Максим Волков: Обычно на Новый год подводят итоги прошедшего. Каким для Вас был 2021-й? Юрий Стоянов: У меня было очень много работы. И никто не заболел, к счастью, из близких мне людей. Хотя переболело огромное количество моих товарищей, а с некоторыми пришлось попрощаться. Грустный, грустный уже и не год, какой год, он мало отличается, предыдущий, от позапрошлого. Но эта такая новая реальность. И знаете, у такого молдавского драматурга замечательного, советского драматурга Иона Друцэ была такая фраза: «Человек привыкает ко всему. И это самая страшная правда, сказанная о нем». Человек не только привыкает ко всему, но умеет находить какие-то свои маленькие радости, адаптируясь к какой-то беде, он все равно, природа человека такова, что он все-таки ищет позитива. Нормальный человек. Максим Волков: У Вас какие положительные эмоции от прошлого года остались? Юрий Стоянов: Здоровый, и рядом мои близкие, родные люди, с которыми я буду встречать этот Новый год. Я имею в виду мою семью и близких друзей. И то, и то, что я был востребован, то, что я был востребован, то, что я был нужен. Потому что твоя необходимость зрителю не всегда пропорциональна твоей необходимости начальству, продюсерам и вообще всем, от кого зависит моя профессия, мое ремесло. А оно, в большой степени, при всех декларациях о независимости личной, ты все равно остаешься зависимым в профессиональном смысле человеком. Прекрасно, когда ты зависишь от чьего-то таланта. А если ты зависишь от чьего-то сумасбродства, от чьей-то бездарности? В профессиональном плане, я имею в виду. Ну это мука мучная, тяжко это очень. Ну миновало меня это. Меня тот год сводил с очень талантливыми и славными людьми. Максим Волков: Ваши коллеги по цеху, ну, многие говорили, что стались без работы, без проектов. Я слышал, что у Вас в этом плане все хорошо. Чем занимались, расскажите, в этом году? Юрий Стоянов: Прости меня, господи, полтора счастливых месяца, когда нас закрыли на карантин, почему счастливых? Потому что я очень много работал в это время дома. Я так уставал, я похудел. Народ разожрался весь, распух, переругался, переразводился. А я похудел, похорошел. И я впервые обратился к интернету, и я открыл свой маленький YouTube-канал и снял… Вот смотрите, я снял 73 сюжета. Я снимал по два скетча в день. Ну не скетча, а таких, как маленьких фильмиков, что ли. Грим у меня был дома. Мои друзья из продакшна, которые со мной работают, привезли мне такую небольшую, несколько дедолайтов, несколько приборчиков осветительных, одну скай-панельку вот такую вот, прибор, который сейчас меня освещает, звуковых два комплекта. Оператором стала моя жена. С такой стабилизационной ручечкой, которая не дает телефону болтаться. От «Городка» остались каких-то десять париков, или двенадцать, на чердаке я нашел. И, к счастью, мы привезли вещи моей тещи с дачи. А теща моего размера. И так я, то есть я был еще артист с гардеробом тещи. То есть всех женщин, которых надо было играть, это было очень легко. Гримировала меня моя жена своим макияжем. Вот такими нехитрыми способами, очень близкими к «Городку», в том смысле, что это делалось на коленках, очень скромно, как поначалу делался «Городок». Вот я полтора месяца снимал эту историю. Сейчас я не буду этим заниматься, потому что коронавирус всех уже достал. После этого закончилась пандемия, мы начали снимать «Вампиры средней полосы», потом сериал «Гости из прошлого», потом там было несколько полных метров. В общем, так вот, так, так, так, было много работы. Максим Волков: На следующий год уже что-то себе? Юрий Стоянов: На полтора года я уже знаю свою жизнь. Не доходят руки до театра. Вот это моя беда жуткая. Потому что есть у меня одна идея, мы даже начали репетировать, но договорные обязательства не позволяют вот такой роскоши. Потому что для меня это роскошь – общение с живым залом, с живым зрителем. Помимо каких-то небольших там, точечных выездов, вылазок в другие города и страны с концертами. Я очень люблю театр, и мне без него очень тяжело, потому что, знаете, это театр, это как солнечная батарея, я от нее заряжаюсь. А я такой аккумулятор. Для меня зритель, это вот, простите за пафос, в этом смысле – это солнце. Без живого зрителя ты теряешь профессию, ты превращаешься в человека, который эксплуатирует какие-то найденные ходы. Максим Волков: В новогодние праздники есть люди, которые просто загружены корпоративами, концертами. У Вас такое бывает? Юрий Стоянов: Я и в прошлые-то годы не особо участвовал в новогодних корпоративах. Под новогодним корпоративом я имею в виду 31-е число. Вот 31-го числа я не работал, по-моему, ни разу в жизни. Ну потому, что я предпочитал провести это время с