Виктор Лошак: Это «Очень личное» – программа о принципах и правилах жизни. О Театре Вахтангова и его будущих актерах наш разговор с народным артистом России, ректором Щукинского училища Евгением Князевым. Хочу воспользоваться шансом и сказать вам спасибо за роль старого Болконского в «Войне и мире». Замечательный спектакль! Я просто относительно недавно его видел. Хочу вас спросить, как театр решился на пятичасовой спектакль? Евгений Князев: Это не театр решился. Это принял решение наш руководитель, пусть и тогдашний – Римас Туминас. И мы делали спектакли, посвященные к 100-летию театра Вахтангова. И выбор пал на «Войну и мир». Поэтому, когда репетировался спектакль, набирались сцены – они отдельно репетировались. А потом потихонечку стали собирать. И когда стали собирать, то он видит, что и эта сцена важна, и эта сцена важна. И убрать очень мало что можно. И было решение, было желание, в два дня чтоб было: сегодня и завтра мы играем. Но этот опыт какой-то мне кажется, неправильный. И он в какой-то день приходит и говорит: «Будем играть столько, сколько будет идти». Ну и мы сделали первый прогон. Это было пять с лишним часов: это было там чуть ли 5.20-5.30. Это было невыносимо. И вот там он начал по чуть-чуть, но подсокращать. И сократил до того, что это стало 4.45. Но когда заканчиваем спектакль, зажигается свет в зрительном зале, мы видим: полный зал, люди стоят, и пока занавес не закроется, ни один человек из зала не выходит. Это удивительно! Виктор Лошак: Я хотел бы немножко о вас поговорить. Когда вы поняли, что вы актер? Евгений Князев: А я не знаю, актер ли я до сегодняшнего дня. Я начинаю иногда сомневаться, когда получаешь очередную роль, или там... или ты... Ох, как я сказал: «Получаешь очередную роль». Когда к тебе приходит роль. Когда иногда приходится год-два ждать, чтобы она пришла к тебе, роль. Роль такая... Виктор Лошак: Она именно та роль, которую ждешь? Евгений Князев: Которую хотелось бы играть. Да. Не вот то, чтобы ты был просто занят, а так, чтобы тебе было интересно. Вот я, например, не очень сниматься люблю в тех сериалах... Вот читаешь сценарий, а он... Думаешь: «Ну, он тебе не дает ничего: ни уму, ни сердцу. Ничему». Поэтому это неинтересно. Поэтому, когда тебе предложат роль и ты начинаешь ее репетировать, ты думаешь: «А получится ли?» И даже вот этот князь Болконский – это была... Ну, у нас достаточно была конфликтная ситуация с Римасом и... Виктор Лошак: В чем был конфликт? Евгений Князев: Конфликта не было. Его что-то не устраивало. Он что-то говорил: что ты сделай как бы так, не так. С одной стороны, всем говорит: «вот он правильно держит интонацию» и «обращайте внимание, как он это делает». А потом вдруг говорит, что «это вот не так», «нужно делать это как-то по-другому». Как по-другому? Ну, может, это был метод работы, бог его знает. А я в этот момент начинаю комплексовать: артист ли я или не артист? И поэтому, когда вы говорите... Виктор Лошак: То есть вы до сих пор сомневаетесь в этом? Евгений Князев: Да, конечно. Это одна из составляющих, сомнение в том, что ты делаешь. Виктор Лошак: Конечно. Евгений Князев: А где гарантия того, что ты делаешь правильно? Ты убежден, что ты делаешь правильно? Виктор Лошак: Вообще творческий человек – это человек сомневающийся? Евгений Князев: Думаю, что да. Думаю, что да, потому что когда ты принять должен какое-то решение... Я же работал с очень большими режиссерами, там Петр Наумович Фоменко. Я же видел, как он сидел на репетиции, опустив глаза долу, вот так вот смотрел из-под бровей на сцену и делал потом вот так... А потом ты: «Что делать? Что?» И потом от отчаяния говорит: «А давайте сделаем вот так!» И делает совершенно какой-нибудь парадоксальный ход, который потом является чуть ли не решением спектаклей. И все говорят: «Боже