Виктор Лошак: Это «Очень личное» – программа о принципах и правилах жизни. Он написал об умной собачке Соне и еще десятки книг и пьес для детей. Наш сегодняшний гость, пожалуй, самый известный в стране детский писатель – Андрей Алексеевич Усачёв. Андрей Алексеевич, я давно хотел побеседовать с детским писателем. И для точности приглашения я посоветовался с теми, кто отвечает за книгопечатание в стране: кто в нашей стране детский писатель № 1? Они назвали вас. Как вы относитесь к этому месту в этом рейтинге? Андрей Усачёв: В свое время я дружил и много общался с Эдуардом Николаевичем Успенским, который, в общем-то... Виктор Лошак: Вы даже книгу вместе написали? Андрей Усачёв: Да, да, да. И много чего мы вместе сделали. Эдуард Николаевич был еще из той эпохи, когда все было очень ревниво. И как-то, значит, мы с ним встречаемся, и он говорит: «Андрюха! В одной теплой компании мне сказали, что ты говоришь, что ты писатель № 1». «Мне, – говорит, – разведка доложила». Я знаю, какая разведка. Я говорю: «Эдуард Николаевич, в моем понимании не может быть писателя № 1, № 2, № 3 и так далее». И тогда я вспомнил анекдот замечательный о том, как студентов Литературного института забрали в армию. Ну, у нас был такой, да? Виктор Лошак: Да. Андрей Усачёв: Ну и им говорят: «Рассчитайтесь на первый-второй». «Первый». «Первый». «Первый». «Первый». Вот. Поэтому я к этому отношусь вот так. Я не очень понимаю, как можно быть первым, вторым или третьим. Тем более, когда за нашими спинами такие величины всякие стоят. Виктор Лошак: Андрей Алексеевич, если представить себе, почему человек стал детским писателем, я себе представляю почти все время одну и ту же историю: читал сказки ребенку, придумывал стихи для внучки (дочки, сына), и покатило, покатило, покатило. А вы как пришли в эту профессию? Андрей Усачёв: Мы пошли другим путем. Вот так, как вы рассказываете, для ребенка, для внучки – это у Чуковского так было. Так, по-моему, было у Киплинга. То есть у ряда писателей было это следующим образом. А у меня как-то по-другому совершенно. Ну, во-первых, я сам любил читать детские книжки. Если совсем коротко эту ситуацию развернуть. Виктор Лошак: Да. Андрей Усачёв: Никто детские книги, детские стихи, тем более сказки, в юном возрасте не пишет. Когда тебе 16–17, мы о чем пишем? О несправедливости общества. Виктор Лошак: О неразделенной любви! Андрей Усачёв: Конечно же! Вот об этом я всем писал. И сильно страдал. Пока вдруг не прочел Хармса. И меня поразило простая идея, которая, в общем, сильно меня перевернула: что можно писать и получать при этом удовольствие. Мне было, наверное, лет 25–26. И я думаю: «Чего я эту ерунду-то лирическую пишу? Буду... Вот Хармс пишет – мне нравится». И я вот тогда стал писать. И вот я вошел туда. И вот это мне до сих пор еще нравится, хотя уже прошло много лет. Виктор Лошак: У вас было несколько профессий до писательской: вы были музыкантом, вы были редактором, вы были дворником. А какая из профессий вам больше всего помогла для работы вот сегодняшней? Андрей Усачёв: Я не убежден, что помогла. Ну, по крайней мере, работа дворника не мешала. Потому что мозги свободные. У писателя должны быть свободные мозги. Он не должен думать о том, где добыть эту гайку, каким ключом ее завернуть и так далее. Поэтому профессия сторожа, ну и кто-то в кочегарку же ходил. Вот кочегарки в моей жизни не случалось, а сторожил я много и дворничал приличное время. Виктор Лошак: А вот вы сотрудничали с «Крокодилом». У вас был какой-то сатирический период в жизни? Андрей Усачёв: Чувство юмора у меня прорезалось довольно поздно, как ни странно. И когда я стал писать детские стихи, как-то во мне это... Я понял, что это нужно и можно писать с юмором. А параллельно, я же взрослый человек, я стал писать, даже не скажу сатиру, может быть юмор. Но что-то веселое. И у меня в свое время возникла развилка. При журнале «Крокодил» был такой «Крокодильский лицей», в котором много кто из современных писателей бывал. И они привлекали людей как пишущих и пишущих с юмором. И я туда стал писать. Там время от времени что-то публиковали. И Михаил Казовский, который был завотделом поэзии, он меня пригласил в штат. Это был 1987 год. Вообще-то