Виктор Лошак: Это «Очень личное» – программа о принципах и правилах жизни. Наша собеседница – народная артистка России, прима-балерина Большого театра Мария Александрова. Но наш разговор мы начнем не с балета, а с фильма о том, как она и ее партнер Владислав Лантратов возвращались на сцену после тяжелейшей травмы. ФРАГМЕНТЫ Д/Ф «ВРЕМЕННЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ» Виктор Лошак: Маша, наверное, необычен повод нашей с вами встречи – не очередная ваша премьера замечательная, а фильм «Временные ограничения». Фильм о том, как вы и ваш партнер Владислав Лантратов почти одновременно порвали ахилловы сухожилия и как вы выходите из этой тяжелейшей ситуации в жизни. Фильм длится больше часа. И ты не можешь оторваться от того, как люди преодолевают себя, преодолевают травму и вновь оказываются на сцене. Как это вообще произошло – такое грустное событие, как травма? Мария Александрова: Что-то боги, мне кажется, нас от чего-то отвели, потому что так вместе, одновременно, абсолютно синхронные места – ахилл. Мне кажется, что нас от чего-то очень серьезного увели, спрятали, сохранили, но поставили… Виктор Лошак: Еще более грустного? Мария Александрова: Ну, может быть. Но поставили в такие трудные условия, но которые подарили очень много важного. Виктор Лошак: У него это произошло в Москве, а у вас – в Лондоне? Мария Александрова: Нет, у меня это произошло на сцене Мариинского театра прямо перед репетицией спектакля. А у Владислава это произошло в Москве на премьере спектакля. Поэтому у нас такие чудные театры. Идея фильма родилась, когда я слегла первая, чтобы меня поддержать, видимо, ну, чтобы я не раскисла, чтобы все-таки держалась перед камерой. Потому что это все-таки сильный психологический момент, когда камера, а я не из тех людей, которые… прямо вот так выйду к камере. Нет, все-таки немножечко такая женская суть побеждает. И когда уже случилось с Владом, это уже было очевидно, что это не обычная ситуация, потому что даже наши старожилы, как говорят в театре, не помнят такого момента. И мы понимали, что это надо как-то запечатлеть, ну или просто чтобы нам это помогло. Какого-то долго идущего плана, естественно, у нас не было. Уже все, мы сосредоточились на другом, друг на друге, на цели дойти до чего-то, хотя бы дойти. Виктор Лошак: Что было самое сложное в этом возвращении на сцену в течение почти года? Мария Александрова: Ну, самое сложное – это было то, чтобы… Так как я проделала это возвращение второй раз, самое сложное – чтобы Влад дошел. Потому что он уникальный артист, и было бы очень жалко, если бы такая… ну, сейчас можно сказать, что такая мелочь, как серьезная травма, помешала бы продолжить человеку дело, которым он занимается и в котором он уникален. Это было сложно мне. Виктор Лошак: А ему психологически было сложнее, чем вам? Мария Александрова: Я думаю, да. Потому что он мужчина, который привык заботиться обо мне. И он понимал, что он не может этого сделать. Виктор Лошак: В какой момент появилась точная вера в счастливый конец этой операции, этой всей истории? Мария Александрова: Наверное, когда твердо встали на ногах и пошли в зал балетный. Там просто такие разные этапы есть. Ты сначала учишься ходить. Потом – ходить неплохо. Потом – немножечко подбежать. А потом приходишь в зал и учишься заново профессии. И вот уже в зале на каком-то серединном этапе, мне кажется, было понятно, что все идет хорошо, что ноги в хорошем состоянии, они не отекают, никаких таких проблем нет. Они идут по своему какому-то плану. Ты не можешь рассчитать временной отрезок, потому что у ног какие-то свои планы, они как-то ведут по-своему: два шага вперед, один шаг назад или шаг вперед и два назад. У них там своя какая-то жизнь, они немножко тобой управляют. Ну, мы привыкли, для нас это нормальная ситуация. В балете мы работаем с телом, для нас это живой организм, немножко отдельный от нас, не