Дмитрий Кириллов: Юрий Стоянов. Он чуть ли не единственный в нашей стране народный артист России, получивший это почетное звание, минуя «заслуженного». Оказывается, такое бывает. Ведь речь идет об актере, имеющем фантастическую народную любовь. Стоянова обожают за невероятную органику, самоиронию, чувство меры, что порой диву даешься, как же все-таки легко он может рассмешить или заставить плакать. Он пытается через смерть достучаться до наших сердец и так изящно, по-чаплински, напомнить, что юмор спасает человека в самых трудных жизненных ситуациях. Игорь Николаевич, вы создали тысячи веселых образов, но при этом себя юмористов не считаете. Это правда? Юрий Стоянов: Правда. Я артист, который умеет и это. Дмитрий Кириллов: Самый близкий по духу актер вам – это Чаплин? Юрий Стоянов: Да, конечно. Дмитрий Кириллов: Первым театральным критиком была ваша мама, которая сказала как-то по-станиславски: «Не верю». Юрий Стоянов: Было. Но я тогда не знал, что это сказал Станиславский. Дмитрий Кириллов: У нас сегодня в стране есть программа, похожая на «Городок», такая же энциклопедия жизни? Юрий Стоянов: К сожалению, нет. Дмитрий Кириллов: Сегодня юмор такой, знаете, стебный. Вы смотрите? Нравится вам такой юмор? Юрий Стоянов: Конечно, нравится. Очень. Дмитрий Кириллов: 18 лет в БДТ – счастливые годы? Юрий Стоянов: И счастливые, и несчастные. Но очень важные. Дмитрий Кириллов: Вы единственный человек в нашей стране, кто пародировал Брежнева во времена Брежнева для самого Брежнева. Это так? Юрий Стоянов: Да, это правда. Дмитрий Кириллов: Несмотря на южные корни, вы человек покладистый, тихий, не вспыльчивый. Юрий Стоянов: Есть люди, которые бы с вами поспорили. Дмитрий Кириллов: Гитара – это для вас сакральный инструмент? Юрий Стоянов: Да, конечно. Это инструмент, который помог мне выжить в прямом смысле слова в тяжелые годы. Дмитрий Кириллов: В детстве вы съели целый кусок мыла. Вообще эта страсть к поеданию мыла у вас осталась? Юрий Стоянов: Нет. Это было только в детстве. Дмитрий Кириллов: Вам все равно, с кем работать, если предложение в кино или в театре интересно для вас? Юрий Стоянов: Нет, не все равно. Дмитрий Кириллов: Встреча с любимой женой, встреча с любимым дорогим партнером. «Городок» – это подарок судьбы? Юрий Стоянов: Да, безусловно. Только, вы знаете, я наберусь наглости и скажу, что заслуженный подарок. Дмитрий Кириллов: Вы жалеете, что «Городок» подпортил вашу актерскую карьеру? Юрий Стоянов: Нет, я сам для этого все сделал. «Городок» - это главный проект в моей жизни. Дмитрий Кириллов: Вы хотя отказываетесь от таких метафор, эпитетов, но сейчас можно сознаться, что вы гений миниатюры? Юрий Стоянов: Не я, а те болгарские 50%, которые во мне. Это формулировка академика Лихачева. Просто он когда-то констатировал. Это его вывод. Он сказал: «Болгары – гении миниатюры». И очень меня этим окрылил. Я решил, что я по определению априорно имею отношение к этой формулировке. Дмитрий Кириллов: Актеры же любят, когда часто им говорят: «Ну ты сегодня да! Ну ты порвал всех, как тузик грелку». Для кого-то это очень важно – каждый день, каждый час это слышать. Юрий Стоянов: Нет, контрпродуктивно и противопоказано. Все самые дурацкие шаги сделал после комплиментов в этой жизни. Но когда я знаю, когда это совпадает с моим мнением, это бывает важно услышать. Недавно мне позвонил Олег Валерьянович Басилашвили: «Слушай, ну как же ты сыграл!» Я от него никогда не слышал никаких комплиментов. Дмитрий Кириллов: Наверное, большое дело, когда есть старшие товарищи, которые могут честно и открыто что-то сказать. Я вспоминаю историю… Юрий Стоянов: Он иногда мне говорил и не очень лицеприятные вещи. Однажды мне он сказал: «Достал ты уже своими женщинами в кадре. Достал». Я пришел на работу, устроил истерику. Ильюша послушно сбрил усы и сказал: «Ну, хорошо. Давай буду играть я». Я посмотрел на него и сказал: «Какой кошмар!» Потом сказал: «Ильюша, таких женщин не бывает, хотя я видел разных». Дмитрий Кириллов: То, что