попасть в штат «Крокодила» – журнала ЦК на такую должность. Уже не тебя печатают, а ты уже выбираешь: будем мы печатать это Тяпкина-Ляпкина или не будем. Виктор Лошак: Да. Андрей Усачёв: Да. Но у меня было и сомнение тогда. И я поделился им с Успенским. И вот он сказал: «Андрюш! Либо ты будешь писать, либо ты будешь читать чужие рукописи. Время в жизни у человека одно». И я тогда... Хотя можно было уйти в юмор, в сатиру, что называется, хотя я ездил с выступлениями – уже, так сказать, у меня был репертуар, – я, в общем, понял: детская литература – это мощно. А юмор и сатира – это что-то такое вот... Я даже не понимаю, как это выделяют в отдельные жанры. Виктор Лошак: Ответьте мне на один вопрос. У меня он возник, когда я готовился к разговору с вами. Детская литература – это о детях? Или это просто понятное? Андрей Усачёв: Отличный вопрос! Виктор Лошак: Ну, он у меня существует. Андрей Усачёв: Да, да, да, да, да. Ну, у меня есть понятие: детская литература. Или про детское. Никакого, конечно, это отношения к детской литературе вообще-то не имеет. Ну вот возьмем прекрасный фильм Данелия: «Дядя Петя, ты дурак?» Да? «Сережа». Это взрослая вещь о ребенке. Точно так же, как «Детство» там Толстого. И так далее. Конечно, это к детской литературе не имеет... Виктор Лошак: Никакого отношения. Андрей Усачёв: Да. И даже я вам более того скажу, что: непонятное, понятное детям. Есть так называемое не детская литература, а детское чтение. Пушкин для детей, как мы знаем, не писал. Однако он настолько понятен, что он входит в детское чтение, так же как и Стивенсон, «Остров сокровищ», и «Шерлок Холмс». Это никакая не детская литература. Но мы ее запоем читали и читаем, потому что это детское чтение. А детская литература – это все-таки написанная с пониманием того, что детям будет это интересно. Виктор Лошак: Адресованное детям. Андрей Усачёв: Адресованное. Да, да, да. Виктор Лошак: Вот подростки. Это очень сложный переходный возраст. Не будем об этом говорить, это всем понятно. Что значит писать для подростка? Подросток – и взрослый, и ребенок одновременно. Андрей Усачёв: Отличный опять! Отличные вопросы вы задаете. Я не признаю подростковую литературу. У меня там спросят: «Как там?» А я говорю... Виктор Лошак: А существует как бы такой раздел? Да? Андрей Усачёв: Как бы! Вот дело в том, что: как бы. Потому что должен был появиться, я не знаю, «Дон Кихот», чтоб появился там рыцарский роман. Ну, должны быть какие-то очень мощные книги, которые заявляют о том, что возник новый жанр такой литературы. Виктор Лошак: Ну, такой ледокол. За которым пойдут лодки. Андрей Усачёв: Да, да, да, да. Никакой подростковой литературы не существует, даже вот по этому критерию. А дело в том, что, когда мы адресуем детям, мы понимаем, кому мы адресуем. Когда мы адресуем взрослым, неважно там, мы понимаем, кому мы адресуем. Когда мы пишем для подростка – это такое: весенние мутные ручьи, в которых ты как вот собираешься там плавать. Я в подростковом возрасте, и все те, кто читал, – мы все читали вообще-то взрослую литературу. Если ты в подростковом возрасте хочешь узнать о любви, читай Шекспира, «Ромео и Джульетта». «Ромео и Джульетта» написано для подростков. Есть много чего что написано... У Куприна прекрасный. А вот для этих вот отдельных, знаете, это как мы будем отдельную литературу для пенсионеров. Это что такое? Вот литература для подростков – это... Там есть «О». Ну вот там про подростков есть более-менее удачные книжки. Но самого этого жанра подростковой литературы – это что-то мифологическое. Потому что... Тем более поэзия! Знаете, поэзия для подростков? Если б мне в моем детстве дали бы Николая Гумилева – вот это настоящая, пацанская такая литература. У девочек – у них есть Ахматова, много чего о любви. И не надо вот специально для «Сони из 7-го Буээ» писать, понимаете? Виктор Лошак: Это как-то очень связано с тем, что я вот терпеть не могу, когда маленьких детей выводят на телевидение. И они поют о любви, о весне. Мне кажется, что это такой парад тщеславия родителей. Что такого жанра – эстрада для детей – нет. Андрей Усачёв: Нет. Конечно, нет. Есть нормальные, умные, грамотные родители, которые относятся к тому, что ребенок пишет