все можно просчитать. Виктор Лошак: То есть у вас есть отдельный диалог? Мария Александрова: Да, у нас есть диалог с организмом, в определенный момент настройки. Такая форма жизни у балетных артистов есть. Виктор Лошак: У спортсменов есть такая история – посттравматический синдром, то есть они боятся перегрузить эту ногу, боятся силовой борьбы на эту руку, если она была травмирована. То есть организм боится, может быть, даже не человек. Есть вот такой же момент у балетных? Мария Александрова: Ну, сто процентов есть, конечно. Если не зацикливаться на этом, а просто прислушиваться, ну и делать свою работу… Потому что, слава богу, в балете все можно делать на две ноги. И если ты хороший профессионал, хорошо выучен, то ты можешь многие элементы делать на две ноги. Это тоже правильно, тоже хорошо. Это заставляет правильно работать мозг. Виктор Лошак: В фильме французская… Не знаю, она балерина в прошлом? Мария Александрова: Брижит Лефевр? Виктор Лошак: Которая говорит вам: «Ахилл – не бог, а ты – богиня». И я абсолютно разделяю ее мнение. Я видел вас в театре. Я видел, как вы решительно возвращались в театр. Мария Александрова: Она балерина в прошлом, она легендарный руководитель Парижской оперы, балетной труппы. Она руководила долго – 12 лет. Это довольно долго для Европы, как вы понимаете. Виктор Лошак: Да, да. Мария Александрова: Она приглашала меня в Парижскую оперу на спектакли, где я участвовала со спектаклями Парижской оперы. У нас очень дружеские и теплые, человеческие отношения, очень рабочие, да, поэтому, конечно… Виктор Лошак: Она с большим чувством о вас говорила. Мария Александрова: Вообще здорово, когда по жизни сохраняются… Ты хочешь быть благодарным, у тебя есть возможность быть благодарным. Потому что иногда жизнь так ставит, что мы заложники некоторых ситуаций. Но балет, так как он без слов, иногда можно сказать больше и взглядом, и жестом, и просто ощущением, что вот мы причастны к какому-то одному большому миру. Виктор Лошак: То есть вы уверены, что взглядом и жестом можно сказать больше, чем словами? Мария Александрова: Иногда это даже уместнее. Виктор Лошак: Интересно! На вашем пути, в вашей карьере вы работали на сценах самых разных театров: и в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Париже. Я уж не говорю о вашем родном театре – Большом. Чем отличаются эти сцены? Чем отличается публика? Мария Александрова: Такие великие сцены – они все намоленные, они все теплые, они все дают тебе тебя и забирают часть тебя. Я научилась чувствовать публику, я научилась ее любить, я научилась ее принимать. Она бывает разной: трудной, легкой, закрытой. Виктор Лошак: А где самая трудная и самая легкая публика? Мария Александрова: Самая сложная публика – это, наверное, Китай. Ну, они вообще… Виктор Лошак: Потому что это другой язык для них? Мария Александрова: Они очень сдержанные. Если брать европейскую часть, то это Москва, да. Виктор Лошак: Тоже неэмоциональная? Мария Александрова: Нет, она очень разнородная, она очень и очень разнородная. И во время спектакля, ну не знаю, я чувствую, потому что, может быть, я настроила этот камертон отношений с ними, я чувствую, как меняется их настроение в зависимости… ну, куда-то, какая-то из частей преобладать может. Но сейчас, за последнее время (и здесь Интернет сыграл очень хорошую историю) в театр приходит публика, которая, во-первых, хочет и получить знания, и отдать часть себя. Очень сильно поменялся какой-то такой процент людей, которые хотят прийти на спектакль, на артиста, быть причастным к театральной жизни Москвы, ценят это. И в этом смысле ты знаешь, что процент людей – понимающих, знающих, уносящих с собой – очень большой. Это радует. Виктор Лошак: А почему вы благодарите Интернет? Мария Александрова: Как-то так случилось, что именно через такое другое общение, через… У них организовались какие-то свои группы, какие-то свои