мой, какой он режиссер! Как он!..» А я же помню, что он к этому ходу пришел... Виктор Лошак: От отчаяния. Евгений Князев: Чуть ли не от отчаяния пришел. Какие-то многие вещи неожиданные, необычные, они получаются случайно во время репетиции. Римас же прекрасный артист. Как и Фоменко, впрочем. Они блистательные артисты. Они так ярко показывают, что за ними очень трудно... Виктор Лошак: Любой режиссер должен уметь показывать? Евгений Князев: Разные есть режиссеры. Есть, которые словами объясняют тебе так, что ты можешь это сделать. А вот эти два режиссера, о которых я говорил, они по природе, по своей, актеры. Они же закончили даже, как бы начинали как актеры: они начинали актерский факультет и закончили, а потом они уже перешли в режиссуру. Поэтому они природу актерскую очень хорошо знают. И дальше, если им понравилось, что они придумали, то потом это выполнить нужно именно так, как они это придумали. И это нужно... Если начинаешь делать по-своему, то это будет не так. Виктор Лошак: Вы волнуетесь, переходя из тени закулисья на свет сцены? Вот там есть такая граница? Евгений Князев: Вы даже не представляете, как! Это так страшно! Это так страшно! Вот ты там репетируешь, вроде как ничего. Но как только дело приближается к тому, что появятся глаз и зритель, и у тебя начинается: все не так, все плохо! И все внутри дрожит. И вообще нашу профессию... С виду она только легкая и хорошая. Вот правда, правда. Виктор Лошак: Ну конечно, внутри там все клокочет. Евгений Князев: Да. Потому что особенно она так кажется, когда артисты вот мастеровито или талантливо легко выполняют и делают на сцене что-то. А то, что там с другой стороны, вот этого никто не видит. И это вот та самая... Виктор Лошак: Граница. Евгений Князев: Кухня. И это такое сердцебиение, это так нужно преодолеть себя. Это так больно! А тут еще приплюсовывается зал: а слушает ли он тебя? А будет ли он реагировать? Вы даже... Вот как даже рассказать-то вам, какое это чувство, когда зал тебя не принимает? У меня был один такой спектакль: когда ты играешь, а как в вату вся энергия твоя. Ну вот как бы вот энергия человека, а она – в вату. И твоего персонажа не принимает публика. И она... И ты понимаешь, что ты ничего сделать не можешь. И спектакль для тебя выхолощенный. И я после этого спектакля... Виктор Лошак: Начинается внутренняя паника? Евгений Князев: Паника внутренняя. Начинается такое сердцебиение вплоть до того, что я попал однажды в больницу после вот этой не получившейся роли. И даже вот не переживания, оттого, что она не получилась. А оттого, что она... Мы же все равно должны выйти. И должны каким-то образом, чтобы публика за тобой пошла. А я видел спектакли, когда после окончания – два-три хлопка, и тишина. И на этом все заканчивается. Это так страшно! Я не был, я не принимал, но я в зале как зритель сидел. Это так страшно! Я представляю своих коллег, которые все вот это вот испытали и разошлись под это вот ощущение. Поэтому нам важно зацепить зрителя, чтобы он пошел за тобой. Будет ли он смеяться? Будет ли он плакать? Заставить плакать – это вообще, это нужно очень много от себя отдать. Потому что просто так, вот как бы только словом или чем-то, оно не получится. Энергия артиста, она зарождается через подлинность. А подлинность, зритель подлинность очень ее ощущает. И тогда возникает та тишина зрительного зала, звенящая... Виктор Лошак: Какая-то пауза между аплодисментами и окончанием спектакля? Евгений Князев: Есть, да. Виктор Лошак: Скажите, вы уже начали говорить об этом, какие режиссеры на вас произвели самое сильное впечатление? Фоменко? Евгений Князев: И со Стуруа я репетировал. Со Стуруа, Робертом Стуруа. Виктор Лошак: Да. Евгений Князев: И с Гариком Черняховским, с которым мне пришлось репетировать. Замечательный был у нас