там стихи или сказки, спокойно. Они его поддерживают. Но они его не пихают. А когда вот мой Васенька, Петенька или кто-нибудь еще, вот он тут молодой гений, то это изначально изуродовать ребенка. Поэтому надо поддерживать, но не запихивать его на эстраду. Виктор Лошак: Вы свои книжки, стихи, я не знаю, что, проверяете на собственных или проверяли на собственных детях, внуках? Андрей Усачёв: Нет. Никогда. Виктор Лошак: Никогда? Андрей Усачёв: Никогда. Да. Я не знаю. Может, так счастливо было, что они нравились. Не то что вот это там: в отвал, это не в отвал. А потом – я же сам ребенок. Мы же все дети. Поэтому я же понимаю, о чем мне нравится. Где во мне ребенок хохочет. Хотя ребенка и взрослого разделить очень сложно. Виктор Лошак: А вы пестуете в себе детскость? Андрей Усачёв: Нет, не пестую. Виктор Лошак: Нет? Андрей Усачёв: Оно остается. В свое время Валентин Дмитриевич Берестов (я не помню наизусть стихотворение) говорил о том, что в человеке, как в дереве: вот сердцевина есть. Потом она обрастает годовыми кольцами. А сердцевина-то есть! Если она как бы изначально не была там уничтожена какими-то короедами. Виктор Лошак: А вот вы пишете как бы не для себя? Вот человек пишущий часто пишет просто для себя. И это вдруг становится интересно всем. Андрей Усачёв: Нет. Виктор Лошак: Вы сказали: я пишу для других. Андрей Усачёв: Нет, так не бывает: «Я для себя». Ну, для себя ты тогда и клади себе там в ящичек, и не надо тебе. Значит, ты все-таки что-то другим людям хочешь сказать. Я думаю, что в этом есть некое лукавство. Я пишу... Человечество – это так. А я тут отдельно, я для себя пишу. Мы все, все, кто пишет, не знаю, кто пишет музыку, кто рисует там картины и особенно писатель – он хочет что-то сказать, да. Сказать, что вот это прекрасно! Посмотрите, как это прекрасно! Или: посмотрите, как это ужасно! Или: обратите внимание вот на эту девочку. Посмотрите, какой у нас милый котенок. Да? То есть все-таки к чему-то мы стремимся. Я не верю в эту «башню слоновой кости». Ничего из этого никогда ни у кого не было. Даже у тех, кто декларировал. Виктор Лошак: Я хочу у вас спросить вот о чем. Когда-то я оказался в делегации на Франкфуртской ярмарке. Это было довольно давно. Я был поражен павильоном детской литературы. Он был, во-первых, не меньше, чем павильон взрослой литературы. Во-вторых, взрослая литература не была оснащена, обвешана вокруг: там были книги, в которых были и пластинки, и пластилин, и всевозможные ухищрения полиграфистов. И так далее, и так далее. Расскажите нам: что такое рынок детской литературы? Андрей Усачёв: Рынок детской литературы – это то, что хорошо продается. Почему? У нас практически издательства, которые никогда не выпускали детскую литературу, вдруг стали... Виктор Лошак: Набросились. Андрей Усачёв: Бросились туда. Потому что для детей, хочешь, не хочешь – папа хочет. Даже хотя папа, может быть, и сам ничего не прочел. Виктор Лошак: Что такое успешный тираж в детской литературе? Андрей Усачёв: Ну, теперь уже нормальный тираж – три тысячи. Представляете? Виктор Лошак: Три тысячи? Андрей Усачёв: Да. Это раньше, когда первая книга моя (еще в советские годы), «Очень странный разговор», это был 1991 год уже – там первый тираж был, по-моему, двести или триста тысяч. Потом мы докатились до этих трех. То есть мы пришли к западной модели. Потому что мы ж тогда хихикали... Виктор Лошак: То есть, если взрослая – тысячу, то детская – три? Андрей Усачёв: Да. Да. Виктор Лошак: Ну вот, есть такой феноменальный пример того, что взрослые покупают детям то, что читали сами. То есть новой литературе детской, мне кажется, очень трудно просочиться сквозь вкусы бабушек, дедушек, пап и мам, которые... Вот я пошел как-то с внуком. Я ему купил то, что я сам читал и я могу гарантировать, что это интересно. А может быть, ему это уже и неинтересно? Андрей Усачёв: Такое бывает. Но это неизбежно. Длится какая-то линия, пока не прерывается. В провинции она дольше длится: там больше и чаще покупают, условно говоря, Михалкова, Барто – то, что им в детстве читали. Современные папы и мамы – нет, они... Уже постепенно новые писатели просачиваются. Ну, так всегда было, так сказать. Что же? Виктор Лошак: А как они