Басилашвили мог вам сказать открыто, честно – это же не потому, что ему не нравилось. Такое ощущение, что он был поклонником «Городка». Юрий Стоянов: Потому что он меня любил и был поклонником этой программы. Он и Илью очень любил. Он нас любил по-разному. Он очень ценил его. Он, может быть, один из первых говорил такие важные слова… Мне было важно, чтобы это услышал мой партнер и это услышали другие. Что быть не очень бурлескным, не очень разнообразным в кадре, а, как люди говорят, может быть, одинаковым, грустновато-улыбчиво-мудрым таким – это на самом деле очень большой талант, невероятный профессионализм, эта органика очень подперта биографией. И знаете, что еще? Именно такой способ его существования позволял мне на его фоне крутиться, распускать перья и как бы быть разным. Эта пара возникла именно потому, что было двое. Дмитрий Кириллов: До 36 лет быть малоизвестным артистом – это трудно? Учитывая, что с самого детства вы хотели именно быть артистом. Юрий Стоянов: Если учитывая это, то непросто. Вопрос был не в отсутствии узнаваемости, а в несыгранности, несделанности, невостребованности. А уж узнают – это попутно. Хотя это очень приятно. И, конечно, когда ты в детстве… Мальчик говорит: «Хочу быть актером». Спроси его: «Почему?» Он что вам ответит? «Хочу нести разумное, доброе, вечное, я думаю над сверхзадачей, я хочу сделать людей чуть-чуть лучше»? Да нет. Он хочет, чтоб девочки в него влюбились из соседнего класса и чтобы он раздавал автографы. Дмитрий Кириллов: Одесситы любят поесть. А имея в наличии двух бабушек, соревнующихся в кулинарном поединке за право накормить любимого внука, Юра Стоянов незаметно превратился в сильно перекормленного мальчика. Фехтование стало настоящим спасением. Здесь он преуспел, получив звание мастера спорта. И все это ради того, чтобы нравиться девочкам. Юрий Стоянов: Не мог понять, почему я им не нравлюсь. А потом не мог понять резко, что я им уже нравлюсь и пропустил этот момент. Да, я пропустил. Я все считал, что я толстый, а я уже был худой, как щепа, и длинный. У меня было 183 рост, когда я заканчивал школу, и 74 кг веса. То есть вот такой был. И проморгал. Не воспользовался. Я вообще в своей жизни очень не воспользовался. Сейчас встречаешься. Идет какая-то женщина 60 лет и говорит: «Когда ты был в ГИТИС, мы все тебя обожали. У тебя были такие волосы. Ты был такой красивый. И театроведческий факультет, и актерский. Мы помешаны были». Я говорю: «Где же вы, твари, были тогда? Что вы мне говорите, когда вам по 60 лет «Мы тебя любили»? Что вы мне тогда этого не говорили?» А я глупый, зажатый, провинциальный не воспользовался вообще. Как кто-то понравился – сразу в ЗАГС. Идиот. Дмитрий Кириллов: А в актерской профессии знаете, как бывает? Одни умеют, воспользовавшись таким случаем, по предъявлению сразу показать: «А давай покажи». Юрий Стоянов: И правильно делают. И молодцы. Вот это настоящие артисты, а не исключения из правил. Артист должен предъявлять свою профессию, как любой другой человек. Вот оператору сказать: «Давай, Вася, крупный план, композицию выстроим». Знает человек профессию? Знает. Пианист ноты открыл – ну худо-бедно, но он их сыграет. Дмитрий Кириллов: Конечно. Юрий Стоянов: Значит, артист должен сбацать. Никуда не денешься. А вот без этого: «А в каких предлагаемых обстоятельствах я это делаю? А мой персонаж когда родился? Скажите, пожалуйста, он родился 19 июля 1861 года, или все-таки 21­-го? Там переход в другой знак. Скажите, пожалуйста, как он сегодня позавтракал». Да иди ты к черту. Написано: «Встретились два еврея. Давай играй». Что тебе, когда он родился. «За чертой оседлости или в черте оседлости?» Встретились два еврея – начало короткое. Идем быстро к финалу. Там смешной финал. Да, надо уметь это. А собачку можешь? – «Да пошли вы. Какую собачку? Можно ли Гамлета прочитать?» - «Нет, собачку сыграть можешь?» - «Я Гамлета хочу». - «Собачку». – «Нет». – «Свободен». Вот я и то, который не играл собачку… Мою профессиональную беду