спектакль «Зойкина квартира». Гарик Черняховский. Я даже очень сожалею о том, что у него, ну как бы не очень получилось... Виктор Лошак: Сложилось... Евгений Князев: В режиссуре, да. Вот жизнь как-то пошла наперекосяк из-за чего-то. Он был замечательный педагог. Он работал в Театральном институте, где я сейчас продолжаю работать. И дальше он начал работать в Театре Вахтангова. Как получилось? Почему не получилось? Что там у него засбоило в нем, Бог его знает. Но он нам сделал поколение артистов своим спектаклем «Зойкина квартира». Виктор Лошак: Как мне приятно, что вы о нем так говорите. Ведь это мой товарищ. Евгений Князев: Да. Он собрал молодых артистов. Попробуй-ка, в театре... Виктор Лошак: Какой он лично был талантливый человек? Евгений Князев: Очень живой, остроумный! Какой угодно! Кавээнщик он и как бы это... Виктор Лошак: Да, да, да. Евгений Князев: Но он был и глубокий человек. И понимаете, мы же поколение 1980-х годов, и мы пришли в театр, когда в театре они моложе, чем я сейчас, были: и Яковлев, и Ульянов, и Лановой, и Этуш. Да куда там пробиться среди них! Да кто это будет там на вас какие-то спектакли ставить? Ну вот если они распределены, то тогда. Если вам там будет какая-то... Виктор Лошак: Что-то осталось. Евгений Князев: Какая-то роль рядом, ну, слава Богу! А все остальное – они. И вдруг он уговаривает Михал Саныча Ульянова, что нужно сделать спектакль с... Виктор Лошак: Для другого поколения? Евгений Князев: С другим поколением, да. И он пошел на это. И вот там практически все, которые были заняты в этом спектакле, продолжают... Виктор Лошак: Работать в Вахтангова? Евгений Князев: Работать в Вахтанговском театре и работать ярко. Виктор Лошак: Что для вас главная роль: ректор Щукинского училища или актер Театра Вахтангова? Евгений Князев: Наверное, здесь я никакой параллели не проведу и не скажу, что главнее, что важнее. Мне интересно вот все. Но... Мы играем роли, да. Виктор Лошак: Конечно. Евгений Князев: И в жизни тоже мы играем роли. Виктор Лошак: Зачастую. Евгений Князев: Я играю в жизни роль еще и там мужа, отца. Я же должен быть каким-то воспитателем или что-то; роль я играю, да. Вот так же я играю роль ректора, роль артиста. То есть этих ипостасей очень много. Но мне было интересно заниматься ректорством. Понимаете, мне так хотелось и хочется, чтобы наш институт был значительным, и он сохранил ту легендарность, которую он получил от самого начала. Вот с момента зачатия этого института. Это аж 1914 год, когда была прочитана первая лекция Вахтанговым молодым студентам. Виктор Лошак: Это была студия? Евгений Князев: Это не студия была. Это студенты московских ВУЗов упросили артиста и режиссера Художественного театра Евгения Вахтангова, чтобы он с ними поставил спектакль. Он поставил с ними спектакль, и этот спектакль провалился. И он говорил им, этим студийцам, он говорил: «Для того, чтобы играть, для этого нужно учиться!» А он уже тогда знал и изучал, и претворял в жизнь систему Станиславского. Потому что он был около него. И Станиславский там узнал об этом провале. Он его очень ругал, даже запретил его систему там, где бы то ни было использовать. И студийцы вызвали Вахтангова и сказали, упрашивать стали его, чтобы он с ними стал заниматься и учить их по системе Станиславского. Они поклялись, что до тех пор, пока они не сделают каких-то успехов, никто об этом знать не будет. И вот Вахтангов тогда прочитал первую лекцию 23 октября 1914 года, и это был день рождения этого института. И они развивались так плотно. Там они потом были и второй студией, потом они стали третьей студией. Были активны. Они добились себе и особняка Берга на Арбате. Это тот театр Вахтангова, который есть сейчас, и которому мы отпраздновали 100-летие, потому что они в 1921 году сыграли там первый спектакль «Чудо святого Антония». И молодые студийцы, уже когда Вахтангов ушел из жизни в 1922 году, только-только сделав свой самый знаменитый спектакль «Принцесса Турандот», и тогда у них был один путь: либо вливаться, потому что они были третьей студией Художественного театра, в Художественный театр, либо самораспускаться, все, что угодно. А они сказали: «Мы должны быть верны делу своего учителя, который нас влюбил в систему Станиславского». И есть письмо Вахтангова к Станиславскому, где он говорит о том и признается ему в любви, что он его имя и в могилу с собой унесет, потому что та правда, которую он давал, дал ему, он всеми силами, правдами и неправдами внушал и внедрял в своих учеников. И он унесет это с собой, потому что его правда – это великое служение искусству. Это говорил Вахтангов, это писал он Станиславскому. И это он внедрил в своих учеников, которые сказали: «Мы хотим быть театром Вахтангова». И они ходили к не принимающему их студию Немировичу-Данченко. Они ходили к Луначарскому. Они писали письма. И они добились того, что в 1926 году эта студия получила имя Вахтангова. И вот они вот так вот уже... Виктор Лошак: Вы во всех интервью говорите о том, что приблизительно 10% студентов станут актерами или станут серьезными актерами. Вы умышленно идете на перепроизводство актеров? Евгений Князев: Мы говорим о тех 10%, которые станут лицом театра – те, которые станут лицом страны, кинематографа. Эти 10%. Виктор Лошак: А остальные? Евгений Князев: А остальные будут служить театру, которые будут работать в театре. Театр – он состоит не из одних звезд и не из одних тех, которые играют главные роли в спектаклях в театре. Если взять там пьесу Шекспира любую или пьесу Островского, то мы увидим, что есть там три-четыре главные роли, две – вторые роли... Виктор Лошак: Ну понятно, понятно. Евгений Князев: А остальные – остальные роли. Вот остальные роли тоже нужно кому-то играть. А они тоже... Виктор Лошак: А вы эти 10% видите сразу, когда они поступают? Евгений Князев: Нет. А это уже зависит от многих факторов. Мы набираем. Они все, вот эти вот все те, которых мы набрали, 25-30 человек, – они все одаренные люди. Вот у них есть потенциально они все могли бы быть. А дальше они должны заставить себя учиться и заставить что-то с собою сделать. Научить мы их не можем. И никто ни одного человека научить не сможет, если этот человек не захочет научиться, если он не захочет воспринимать. Виктор Лошак: Не захочет? Или у него есть первичный талант? Евгений Князев: Талант – ничто, если нету к этому подготовки другой. Если у тебя нет личностных качеств, если ты не понимаешь, чем ты занимаешься, если ты не выйдешь... Ну что такое талант? Ну, это вот как бы пьеса Островского: Незнамов тоже талантливый человек, а образования ему не хватает. Там ему и говорят: «Поучиться бы ему надо». Вот это вот «поучиться бы ему надо» – это вот они поступают в институты, где их, ну как, ну хотите, из камушка-самородка его нужно, ну что? Виктор Лошак: Огранить. Евгений Князев: Ну конечно! Потому что он же сам по себе некрасивый, и там его и не узнаешь, и не догадаешься, что это может быть одаренность. А дальше-то его нужно огранить. А огранить как? Если ты будешь ограниваться, если в тебя будет попадать информация о литературе, об искусстве, о живописи. И если у тебя этих данных не будет, тебе очень трудно будет выходить и такую эмоцию свою выкрикивать. Виктор Лошак: А как вы их распознаете? Идут сотни, сотни. У вас какой конкурс? Наверное... Евгений Князев: Ой, да, наверное, человек 250 на место. Виктор Лошак: На место, да? Евгений Князев: Да, да, да. Виктор Лошак: Вот это сито как создается, когда тысячи людей идут? Евгений Князев: Сито и сито. Так оно и есть, это сито. Тех, которые случайно приходят, их сразу видно. А тех, в которых