юлия Рутберг, отойдите, пожалуйста». И все, они репетируют. Это такой был ужас... Я даже измазанное в грязи существо не могу играть. И вдруг она говорит: «Пожалуйста, Юля, зайдите ко мне обязательно после этого кадра». Я захожу, у меня слезы. Она говорит: «Я тебя поздравляю». Я говорю: «С чем, Алла Ильинична?» – «Я тебя поздравляю – ты не сможешь играть в массовке, ты солистка». Вы понимаете, это вообще мудрость взрослого человека по отношению к маленькому, начинающему, что вот такую ситуацию, которая спалила бы душу и могла бы стать дичайшим комплексом... Дмитрий Кириллов: Сурикова оказалась права. Ну не нашлось для ярко выбивающейся из толпы Рутберг места в ее картине. Все же остальные роли были разобраны. Да и сама Юля не до конца понимала, а как это – играть в кино. Оказывается, совсем не как в театре, по другим законам. Школу киномастерства она проходила прямо на съемочной площадке, что называется, в полях, встречаясь с выдающимися мастерами. Оператор Валерий Гинзбург объяснял, какая сторона лица рабочая, а какая – нет, режиссер Юрий Мороз на съемках сериала «Каменская», что в кино надо играть на полутонах. Владимир Мотыль, пригласив Юлию на роль служанки кавказской княгини, был поражен самоотверженностью актрисы. Юлия ради заветной роли согласилась быть в кадре и горбатой, и усатой, и старше своих лет. Постепенно кино вошло в ее жизнь. Дмитрий Кириллов: Еще один гений появился в жизни – Ролан Антонович Быков. Юлия Рутберг: Да-а-а... Дмитрий Кириллов: Вот. Юлия Рутберг: Этот мне по наследству... Значит, была такая программа у Сагалаева на «ТВ-6» «Субботний вечер с...», некая персона, и вели братья Верники, и вела я. И вот наступило время Ролана Антоновича. А про Ролана Антоновича, особенно в том возрасте, ну ходили легенды по поводу того, что... Вот он приходил, и все должно было быть по его и т. д. И вдруг мне передают, что Ролан Антонович, который «Айболит-66», мой папа... Дмитрий Кириллов: Любимый, да. Юлия Рутберг: Да, всегда любимый и вообще, ну невероятно. Сказал, что я должна быть милиционером-женщиной в фуражке, только в кителе в красных колготках и в сапогах на каблуках. Дмитрий Кириллов: Он придумал уже образ. Юлия Рутберг: Я говорю: значит так, забыть всем, и все мне подыгрывают. Он приехал в ужасном настроении, все ему не нравилось обычно, что этот театр и что... Я подхожу к нему (господи, прости мне мой аферизм), я говорю: «Здравствуйте, Ролан Антонович, я Юлия Рутберг». – «Да-да». Я говорю: «Боже мой, ну вот мне рассказывали, какой вы талант, а вы же гений. Ну придумать такую затею – это же просто гениально! Это же, это только вы могли это сделать, чтобы дочка была своим отцом и главный из «Айболита-66», это потрясение. Мы уже нашли костюм, вот отправят, я уже смотрю кадры, что начинаем с того, что я дирижирую, и я папа». Дмитрий Кириллов: То есть мим. Юлия Рутберг: Да, вот этот мим из... Он говорит: «Это я придумал?» Я говорю: «А кто это мог придумать, кроме вас?» Я говорю: «Да вы что? Ну это... Мы все потрясены. Вы посмотрите, вся группа стоит во фрунт перед вами». – «Да, да, я это придумал, да. Мне очень вот, да. Ну ты же дочка, похожа как бы, да». Дмитрий Кириллов: То есть он уже... Юлия Рутберг: Мы начали все, ему очень понравилось все. И вдруг, вот мы отыграли мима, он говорит: «Так, а теперь оденьте ее в тельняшку, такие какие-нибудь шаровары, значит, вот эта вот, там, где Марьина Роща, и ты вор, вор-щипач, я тебя буду готовить в щипачи и рассказывать». И я переодеваюсь, мне тут же находят все это, какое-то черт-те что на голове делают, и я вор-щипач под пацаненка. Дальше он говорит: «А теперь ты вот это, а теперь ты вот это». Дальше мне уже было море по колено, главное, что нет кителя и красных колготок. Дмитрий Кириллов: Главное все, да-да. Юлия Рутберг: Да. В общем, я трое суток... Дмитрий Кириллов: ...