Виктор Лошак: Это «Очень личное» – программа о принципах и правилах жизни. Один из любимых отечественных актеров, народный артист России Игорь Костолевский – наш гость. Игорь, я хотел бы сказать не тебе, а зрителям, что быть на «ты» это не попытка быть фамильярным с народным артистом, а просто мы слишком много лет дружим, чтобы быть на «вы». Игорь Костолевский: Да. Это свидетельство большой дружбы. Виктор Лошак: Я хотел бы, чтоб мы, коль дата у тебя накатывает, хотел бы, чтоб мы поговорили об учителях, о твоих коллегах, с которыми ты работал и кто оставил след в тебе, как в человеке и актере. Вот такой разговор. Но хотел бы начать с мамы. Мне кажется, что мама была твоим союзником в выборе профессии, в работе. Игорь Костолевский: Да. Знаешь, Витя, у меня была замечательная мама. У меня была мама, в общем, редкий человек. У меня и отец-то был удивительный человек, который, в общем, сделал себя сам. Потому что там он пришел из Белоруссии, из местечка, приехал в Москву, закончил Лесотехнический институт, потом Лесотехническую академию. Выучил сам пять языков. Виктор Лошак: Пять языков? Игорь Костолевский: Пять языков. Читал лекции на французском. Имеет ордена. В общем, самое интересное было, что когда... Он был зампред «Экспортлеса». Везде пишут, что я из такой обеспеченной семьи. Из такой богатый, зажиточной семьи. Но, как ты помнишь, там же были служащие и рабочие. Виктор Лошак: Ну конечно. Игорь Костолевский: То вот я был из семьи служащих, и я жил в коммунальной квартире. Так что все прелести коммунальной квартиры я знаю. У меня был сосед, Василий Исаевич Воронченко, как сейчас помню – он был одним из командиров партизанского отряда у Ковпака в Белоруссии. Он ходил по квартире в таком сталинском френче. Здесь у него висел Орден Ленина. Когда он ложился спать, он надевал пижаму и перевешивал Орден Ленина себе на... Да, да. Вот это у меня была такая квартира. Папа. И папа был замечательный. Замечательная мама. Папа относился, ну как? Он, в общем, был недоволен мной. Недоволен. Потому что после очередной «двойки» он садился за стол, смотрел печально на меня и говорил: «Не вижу перспективы». Вот. Виктор Лошак: Да. Вообще люди этого поколения не считали актерство профессией. Игорь Костолевский: Да. Они не считали. Потому что вот я учился там в строительном институте три года – ну нормально... И когда я ни с того ни с сего вдруг решил поступать в театральный, для отца это был вообще страшный удар. Страшный удар. Ну мама, как-то она как-то более спокойно к этому отнеслась. А папа – он до тех пор, пока я не снялся в фильме «Звезда пленительного счастья». И когда ему стали со всех сторон говорить, что: «слушайте, у вас сын-то, в общем, артист!» Виктор Лошак: Но мама насладилась? Игорь Костолевский: А мама, мама... Ну, она не насладилась, она меня поддержала. Ведь дело в том, что... Виктор Лошак: Я имею в виду, когда ты стал популярен. Игорь Костолевский: Да! Да. Мама... Но мама тоже была очень критична. Она очень критично ко мне относилась: она мне делала замечания, что я не так держусь в кадре, я не так разговариваю, я не так посмотрел. Но как-то она более лояльно относилась и отмечала. Виктор Лошак: Можно одну цитату? Игорь Костолевский: Да. Можно. Виктор Лошак: Из тебя. Ты характеризуешь свою юность: «Когда я оглядываюсь на свою жизнь», – говорил ты в интервью... Игорь Костолевский: Слушай, это я просто вещаю. Виктор Лошак: «Я думаю: Господи, сколько же ушло на какую-то мнительность, на суету, на дребедень». Ты сейчас по-другому ко времени относишься? Игорь Костолевский: Нет. Ты знаешь, очень много ушло на суету, на дребедень, на какое-то доказательство того, что я артист, что я что-то могу. Что я существую не только за счет своих