хоть какое-то зернышко есть, мы их собираем. Тех, которые как бы одинаковые зернышки, мы их собираем в отдельную десятку, и уже их... Виктор Лошак: Среди них конкурс. Евгений Князев: Среди них кто-то, да. А потом там среди них выбрали (а там много таких было) вот этих вот – камушки уже получше, покрупнее там пошли. А потом уже к конкурсу они уже определяются более одаренными... Виктор Лошак: Ну, это как с вами было. Вы же первый раз не поступили, а потом поступили в следующий раз. Евгений Князев: Я не поверил, что меня вызвала комиссия, сказала: «Вы обязательно, вы в этом году конкурса не выдержите, но вы в следующем году приходите поступать». А я не поверил. Но мне было очень стыдно, если я в этом году не поступлю в институт. И поэтому я должен был обязательно поступить в институт. А поступив в институт, я вроде как стал хорошо учиться. И думаю: «Ну и ладно!». В самодеятельности был. Виктор Лошак: В другой институт? Не в театральный? Евгений Князев: В Горный, да, да, да. Виктор Лошак: В Горный? Евгений Князев: Да. Я был в самодеятельности: я играл в спектаклях, в студенческом театре эстрадных миниатюр. У нас был студенческий строительный отряд, где я стихи читал. И я был очень доволен. Мне вроде как бы ничего не надо. А когда дело подходило к финалу обучения, я понимал, что я дальше буду только инженером. И инженером я, вероятно, буду плохим, потому как я не рьяно учился в аудиториях технических. И тогда был набор к Агамирзяну в ЛГИТМиК. Виктор Лошак: Рубен Агамирзян – это будущий режиссер Театра Комиссаржевской. Евгений Князев: Да, да. Рубен Агамирзян был такой, и он меня брал. Он сказал: «Поступай. Я тебя беру». Но мне было год заканчивать институт. Я решил закончить институт, а потом уже поступить. А потом следующие сложности начались. Когда я уже имел диплом о высшем образовании, мне сказали: «А ты уже высшее образование получил, ты уже не имеешь права учиться». Виктор Лошак: Пришлось скрывать? Евгений Князев: Нет. Не пришлось скрывать. Пришлось идти в Министерство высшего образования, ходить по кабинетам и упрашивать их, чтобы они мне дали... Виктор Лошак: Разрешение. Евгений Князев: Дали разрешение на получение второго высшего образования. Платного тогда не было. И я такую справку получил. Виктор Лошак: Вот какие советские перипетии жизни. Евгений Князев: Да, да. Виктор Лошак: Где-то в интервью вы говорите, что Петр Фоменко или кто-то говорит о том, что Петр Фоменко дал вам амплуа «актер-неврастеник». Я этого не очень понимаю. Что это за амплуа такое? Это как Арбенин: «Все мне чужие, и я всем чужой»? Что это? Евгений Князев: Это надо словарь открыть и прочитать, что такое «амплуа неврастеник». Но я так понимаю, что это человек, у которого очень обнажена нервная система и которая очень легко заводится на сцене и в каком-то таком эмоциональном состоянии. Он же мне дал тогда Незнамова, и именно на этом спектакле он это и сказал. Ну вот, он это произнес, и мне это было приятно. Виктор Лошак: Вот вы, когда называете великих своих коллег по Театру Вахтангова, кто из них ближе вам был? Кого вы могли бы, может быть, назвать учителем своим? Евгений Князев: Они все были уникальные. Вот коллеги, с которыми я работаю, они все были высокопрофессиональными людьми. Они были очень талантливыми людьми. И каждый талантлив был по-своему. И вот там Юрий Васильевич – это был такой... Виктор Лошак: Яковлев? Евгений Князев: Яковлев, да. Это был такой артист уникальный. Как он это все... у него это все включалось, его вся природа актерская к тому, что он делает. И вдруг меня приглашают, где он занят в спектакле «Три возраста Казановы». И он получает роль старшего Казановы, а я – молодого Казановы. Я как бы буду им в старости. И вдруг, Юрий Васильевич. И я вижу такую глубину! Такой бархат голоса, который меня