Виктор Лошак: Это «Очень личное» – программа о принципах и правилах жизни. Сегодняшний наш разговор – о детективах – с писателем Еленой Михалковой, автором тридцати одного романа-детектива. Елена, я хотел бы вначале вам объяснить, почему я так стремился с вами поговорить. Потому что вы – один из лидеров новогодних продаж книг: в стране и в Москве. И мне кажется, что вам не хватает медийного узнавания. Потому что когда я узнал, что вы лидер, я подумал: а кто это? А вас саму удивило это – то, что вы лидер новогодний? Елена Михалкова: А я вот только что сейчас об этом узнала от вас. Поэтому я даже не могу выработать отношение: удивлена я или нет. На самом деле я, пожалуй, осознанно не очень слежу, как продаются книги. Потому что здесь заключается некоторым образом ловушка для автора, есть большое искушение установить связь: ты написал книгу, и она продалась плохо – значит, ты плохо ее написал; или ты написал, и книга продалась хорошо – значит, это была хорошая книга. Но вот эта зависимость – она нелинейна. И нельзя, я по крайней мере для себя это так определяю, не стоило бы на нее покупаться. Иначе ты впадаешь в полную зависимость от читателя. Беллетрист не может быть вне зависимости от читателя. В этом, собственно, одно из отличий беллетриста от писателя. А я себя определяю, как беллетриста, конечно. И, тем не менее, мне хотелось бы сохранить какую-то... может быть, это иллюзия независимости, но все-таки книга должна нравиться в первую очередь мне самой. И у меня есть книги, которые с точки зрения редактора, они провальные. Я в свое время написала книгу, которая называется «Тайна замка Вержи» (это условная Франция конца XVIII – начала XIX века), главный герой которой – некий лекарь, бывший воспитанник и послушник монастыря, который вынужден и ему удобно в силу профессии расследовать преступление, происходящее в замке. Мне так нравилось писать эту книгу! Ты можешь переключиться из своей обыденности вот в этот полуволшебный, полувоображаемый мир. Причем я подняла кучу материалов. Это мне стоило огромного времени. Потому что даже на мелких деталях, когда ты пишешь, я не знаю: «Венсан шел мимо стен замка и увидел фонарь» или «Зажгли фонарь», – мне нужно видеть картинку. Я когда рассказываю историю, я показываю себе фильм. И мне нужно понимать: этот фонарь, он из чего? Из стекла. А стекло уже было во Франции конца XVIII века? И если, ну понятно, что да, но использовалось ли оно в фонарях? Виктор Лошак: Эта книга не получила большого одобрения читателя? Елена Михалкова: Нет. Нет. Она продалась очень плохо. Это был эксперимент. И при этом мне самой она по-прежнему нравится. И вот это тот случай, когда я не могу ориентироваться напрямую на читателя. Виктор Лошак: То, что ваш жанр – детектив, это, видимо, потому, что у вас опыт был работы в милиции и юридическое образование? Елена Михалкова: Пожалуй, нет. Детектив вырос как жанр из моей опрометчивости и, по большому счету, из-за моей глупости. Потому что когда... Виктор Лошак: Ну, не обижайте себя, пожалуйста. Елена Михалкова: Это правда. И дело вот в чем. Мы же с мужем поспорили в свое время, что я не смогу написать детектив, в котором он не отгадает преступника. Это был совершенно спонтанный вечерний разговор. И я подумала, что нет ничего проще, чем написать детектив. Меня привлекали две вещи: вот эта кажущаяся простота, а второе – детектив, это фокус. Я помню, как я в юности прочитала (в детстве на самом деле) первый детектив Агаты Кристи. Я неделю ходила ошеломленная: не просто из шляпы вытащили платок – нет! из шляпы вытащили кролика, из кролика вытащили часы, из часов вытащили... Это было, это было волшебство! Вот это сочетание кажущейся простоты жанра с тем, какое сверкающее, какое-то волшебное впечатление он на меня произвел, вот это и заставило меня сказать мужу: «Давай я напишу детектив». И я себе тогда сказала: «Кажется, это просто». Мы делаем линию: жертва – тот, кто будет искать преступника – преступник. И какие-то побочные линии... Виктор Лошак: Светало. Елена Михалкова: Да! Да. Именно так. Я начала писать, и все получилось совершенно не так, как я хотела, как я вообще