можно очень просто сформулировать. Я сначала думал о том, как я буду выглядеть в этой ситуации. Как я, солидный симпатичный парень, сяду вдруг на четвереньки и буду изображать собачку. Эта мысль антипрофессиональна. Правильно – «Какая собачка?», а не «Как я буду выглядеть, когда я буду играть собачку?» Дмитрий Кириллов: Как они будут реагировать? Юрий Стоянов: Ну, конечно. Это контрпродуктивно абсолютно. Ну, слушайте. Кто-то это понимает в 17 лет, а кто-то в 35. Зато мне 60, а я обожаю играть собачек. Вот разница. Дмитрий Кириллов: А они не могут. Юрий Стоянов: А они хотят Гамлета играть. А им уже Гамлета поздно и мне поздно. А собаку не поздно. Дмитрий Кириллов: Если брать спортивную терминологию, БДТ – это НХЛ? Юрий Стоянов: Я в хоккее не очень. Дмитрий Кириллов: В общем, это высшая лига. Юрий Стоянов: Так. Дмитрий Кириллов: И в 18 лет… Юрий Стоянов: Нет, это не НХЛ. Он был один. Если высшая лига, то предполагается, что еще рядом должно быть 6-7 театров. Ну, не было. Он был вне. Он отдельно. Большая-большая звезда. А рядом пыль. Дмитрий Кириллов: Страсть к собиранию талантливых актеров в свой театр у Товстоногова была сродни коллекционированию. При всем при этом многие актеры практически всю жизнь просидели на скамейке запасных в ожидании роли. Были ли какие-то моменты, когда вас Товстоногов хвалил? Юрий Стоянов: Их было так немного, что я их помню. Дмитрий Кириллов: Что это были за моменты? Вообще дождаться от такого человека комплимента, да еще прилюдно… Юрий Стоянов: Началось все не с комплимента. В Ереване мы были на гастролях где-то в конце 1970-х – начале 1980-х и жили в роскошной интуристовской гостинице. У меня все деньги кончились. Я терпел 2 дня, 3 дня. Ничего не ел. Голодный был невероятно. И написал папе, как в том знаменитом анекдоте: «Папа, вышли денег». Помните, когда папа говорит: «Нет бы – написал: «Папа… вышли денег», а то «Папа, вышли денег»». Но папа правильно прочитал телеграмму и выслал денег. И я в 7 утра пошел в этот круглосуточный ресторан и заказал себе все и на все. И в эти 7 утра, как только мне все принесли (пустой ресторан, никого нет), стол еды, и вдруг появляется Георгий Александрович Товстоногов. В 7 утра. Главный режиссер. «Можно я к вам подсяду?» – «Да, пожалуйста». Он кушает и кушает. Потом говорит: «Говорят, вы неплохо показываете начальника отдела кадров». Тогда всегда считалось, что начальник отдела кадров – это человек оттуда. Я говорю: «Георгий Александрович…». – «Ну, покажите. Хвалят. Говорят, чудовищно смешно». Я что-то на голодный желудок изобразил, покривлялся. Он вытер рот, выпил «Боржоми»: «Да. Слухи о том, что вы гениально пародируете людей, сильно преувеличены. Приятного аппетита». И ушел. Потом в другой раз я на сцене расколол людей, человек 16 довел до истерики во время спектакля. Они ушли, он меня вызвал потом в кабинет. Единственный раз я был в кабинете. Он сказал: «Понимаете, Юра, если когда-нибудь вы сумеете извлечь из зрительного зала то же количество смеха, которое вам удается извлекать из своих несчастных коллег на сцене во время спектакля, тогда, может быть, из вас что-нибудь получится». Меня срочно вводили спектакль «На всякого мудреца довольно простоты». А я все играл срочно – либо кто-то напьется, либо кто-то умрет. Все срочные вводы. И я сыграл какой-то кусочек. Он сказал: «Юра, вернитесь, пожалуйста, на сцену». Я вернулся. Он говорит: «Вы большой молодец». – «Спасибо, Георгий Александрович». Он говорит: «Нет, нет, подождите. Можно, чтобы все занятые артисты вышли на сцену». Вышли все занятые артисты на сцену. «Я просто хочу, чтобы все слышали, что я сказал. Что вы большой молодец». То есть он понимал. Но есть понятие тренда. И челядь очень чувствительна. Она улавливает и слышит это все. Сразу меня перевели в другую гримерную. Там так интересны в театре вот эти субординационные вещи. «Юрочка, вы с завтрашнего дня, пожалуйста, переходите в гримерную на втором этаже с третьего. Там вас будет 3 человека, а не 4». Опс, уже медаль