обволакивает! И я оторвать глаз от него не могу. А в другие дни я бегаю за кулисы, чтобы посмотреть, как он играет «Даму и гусара», как у него возникает вот эта вот природа актерства. Паяц такой настоящий. И вот это вот и есть талант. Михал Саныч Ульянов – та глубина, которая была у него, такая прям настоящая, крепкая, такая не сдвинущаяся. Крепкая до такой степени, что он может стул сломать от темперамента, который у него есть. А он и ломал стулья на сцене. Или Василий Семенович Лановой, который был герой, красавец и, казалось, такой легковесный калаф это все. И мы играем с ним «Посвящение Еве». Боже мой! Мы играли 20 лет спектакли. Я смотрел на него и думал, во-первых, ну он внешности божественной для артиста. Потому что он какой-то вот прям чудо как хорош! Как он... Когда вот он в костюме и это все. А какая в нем возникает глубина! Какая эмоция! И вдруг это все... Я думаю: «Да вот они, вот они, артисты! Я понимаю, почему они были артистами в Театре Вахтангова, почему они играли. И почему нам там не было места. Потом только нас туда подпустили. Виктор Лошак: Подпустили. Миллионы людей видели вас в роли Мессинга в сериале популярном. Я хотел спросить вас вот о чем: а на каких материалах вы готовили эту роль? Потому что я слышал, что все, что связано с Мессингом, засекречено. Евгений Князев: И до сих пор. Виктор Лошак: До сих пор? Евгений Князев: Угу. Виктор Лошак: Как вы думаете, почему это засекречено? Что он такого знал или сказал? Евгений Князев: Вот я каждый раз, когда мне такой вопрос... Я же не знаю. Виктор Лошак: Ну да. Евгений Князев: Да. А я тогда в ответ задаю вопрос тому, кто мне задает такой вопрос: скажите, пожалуйста, как вы думаете, почему обычному артисту Москонцерта, коим был Вольф Мессинг, было разрешено жить 20 лет в гостинице «Москва»? Ну вот по какому такому праву? И кто это разрешение ему дал? Сам ли он оплачивал номер? Государство ли оплачивало? Ответов на этот вопрос нет. Вот кто мне ответит на этот вопрос? Виктор Лошак: Ну, могут быть только версии, естественно. Евгений Князев: И дальше возникают версии. Версия: гостиница «Москва» близко к Кремлю. Ну и так... и начинаем мыслить, как только возможно. Сценарий, который написал Эдуард Володарский. Анатолий Чижиков – продюсер этого фильма, он придумал снять эту картину, и все, что можно было найти, он нашел в тех открытых архивах, которые только можно было. Собрал тонну материала, вот все, что можно было – было открыто в Москонцертах, где встречи, воспоминания какие-то собрал... Это он мне рассказывал. И он принес это Володарскому: «На. Садись и пиши сценарий. Мы будем снимать кино». И он написал книгу «Человек, видевший сквозь будущее». Эта книга есть. И там все, что было... Виктор Лошак: Доступно. Евгений Князев: А у Вольфа Мессинга была своя книга, «Я – телепат» называется, где он, конечно же, сказал, что ... советской действительности, поэтому то, что он делает, этому может обучиться каждый человек (как он написал), но только мозг свой можно развить. И там очень много было каких-то намеков. Например, на то, как он проехал «зайцем» в Польше по билетику, когда контролер-кондуктор к нему пришел. Он взял это там. А Володарский это развил до сюжета и картинки вот этой. Там же он написал о том, что он мечтает о том, чтобы открыть Институт мозга, и чтобы вот заняться... Каждый, где он говорит, что мозг любого человека работает незаслуженно мало. Все равно у нас такой компьютер, который может... А работает он всего на какие-то 5-7%. А вот если ему хотя бы дать 10%, он уже сможет совершенно другие вещи. Это тоже в этой его книжечке. И, в общем, все то, что было каким-то образом собрано. А вот эта история: Василий Сталин, когда не полетел на самолете, а поехал поездом, а команда с самолетом разбилась? И после этого говорят мне: «Ты так