представляла себе. Это оказалось сложно. Виктор Лошак: То есть книга повела вас за собой? Елена Михалкова: Да, в какой-то степени. И мало того, книга меня в каждой главе тыкала носом: «Ты была неправа. Ты ошибалась насчет меня. Ты себя переоценила. Я покажу тебе, как надо». И это было упоительное чувство на самом деле. В какой-то момент вот эта вот хорошая история ведет себя за собой. Виктор Лошак: Ну, хорошо. Все равно расскажите, чем вы занимались в милиции? Что может красивая женщина делать в милиции? Елена Михалкова: У меня была совершенно прозаическая работа. Это была несуществующая профессия – помощник следователя. Экспериментально в моем родном городе, в Нижнем Новгороде, выделили несколько мест, когда бывшие студенты юрфака могли посмотреть на работу прокурорских сотрудников, оперативников по большей части. Это было «подай-принеси». Мы должны были распечатывать документы, поехать в наркологический диспансер, взять справки. Еще куда-то, еще куда-то. Очень часто нас использовали как понятых, конечно же. Виктор Лошак: Понятых. Елена Михалкова: Потому что, когда ночью оперативники стучатся в квартиру и должны быть понятые, в те годы, когда я работала, ты мог обойти весь дом снизу доверху, и никто не открыл бы тебе дверь. А тут у тебя сидят двое ребят; формально мы независимые, и это действительно так и было, и мы были понятыми. Работа эта была тяжелая. Она была абсолютно бессмысленна. От нас не было никакого проку. Оперативники нас тихо ненавидели, потому что мы получали больше, чем они. Но я в то время считала, что я занимаюсь... Мало того, что это тяжело психологически, а мне было чуть больше 20-ти, я была максимально неприспособлена для этой работы. Я была чувствительная девочка, не очень умная, с небольшим опытом. Но 10 лет спустя, когда я начала писать детективы, я благословила каждый день, который я провела в роли помощника следователя. Потому что люди, которых ты видишь, ситуации, преступления, одно за другим – это все остается в памяти. И все это начало выстраиваться по-другому. Виктор Лошак: А вот своих героев? У вас есть два героя: Макар Илюшин и Сергей Бабкин... Елена Михалкова: Да. Илюшин и Сергей Бабкин, да. Виктор Лошак: Вы их подглядели там? Или какие-то черты хотя бы своих коллег? Елена Михалкова: Сначала я увидела того, кто стал позже Сергеем Бабкиным. Это был очень крупный человек, он работал оперативником, очень большой, который поразил меня тем, что он беззвучно и стремительно, очень быстро переместился по коридору из одной точки в другую. И я помню свое впечатление: это было страшно. Ты не ожидаешь от такого человека, что он, как призрак, окажется в другом углу. Он должен ходить – громыхать и сшибать шкафы. Я вот этот страх, неожиданность очень хорошо запомнила. И из этого человека: крупного, коротко бритого, с переломанным носом, из него вырос один из сыщиков. И кроме него был второй: этот второй был чистейшим прохвостом невероятного обаяния. Это был первый раз, когда я столкнулась с тем, что человек заходит в комнату – и все улыбаются: и те, кому он должен денег, и те, кому он перекрыл парковку. Все! Из таких людей, мне кажется, получаются прекрасные мошенники. И я подозреваю, что в итоге из этого моего знакомца мошенник и получился. Я не знаю, к счастью, его дальнейшей судьбы. Но в моей власти было дать ему другую участь, дать ему другую судьбу. И вот этот быстрый живой ум, прекрасная высокая эмпатия, способность вслушаться в собеседника и уловить его, вкупе с обаянием и постоянным любопытством к жизни (а мой сыщик очень любопытен) – они дали мне вот этот второй характер, который практически неизменным кочует из книги в книгу. Виктор Лошак: То есть вы подсознательно были уже тогда писателем, раз вы их наблюдали, откладывали впечатления о них? Елена Михалкова: Нет. Ну, мне кажется, это ведь делает более-менее любой человек, оказавшийся не на своем месте. Что ему остается, кроме как наблюдать? Это была стратегия защиты. Я и позже это делала. Да, собственно, я делала это и раньше. Мы стояли с бабушкой в очередях. Что такое был Нижний Новгород в 1990 годы? Мы жили очень тяжело. Мы в субботу утром