данных, которые мне дали папа с мамой, а что еще есть какой-то мой богатый внутренний мир. Я на это потратил много нервов и сил. Мне было и обидно, и больно. Но, по сути, по сути, когда я сейчас смотрю, ну конечно, дребедень. Ну, конечно, дребедень это все. Это такая ерунда! По сравнению с тем, что ты видишь в жизни, что происходит. Ты видишь, как проходят жизни людей, причем людей действительно очень талантливых, людей, которые много тебе дали, людей, которые в тебя много вложили. Знаешь, я думаю, что самое главное, что... этому меня научил Гончаров. Этому меня научил Мотыль. Гончаров – мой учитель. Они мне рассказали о жизни – как в этой жизни надо выстаивать: падать, подниматься, идти вперед. И это была такая очень достаточно суровая школа. Виктор Лошак: Вот то, что ты сейчас говоришь, – это как бы преддверие к моему вопросу, который, я понял, что я тебе должен был когда-нибудь задать просто в наших личных дружеских отношениях. Но никогда не задавал. Вот ты был учеником Гончарова. Ты у Гончарова работал в театре. Тем не менее Гончаров тебе не доверял, по сути дела, ну по-настоящему не доверял. И ты не ушел от него. А этот вопрос для меня обостряется еще тем, что от одного нашего общего друга (ты даже знаешь, наверное, от кого) я узнал, что тебя приглашал Ефремов, например, в свой МХАТ. Игорь Костолевский: Да. Ну, ты знаешь, меня... Виктор Лошак: Почему ты не ушел от Гончарова? Почему ты терпел? Игорь Костолевский: Ну, такой вопрос... Ты знаешь, ты сейчас заговорил о начале, о профессии. У Гумилева есть замечательный стих: Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, Не проси об этом счастье, отравляющем миры, Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, Что такое темный ужас начинателя игры! Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки, У того исчез навеки безмятежный свет очей, Духи ада любят слушать эти царственные звуки, Бродят бешеные волки по дороге скрипачей. Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам, Вечно должен биться, виться обезумевший смычок, И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном, И когда пылает запад и когда горит восток. Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье, И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, - Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь. Ты поймешь тогда, как злобно насмехалось все, что пело, В очи глянет запоздалый, но властительный испуг. И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело, И невеста зарыдает, и задумается друг. Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ! Но я вижу – ты смеешься, эти взоры – два луча. На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача! Виктор Лошак: Почти исчерпывающий ответ. Игорь Костолевский: Вот! Виктор Лошак: И все-таки... Игорь Костолевский: Почему я не ушел: или ты попадаешь в обойму к режиссеру, или не попадаешь. В общем-то, я был не его артист. Не то, что он как бы исповедовал. Он исповедовал такой открытый большой площадной театр. Он был грандиозный режиссер. Виктор Лошак: А кто был его актером? Игорь Костолевский: Ну, его актерами! Здрасьте! Самыми главными его актерами были Армен Джигарханян и Наташа Гундарева. Был Саша Лазарев, была Света Немоляева, был там Мукасян, Толя Ромашин. Виктор Лошак: Самойлов? Игорь Костолевский: Дядя Володя Самойлов, да, с которым я в одной гримерной сидел. И который после очередной съемки какой-то – я приехал с фильма «Тегеран-43», я снимался в Баку, там очень хорошо принимали, и я растолстел на восемь килограмм, – и дядя Володя посмотрел на меня и говорит: «Игорек, что-то ветерка у тебя в лице не хватает». Так что, да. Тенин. Борис Михайлович Тенин был. Виктор Лошак: Да. Игорь Костолевский: И я с ним тоже