узнают? Как просочиться современному писателю? Андрей Усачёв: Это очень сложно. Это же замкнутый круг: пока тебя не знают, тебя не печатают. Тебя не печатают, пока тебя не узнают. Виктор Лошак: Вот-вот, я об этом и говорю. Андрей Усачёв: Но это так всегда и везде. Это же не только у нас. Вообще, чтобы войти в литературу, это не то, что там ты зашел, написал гениальную вещь, тебя открыли – завтра ты знаменит. Это у меня некоторые молодые люди спрашивали: «Ой! А как вот?..» Я говорю: «Ребята! Первые детские стихи я начал писать в 1983 году, первая книжка у меня вышла в 1991-м. «Умную собачку Соню», которую некоторые считают, что это моя визитная карточка, я написал в 1988 году. Впервые она вышла в 1995-м. Семь – восемь лет. Ну, тут отсеиваются те самые случайные, или у кого абсолютно... Виктор Лошак: Фильтр времени? Андрей Усачёв: Да, фильтр. Да, это неизбежно. А так вот: вот мы вошли, ударив в дверь ногой. И это вот рукоплескание, так это... Виктор Лошак: Ну, еще есть такая дверь, как Интернет. Андрей Усачёв: Дело в том, что это, если бы это была одна дверь, и там бы люди бы сидели. А там столько дверей, что за всем уследить, даже любопытствующим, не всегда возможно. Но это – да, это возможность. Особенно, конечно, для провинциальных писателей. Потому что в Москве-то, тут мы можем там постучаться, через кого-то из знакомых зайти. Ну, в общем, подловить кого-то, в конце концов, на каком-нибудь мероприятии. А для людей, которые выросли в Новосибирске или где-то еще, это, конечно, это увеличивает шансы. Это хорошо, я считаю. Виктор Лошак: Мне очень интересно было ваше рассуждение, с которым я познакомился, когда готовился, о том, что сказка – это не детский жанр. Андрей Усачёв: Это даже не мое рассуждение. Это, в общем-то, история литературы об этом говорит. Конечно, сказка – не детский жанр. И сказки Перро – они совсем не детские. И помню, где-то я на радио выступал. И позвонила возмущенная мамаша и говорит: «Я тут купила такой ужас – Красную Шапочку! Что это такое? Как?» Ну что этой маме можно ответить? Что не для вашего ребенка это было писано, а написано было для придворных дам четырехсотлетней давности. А вы, прежде чем просто хапнуть знакомое название, должны все-таки открыть чего-то и почитать. Ну, или, по крайней мере, поинтересоваться. А так вот, с налета можно купить хорошее название, в котором окажется все не так. Или красивая картинка. А потом вы эту книжку отправите куда-нибудь. Я сам много чего не знаю, хотя в этом цеху. Но когда захожу в магазин, меня что-то привлекает, я все-таки... Потрать пять минут: прочти первые две страницы и последние и поймешь, надо это твоему ребенку или тебе, или не нужно. Так и со взрослой литературой. Виктор Лошак: Вот это хороший совет нашим зрителям. Андрей Усачёв: Пять минут. Пять минут, чтобы понять. А так... Виктор Лошак: Пять минут. Андрей Усачёв: Потому что книжки еще недешевые. Поэтому там человек потратит 800 рублей, а потом скажет: «Я это ребенку читать не буду». Лучше бы он ему конфет купил. Виктор Лошак: Такой теоретический вопрос: а кто герой детской литературы? Вот сам читающий ребенок? Андрей Усачёв: Ну конечно, сам. Конечно. Вот вы на все и ответили. Конечно, сам читающий ребенок. Когда я там читал «Пятнадцатилетнего капитана», я воображал себя... Виктор Лошак: Потому что мы себя воображаем? Андрей Усачёв: Ну, естественно! Литература – это вообще, так сказать, это момент сопричастности. Вот эта приставка «со» – она существенная. Это сочувствие. Если в литературе нет сочувствия, это, на мой взгляд, вообще не литература. И поэтому, когда я читал «Двух капитанов», я прикидывал: а вот я бы так смог или нет? То есть все равно мы отождествляем, мы все равно ищем себя. Все о нас. Виктор Лошак: Как вы объясните? Просто мне это очень интересно. Вы создали «Умную собачку Соню». Андрей Усачёв: Ну, есть такое дело. Да. Виктор Лошак: Все про нее знают. Все читали. Детям читали. Получается, что она уже в двух или трех поколениях воспитывает детей. А почему она интересна разным поколениям? Что вы в нее вложили? Как вы сами это объясняете? Андрей Усачёв: Вы понимаете, многие вещи происходят бессознательно. А не то что, знаете, это секрет успеха. Я думаю: «Сейчас