с бабушкой, потому что родители работали, отправлялись в очередь за молоком и за сметаной. Что это такое? Это два громадных фургона стоят. К ним эта длинная, как змея, ночная очередь в шесть утра. Виктор Лошак: Ой, не напоминайте! Елена Михалкова: Это ужасные воспоминания. И они составляют в определенном смысле мой костяк. Я вот состою из той девочки, которая стояла в шесть утра в субботу в очередях за сметаной и молоком. Потому что вот это было важно. Виктор Лошак: Но с другой стороны, вы состоите еще из молодой мамы, которая писала дочке стихи. Елена Михалкова: Да. Да. В том числе, да. Виктор Лошак: Это я знаю по вашим интервью. И, в общем, эти стихи были вашим первым литературным, можно сказать, опытом. Елена Михалкова: Да. Ужасным. Виктор Лошак: И вы меня подкупили тем, что вы где-то сказали, что писатель рождается не из, как я бы сказал, может быть, из стремления писать, записать и так далее, а писатель рождается из читателя. Елена Михалкова: Конечно. Бесспорно. Виктор Лошак: Это близко мне потому, что я был редактором «Огонька». А «Огонек», название само, «Огонек», не потому, что там кафе «Огонек» или…, а когда-то, в дотелевизионную эпоху, люди ходили друг к другу на огонек. Елена Михалкова: На огонек, да. Виктор Лошак: Это была лампа, около которой располагалась семья, и читали вслух книги. О чем вы писали дочери стихи? Елена Михалкова: Обо всем, что вижу. Обо всем подряд. Мы изучали с ней синий цвет – получилось: «Васильки цветут на поле. Было поле – стало море. От меня до облаков море синих васильков». Вот буквально на ходу, все, что можно было срифмовать. И часть моих экспериментов была ужасна, а часть – нет. Ребенок, понятно, был в восторге. Но это был, наверно, первый опыт, когда ты некоторым образом переосмысливаешь вот эту действительность в той форме, которая тебе доступна; в простой, совсем простой поэтической форме, даже примитивной. И я некоторые вещи тогда нарочно упрощала. Но вот это вот того же рода волшебство, как развязка детектива. Понимаете? И я чувствую вот во всем этом схожее зерно: ты взял и превратил поле васильков в слова, а потом эти слова прочитал твой ребенок и увидел поле васильков. Виктор Лошак: И увидел тебя. Елена Михалкова: И увидел тебя. И тебя, и поле васильков, и как мы с ней шли по этому полю. В четырех строчках собралось так много всего, как в фотографии. Вот это меня всегда подкупало. Виктор Лошак: Вы автор тридцати одного романа-детектива. Правильно я цифру называю? Елена Михалкова: Я понятия не имею. Меня напрягает. Я ее не знаю. Виктор Лошак: Да? Ну, значит, я знаю точнее. Ну, вообще, написать такое количество просто произведений, детектив ли это, не детектив, – это нужно иметь какой-то уже организационный опыт. Елена Михалкова: Да. У меня стояло две задачи, когда я поняла, что я заключаю контракт с издательством. По-моему, первый контракт был на восемь книг. И я должна была написать три: не две, как сейчас, а три книги в год. Это очень много. И я поняла, что мне нужно, во-первых, организовать себя, чтобы это сделать. И во-вторых, и это было самое главное – и я до сих пор хвалю себя за то, что я 10–15 лет назад поняла, что это нужно сделать, и сделала – я понимала, что не хочу превращать книгу в рутину: что это не должен быть сухой инструмент для зарабатывания денег, которые осточертеют мне к восьмой книге, и дальше я буду писать по накатанной, просто пользуясь готовыми формулами и шаблонами, которые действуют на читателя. Меня пугала эта перспектива и пугала сама мысль о том, что я стану человеком, который вот так относится к своей работе, что это будет скучно. Виктор Лошак: Что вы этому противопоставили? Елена Михалкова: Жесткий режим, как бы странно это ни звучало. И я приучила себя вставать рано, слушать музыку, которая подходит для... И я выбираю себе, у меня есть какая-то подборка – любая музыка, от которой я чувствую, что что-то отзывается. И я слушаю музыку полчаса в наушниках. Виктор Лошак: Которая подходит к теме книги? Елена Михалкова: Которая подходит к теме... Вы будете смеяться, но «Владимирский централ» он подходил действительно к каким-то сюжетам. Виктор