жила с... Юлия Рутберг: ...прожила с Роланом Антоновичем. И закончилось это только одним. Ну, у него всегда была масса идей и всего, и он мне сказал: «Наконец-то, наконец-то я нашел свою Корделию. Я сделаю это, я сыграю Лира, я нашел свою Корделию». Дальше мы с ним опять ругались, все, ему что-то... Я выполняла все, что он говорил: плясать, миской по голове, вилки-ложки. Чечетку мужскую? Я говорю: пожалуйста. А это можешь? – пожалуйста. А... Дмитрий Кириллов: И все может, да? Юлия Рутберг: «А ты можешь ботать по фене?» Я говорю: «Что такое «ботать по фене»?» Дмитрий Кириллов: Легко. Юлия Рутберг: «Легко». – «А ты можешь там что-то такое джазовое?» Я говорю: ша-ру-дам, пум-пу-дум-пу-дум-пу-дам. Он говорит: «Прекрасно, все». И вот знаете как, он с меня при дикой ответственности, он снял с меня зажим. И мы с ним были вот в этом водовороте взаимоотношений. Дмитрий Кириллов: А Козаков как появился? Юлия Рутберг: Михаил Михайлович Козаков, мы были несколько раз на фестивале в «Орленке», и он обратил на меня внимание. Значит, он потом всем сказал, что «смотрите-смотрите, ходит некрасивая красавица, это мой тип, я обожаю таких женщин». Репетиции с ним, было... Поначалу это был... Мы просто слушали, да, сидели... Дмитрий Кириллов: Он фонтан, конечно... Юлия Рутберг: Фонтан. Он рассказывал, он вращал глазами, он что-то, он за всех все проигрывал... Дмитрий Кириллов: Показывал, да? Юлия Рутберг: Показывал. И под конецон начал показывать мне. Я не сдержалась, мат-перемат. Я подвела его к зеркалу, я говорю: «Встаньте перед зеркалом. Ваше лицо и мое лицо, вы мужчина, я женщина. Вам вот это, все это, да, идет нормально, а мне это ни к черту!» Ну, он меня хотел снимать с роли, поздно было. Дмитрий Кириллов: Поздно. Но крик стоял, наверное, да? Юлия Рутберг: Крики. И он потом мне говорил, какая я гадина, какая я мерзавка, потом он меня дико любил, потом опять «гадина, мерзавка». Дмитрий Кириллов: Но успех-то был, он должен был простить. Юлия Рутберг: Я вам должна сказать, что он был неистовый, он сжигал себя. Он не терпел небрежения, он не терпел фальши, он не терпел холодного носа. Нет! И вот да, да, понимаете? Это, как сказать, вот было... Дмитрий Кириллов: Это очень тяжело. Юлия Рутберг: И я под конец поняла, что надо выживать. И я перестала его бояться, и вот это вот... Вообще, понимаете, с гениями нельзя общаться как бандикут. Дмитрий Кириллов: Юлия Рутберг – известный борец с несправедливостью. И если кто-то неправ, она молчать не станет. Приутюжит любого обидчика, будь он хоть самим Евтушенко. Судьба столкнула Юлю с поэтом однажды в коридорах Мосфильма, где Евгений Александрович снимал фильм про Сталина. Юлия Рутберг: Идет Евтушенко, все краски Зимбабве, пиджаки Гонолулу, брюки Мексики... Дмитрий Кириллов: «Бананово-лимонном Сингапуре». Юлия Рутберг: От бури в бурю, да. Вдруг он меня хватает: «Вот!» Я, боже мой, я говорю: «Что?» –«Вот!» – и меня куда-то тащит. Я говорю: «Что «вот»? Здравствуйте. Что?» Меня начинают пробовать. Он со мной не разговаривает вообще, все. Мама Додика. Выясняется, что Додику 14 или 15 лет или 16 