похож на Мессинга». И начинают мне рассказывать, пересказывать содержание фильма. И все, которые сейчас (ну, я не хожу на ток-шоу, не принимаю в них участия) передачи о Мессинге, и должен там пойти и там чо-то такое быть экспертом. Я говорю: «Каким экспертом? Я артист, который сыграл эту роль, но не больше. Я ничего не могу вам по этому поводу сказать». Виктор Лошак: Ну, это нормально, когда на артиста переносят его роль. Евгений Князев: Ну да, это хорошо. Это, знаете, это мне повезло в жизни. Это конечно, это редко бывает, когда человека там узнают по этой роли. Там есть несколько ролей, но эта как бы такая, наиболее узнаваемая среди... Виктор Лошак: Ну, потому что масса, смотрела масса людей. Вы, говоря о своих студентах, сказали где-то, что они другие, что это другое поколение других. Что вы вкладываете в это понимание «других»? Евгений Князев: Другие, потому что если у нас можно было объявить, объяснить нам, что «вы должны долго работать, усердно, и потом судьба, может быть, вам улыбнется», и мы к этому были готовы, мы шли на служение. Сейчас молодежь приходит получать профессию, и они хотят быть только первыми. Виктор Лошак: И сразу? Евгений Князев: И сразу. И нет у них времени на разбег. Но становятся первыми те, у которых есть желание стайерской дистанции, которые готовы долго бежать, набрать мастерства, а потом выстрелить. Они выстреливают сначала, они сыграют какую-то роль. А дальше ж нужно мастерство. А дальше ж нужно умение все это сыграть. Виктор Лошак: Вообще накопить в себе человеческое, да. Евгений Князев: Накопить в себе всего, конечно. А чем ты будешь разговаривать? А чем ты будешь переживать? А чем ты будешь плакать? Да, ты должен это все набрать. А потом, конечно, а как же они не другие, если у них другая письменность, скажем так. Если для нас ручка была, мы записывали, конспекты писали, то это все планшеты, это все быстро, это все вот здесь. Я не поспеваю за ними. Они так быстро вперед уходят в этой технической возможности: они могут кино снять тебе на телефон, они могут там смонтировать, они могут это все сделать. И у них мозги на это работают гораздо быстрее. Они другие. Но развитие человека – оно как было, вот сколько нужно времени, чтобы человек развился и вырос, оно никуда не делось. Ну невозможно же ребенку в один год начинать (какая бы семья ни была) объяснять ему законы мирозданья, он все равно же не поймет. И в три года не поймет. Он же будет постепенно это накапливать. И так же и студенты. Вы думаете, кажется нам: они пришли, они знают, они упрямые и вот это все. А когда ты первую лекцию им читаешь по истории театра, для чего они туда пришли, а они, оказывается, такие маленькие телята. Они только, может быть, к концу третьего курса только начинают понимать, куда они пришли и зачем они пришли. Они начинают делать выводы. И опять получается, те выигрывают, которые упрямо хотят достичь, понять, постичь, понять суть предмета, внедриться в эту суть. Те, которые читают. Которые не в кратком изложении все это читают, а читают. Я же вам не ответил на вопрос, почему я люблю училище и хочу, чтобы оно было. Потому что вот когда вахтанговцы бились за то, чтобы Театр Вахтангова сохранился, так и я хочу до сих пор, чтобы мы, сохранился наш Театр Вахтангова, чтобы мы поставляли артистов в Театр Вахтангова. А у нас монастырская система: почти все артисты Театра Вахтангова – это выпускники нашего института. И это вот какая-то вот такая основа. И может быть, этим мы отличаемся. И не надо нам смешиваться с другими. Виктор Лошак: Вы знаете, меня, наверное, люди, которые смотрят нас, не простят, если я не спрошу вас о судьбе самого Театра Вахтангова, который сейчас не имеет художественного руководителя. Формально, во всяком случае. Как это будет происходить? Как будет дальше двигаться Театр