Лошак: Нет, я не смеюсь. Просто очень интересно. Елена Михалкова: Или ты четче видишь персонажа. То есть музыка позволяет тебе настроиться некоторым образом. Я слушала музыку. И я всегда придумывала историю, которая в первую очередь нравится мне. Вот это было самым важным. Беллетрист не может не идти проторенными путями, в этом его отличие от писателя. Это писатель изобретает что-то новое. Мы, беллетристы, мы вторичны по сути своей. И мне это нравится. Но вот даже в пределах этой вторичности ты должен говорить о том, что тебе близко. Вот это был мой рецепт. И дальше ты с утра садишься, пишешь. Я писала очень много. Очень. Это был совершенно безжалостный режим: в девять садимся писать, в два перерыв на час, в три садимся писать, в семь перерыв на час, в восемь – писать, и дальше – до четырех часов утра. Неделя. Потом день только спишь. Не день, а сутки. Сутки сна. И так три месяца. Виктор Лошак: Но схему детектива? В детективе, в общем и в вашем в частности, сложные схемы. Вы схему выстраиваете заранее? Елена Михалкова: С самого начала, да. Виктор Лошак: А потом «одеваете» ее в слова, в образы? Елена Михалкова: Да. Да. Я выстраиваю две вещи. Сначала персонажи. Вернее, один или два персонажа: люди, про которых я хочу рассказать. И дальше я начинаю думать: что с вами случилось, в какие обстоятельства вас поместили, где вы оказались не по своей воле? Это ведь очень важно. Я ставлю героев в некомфортную ситуацию. И появляются события, появляется решетка, которая дальше уже обрастает словами. Для меня первично, что есть полностью сюжет от начала до, как правило, последней фразы. Я знаю, что есть авторы... Ну вот, Леонид Юзефович, в частности, он говорил, что когда он пишет детективы, он не знает, куда приведет его следующая глава. Для меня это, наверное, какой-то недостижимый уровень. И я понимаю, что можно писать так роман. Но детектив – для меня невозможно. Виктор Лошак: Вы думаете, когда пишете о том, чтоб это было понятно широкому кругу людей или нет? Елена Михалкова: Да, обязательно. Опять же, для беллетриста это неизбежно. Писатель не должен нравиться, а вот беллетрист должен. Его книги должны быть понятны. Но интересно зашифровать в простой с виду истории какие-то дополнительные смыслы. И, как правило, на самом деле я в книгах рассказываю несколько историй, одну из которых я почти всегда рассказываю себе. Читатель ее редко замечает. Виктор Лошак: Очень интересно! Мне кажется, что вы открыли свои секреты одной фразой, вы где-то сказали: «Люди интересней преступлений». Елена Михалкова: Конечно. Преступление вообще неинтересно само по себе. Интересны только люди. Только. Виктор Лошак: Я читал ваш роман-детектив «Алмазный эндшпиль». Елена Михалкова: «Алмазный эндшпиль», да. Виктор Лошак: Меня поразило, как вы глубоко въехали в профессию ювелира. Елена Михалкова: Ювелира? Виктор Лошак: Ювелира. У меня был такой случай. Я когда прочел «Горячий песок» Анатолия Рыбакова, я был уверен, что он работал сапожником. Потому что он так тонко все это описал. И потом я неожиданно его встретил в кабинете главного редактора, с которым работал. И я ему этот вопрос задал. Он говорит: «Нет-нет, что вы. Я это... Мне нужно было, и я просто понял, изучил». У вас то же самое? Елена Михалкова: Да. Но мне на самом деле невероятно повезло: я встретила человека, который занимался мошенничествами с ювелирными камнями, с драгоценными. По какой-то причине – я не могу сказать по какой, должно быть из-за некоторого количества коньяка, который он выпил до встречи со мной, – он был очень откровенен. И я попросила его рассказать, предупредив заранее, что я могу включить это в книгу. И он ужасно обрадовался. Первый раз мы проговорили... Нет. Мы не проговорили – он проговорил часа три, не останавливаясь. Я успевала только записывать. Из всего этого в книгу вошла, дай Бог, десятая часть. Потому что я поняла, что в какой-то момент история превращается в: «Боже, смотрите! Я знаю, как подделать изумруд!» Не это самое интересное. Хотя мне это было очень интересно. Виктор Лошак: Мне показалось – и потому, что вы сначала сказали, и потому, что я прочел, – что вы