даже, мне 24. Я говорю: подождите, что, как я, как мы монтируемся, мальчик мне... Дмитрий Кириллов: Родила в 9 лет. Юлия Рутберг: Да, в 9 лет родила вообще. При этом мой муж Рафаэль Клейнер изумительный, которому тогда было, наверное, под 60, а дедушка у нас Валерий Аркадьевич Гинзбург. Я захожу, вижу Гинзбурга и говорю: а! Он говорит: ни... Дмитрий Кириллов: Молчи, да. Юлия Рутберг: Мы снимаем... Дмитрий Кириллов: Сумасшедший дом. Юлия Рутберг: Он орет, боже мой, орет невозможно. Меня зовут на премьеру в Дом кино, и он мне говорит: «Да, кстати, я тебя там переозвучил». Я говорю: «Что?» – «Я тебя озвучил другой артисткой». Я говорю: «Как вы смели? Почему вы мне не позвонили? Вы украли у меня голос. Почему вы это сделали?» И дальше я прихожу, и начинаются сцены, вот мама с Додиком и мое достаточно молодое лицо, и я почему-то говорю таким вот голосом... У меня бешенство было. И я ему при всех сказала, я говорю: «Вы меня обманули, вы украли, вы сделали... Я вас предупреждала, что я молода для этой роли, а вы сделали какое-то... Что это за безобразие?! Я никогда вам не подам руки!» – и я никогда не подала ему руки. И единственное, что я могу сказать, что он, конечно, настрадался в конце своей жизни, я его видела, я никогда к нему не подходила, он уже был в таком состоянии, что он меня не помнил, и слава богу. Но он же сделал этот тур по городам и весям, превозмогая все свои дикие боли. Понимаете, вот я сегодня проходила по Арбату, Петр Наумович Фоменко, 90 лет, и огромное количество стендов, его спектакли, его жизнь. И там много его прекрасных мыслей, изумительных. Я же работала с Петром Наумовичем, и это, конечно, для меня просто, это такое везение... Я могу сказать, что он написал, что чем отличается русское искусство от западного? В русском искусстве люди работают на грани инфаркта, в западном искусстве такого нет. Я очень понимаю теперь, о чем он говорит. Вот и Евтушенко работал на грани инфаркта, и Козаков работал на грани инфаркта, и мой обожаемый Гафт работал на грани инфаркта, потому что им было не все равно до последнего вздоха. Конечно, для меня это огромная радость. Они меня очень все зарядили. Я иногда совсем не могу себе позволить отступить в память о них. Нельзя, ну нельзя. Дмитрий Кириллов: Когда рядом находилась с Гафтом, да, это же вообще на всю жизнь, наверное, да? Не забыть никогда. Юлия Рутберг: Он, знаете... мы играли в сериале замечательно. И однажды у него здесь был вечер, я ходила к нему на спектакли, он при всех сказал: «О, начало эпиграммы на Юльку: «Юлька-Юлька, барабулька, лучше всякого кита». Остальное придумаю дальше». Я поняла, что никогда не придумает дальше, но «Юлька-Юлька, барабулька, лучше всякого кита» у меня есть. Дмитрий Кириллов: От Гафта. Юлия Рутберг: От Гафта. Юлия Рутберг: Мне всегда очень интересны были раненые люди. Мне всегда нравилось играть отрицательные роли. Однажды я ехала в такси с мужиком таким развязным, он говорит: «Вы артистка, что ли, вот эта вот Руберт?» Да, я говорю, Руберт-Руберт. «Вы знаете, вы все время играете каких-то сук». Я говорю: да что вы, правда? «Ну правда. Вот недавно тут видел одну роль, играете какую-то суку очередную. А я потом задумался: нет, она женщина нелегкой судьбы», – вот такая «рецензия» была. Дмитрий Кириллов: От народа. Юлия Рутберг: От народа, да. Мне дороги мои роли и маленькие, и большие. Для Коко Шанель было три сцены, и там все было на русском. Я звоню режиссеру, я говорю: простите, пожалуйста, а