в одной гримерной сидел. То вот такие были артисты. И поэтому то, что я не получал роли, это было закономерно: надо было заслужить, надо было заработать. И потом, я тебе хочу сказать, вот это вот было такое юношеское чувство долга: он мой учитель! Да. Но меня приглашал и Эфрос. Меня Фоменко приглашал в свой театр. Меня Олег Николаевич Ефремов после «Смотрите, кто пришел!» – то, что я сыграл благодаря Боре Морозову. И, в общем, это самая моя, так сказать, роль... Виктор Лошак: Переломная. Игорь Костолевский: Переломная. Из-за которой, в общем-то, я и стал артистом. Гончаров отговаривал Борю брать меня. И вообще весь театр как бы не понимал, как это я буду делать. Боря настоял. И Боря сделал. И Гончаров в результате сказал мне: «Знаешь, Игорь, ты родился дважды: первый раз, когда ты получил диплом, а второй раз, когда ты сыграл эту роль и стал артистом». Виктор Лошак: Игорь, а вот взгляд такой из-за кулисы: если сидишь в одной гримерной, такая профессиональная дружба возникает, какое-то... Игорь Костолевский: Конечно! Виктор Лошак: Откровенность какая-то. Игорь Костолевский: Откровенность. Замечательно. Я все время рассказываю: Борис Михайлович Тенин – ну красавец. Он уже в возрасте был. Мы с ним играли спектакль «Долгожданный». Это пьеса Салынского. Там рассказать, в общем, не о чем, кроме того, что в финале я заворачивался в Красное знамя. А он играл моего дедушку. И вот на поклонах Борису Михайловичу красивая девушка вручает огромный букет цветов. Борис Михайлович берет цветы, приносит в гримерную. Я смотрю на все на это и говорю: «Борис Михайлович, красивая девушка, какие вам чудесные цветы подарила!» Он говорит: «Да, Игорек. Перед кремацией это особенно приятно!» Это люди были с юмором. Виктор Лошак: А вот в твоей судьбе был, безусловно, момент, который можно обозначить штампом «проснулся знаменитым». Это когда вышел фильм... Игорь Костолевский: «Звезда пленительного счастья». Да. Виктор Лошак: «Звезда пленительного счастья». Игорь Костолевский: Я все ждал каких-то сигналов о том, что... ну, как-то так, вот я на улицу вышел, чтоб меня узнавали, приветствовали, чтоб народ останавливался. Но ничего такого не происходило. Я подумал, что все-таки это я где-то на периферии нахожусь. Надо как-то ближе к центру подвигаться: там-то народ более просвещенный и видел фильм «Звезда пленительного счастья». Короче говоря, я сел на троллейбус. Стою сзади, но так, периферийным зрением смотрю: кто на меня смотрит, как чо. Но как-то все очень спокойны, никаких «вспучиваний» нет. И вдруг какой-то мужик как-то ко мне стал приглядываться, приглядываться. Потом подходит ближе-ближе, ближе-ближе и говорит: «Скажите, а вы артист Гусев?» Это такая же история у меня была в Лувре. Пришел я в Лувр. Хожу, значит, смотрю разные картины. И чувствую, что там какая-то пара меня увидела. И, в общем, я так понимаю, что они хотят ко мне подойти. Ну, я делаю вид, что я их не замечаю. Так хожу там, оглядываюсь кругом. Они подходят ко мне и на чистом русском языке говорят: «Послушай, ты не можешь на сфоткать?» Так что... Виктор Лошак: То есть ты как бы внутренне иронизируешь над вот этим, актерской страстью к узнаваемости? Игорь Костолевский: Ну, Вить, понимаешь, я всегда говорю, что я все-таки не из тех людей, которые, как в этом стихотворении: «я себя целовал, уходя на работу». Понимаешь? Ну, у меня все-таки хватает как-то. Я не отношусь к себе там со скотским серьезом, мне хватает иронии. Ну, смотреть на все это. Это не значит, что для меня это неважно. Для меня это очень важно. Для меня это дело моей жизни, по сути дела. Я ничего другого делать не умею. Но, понимаешь, дело в том, что как-то так у Гончарова – он так нас приучил к тому, что надо делать дело, надо