вложу. И это будут читать там три поколения». Виктор Лошак: Меня интересует не секрет успеха, а секрет того, что в разных поколениях это интересно. Андрей Усачёв: Я вам этого объяснить не могу, правда! Я писал о своей собачке. Я пытался придумать так, чтобы было интересно. Чтобы было интересно детям. Мне казалось, что надо показать, что мир неожиданен, что он парадоксален. И, конечно, под собачкой Соней – хотя я не думал, это мне потом уже объяснили грамотные критики и литературоведы, что ребенок себя отождествляет. А на самом деле он себя считает умным. И он может показать это, как всякий там пятилетний на трехлетку показывает и говорит: «Ты такой глупый и смешной».   А вот это ощущение человека, что он умен, ему это очень важно. И с детства надо говорить, не: «Ты там, Петечка, дурачок». Надо говорить: «Петя, ты умный. Ты посмотри, ты умнее Маши в три раза». Виктор Лошак: То есть маленький человек уже должен знать, что он умный? Андрей Усачёв: Мне кажется, да. Это очень важно – поддерживать в человеке, что он умный. Там не только умный – добрый. Это тоже очень важно. Виктор Лошак: А вы когда-нибудь преподавали? Андрей Усачёв: Вы знаете, нет. Хотя я из учительской семьи. И когда я был в армии, я в армии маме писал: «Мама! Я, наверно, может быть, во мне что-то учительское или проповедническое во мне возникло». Нет, не преподавал. Ну, из меня преподаватель не получится. Виктор Лошак: Не получится? Андрей Усачёв: Не. Не получится, нет. Я, во-первых, псих. Нет, правда, псих. Это я тут такой сижу смирно и даже стол не качается. С детьми надо иметь некоторые качества, которых у меня нет. Не знаю. Нет! Я все-таки, хотя из учительской семьи, но из меня учитель настоящий не получится. Я в свое время делал в нашей Российской государственной детской библиотеке такой цикл, который назывался «Веселая школа детских писателей». И там писатель должен был выступать в роли учителя и преподавать. У нас были уроки там: «Веселая математика», уроки «Смеха», уроки «Фантазии», уроки «Дружбы». И много чего другого. Ну вот, а в таком эстрадном жанре, когда ты выходишь, ты в любом случае же хочешь что-то хочешь сказать. Виктор Лошак: Я даже в этом вопросе имел в виду: тянет ли вас самого преподавать? Не тянет. Андрей Усачёв: Нет. Мне в Литинституте предлагали пойти... Я: «Не-не. Не умею. И испорчу всех учеников». Виктор Лошак: А в вас есть внутренний цензор? Вы себя ловите на том, что вы как бы цензурируете то, что пишете? Андрей Усачёв: Мне очень повезло. Я вошел в литературу, когда произошел слом старой системы. То есть во мне вот этих страхов двоемыслия, которые у всех, кто хотя бы на три – четыре года раньше, кто бился головой об стенку, – не было. Я вошел как бы с перестройкой. И не боялся. Вот у меня не было такого, что: «Я вот это напишу. У меня зачеркнут». И так у меня это до сих пор и осталось. Понимаете, да? А новые страхи, которые сейчас, фантомные боли, возникают у некоторых, – у меня их тоже нету. Потому что я вошел в литературу свободным человеком. Если говорить, допустим, о какой-то политической цензуре или какой бы то ни было, мне хватает своих внутренних ресурсов и, может быть, моего положения. Если мне что-то не нравится, я говорю: «Идите на фиг!» Нет. Цензура могла заключаться только внутренняя: что что-то ты вот не так вот сделал. Что-то по качеству. Вот в этом смысле. Это скорее внутренняя редактура, чем цензура, наверное. Виктор Лошак: Нет. Это разные вещи. Андрей Усачёв: Это разные вещи. Нет. Нет. Цензуры у меня вот этой внутренней нету совершенно. Виктор Лошак: Вы предпочитаете работать с каким-то одним художником? Потому что в детской литературе художник имеет огромное значение, как мне кажется. Или с разными? Андрей Усачёв: Мне нравится слово «предпочитаете». Когда мы молодые, мы вообще... Виктор Лошак: Предпочитает издатель, да? Андрей Усачёв: Да. Предпочитает издатель. И только потом ты, в общем, уже можешь сказать: «А мне вот это не нравится. Давайте-ка подайте-ка мне, – говорю, – Ляпкина-Тяпкина». Или там того или другого. Но у меня есть несколько любимых художников. Безусловно. Это Виктор Александрович Чижиков, с которым мы сделали несколько книжек. Виктор Лошак: Знаменитый человек. Андрей