пытаетесь находиться на дистанции с издателем. Елена Михалкова: Пожалуй. Виктор Лошак: Некоторые писатели как бы сливаются со своим редактором, со своим издателем. Редактор становится его проводником. У вас этого не происходит. Елена Михалкова: Я бы сказала: некоторым образом, честно говоря, я пытаюсь дистанцироваться, если вы заметили, от всех. В разумных пределах. Елена Михалкова: И нежелание смотреть на тиражи происходит из этого же. Я прекрасно отношусь к своему издателю, и у меня очень хорошие отношения с редактором. Но я не очень понимаю, зачем им быть теснее. Все-таки автору очень полезно вариться в себе самом. И я помню первое издательство, в котором я работала. Я, кстати, только что, отвечая на ваш вопрос, поняла, откуда истоки этой такой небольшой слоновой башни – башни из слоновой кости, в которой сидишь. И я помню, как меня вызывал редактор и говорил, что «вот это писать не надо», «а вот здесь давайте мы добавим расчлененных детей». «Ну это такая тема, вы знаете». Мало того, что у меня у самой ребенку было в это время, ну, десять, например, лет, мало того, что у меня в книгах не умирали тогда дети. Совсем. Никакие. Это была принципиальная позиция. Я могла создать мир, где не умирают дети. И я его создала. И, кроме того, даже для сюжета это было максимально бессмысленно, это было просто, как знаете, ну вот, кровища ради кровищи. И я помню, как ожесточенно я с ним спорила, объясняя, что нам это не надо, мы испортим книгу. Вот, наверное, еще с тех времен, когда я была начинающим автором, меня это до такой степени, я не знаю, испугало, травмировало, такой след на мне оставило, что уже много-много лет никто не пытается мне сказать: «Елена, давайте мы добавим расчлененку». А это ведь, это мне говорили. А вот этот след – он остается. И я его побаиваюсь. Виктор Лошак: Ну хорошо. Тогда объясните, почему вы так равнодушны к экранизациям своих книг? Елена Михалкова: Я к ним вовсе не равнодушна! Хорошая экранизация – это подарок для автора. Но дело в том, что фильм. Я вам сказала: я вижу фильм, когда я пишу книгу. Поэтому... Виктор Лошак: И вы невольно сравниваете тот фильм, который вы видели, с тем, что вам покажут. Елена Михалкова: Да. Да. И это две настолько разных киноленты, что когда ты уже посмотрел свой, ты не понимаешь, зачем смотреть чужой. Вот в чем дело. Знаете, это как вечный спор тех, кто вначале прочитал книгу, а потом посмотрел фильм, с теми, кто сначала посмотрел фильм и говорит: «Ой, ваша «Игра престолов» – я не буду это читать, фильм гораздо интереснее». Это такие остроконечники и тупоконечники. Вот у меня примерно то же самое. Виктор Лошак: А, то есть вы внутренне ревнуете к фильму? Елена Михалкова: Отчасти. Возможно. Но при этом я очень рада, что у фильмов есть своя и постоянная аудитория. А она есть. И читатели мне на встречах мне регулярно говорят, что: «Мы посмотрели фильм и нам понравилось». Виктор Лошак: Ну а вы-то сами над фильмом не работаете как автор сценария или автор идеи? Я не знаю, как правильно называют. Елена Михалкова: Автор идеи заканчивается в тот момент, когда книгу купила компания, которая будет производить фильм. И дальше они могут делать с ней все, что хотят. Что касается сценария, я бы с удовольствием поработала, но меня не зовут. Как только позовут, попробую. Виктор Лошак: Вы сказали, что, ну вот, вы не доверяете. Мне показалось, потому что я прочел, что вы доверяете по-настоящему одному человеку: маме. Я не знаю. Елена Михалкова: Нет. Что вы, что вы! У меня большой круг близких людей. Это моя семья в полном составе. У меня много друзей прекрасных. Виктор Лошак: Но у вас же есть история, когда первые ваши детективы издателям послала мама. Елена Михалкова: Да. И не сказав мне! Поэтому я звонок от редактора восприняла как розыгрыш. Потому что позвонили и сказали: «Елена, мы прочитали ваши детективы. Приходите к нам, поговорим о контракте». Да, мама мне не сказала. Может быть, правильно. Виктор Лошак: А действительно, вот вы затронули важную вещь: вот для каждого человека пишущего – это может быть и писатель, может быть журналист, – есть свой такой референтный круг, которому он