есть. Или, например, я помню, молодые мы выехали на какие-то гастроли. Ой, такой автобус большой подогнали. Я влетел, сразу за водителем. Любимое место. «Знаете, здесь уже есть, кому сидеть. А вы должны пока там, где на колесе». Головой в потолок. Вот это. Есть хороший анекдот, я его обожаю, когда в ЮАР, когда-то стране апартеида, едет автобус, и нем вперемешку сидят черные и белые. И один черный голову белому на плечо, тот толкнул: «I’m sorry». Второй раз. И на третий раз он ему вдарил. Черный белого, белый черного. Всех вывалили в саванну. Мочалят там друг друга. А среди них был пастор. Он так руки к небу, говорит: «Люди, будьте людьми. До каких же пор мы будем делить друг друга на белых и черных? Хватит. Господь не простит нам этого. Давайте мы все объединимся на какой-то другой почве. Давайте мы все будем зеленые и будем охранять природу. Все, не будет больше ни белых, ни черных. Мы все будем зеленые. И сейчас тихо, мирно мы войдем и сядем в автобус. Светло-зеленые – на переднее сиденье, темно-зеленые – на заднее». Дмитрий Кириллов: Гитара – это случайное явление в вашей жизни? Юрий Стоянов: Нет. Вы знаете, не случайное ли это явление в жизни моего поколения, а не моей. У нас были учебники. Оборотная сторона учебника. Вот обложка, а вот задняя часть. На ней всегда был нарисован гриф. И он был разделен на лады и количество струн (6 струн). И точечки. Пятый, седьмой, десятый, двенадцатый лад отмечены. И друг другу: В Ливерпуле, в темном зале, в черных пиджаках Стоят четыре красивых парня с гитарами в руках. И весь класс. С русским текстом еще. Я о девушке хочу вам рассказать. Пусть будет мой рассказ как память о других. Но если пятикопеечной монетой играешь вместо медиатора. Медиатор… Где можно достать медиатор? Струна порвалась – все, трагедия. Хорошо, что моряки есть. Понимаете, в Одессе заказать морякам комплект струн… Он за эти деньги мог привезти 10 зонтиков, два нейлоновых плаща, иголки для швейных машинок. Я не знаю, что там еще… Полдубленки. Дмитрий Кириллов: В общем, кучу всего. Юрий Стоянов: Или вот эти тебе струны. Кого ты закажешь? Сложно было. Но для этого Молдавия была рядом. А Молдавия – это такое место, где все было. В Молдавию ездили за книгами. Представляете, электрички, переполненные одесситами, едущими в Молдавию не за колбасой, как в Москву ездили, а за книгами. Я сейчас представил. Научная фантастика. Два поезда я поминаю в своей жизни, из которых можно снять кино. Как эта станция в Беларуси называется… Жлобин. Город Жлобин. Знаменитая игрушечная фабрика. В 6 утра останавливается поезд. Не в застойные, а в начале 1990-х. Голод, нищета, жрать нечего. И вдруг ощущение, что ты просто сошел с ума. На уровне окна ты проснулся, рассвет. И в окно вдруг заглядывает такой жираф. И рядом с ним медведь. Огромные панда, ягуар. Говоришь: «Мама, роди меня обратно». Станция Жлобин. Но Жлобин – не Ботсвана, не республика Чад, не Конго, не Австралия. Жлобин. Станция Жлобин. Мать моя. Ты бежишь в ужасе. Открываешь. И ты видишь: весь перрон – это, оказывается, люди, рабочие фабрики, которым выдают зарплаты игрушками – большими, тяжелыми. Дмитрий Кириллов: Зебрами. Юрий Стоянов: Зебрами, львами. Там распределено. «А вот премия у нас пойдет пандами, извините». «Николая Ивановича поздравим. Николаю Ивановичу в день его 50-летия вручаем три панды». И на заводе все хлопают. И вот эти жлобинцы, сколько глаз хватает… Людей нет, потому что игрушки больше людей. Они вот такого размера. Они над головами держат их. И ты до горизонта видишь саванну, заповедник в республике Нигерия, Чад. Налево смотришь – пахнет жжеными семечками, туалетом, но вокруг только африканские и австралийские животные. Если это снять… Станция Жлобин. Тебе объявляют. И стучат они этими игрушками в окно – «покупай». Дмитрий Кириллов: Талант пародировать людей у Стоянова проявился очень рано. А уж в институтские годы все знали, что Юра покажет любого лучше всех. Юрий Стоянов: Я учился параллельно с внучкой Леонида Ильича Брежнева