в чем прикол? Когда она приходит, мы встречаемся в туалете с Викой Исаковой, она говорит: «Простите, у вас есть зажигалка?» А Вика смотрит на меня и говорит: «А, вы не говорите по-французски». Я говорю: и я все это говорю по-русски – это как? Я говорю: надо немедленно переводить все на французский язык. Он говорит: «А вы сможете выучить?» Я говорю: подождите, если вы одобряете эту задачу, дальше я с завтрашнего дня начинаю. И мы все играли на французском языке, и Вика выучила. Я нашла педагога, я нашла свою подругу во Франции, которая все это нам начитывала и т. д., мы играли на французском языке. Дмитрий Кириллов: Рутберг не участвует ни в каких забегах, коалициях, тусовках. Ни к чему все это. Делом надо заниматься. Так учили ее великие педагоги Алла Казанская, Галина Коновалова, Владимир Шлезингер, Гарий Черняховский, Юрий Катин-Ярцев. Не жалеть себя, не любить себя в искусстве, а служить ему. Рутберг – вахтанговка до мозга костей, и главным в этом театре, родном доме для Юли был и остается Михаил Ульянов. Юлия Рутберг: Михаил Александрович мне был сначала дедом, вот я его воспринимала как деда. А потом, конечно, стал отцом, потому что он каким-то образом, вот начиная с Двойры... В «Зойкиной квартире» он не очень меня принял, хотя спектакль гремел, поколенческий спектакль, пресса была потрясающая. Меня он не очень принял, зашел ко мне за кулисы как-то, а я только на 16-м спектакле заговорила человеческим голосом, это правда. Он сказал: «Значит так...» А у него когда выдвигалась челюсть, это была угроза нешуточная. «Значит так, я тебе даю еще один шанс. Если ты будешь так играть спектакли, я тебя сниму с роли. Вот ты должна как-то немножко что-то с собой сделать, это все картонное, это все... Даю тебе два спектакля». Я задала один вопрос, он только что сказал «один шанс». Я говорю: «А почему два?» – «Для разгона». Вот в этом был весь Михаил Александрович, он так любил артистов. Он был сам великий артист, он был великий человек. Его любовь к человечеству, к людям, она не ушла совершенно от прибавления его погонов, орденов, медалей, регалий и т. д. Как он заботился о людях! К нему всегда можно было войти в кабинет. Скольким... Дядя Коля, который у нас был плотник, который с ним пришел фактически в один год в театр, он говорил ему: «Мишк, плохой спектакль». Он говорил: «Коль, ну подожди...» – «Мишка, плохой спектакль». Он вообще, так же как Рубен Николаевич, очень слушал цеха. Мое отношение с ним решила моя вторая роль, это Двойра в «Закате». Ему сказали, что как играет Рутберг, боже, как играет Рутберг, он пришел. Дмитрий Кириллов: Ну говорят же, надо сходить. Юлия Рутберг: Да-да. Он когда увидел на репетиции, как я кидаюсь на стены, он так хохотал! Он из конца зрительного зала побежал к сцене, говорит: «Подойди! Подойди! Да ты же жеребенок, ты жеребенок! Как ты это делаешь?» Вот у него была эта фантастическая фраза, он подходил к нам, к молодым артистам (кто к нам подходит?), он: «Как ты это делаешь? Я не понимаю». Он молился на Вахтангова как на бога. Вахтанговский театр – это было для него все. Он готов был отдать жизнь за Вахтанговский театр, что он в конце и сделал. И однажды, когда мы писали с Табаковым «Театральный роман», Максим Суханов, он, я и Смелянский, я все женские роли, он Максудова, Макс всех тоже, а Смелянский был человеком от театра. Он нам предложил, Михаил Александрович очень болел и в театре была сложная ситуация. Он предложил нам