сообщества. И они с очень большим уважением относятся к работе артиста, то есть не все позволяют себе так наотмашь критиковать или еще что-то. Нет, в первую очередь это огромное уважение к труду и к непростой работе, к непростой ситуации, потому что Большой театр – это непростое место, естественно, со всех сторон. Поэтому в этом смысле… И я знаю, что они пришли именно по какой-то… их связала между собой именно эта интернет-индустрия. И это очень здорово! Потому что ты, как ни странно, наблюдаешь плюс этого общения. Виктор Лошак: Очень интересно! Мария Александрова: Вот прямо такой плюс. Виктор Лошак: А где же все-таки самая легкая публика, самая доступная? Мария Александрова: Ну, легкой вообще не бывает, потому что внимание публики нужно удержать. И, опять же, в наше время его надо удержать. Ты должен быть быстрый, легкий, какой-то живой, слишком живой, чем может позволить себе телефон, ну, чуть живее, чуть более тактильнее, чуть более эмоциональнее, теплее. Я вообще верю, что театр еще с развитием цифровой жизни выполняет очень важную функцию. Это единственная функция, которая от человека к человеку, вот из сосуда в сосуд (ну, как угодно), от руки к руке, от взгляда к взгляду. Виктор Лошак: Конечно, конечно. Кто-то из вас сказал – то ли вы, то ли Владислав, – когда речь шла о преодолении трудностей: «Не хочется оплошать перед любимым». Мария Александрова: Ну да, это Влад. Виктор Лошак: Это он сказал? Мария Александрова: Да. «Не хочешь выглядеть хуже. Ты и так не очень хорош сейчас. Не хочешь выглядеть еще хуже». Да, ты держишься и понимаешь, что это держит и его, и тебя. Не хочешь разочаровывать. Разочарований и так много. Виктор Лошак: Вы говорите: «Я благодарю своих родителей за характер». Кто ваши родители? И что у вас за характер? Как вы его описываете? Мария Александрова: Ну, он у меня просто есть. Да, у меня просто есть характер. Я благодарна маме. У нее была своя мечта – чтобы у нее была доченька Машенька, балерина. Виктор Лошак: У нее? Мария Александрова: У нее, да. Уже родилась девочка, меня назвали Машенькой. И вот потом меня отдали в танцы. И эта мечта совпала с моим каким-то детским пониманием. Вы знаете, я в детстве не мечтала быть лебедем, не мечтала о славе, о цветах, что я выйду на сцену, а мне будут все аплодировать. У меня вообще не было понятия этой природы вещей, что такое сцена, вот этой стороны. Я почему-то очень четко… Мне кажется, меня прямо вела интуиция или я была просто очень… Это был, наверное, самый сознательный период моей жизни. Я четко знала, что эта профессия научит меня жизни в той или иной форме, что это моя форма общения. Виктор Лошак: А в каком возрасте вы осознали, что вам нужно идти в эту профессию? Мария Александрова: В восемь. Я просто увидела по телевизору и поняла, что, оказывается, танцы – это не просто танцы, а этому учат, это профессия, то есть это может стать делом твоей жизни. И вот тут вытекает такая любовь к родителям. Папа у меня был художник-реставратор, он был специалист по работе с книгами, французский старинный переплет. Он был переплетчик. Виктор Лошак: Как же интересно! Мария Александрова: Да. Поэтому здесь я понимала, что такое дело жизни. Я видела, как он протягивает эту нитку через воск, как вот эти иглы сшивают страницы, как он заботливо реставрирует, проклеивая каждую страничку, чтобы сохранить, потому что страницы изнашиваются, рвутся. Виктор Лошак: Ну конечно. Бумага вообще изнашивается. Мария Александрова: Да, да. И как он теснил кожу. Он владел каллиграфическим почерком разным. Как он это все теснил, как он работал с сусальным золотом. Если вы помните, то все исторические книги имеют так или иначе какое-то золотое теснение. Как он бумагу разводил, чтобы были правильные разводы, когда ты книгу открываешь, цвета подбирал. И это все… Я понимала, что это такое творчество. И потом как из этих страничек складывается вот такенная книга! И я