семьей. Бывали моменты, о которых могу пожалеть, и по нынешним кризисным временам зритель может покрутить пальцем у виска. И я бы сказал зрителю, что он прав, потому что это суммы. Но я все-таки стараюсь Новый год провести с семьей. Потому что деньги потратишь, а этот вечер тебе уже никто не вернет, он никогда не повторится. Максим Волков: Скажите, в студенческие времена, может быть, дедморозили? Юрий Стоянов: Я был один раз, но очень запоминающийся. Я был Дедом Морозом, когда работал в БДТ, в Большом драматическом театре, сейчас он имени Товстоногова, а тогда назывался имени Горького, в Ленинграде. Тогда мы играли. Это такая месткомовская обязанность, оплачиваемая премией, когда надо поздравлять детей сотрудников театра накануне Нового года. Тогда был такой тяжелый день. Где-то, ну, тогда не было таких пробок, поэтому где-то адресов, ой, до тридцати. Это ужас, это ужас. Мое счастье, что я непьющий человек. Потому что мой предшественник в роли Деда Мороза, сказал: «Юра, знаешь, что самое главное в Деде Морозе?». Я говорю: «Что? Борода?», – «Нет». Я спрашиваю: «Посох?», – «Нет». Я говорю: «А что?». Он говорит: «Печень». И он был прав. Потому что к концу у некоторых она не выдерживала. И речевой аппарат тоже. У нас был такой Дед Мороз, который поздравлял детей в детском садике. Но уже детский садик был пятым или седьмым. Он посадил мальчика на колени. А сестра этого мальчика читала стихи о дружбе рядом. Неприятным таким голосом: «Дружба, дружба…». А этот брал все время, вот так оттягивал бороду его на резинке и отпускал. Она так: «Пяу!». Больно борода бьет на резинке. И когда он это сделал в четвертый раз, он мальчика поставил: «Так, ты, девочка, продолжай читать стихи, а тебя, мальчик, я сейчас урою …». И с этим посохом начал за ним гоняться. Его скрутили, вызвали милицию. Разные бывают праздники. Максим Волков: Место, где Вы родились, где Вы грелись одесским солнцем, оно как-то повлияло на Вашу карьеру? Это же вот такая негласная столица юмора. Юрий Стоянов: Одесса – не столица юмора. Одесса в результате столица юмора. Изначально Одесса просто очень многонациональный город, очень вкусный и морской. Вкусный в любые времена, и в голодные, и в сытые. Можно было найти свой вкус там. И вот это огромное количество людей, огромное количество социальных слоев, огромное количество вузов, театров, институтов. И, начиная с дореволюционных времен, вот этот невероятный такой бандитско-торговый, предприимчивый, культурный, интеллигентный, поэтический, художественный, какой угодно компот. Вот это такой вулкан, где вот эта лава всех переплавляла, переплавляла людей и наружу выбрасывала вот это вот. Когда вот вулкан начинает извергаться. В результате она дала огромное количество, я не причисляю себя к ним, просто исторически, огромное количество талантливых и веселых людей. А реприза, шутка, как такой как бы народный промысел, настоящая реприза, она возникает не от желания пошутить. Самое ценное, когда она, когда человек так думает. Он так думает, он не шутит. То есть это способ мыслить, это свойство ума – так шутить. И даже Пушкин 13 месяцев провел в Одессе, не так мало, 13 месяцев. Кто-то может сказать: «Всего». Но для города, которому не так много лет, который значительно моложе Петербурга, аж 13 месяцев. Поэтому и я, наверное, не исключение. Это славное место, очень знаковое. И одессит – это в результате не место рождения, а это, если хотите, национальность такая. И уже не важно, что ты – русский, молдаванин, украинец, еврей, грек. Все там есть. Максим Волков: Не тянет назад, в Одессу? Юрий Стоянов: Это же дом, там мама, она есть, по сей день, к счастью. Там мои друзья, там мои родственники. Но правда состоит в том, что я бы не состоялся, как артист, если бы остался там. Я это понимал, еще будучи мальчишкой. Я это понимал. Я понимал, что нужно туда, где Станиславский с Немировичем-Данченко, я не имею в виду «Славянский базар» ресторан, но где они все это придумали, заварили, изобрели эту уникальную совершенно систему воспитания артиста. Максим Волков: Еще одно Ваше серьезное и глубокое увлечение – это музыка. Юрий Стоянов: Я просто всегда считал это частью моей профессии. Музыкальность. Что надо быть музыкальным человеком, это часть моей профессии. Но, в отличие от некоторых там бардов, я не понимаю, как можно петь то, что не можешь сыграть. То есть, поют ноты, которые не могут сыграть, их гармонию. Поэтому я очень большое значение придавал всегда вот инструменту. Мой мессендж – про то, что не там, и не там, не сзади, не впереди, а здесь, сегодня. Сегодня. Живи сегодняшним днем, сегодня очень хорошо. Во имя завтрашнего. Не забывай вчерашнего. Но сегодня. Максим Волков: Спасибо!