Усачёв: Он прекрасно... У нас была какая-то взаимная любовь и общее понимание детской литературы. У меня, значит, один из моих любимых. У меня несколько любимых есть художников. Вот, например, книжка «Волшебная Колыма». Ее нарисовал Игорь Олейников и получил премию – «Золотую медаль Андерсена», вторую в нашей истории. И вот Игорь – прям он волшебный художник. И прямо у нас с ним какое-то количество книг вышло. Можно, если захотите потом. Раз уж у вас есть внуки, я вам эту книжку могу презентовать. Виктор Лошак: Спасибо большое! Спасибо! Андрей Усачёв: Это очень хороший художник. У нас их много. Но дело в том, что я работал со всеми лучшими художниками, начиная, может быть, с Боровиковского, Репина. Врубель работал со мной. В свое время я придумал такую, сначала первую книжку «Прогулки по Третьяковской галерее». А потом остальные музеи захотели, чтобы к картинам были написаны стихи. И потом вышли «Прогулки по Эрмитажу», «Русский музей для детей». И вот тут, если посмотреть, это... Причем мне было немножко скучно одному это делать. Потому что я уже это прошел. И каждый раз я, в общем, брал кого-то себе из соавторов. И здесь мы написали – тут у нас есть, например, вот тут Коровин есть у нас. Хороший иллюстратор? Виктор Лошак: Неплохие! Неплохие. Андрей Усачёв: Неплохие. Куинджи, например. Ну, ничего плохого. Виктор Лошак: Неплохие. Андрей Усачёв: Поэтому у нас выбор богатый. Виктор Лошак: Это прекрасные книги. В том смысле, что они детей вводят в музей. Андрей Усачёв: Да. Да, да, да. Виктор Лошак: Вы, говоря о премии «Большая сказка», сказали о таком качестве для детского писателя, как успенскость. Что вы вкладываете в это? Андрей Усачёв: Ну, успенскость – это обращенность к детям. Но не сюсюканье. Это юмор полноценный, который понятен и детям и взрослым. Все-таки это какая-то, по крайней мере, двуслойность. Потому что хорошая книжка – она не может быть вот такой для этих «клопов». Мы же не можем в себе разделить ребенка и все прочее. Поэтому Эдуард Николаевич Успенский – вот хулиганство некоторое, которое себе позволял. А современность – это тоже, в общем, мне кажется, неплохо. Даже в сказке современность современному ребенку должно быть. Это тоже, наверное, успенскость. Виктор Лошак: Уютно ему там. Андрей Усачёв: А? Виктор Лошак: Там ему уютнее. В современности. Андрей Усачёв: Ну, не то что уютней, но она его родная. Это вот здесь вот, а не где-то там, за тридевять земель. И, конечно, Эдуард Николаевич Успенский не писал о каких-то непонятных кроликах, которые живут в английском лесу. Вот прямо все у нас, очень многие стали писать такие подзападные книжки: такое милое буржуазное общество, где все ходят друг к другу. Пьют кофе, едят плюшки. Какие плюшки? Какие кролики? Где вы видели кролика в русских лесах? Эдуард Николаевич Успенский писал на отечественном материале. И мне кажется, очень важно для русского писателя писать о том, что ты вообще-то знаешь и видишь. Потому что мы лучше англичан английскую литературу не напишем. Виктор Лошак: И тем более она есть! Андрей Усачёв: Тем более она есть. И что ты будешь делать с этими второстепенными кроликами и... Виктор Лошак: С Милном. Андрей Усачёв: Да! Или возьмем сейчас очень популярная и нравится, она завораживает действительно, скандинавская литература. Ну, у них есть свои Муми-Тролли. Не надо вот это все... Ребята! Пишите о том, что вы знаете. Потому что это успенскость. Виктор Лошак: Скажите, а почему именно ваш текст выбрали для «Тотального диктанта»? Андрей Усачёв: Для меня это до сих пор осталось загадкой. Я не понимаю. Но мне кажется, что просто вот девушка. Я забыл, Господи! Что они сами читали «Умную собачку Соню». И когда они обратились, я был в шоке. Потому что я говорю: у меня очень простые тексты. Это любой там третьеклассник напишет. Вот. Но все-таки мы нашли относительно сложную книгу. Они поработали с моим текстом. Усложнили где-то немножко. Ну я же не против. Мне все время хотелось подсказывать. Знаете, я из тех учеников, которые там... Виктор Лошак: Какая это великая популярность. Вся страна пишет твой текст. Андрей Усачёв: Ну, да-да. Но это не только моя книжка. У меня был – его, к сожалению, он вышел с земной орбиты – был такой мой