работать. И потом артисты, которых я увидел в театре: и Леонова, и Джигарханяна, и Доронину, и с той Наташей Гундаревой, с которой мы вместе пришли – да этим людям некогда было заниматься своей «звездностью», чего-то пыжиться, надувать щеки. И я давно обратил внимание, что чем больше артист, чем больше, так сказать, его масштаб... Виктор Лошак: Тем он естественней в жизни. Игорь Костолевский: Тем естественней, он не занимается собой. Он не занимается собой, он не выходит, чтобы нравиться – он про это не думает. Виктор Лошак: Игорь, ты работал с массой разных режиссеров. Я уже не говорю о Гончарове. Это и Фоменко. Игорь Костолевский: Я скажу: Петя Фоменко, вот это было счастье! Виктор Лошак: Вот ты как раз отвечаешь. Я хотел спросить: с кем было интереснее всего? Игорь Костолевский: Это была радость! Это вот сплошная радость – работать с Петром Наумовичем Фоменко. Это был выдающийся режиссер. Он, кстати, ученик Гончарова. И он у нас в театре поставил «Плоды просвещения», где я играл такого балбеса Вово. И работа с ним – это... Он настолько был артистичен! Он настолько... Вот эта радость театра – игровая стихия – он так умел это передать! Он так умел поразить, что... С ним было очень легко. Легко было, в общем-то, и существовать рядом с ним. Виктор Лошак: То есть, если бы выстроить всех твоих режиссеров, а их масса, то ты выбрал бы Фоменко? Игорь Костолевский: И Фоменко тоже. Но я, нет. Я так не могу. Виктор Лошак: А в кино? Игорь Костолевский: Слушай, я многим благодарен. Мне мои режиссеры, с которыми я работал, очень много чего дали. По-разному. И тот же Гончаров, несмотря на... Виктор Лошак: Ну, Гончаров, понятно. Игорь Костолевский: Гончаров – понятно. Боря Морозов. Боря Морозов – человек, которому я просто обязан тем, что он открыл меня как актера. Или мой педагог из ГИТИСа – Ирина Юрьевна Промптова, дай Бог ей здоровья сейчас, – была завкафедрой. Когда меня Гончаров выгонял после первого курса за профнепригодность, она взяла меня: мы с ней сделали какой-то отрывок, по-моему, Альберто Моравия «Вся жизнь – это танец». И я прочитал, и Гончаров меня оставил. И Ирина Юрьевна, которая сопровождала меня всю жизнь, когда у меня были какие-то сложности там, монологи, которая мне всегда помогала. Или там Нателла Бритаева, мой педагог, который... Гончаров меня не отпускал на «Звезду пленительного счастья». Мотыль даже пошел на хитрость: он к нему пришел и предложил ему роль Раевского играть. Потому что Гончаров – он такой колоритный, он артистичный. Виктор Лошак: А он играл иногда? Игорь Костолевский: Как артист он играл. Он у Топоркова учился, там во МХАТе, по-моему. Да. Любил Мотыля за «Белое солнце пустыни». И так далее. Короче говоря, Андрей Александрович, он значит: «Да, да-да-да». И никуда меня не пустил. Он кричал: «Кто у меня будет двигать фурку в «Беседе с Сократом?»« Я двигал фурку. И Нателла Бритаева, которая была моим педагогом, сказала: «Я сделаю все, чтоб ты снимался». И она как-то уговорила Гончарова. Виктор Лошак: Скажи, пожалуйста, а вот еще такой поворот в твоей судьбе, это телевизионный фильм «И это все о нем». Игорь Костолевский: «И это все о нем», да. Виктор Лошак: Тут какое-то, мне кажется, еще социальное совпадение этого фильма и настроений в стране. Игорь Костолевский: Наверное. Виктор Лошак: Тут не только искусство, не только актерство, как мне кажется. Игорь Костолевский: Ну да. Но я тогда про это... Виктор Лошак: Потом, телевизионные фильмы были редкостью. Игорь Костолевский: Я тогда не думал об этом. В общем, это один из первых телевизионных фильмов вообще, которые вышли в стране. Дело в том, что... Я тебе открою секрет. Худруком в тот момент на телевидении здесь вот, в Первом объединении, был Мотыль. Когда