доверяет. Нельзя доверять всем. Нельзя ориентироваться на всех. Тем более сейчас Интернет нам это показал: оттуда сыпется столько злости иногда, что просто диву даешься. Вот что за референтный круг у вас? Кому вы доверяете? Вы рассказываете о книге, которую пишете, кому-то? Или кто-то знакомится первым с тем, что вы написали? Что это за люди? Кому вы доверяете? Елена Михалкова: Исторически сложилось так, что я на протяжении двух, если не трех лет писала детективы для своего удовольствия. У меня же не было никаких писательских амбиций. И я писала... Виктор Лошак: То есть вы зарабатывали другим? Елена Михалкова: Да. Да. Я зарабатывала совершенно другим. Я начала писать книги, потому что мы спорили; вот из-за спора с мужем. Виктор Лошак: Да-да. Елена Михалкова: И мне это так понравилось, что я написала второй детектив и третий. Мне понравился и процесс, и то, что мои родители, прочитав детектив, сказали: «Ой, как здорово! Нам очень нравится». Виктор Лошак: Я сказал про маму. Елена Михалкова: Да. И моя референтная группа, моя аудитория, она сложилась фактически тогда. Раз и навсегда. Это была моя семья, которая несколько лет читала один детектив за другим, критиковала, спорила. Потом мы стали обсуждать с ними идеи. Потом я стала давать им прочитать первую страницу: захватывает вас или нет? И вот так оно... Виктор Лошак: То есть вы считаете, что первая страница должна захватить читателя? Елена Михалкова: Сейчас уже нет. Это сейчас я позволяю писать себе так, как я хочу. А тогда мне хотелось, чтобы мама начала читать и не могла бы бросить. Виктор Лошак: Вот в журналистике очень важна первая фраза. Елена Михалкова: Вот я это интуитивно тогда понимала. Какие-то принципы я сформулировала для себя позднее. А тогда мне хотелось простых вещей. Папа сел после работы читать. Ему нравится книга. Если нравится, то я молодец. И все, что я делала, было рассчитано только на это. Поэтому, когда уже первая книга вышла тиражом, я не помню сейчас тридцать тысяч – пятьдесят, и он продался весь, это было очень странное ощущение, несколько пугающее: у тебя была аудитория в четыре человека, а стало много тысяч. Я это долгое время не могла и так, целиком, наверное, и не смогла принять. И по-прежнему я пишу для моей подруги, которая редактор по совместительству, для моих родителей, для моего мужа, для моего ребенка, который все читает. То есть для какого-то для своих, для очень близкого круга в первую очередь. Но при этом я держу в уме читателя, который представляется мне человеком абстрактным, наделенным некоторыми чертами. Например, я всегда вижу, что этот человек устал. И когда мне хотелось сделать жестокость ради жестокости, я начала немного себя одергивать. Детектив очень искушает в этом смысле. Я много раз рассказывала истории о том, как мы с мужем и ребенком в Москве снимали квартиру. Мы тогда только переехали из моего города Нижнего Новгорода. У мужа была здесь новая работа. И мы снимали квартиры. Это было для нас очень дорого, и мы жили довольно стесненно. И однажды квартирная хозяйка, у которой мы сняли квартиру за два месяца до этого, заплатив, как водится, за первый месяц, и за последний, и за средний, и вот, вот это все – мы остались полностью на мели. Квартирная хозяйка поссорилась со своим 16-летним сыном и сказала, что она выгоняет его из дома; он будет жить в этой квартире – той, которую снимали мы. И мы за неделю до Нового года, зимой – у ребенка у моего была астма, мы были без гроша – мы оказались вот буквально на улице. Нам она не дала даже времени нормально собраться. Мы не могли снять квартиру. Мы мыкались по каким-то углам в общежитии. Лет десять, наверное, в моей жизни не было человека, которого я ненавидела бы сильнее, чем ее. Она не дала нам – конечно, по договору были предусмотрены два месяца, возврат всех денег – она ничего не вернула и ничего нам не дала. Виктор Лошак: Она стала героиней ваших книг? Елена Михалкова: Чуть-чуть не стала. И я выписала ее. И это было отличный образ, поверьте. Она получилась очень похожей на себя, как живая. Не было необходимости делать ее персонажем, но это был вот такой очень сильный внутренний