Викой Брежневой. Она была однокурсница моей первой жены. И мы были на дне рождения на улице Тверской. И студенты, дурака валяли. «Юра, покажи». «Юра, расскажи». Я начинал: «Дорогие друзья, давайте выпьем за мою внучку», - все в покатуху. Открывается дверь. И входит генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Вот какие есть слова, когда хотят описать? Я окаменел, я онемел, я уделался. Как еще в жизни люди говорят? У меня отнялись ноги. Все вместе. Она говорит: «Дедушка, а знаешь, как Юра Стоянов тебя хорошо показывает?» Я понял, что мой рот прекращает существовать. Дмитрий Кириллов: Пронеслась вся жизнь. Юрий Стоянов: И фраза эта: «Посодют тебя когда-нибудь за твой длинный язык». Бабушка всегда говорила. И мама: «Юра, молчи. Пожалей нас. Ну, пожалуйста, молчи». И я говорю: «Что я должен делать?» И он: «Ну, покажи, Юрик». Я как-то очень плохо рассказал какой-то… Потому что выбрал самый мягкий анекдот. А мягкий анекдот – это плохой анекдот. И он говорит: «Да, Юра, больше никогда не показывай генерального секретаря. Не надо тебе это. У меня Леонид Ильич Брежнев лучше получается». Это очень остроумная фраза. Я пробовался на Брежнева, когда Сережа Снежкин снимал свой знаменитый, блестящий сериал «Брежнев», в котором гениально сыграл Шакуров. Я ему говорю: «Сережа, ну зачем позвали?» Мне тогда было 36 лет. Чтобы показать портфолио, отчитаться за пробы? «Нет, почему, я искренне хочу попробовать». Хотя большую часть фильма там Брежневу сильно за 60. И там такая фраза была: «Сегодня в городе Царандой. А что такое в городе Царандой?» Я смотрю телевизор, а папа Вани Урганта Андрюша Ургант играет моего личного секретаря в этих пробах. Мы смотрим. «Сегодня в Афганистане…» «А что такое Царандой?» И эта группа начинает сразу лежать. Я говорю: «Чего я смешного сказал? Я спросил «что такое Царандой?»» Он говорит: «Давайте еще раз попробуем снять». – «Что такое Царандой?» - «Еще проще». – «Что такое Царандой?» Вот этот Царандой… Они все валялись, ушли мокрые. Я сразу понял, что у людей есть хороший материал показать дома и посмеяться. Так я не сыграл Брежнева. Вообще все, кого я сыграл, я сыграл в «Городке». Дмитрий Кириллов: Дай бог, чтобы в вашей жизни было очень-очень много главных ролей. Потому что, по-моему, вы уже созрели. У вас все поздно. У вас просто вся жизнь идет… Юрий Стоянов: Да всему свое время. Единственное, что есть какая-то одна несправедливость. Хотя говорят, что всему свое время. И что если Господь… то так и должно быть. Что какую-то первую круглую дату я встречаю без моего партнера. Такую большую круглую дату. Все-таки в один день могли отметить. Мы же в один день родились. Только ему бы исполнилось 70. А он так бы и выглядел, как 30 лет назад. Он все время выглядел одинаково – сразу немолодой, слегка пожилой, спортивный, обаятельный, слегка грустный, мудрый, удивительный совершенно человек, который перевернул мою жизнь. Я забыл, сколько мне лет. Мы в Болгарии были. Я что-то встал и говорю: «Лена, нам надо думать, когда отмечать этот юбилей в следующем году, кого звать. Летом бессмысленно. Это надо осенью все устраивать. Я говорю – все-таки мне 50 лет». Она молчит. Я говорю: «Слушай, ну 50 надо же отмечать». Дмитрий Кириллов: Круглая дата. Юрий Стоянов: Да, конечно, да. И я все это развивал, список стал составлять. Так неделю я ходил. Она все молчала. Я говорю: «Лена, ну все-таки какие-то идеи есть? Через неделю полтинник». Она говорит: «Юр, а ты так неделю все и живешь с ощущением 50?» - «Да». – «Может, тебе так и хорошо бы, но просто в следующем году тебе 60». У меня было ощущение, что на меня упало небо. – «Как шестьдесят? Пятьдесят». Это была лучшая неделя в моей жизни. Дмитрий Кириллов: Пусть в ваши 60 вы всегда ощущали себя на 50. Юрий Стоянов: А у мужчины-артиста нет возраста. У него актерский возраст. Кого можешь играть, столько тебе и лет. Дмитрий Кириллов: Ой, тогда вы еще совсем юный. Юрий Стоянов: Ну, и хорошо. Дмитрий Кириллов: Спасибо огромное. Юрий Стоянов: Спасибо.