мне принесли этот сценарий, я прочитал и понял, что никаким боком я туда вообще не подхожу. Виктор Лошак: Ну да. Там какой-то комсомолец. Лесозаготовки. Игорь Костолевский: Да, да. Лесозаготовки, лесосека. В общем, ну как-то со мной... Я как-то мало увязывал себя с этим, связывал. И я пришел к Мотылю и говорю: «Владимир Яковлевич, ну как я буду это играть? Это, в общем-то, совершенно как-то... Я не знаю, как это делать». Я говорю: «Ну вот скажите, вот как я могу сказать в кадре: «Я пролетарий»?» Он сказал: «Ну, мы тебя поставим спиной». И он мне сказал: «Игорь, снимись». Он мне сказал: «Игорь, снимись. Тебе это очень нужно. Это нужно тебе. Ты поверь, я чувствую, что это для тебя будет очень здорово, как для артиста и вообще. Ну ты подумай, история: ты погибаешь, а все расследует Леонов». Виктор Лошак: Тогда Леонов следователя играл? Игорь Костолевский: А Леонов – следователь. Евгений Павлович. Виктор Лошак: Ну а как вообще тебе этот фильм дался? Это же где-то снималось в лесах, в тайге? Игорь Костолевский: Да какие леса? Вот в Переяслав-Залесском всю лесосеку сняли, все это. Виктор Лошак: Да? Игорь Костолевский: Да. Ну, был режиссер – Игорь Шатров. Он был и оператором, и режиссером. Очень милый человек. И там компания подобралась такая: и Марков, и Чурсина, и Лариса Удовиченко, Алик Филозов. Виктор Лошак: Кто-то мне сказал: «Я так удивился, когда увидел в каком-то фильме, «Законный брак», что ли, как Игорь бьет чечетку». Игорь Костолевский: Да. Виктор Лошак: Ты умел бить чечетку? Или ты специально для этого фильма научился? Игорь Костолевский: Нет. Чечетку я научился бить гораздо раньше, и вот по какому случаю: когда я репетировал с Борей «Смотрите, кто пришел!», а я играл там парикмахера Кинга, по кличке Кинг, мечтал научиться бить чечетку. Вот просто мечтал. И я ему говорю: «Боря, ну как это так? Я главный герой и не бью чечетку!» Он говорит: «Хочешь бить чечетку?» Я говорю: «Да!» «Давай! Давай». Взял мне педагога: такой был Борис, Боря Абрамов, тот, который ставил с Васильевым. Пришел Абрамов Боря. Мы полгода, значит, я оттачивал эту чечетку. Начались прогоны. Один прогон, я не бью чечетку. Я говорю: «Боря, когда?» Он говорит: «Я тебе скажу». Второй прогон. Уже генеральная. Начинается генеральная репетиция, почти генеральная. Утро. Я, значит, в ожидании. И он мне говорит: «Давай!» И я бью эту чечетку. Он говорит: «Станцевал?» Я говорю: «Да». «И никогда больше этого не делай!», – сказал он. Но он как режиссер, он абсолютно правильно поступил. Он правильно поступил. Ну, если у меня фантазия... Ну, он скажет: «Нет. Ты не будешь бить чечетку». Все – убил мечту. Виктор Лошак: Когда ты говоришь о режиссерах, это все-таки режиссеры. А кто из коллег на тебя повлиял? Вот актеры, с которыми ты работал. Вот у меня есть любимый фильм, где ты играешь с Вертинской. «Безымянная звезда»? Игорь Костолевский: Да. Виктор Лошак: А какой хороший фильм! Я его так люблю! Игорь Костолевский: Ты знаешь, я его тоже люблю. Я очень люблю эту картину. Виктор Лошак: Козаков поставил. Игорь Костолевский: Я Мишу Козакова люблю. Я на эту картину тоже попал случайно. Там была некая мистика. Дело в том, что мы на курсе у Андрея Александровича репетировали... Это же пьеса: Себастьян «Безымянная звезда», а в Румынии он как Чехов. И я там играл Удрю, учителя музыки. А мою роль играл, Царствие Небесное, мой сокурсник Саша Фатюшин. Замечательный артист. Виктор Лошак: Твою роль в фильме? Игорь Костолевский: Мою роль в фильме, да-да. Учителя. И утром как-то на какую-то другую репетицию – мы порепетировали, что-то у нас не получилось, – и я пришел на какую-то репетицию и говорю: «Саша, ты знаешь, мне приснился сон, что мы с тобой репетируем «Безымянную звезду»». Он говорит: «Да? Как интересно». А мы сидим в комнате отдыха, а там дежурная. И звонит телефон. И она мне говорит: «Игорь, тебя к телефону». Я подхожу к телефону, беру трубку: «Игорь, это Миша Козаков. Слушай, я снимаю «Безымянную звезду». Я хочу пригласить тебя на роль учителя». Ну, это совпадение. И в жизни у меня такое было. Такое было. Знаешь, как я первый раз попал в Театр Маяковского? Виктор Лошак: До того, как стал в нем работать? Игорь Костолевский: Да. Задолго. Мне было лет 15. Я, значит, со своей первой любовью, мы ходили там по центру. Пошел дождь. И мы проходили мимо Театра Маяковского. Я даже не знал, какой это театр. Надо было как-то спасаться от дождя. Я говорю: «Слушай, давай зайдем. Купим какие-нибудь там билеты и сядем». Пошли. Купили какие-то самые дешевые билеты, сели на самый-самый задний ряд. Что мы там делали дальше, понятно. Единственное, что я помню: какой-то длинный помост и какой-то красивый парень танцевал. Фантастически танцевал. В антракте подошел администратор и под негодующие взгляды зрителей нас вывели за недостойное поведение. И, выходя из театра, я сказал: «Ляля, какое же дерьмо этот театр!». Сказал я. И вот я в нем 51 год работаю. А артист, который танцевал на сцене, был Саша Лазарев. Виктор Лошак: Игорь, вернусь к своему вопросу: все-таки кто из актеров в тебе оставил след какой-то? Из твоих партнеров. Игорь Костолевский: Я думаю, почти все. Так или иначе. Потому что когда ты попадаешь в ту орбиту талантливых людей, ты и сам как-то становишься талантливей. Я очень люблю талантливых партнеров. Виктор Лошак: Соглашусь. Игорь Костолевский: И которые сильней меня. А это мне помогает очень. Но я не выбираю себе партнеров. У меня такой партнер, значит, я буду работать с таким партнером. У меня такой, значит, такой. Это моя профессия. Ну конечно, Армен, Армен Джигарханян, который очень сильно на меня повлиял. Я когда его увидел первый раз, это был «Трамвай «Желание»». Они играли. Я был студентом у Гончарова. Я пришел в театр. Когда я увидел его, я прошел за кулисы, и он стоял. Я подошел к нему и сказал: «Боже мой! Как же вы хорошо играете». И убежал. Вот он все время это вспоминает, Армен Борисович. Мы с ним играли в спектакле «Бег»: он играл Хлудова, а я играл Голубкова. Ну, значит, у меня мало что получалось. Вот. Я что-то пытался играть, изображать. И мне Армен сказала: «Слушай, Игорь, ничего не играй. Вот слушай, что я тебе говорю, и отвечай. Просто отвечай. И все получится». Я попробовал, и как-то так сложилось. Виктор Лошак: Я тут как-то беседовал в рамках этой передачи с Князевым, замечательным актером и ректором «Щуки», и он признался, что для него перейти из тени закулисья в свет сцены – это тяжелое испытание каждый раз. А вот ты легко эту границу переходишь? Игорь Костолевский: Это зависит. Это зависит от спектакля. Ну, конечно, все равно уже есть некий профессионализм. Но профессионализм в нашем деле, я тебе скажу, он не всегда помогает, а иногда и вредит. Вредит, потому что ты обрастаешь штампом. Ты профессионально растешь. А вот эта непосредственность, эта, если угодно, какая-то детскость восприятия – она уходит. Поэтому тут все зависит от спектакля. От спектакля. Например, был такой действительно мощный опыт в моей жизни, когда у Арцыбашевой я играл в «Братья Карамазовы» Ивана Карамазова, ну это мне далось больших нервов и трудов. И я думаю, что, наверное, сыграв... Ну что значит сыграв? Сыграл я потом, через три года, а поначалу у меня мало что получалось, я почувствовал себя иначе, как артист. Просто иначе, как артист, потому что это переворачивает психику. Виктор Лошак: Когда ты говоришь «получилось через три года», нам, зрителям, лучше не ходить на премьеры? Нам лучше ходить все-таки... Игорь