друг, Алеша Дмитриев. Это наш совместная книжка с Алешей – «Уроки истории». Три книги у нас было по истории. Мне кажется, это довольно забавная была серия. Первая была Первобытная. Вторая была Древняя, «О чем шумели шумеры». А третья – Античная, «Цезарь: человек и салат». Ну, в общем, такая веселая была. Вот они оттуда вытащили. Виктор Лошак: А вот вы к мюзиклу обратились. Это вас кто-то подбил? Или то, что вы были музыкантом когда-то? Андрей Усачёв: Ну, условно, музыкантом, наверно. А что вы имеете в виду под обращением к мюзиклу? Виктор Лошак: Ну, «Алые паруса», это же мюзикл? Андрей Усачёв: Ну да, да. Я музыку-то люблю! Когда-то действительно там был, там хуже или лучше, все-таки музыкантом. И во мне все это жило. И потом оно уже позднее проснулось – то, что там дремало. Все начиналось же не с мюзикла. Начиналось все с кукольного театра. В свое время была такая замечательная женщина в Министерстве культуры еще Советского Союза – Светлана Романовна Терентьева, которая устраивала такие как бы встречи, семинары для пишущих людей для ТЮЗа и для кукольных театров. У нас была своя кукольная лаборатория. И она сделала замечательную вещь. Ведь обычно там собираются отдельные режиссеры, или где-то отдельно писатели собираются, или художники. А она всю эту, сделала этот «большой замес», в котором вот вы художник, а я писатель – мы поговорили. У меня какая-идея, у вас тоже. И в результате появилось несколько очень хороших авторов-драматургов. В том числе, я не могу сказать, что я хороший драматург, но меня к театру притянули таким образом, и какое-то количество людей... Виктор Лошак: Слушайте! Я никогда в жизни не разговаривал с человеком, который писал для кукольного театра. Ну вот, так уж получилось. Андрей Усачёв: Ну да. Да, да. Виктор Лошак: Там есть какие-то секреты свои, в драматургии для кукольного театра? Или это пишешь, как для взрослых? Андрей Усачёв: Ну, я вам скажу такую вещь, что вообще, так сказать, писать для кукольного театра неблагодарное занятие. Виктор Лошак: Почему? Андрей Усачёв: Потому что куклы – это специфика. Если ты просто напишешь текст: «Входит там Карабас-Барабас и говорит. А тут, значит, Буратино подожгли и что-то сделали». То кукольный театр – это все-таки специфика. Ну, как цирк, как еще что-то. Поэтому режиссер все переделает по-своему. Ему важна канва. И там, где ты думаешь, что у тебя там Дед Мороз лепит Снеговиков. У тебя написано. А там Дед Мороз не нужен. Дед Мороз щелкает пальцем, и один белый комочек вскакивает на другой, другой – на третий. Понимаете, да? Для них важна канва, сюжет, персонажи. А дальше они все делают сами. Поэтому я работал с кукольным театром – это там какие-то песенки писал. Какие-то у меня пьесы были, но все равно каждый раз одна кукольная пьеса сильнее отличается от другой, чем взрослые вещи. Поэтому я не спеша пришел в мюзикл. В музыкальном театре у нас. У нас, это в «Алых парусах». У меня есть соавтор по либретто. Это Михал Михалыч Бартенев, с которым мы дружим много лет, с которым мы написали какое-то количество пьес и для кукольного, и для обычного театра. А потом мы вообще попали в довольно странную историю. Нам предложили написать Суини Тодда. Существовала такая страшилка, по которой был потом снят и мюзикл. И фильм был снят Тима Бёртона о том, что жил некий человек, у которого была девушка. Любимая. Потом, значит, она была изнасилована. Не выдержала. В общем, бросилась в реку. А он, значит, отбыл наказание. Судья его неправедно осудил. Он, вернувшись, устроился парикмахером и стал резать головы. Виктор Лошак: Веселая история. Андрей Усачёв: Веселая история. Совершенно. Вот такая жуткая страшилка. Вот. И в свое время нам предложили написать, сделать рок-оперу. Для меня, для Миши это было некое потрясение, потому что. Ну, по разным причинам. Но мы подумали: а почему не порезвиться? Если у нас такая черная история. И мы сделали. И вот эта вещь, которая называется – она по-английски пишется «Todd». Виктор Лошак: Да-да. Андрей Усачёв: Да. Она идет много где. Она пользуется сумасшедшим успехом. Подростки, когда узнают, что я детский писатель, который должен писать про зайчиков, про умных собачек Сонек, написал эту штуку, они приходят в восторг. Ну, это