перейти, сказал, что будут деньги и т. д. Я первый раз в беседе даже не участвовала, Макс достаточно резко ему сказал, что нет. Я говорю: послушайте... А я даже не сообразила, что я говорю. Я говорю: послушайте, что вы мне предлагаете? Я Маугли Михаила Александровича, а он мой Акела, и вы хотите, чтобы я закричала, что «Акела промахнулся»? Он мой Акела. А у него же шел спектакль «Маугли». И у него такая буря, у «Табака», была просто. Он подошел к двери, посмотрел на меня и сказал: «Дура!» А потом открыл дверь, повернулся и сказал с совершенно другим выражением лица: «Молодец». Дмитрий Кириллов: А как важно молодой артистке Юлии Рутберг было, когда вот в начале вашего пути к вам в гримерку заходил Яковлев. Юлия Рутберг: Ну, это было один раз, и это было посвящение в рыцари. Показывали французские водевили, которые состояли из двух частей. Я была Мадам Дурандас со скошенным затылком, с такой халой, которая... Ну это был кабаретный выход: у меня штанины, которые летали, я каталась на стуле, я все, я была идиоткой полной... И когда мы сыграли... Играли утром, я не помню себя. Когда был мой выход, у меня вообще все, помутнение сознания. И Юрий Васильевич Яковлев в зале. У меня стали отрываться пуговицы, когда я стала перебрасывать штанины, вот это все, и у меня... Дмитрий Кириллов: Энергия. Юлия Рутберг: То есть я, вокруг меня можно было просто зажигать... Даже не надо было ничего зажигать, горело вокруг меня. И я когда вошла в гримерку, все закончилось, овации, там все было, все, я ничего не помнила. Я села на стул, я не могу даже переодеваться. И вдруг стук, открывается дверь и стоит красава, о боже, Юрий Васильевич. Он говорит: «Мадмуазель?» Он идет ко мне и говорит: «Позвольте поцеловать вам руку. Вы были прекрасны, мадмуазель». И Яковлев целует мне руку. Потом, когда прошло много-много лет, и особенно под конец, «Пристань» до этого, мы когда встречались с Юрием Васильевичем, я всегда целовала ему руку. Он кричал: «Не смей!» Это была моя потребность, это был... Вот у меня было ощущение, что пока был Яковлев в театре, ну как, после ухода Михаила Александровича, это вообще кошмар, это было так тяжело, это какая-то такая личная потеря навсегда... Я понимала, что, пока есть Яковлев, все вахтанговское, лучшее, что он продемонстрировал в «Пристани», все это осталось. Он делал один шаг в свет, и аплодисменты не смолкали пять минут, он не мог начать играть. И я побежала к нему в гримерку, зашел Юрий Васильевич, и я не знала, что ему сказать. Я говорю: «Юрий Васильевич, почему вы мне никогда не говорили, что вы так прекрасно танцуете? Я могу пригласить вас на танец?» Он говорит: «Да». И мы с Юрием Васильевичем минуту танцевали. Наверное, можно подумать, что я какая-то сумасшедшая идиотка. Это для меня так дорого, это гораздо дороже, чем какие-то висюльки, чем какие-то предметы. Вот. Поэтому знайте, перед вами сидит невероятно счастливый человек, рожденный в любви своими родителями, выращенный в необыкновенно плодородной среде личностей, индивидуальностей, талантов, сумевший в школе встретить блистательных учителей, в училище попавший очень трудно и карабкавшийся, и знающий, что такое идти к своему Эвересту, человек невероятного везения попадания в свой театр, и человек, который переживает свою судьбу. Хотя мои пикники очень часто бывают на обочине, но это Стругацкие, и это не самый плохой способ жизни. Дмитрий Кириллов: Юля, спасибо вам огромное! Мы вас любим! Юлия Рутберг: И я вас! Спасибо!