порыв, что я с тобой расправлюсь хотя бы в пространстве книги. Нам было так тяжело. Я до сих пор помню этого плачущего ребенка, кашляющего у себя на руках, и мы идем в метель. Ну это было отвратительно, правда! И я ее, конечно убила, и очень жестоко; вся ее семья, она пострадала. Но вот в какой-то момент я поймала себя на этом ощущении, что ты как будто протыкаешь иголками куклу вуду: ты сладострастно засаживаешь одну иголку за другой. Но какое отношение это все имеет к читателю? И какое отношение все это имеет к моей книге? Это был такой род психотерапии. И я верю, что кому-то это помогает. Виктор Лошак: Месть по-писательски? Елена Михалкова: Да. Но я не хотела быть тем человеком, который вот так расправляется с врагами. Некоторым образом, потому – что она-то мне ответить не могла. Она не могла написать про меня книгу. Мне сам этот ход не понравился. И я убрала ее из книги. И вот в тот момент, когда я это сделала, когда я сказала себе, что в этом есть что-то нехорошее, вот в этот момент эта история меня отпустила раз и навсегда и осталась только в виде истории, которую я могу рассказать вам за чашечкой кофе. И это было лучшее, что с этим можно сделать. Виктор Лошак: Когда вы стали популярным писателем, ваше благополучие семьи изменилось? Елена Михалкова: Да. Да, конечно. Виктор Лошак: Скажите, вот я знаю, что у детектива еще внутри слова «детектив» существует масса определений: авантюрный, какой-то народный, мистический. И так далее. Вы как-то на это ориентируетесь? Елена Михалкова: Меня пытались немножко загнать в какое-то русло по одной простой причине: это удобно тем людям, которые будут продавать книгу. Виктор Лошак: А, да. Елена Михалкова: В первую очередь в издательстве. Менеджер будет понимать: авантюрный детектив Елены Михалковой или: мистический детектив Елены Михалковой. Виктор Лошак: Легче рекламировать? Елена Михалкова: Легче рекламировать. Вы совершенно правы. Да. Но мне неинтересно в рамках узкого жанра. Поэтому я пишу то, что я хочу. А потом на это написанное каким-то образом менеджер пытается присобачить ярлычок. Вот так мы и работаем. Виктор Лошак: Скажите, а что вы понимаете, как... Вы все-таки, несмотря на то, что у вас был момент в жизни, когда вы писали под английским псевдонимом, вы все-таки один из важных авторов российского русского детектива. Что такое российский детектив? Чем он отличается от детектива какого-то там авторства другой страны? Или ничем не отличается? Точно такой же? Елена Михалкова: Он не может не отличаться. Хороший детектив, да. Мы берем... Давайте назовем (условно) хорошим детективом тот, в котором есть живые люди. Виктор Лошак: Да. Елена Михалкова: Не картонные персонажи, которых автор переставляет в картинки закрытой комнаты и в ней убийство, – а люди. Вот в той же степени, в которой люди в России отличаются от людей в Японии, ровно в этой же мере российский детектив будет отличаться от японского. Потому что в конечном итоге, как мы с вами и говорили, любая история, которую я рассказываю – это история о людях. И поскольку наша реальность, она не такая, как в Америке, и не такая, как в Англии... Виктор Лошак: Отнюдь. Елена Михалкова: Да. Она совсем другая. Постольку детективы – они другие. Виктор Лошак: Скажите мне, пожалуйста, почему вы не читаете отзывов? Я просто понимаю, что среди них могут быть бриллианты. Елена Михалкова: И есть бриллианты, да. Сначала это была разновидность снобизма: «Я не читаю отзывы, потому что, ну, вы знаете, я выше этого». Потом эта маска приросла. А потом мне издатель, редактор, один из редакторов бывших, прислал целую страницу отзывов на почту: с какого-то сайта, где обсуждались мои книги. И естественно, когда ты прочел первую строчку, ты не можешь остановиться и не прочитать все целиком. И там было, наверное, отзывов 15–20. Большинство были хвалебные. И из них четыре или пять были абсолютно разгромными. И это были великолепно написанные отзывы: умные, точные. И видно было, что их писали начитанные люди. И они мои тексты препарировали, как лягушку, совершенно безжалостно. И со мной случилась тогда странная вещь. Я прочитала эти отзывы и больше