понимала, что это его работа. Это было очень здорово! Виктор Лошак: Он тоже хотел, чтобы вы стали балериной? Мария Александрова: Он поддержал это. Никто не мешал тому, чтобы я этим занималась. Поэтому родители, конечно, – ну что говорить? – молодцы, поддержали ребенка в его непростом выборе. Хотя они мне все об этом говорили, что это выбор непростой, что это очень сложно. Я вообще ничего этого не понимала, то есть мне было вообще не понятно. Виктор Лошак: То есть вы не понимали, какие ограничения на вас наложит эта профессия? Мария Александрова: Да я даже не понимала, что она от меня будет требовать. Виктор Лошак: А можно еще одну цитату из того, что вы сказали? «Профессия балерины – сложная и жестокая. Козни и соперничество – это не про меня. Но и друзей в этой профессии у меня крайне мало». Когда вы говорите о жестокости, то это конкуренция? Мария Александрова: Нет. Жестокость между артистами не встречается. Это столкновения между руководством и артистами. Руководство зачастую ставит артиста в непростые жизненные ситуации. Какие-то невольно это делают, а кто-то делает планомерно, намеренно. И вот тут проявляется вся жестокость ситуации. Виктор Лошак: Ситуации или профессии в принципе? Мария Александрова: Нет, мне кажется, это человеческий фактор. И все зависит от руководителя, потому что артист имеет дело со всем его личностным, профессиональным и человеческим набором. Профессия артиста, если так рассмотреть, – это конечный продукт, потому что… Виктор Лошак: Ну, любого артиста, не только артиста балета. Мария Александрова: Да. Потому что в музыкальном театре композитор первичен. Потом, есть хореограф, а хореограф – это бог, который тебе вкладывает эти слова в ноги, вот эти слова в руки, вот этот смысл твоего существования. Это все делает хореограф. Есть педагоги. И есть еще руководители, которые… Так или иначе твоя жизнь от этого зависит. Не вышел на сцену – не получил денег. И это колоссальный момент манипуляции. Виктор Лошак: Я тогда вам задам еще один вопрос. Я такой – как бы вам сказать? – поверхностный балетный зритель. Я хожу на балеты и значительно реже на оперу. Время с 2004 по 2009 год в балете Большого театра, когда им руководил Ратманский, – я считал, что это одно из самых значительных времен. Вы с большой критикой относитесь к Ратманскому, судя по тем интервью, которые я прочитал. Вы считаете, что, наоборот, это время такого технического балета. В чем проблема? Это проблема личных отношений с Ратманским? Или это проблема концептуальная? Мария Александрова: Нет. Алексей – очень талантливый хореограф и оставил огромный след в Большом театре, и этот след тот оставил в нем, подарив миру Лешу. Но Алексей был при этом еще руководитель. И он очень жестко стелил! Эта поговорка «Мягко стелет, жестко спать» – это Алексей, да, Алексей Осипович Ратманский. С него начались какие-то первые такие вещи, нарушающие внутренние традиции театра, когда он мог поперек уважаемых людей поставить молодых исполнителей. Но при этом у Алексея… Тоже все проверяется в сравнении. Алексей никогда не шантажировал артистов сценой, у него танцевали все. Да, он мог иметь представление о чем-то, но он знал, что артист только тогда артист, когда выходит на сцену. Виктор Лошак: Когда вы сами поняли, что вы звезда? Мария Александрова: Ой, никогда не понимала этого. Может, я ужасно скажу, но я никогда не считала себя звездой, я всегда считала себя планетой, немножко… чуть-чуть отстранений всегда, вообще никогда не погружалась. Единственный раз, когда я позволила себе погрузиться – это когда я была профсоюзным лидером в театре на какой-то небольшой, недолгий период времени. И надо отдать себе должное, я вдруг поняла, что я чувствую и могу какие-то вещи быстро изменить, исправить. Я очень много вынесла из этого периода. Я очень много поняла, как существует артист, как он думает, а как существует администрация, как она думает. И