Вахтангова? Кто будет его вести за собой? Евгений Князев: Мы не знаем. И этого не знаем, потому что, когда год назад Ольга Борисовна Любимова приходила к нам и говорила о том, что мы даем вам год существования, так худсовет и все. Но у нас этот институт работает ну достаточно хорошо. У нас там есть и старшее поколение, и молодежь активная, которая... Виктор Лошак: То есть творческий курс прокладывает худсовет? Евгений Князев: Худсовет как бы говорит, да. А руководит театром директор театра, который прислушивается к худсовету. Виктор Лошак: Ну, понятно. Евгений Князев: И опять же, возвращаясь к истории, то Театр Вахтангова очень долго искал руководителя после смерти Вахтангова. К нему, к нам туда они приводили. Алексей Дмитриевич Попов – уникальный режиссер. В дальнейшем... Виктор Лошак: Замечательный режиссер. Евгений Князев: Он замечательный режиссер. Но ушел из Театра Вахтангова, потому что он был не совсем его. Приходил даже Мейерхольд, они позвали Мейерхольда. Но Мейерхольд в какой-то момент стал над ними посмеиваться, и Алексеева даже сказала: «Если мы вам так не нравимся, уходите и больше к нам не приходите». Вот до такой степени. И он тоже ушел. И только аж в 1930-х годах они сами выбрали (руководила театром вот эта группка, ядро людей), выбрали Рубена Николаевича Симонова, который потом, в дальнейшем... Виктор Лошак: Долгие годы руководил. Евгений Князев: Руководил театром, да. Выбрали, да. Поэтому мне бы хотелось, чтобы нас не подгоняли, а дали нам возможность. Все-таки мы существуем, мы уже выпустили много премьер. Они очень неплохие... Виктор Лошак: Когда вы говорите «мы», вы имеете в виду художественный совет? Евгений Князев: Да. И сейчас репетируются спектакли, в работе есть спектакли, планируются следующие спектакли, все это есть. Мы существуем. Конечно, мы хотим творческого лидера. Но мы хотим, чтобы он делал такие спектакли, которые будут, за которые будет гордиться Вахтангов и которые примут. Я думаю, что... Виктор Лошак: То есть подспудно вы такого человека ищите? Евгений Князев: Ищем, конечно. И хотим, чтобы он к нам пришел, чтобы он нашелся. Виктор Лошак: Хотел бы задать вам вопрос, который я задаю всем: какие у вас правила жизни? У вас лично. Евгений Князев: Не лезть туда, где ты ничего не понимаешь. Я стараюсь жить по принципу... Ох, сейчас скажешь, а он такой... Немножко глупо получится. Мне бабушка когда-то говорила, когда я переживал очень, что там не получится, не знаешь, как нужно что сделать, она говорила: «Да ну, перестань. Как-нибудь будет». Я говорю: «Ну что значит как-нибудь будет?» Что это мне не подходит. «Никогда не было, чтобы никак не было». Поэтому я полагаюсь на волю Божью – она все равно сделает так, как это нужно нам, приведет туда, куда нужно. Все равно муть оно не допустит, оно пошлость отгонит. К чему-то настоящему будем стремиться. Ну и будем руководствоваться словами Вахтангова, который, обращаясь к Станиславскому говорил, что приобщение к вашей системе, а это система, которая мировоизвестная... Виктор Лошак: Известная, конечно. Евгений Князев: И нам дала это самое, что это высокое служение искусству. Это очень трудно назвать нашу работу служением искусству, но хотелось бы, чтобы это было хоть как-то... Виктор Лошак: Приближено. Евгений Князев: Хоть как-то приближенно приближалось к этому. Я понимаю, что это не «Прадо» и не Пушкинский музей, и не Третьяковская галерея. Но все-таки бывают же спектакли, которые являются спектаклями столетия. И была книжка «Лучшие спектакли XX века». И в этой книжке из ста спектаклей три спектакля Театра Вахтангова – лучшие спектакли XX века. И мне приятно, что это наши спектакли. Виктор Лошак: Спасибо большое! Я как раз в том отряде, который очень любит ваш театр! Евгений Князев: Спасибо! Виктор Лошак: Спасибо большое!