не могла увидеть в своих текстах ничего, кроме того, что говорилось в них. Вот этот злой, но точный при этом взгляд, он и меня каким-то образом изменил. Я села за книгу и не могла ничего написать. Я пыталась делать схему, и у меня звучали вот эти голоса. И вот в этот момент мне как писателю мог прийти конец. Я это очень хорошо осознаю. Меня на самом деле спасло чудо. Я в это же время читала детектив: совершенно чудесный, легкий, какой-то вот искристый, прекрасно написанный, с чудесным сюжетом – идеальный сферический детектив в вакууме. Я бы мечтала такое написать. Я открыла страницу и начала читать на него отзывы. И прочла точно такие же разгромные отзывы, которые читала на себя. И вот в этот момент у меня щелкнуло в голове: что если и книга, которая так меня восхитила, кому-то не нравится, значит, и мои книги имеют право не нравиться. И на этом я успокоилась. Сейчас мне оставляют отзывы, и я их читаю. Если люди приходят в мой «Живой Журнал», но там, как правило, если человек дошел, чтобы сказать тебе что-то, то, как правило, это что-то приятное. Вот там я читаю хорошие отзывы. И вот они действительно очень поддерживают. Виктор Лошак: Вам, наверное, один вопрос, который я хочу задать, задают все, кто пытаются или делают интервью: почему так много авторов детективов, женщин? Елена Михалкова: Я думала над этим и пришла к выводу, что, понимаете, это же был низкий жанр. Ну, собственно, отчасти он таковым и остался. И мужчины в него не шли – мужчины писали серьезную литературу. И «поляна» так быстро была поделена женщинами: Устиновой, а сначала до нее Марининой, прекрасной Дашковой, была Виктория Платова. Виктор Лошак: Донцова. Елена Михалкова: Донцова еще до них всех. Рынок был насыщен женщинами. И мне кажется, что это скорее вот традиция такая: вот оно так осталось. И, кроме того, по моим наблюдениям, мужчины больше склонны к писательству. То есть мужчины замахиваются сразу на роман. Женщины скромнее в своих притязаниях. Виктор Лошак: А вот вы как думаете, вот тот ряд людей, авторов-женщин, которых вы называли, они согласятся, что они беллетристки, а не писательницы? Елена Михалкова: Нет. Почти любой беллетрист, особенно хороший, хочет стать писателем. И я помню, что, например, Полина Дашкова прямо говорила, что она не детективщик и не нужно ее так называть. По-моему, и Виктория Платова прекрасная никогда не позиционировала себя как детективщика. Для них это принципиально. Для меня принципиально ровно другое: не становится писателем, а делать хорошо то, что ты умеешь делать. Виктор Лошак: Вы практически сказали уже об одном из правил своей жизни. Я в конце всех спрашиваю о правилах жизни. Каковы они у вас? Елена Михалкова: Сложный вопрос. Потому что он подразумевает, что мы некоторым образом формализуем свою жизнь. А я этого не делаю. Но пока мы с вами говорили, я поняла: есть некое правило – не мое персональное, а скорее это, скорее семейное. Меня приучали папа с мамой: ты должен относиться очень серьезно к своей работе, что бы ты ни делал. К любой. Мыл ли ты окна, пек ли ты хлеб, писал ли ты книги, воспитывал ли ты детей – выкладывайся, делай все, что от тебя зависит. Относись серьезно к своей работе. Но никогда не относись серьезно к себе. Виктор Лошак: Прекрасное правило! Елена Михалкова: Не надувай щеки. Не пытайся изображать из себя то, чем ты не являешься. Всегда сохраняй вот эту отстраненную ироничность взгляда. Так будет легче и переживать неудачи, и переживать успех. Так все будет легче. И работать в том числе. Виктор Лошак: Знаете, Елена, что мне кажется, в чем одна из причин вашего успеха, который неразрывен с человеческим обаянием: вы очень откровенный человек, неожиданно откровенный для писателя. В этой откровенности есть писательский талант, про который хорошо знакомый мне Андрей Георгиевич Битов, наш замечательный русский писатель, сказал, что у писателя есть главный талант – умение раздеваться. Ну, в литературном смысле, конечно. Елена Михалкова: Да, да, конечно. Да. Умение правильно раздеваться, я бы добавила, да. Виктор Лошак: Да. Спасибо вам большое за этот разговор! Елена Михалкова: Вам спасибо огромное!