Костолевский: Нет. Зрителям надо ходить, когда они хотят ходить. И дело в том, что премьерные спектакли, как правило, – это всегда волнение. Это всегда... Виктор Лошак: Ну да. Я поэтому и спрашиваю. Игорь Костолевский: И, конечно, бывает очень обидно, что та же критика, которая приходит, – она... Раньше критики ходили по один, по два, по три раза на спектакль. Наш с тобой общий друг, о котором мы говорим, он по четыре раза ходил, смотрел. Виктор Лошак: Нужно сказать, наверное, что речь идет о Михаиле Ефимовиче Швыдком. Игорь Костолевский: Михаил Ефимович Швыдкой. Да-да. Виктор Лошак: С которым ты сидел за одной партой в школе. Игорь Костолевский: За одной партой. Да-да-да. Вот. Который, замечательный, да и потрясающий театровед. И вообще человек, который очень глубоко знает театр: знает театр, знает природу театра, природу артиста. И так далее. Виктор Лошак: Ну, когда ты говоришь «по три-четыре раза ходили», ты говоришь это потому, что сейчас ходят один? Или вообще не ходят? Игорь Костолевский: Нет. Сейчас, как правило, ходят на премьеру, и по премьере уже судят. И ставится вердикт такой, понимаете. Такой отливают просто. Поэтому, конечно, спектакль, он растет, если он правильно задуман. И если там механизмы все правильно работают, он растет, он становится совсем другим – он становится твоим, и роль становится твоей: она в тебе прорастает, ты в нее прорастаешь. Это... Виктор Лошак: Как интересно! Я об этом никогда не слышал. О том, что растет внутренне. Игорь Костолевский: Конечно. Ну конечно! Ну а как? А так же с ума сойдешь: играть одно и то же. Понимаешь, что вот то же самое выходить и... Нет, нет. Нет. Вообще это же идеально. Это, так сказать, понятно, что игра сейчас – это вот то, что вот сейчас и сию минуту с тобой происходит. Виктор Лошак: Вот сейчас ты играешь роль, о которой многие говорят в Москве. Ты играешь Маркеса. Я хотел тебя спросить: а ты для того, чтобы его сыграть, ты начитывался Маркесом или?.. Игорь Костолевский: Ну как тебе сказать? Я читал Маркеса. Еще я пошел на спектакль. Это поставил наш новый режиссер Егор Перегудов. И я пошел смотреть его спектакль, который он поставил в театре Женовача. По-моему, «Случай в Макондо» называется. Спектакль шел шесть часов. Потрясающе! Просто там. Ребята студенты, замечательный спектакль. И он мне предложил, значит, вот этого Маркеса, его последний роман. Виктор Лошак: А ты пошел посмотреть, чтоб понять стиль режиссера? Игорь Костолевский: Нет. Дело в том, что я пошел, он мне еще ничего не предлагал. Просто, когда он пришел в наш театр, мы его позвали, то я вообще не видел ни одного его спектакля. Но я знал по рекомендациям по всем его... Вот. И пошел смотреть. И этот спектакль меня просто поразил. И потом он мне вдруг предложил. Уже через какое-то время, когда он, ..., так сказать. Он: «Давайте, – говорит, – сделаем. Хотите?» Виктор Лошак: Очень громкая работа. Многие, с разных сторон слышу. Игорь Костолевский: Да. Спасибо. Виктор Лошак: Если я тебя попрошу еще прочесть что-нибудь? Ты прочел так здорово стихотворение! Прочти еще. Игорь Костолевский: Хорошо. Холодок щекочет темя, И нельзя признаться вдруг, - И меня срезает время, Как скосило твой каблук. Жизнь себя перемогает, Понемногу тает звук, Все чего-то не хватает, Что-то вспомнить недосуг. А ведь раньше лучше было, И, пожалуй, не сравнишь, Как ты прежде шелестила, Кровь, как нынче шелестишь. Видно, даром не проходит Шевеленье этих губ, И вершина колобродит, Обреченная на сруб. Виктор Лошак: Какие чудесные стихи! Игорь Костолевский: Мандельштам. Виктор Лошак: Какие стихи! Последний вопрос: какие у тебя правила жизни? Игорь Костолевский: Вперед и выше. Виктор Лошак: Да! Спасибо большое! Игорь Костолевский: Спасибо!