действительно там отличная музыка просто. Виктор Лошак: Вот. Андрей Усачёв: Я считаю, что мы лучше сделали, чем англичане. Виктор Лошак: Вот как слава приходит! Сбоку слава заходит. Андрей Усачёв: Да-да-да. Виктор Лошак: Андрей Алексеевич, еще может быть, один из последних вопросов. Андрей Усачёв: Ну давайте. Виктор Лошак: А для взрослых вы не пробовали писать? Целенаправленно для взрослых? Андрей Усачёв: Вы знаете, нет. Из меня выскакивают какие-то взрослые штуки. Ну, они безусловно, я же взрослый человек. То, чего – там либо лексика, либо какая-то тема, которую, в общем-то, детям нежелательно давать. Или она еще у них сверх понимания. Это там отношения полов и много чего другого. И, конечно, у меня это все есть. Не так много. Потому что все равно для меня вот это – это первично. А все остальное, это, знаете, это так – отхожий промысел, что называется. Есть. Мне даже говорили: «А почему ты вот там не опубликуешь?» Я говорю: «А зачем?» Потом надо этим заниматься. Надо это приводить в порядок. Надо тратить кучу времени. А кроме времени у меня ничего нету. Вот. Дело в том, что мое взрослое, оно где? Вот я вам могу найти стихи, которые... То есть, если бы они не были бы напечатаны в детской книжке, вы б сказали, что «ну это же взрослое стихотворение». Но если оно понятно даже детям, то это и есть детская литература. Виктор Лошак: Могу я проиллюстрировать то, что вы сказали? Ко мне подошел сейчас коллега мой по каналу. И сказал: «Вот у вас ваш герой. А вот он написал вот такие стихи». И прочел стихи, которые вполне радуют взрослого человека. Ваши стихи. Андрей Алексеевич, я в конце всех мучаю вопросом о правилах жизни. Мне было бы очень интересно узнать ваши. Андрей Усачёв: Для меня сложный вопрос, потому что я живу неправильно. Никаких правил у меня так вот прямо не существует. И любому правилу можно изменить. Условно говоря, хотя на большую аудиторию, наверное, ну, я стараюсь чистить зубы. Но если я не чищу, пропустил там, чего я по этому поводу буду переживать? И вообще, есть такая известная максима, фраза, я не знаю, как назвать, что: «Человек дороже субботы». Вот человек дороже правила, понимаете? Это, наверное, первое. Поэтому для меня таких вот прямо правил не существует. Второе правило, которому я стараюсь следовать: я считаю, что человек должен отвечать за свои слова. Вот это то, чем страдает современная цивилизация с выходом в интернеты и социальные сети. Это полное разрушение этого принципа. Потому что... Я уже даже не говорю про писателей. Писатель вообще должен, так сказать. Слова – это его жизнь. Ты должен отвечать за свое слово. Я стараюсь туда даже не заходить. Потому что все вот эти оскорбления, и вся эта помойка, которая сыплется. Ну, если бы вот ты не где-то в облаках. Это один ангел с другим разговаривает. А ты выйди. Ты вот это скажи этому человеку. Поэтому вот эта ответственность за слово, она в последнее время какая-то эрозия произошла. Вот для меня это непреложная истина, что человек должен отвечать. Ну и, наверное, правило – не правило. Для меня самый такой один, наверное, из больших, я считаю это грехом – высокомерие. Для меня вот это ощущение, когда я вижу, что: я – элита! Понимаете? Как я в книжке написал, там не совсем детские стихи: «Где собирается элита? Да там, где молоко разлито. Но им при этом очень хочется считать себя за «сливки общества»». Мне невыносимо, когда я вижу, как общаются с дворниками. Неважно, какой национальности этот дворник. Надо уважать чужой труд и любого другого человека. Вот я считаю, что в этом истина и демократизм. И, может быть, хотя я не люблю это слово – интеллигентность. Вот все-таки относиться к другим не с высоты своих там двух с половиной образований, а как-то вот понимать, что эти люди не глупее тебя, не хуже тебя, не менее сердечнее. Вот это вот, мне кажется, это правило: относиться к другим таким образом. Виктор Лошак: Вы знаете, когда вы говорите, что вы, человек, написавший так много замечательного, живете неправильной жизнью, то, наверное, мы со зрителями должны подумать: что правильно, а что неправильно? Спасибо вам большое за этот разговор! Андрей Усачёв: Вам спасибо! Вот да, поговорили. Поговорили. Виктор Лошак: Спасибо! Спасибо!