у тех, и у других есть вещи, которые они не могут в силу определенных ситуаций и рамок преодолеть. Это была очень интересная школа, прямо очень-очень. Тем не менее, если это есть этот человеческий мостик и есть понимание и того, и другого, то это сглаживает очень многие такие трудности. Виктор Лошак: У меня такое ощущение, что вы созданы давать интервью Мария Александрова: Вы думаете? Виктор Лошак: Да. Я читал все, что смог прочесть. Вы говорите остро, концентрированно. Вместе с тем вы говорите: «Какое счастье, что я занимаюсь балетом, потому что это молча». Мария Александрова: Молча, молча. Виктор Лошак: Молча? Мария Александрова: Да. Виктор Лошак: Вы вкладываете сюда то, о чем вы мне сказали? Что и жестом и взглядом можно сказать больше? Мария Александрова: Да. И иногда очень важные вещи, которым или слова сейчас не находятся, или время не то, но молча ты можешь это сказать. Молча. Виктор Лошак: Расскажите о вашем педагоге – знаменитой балерине Софье Головкиной. Она вам сказала, что «слава – опасная подруга», по-моему, да? Мария Александрова: Это сказала Татьяна Николаевна Голикова – это мой театральный педагог. Это как раз мы решали какую-то проблему… Я, кстати, не помню. Очень жалко, что я не помню, о чем мы разговаривали, исток, источник всего этого. Я задала такой вопрос вдруг в сердцах: «Как так не потерять голову? Вот как остаться, не знаю, человеком в здравом уме, вообще не творить каких-то нелепостей?» И она так… Вдруг пауза такая повисла. Она на меня так посмотрела действительно с иронией и говорит: «Не надо к себе слишком серьезно относиться. Ну, с юмором». И на самом деле что-то подобное мы обсуждали как-то с Майей Михайловной. Она на меня тоже так посмотрела и говорит: «Классику надо танцевать с юмором». То есть у тебя все время… Что значит «с юмором»? У тебя есть внутри какая-то позиция на этот взгляд, не просто танцы наивные сразу. Юмор предполагает некое твое личное отношение к этой ситуации. Виктор Лошак: Юмор, ирония. Мария Александрова: Да. И это сразу такая очень важная краска какая-то. И Майя Михайловна понимала, что я оценила и оценю, да. А вот Софья Николаевна меня… Почему я ее считаю таким серьезным наставником? Потому что школа – это школа. Мы там вроде бы все дети, мы под присмотром. А в театр ты попадаешь, и вдруг – бац! – за два месяца, и вдруг… Виктор Лошак: И один. Мария Александрова: Мало того, что один. И вдруг взрослая жизнь. И в чем вообще проблема взрослых? Ну, нас, взрослых. Виктор Лошак: Сколько лет ребенку, когда он попадает в театр? Семнадцать? Мария Александрова: Восемнадцать. Виктор Лошак: Восемнадцать? Мария Александрова: Восемнадцать. Проблема нас, взрослых, в чем? Мы же не говорим, мы же какие-то секретики не выдаем. Мы же не говорим: «Вот ты был в школе. Сейчас приготовься, у тебя взрослая жизнь». И не расписываем, что такое взрослая жизнь: что на ребенка сваливается тупо бюджет, это его профессия, он этим зарабатывает себе на жизнь, это не хобби, это тяжелейшая профессия; что тебе нужно наработать репертуар, для того чтобы у тебя просто бюджет сводился, потому что нужно снимать квартиру, ходить в магазин, что-то есть, что-то одевать. Да? Ну, то есть это взрослая жизнь. Что заработал – так и живешь. И никто же этого не рассказывает. А Софья Николаевна как-то на меня тоже, видимо, волей-неволей, но скинула, бросила на меня этот процесс выбора. То есть она меня поставила перед таким выбором: какой театр? Она хочет, чтобы в этот, а я хочу, чтобы только этот, я вообще тот даже не рассматриваю. И такая у нас была невольная, тоже негласная борьба характеров, борьба своих мечт, что ли, ее страхов и моих мечтаний. Она как человек опытный понимала, что я на перепутье времен приду в Большой театр, мне будет непросто, потому что будет за мной шлейф и ее, что ее выпускница, а Россия сейчас новая, молодая. Несмотря на то, что я вообще зеленая девчонка, но тем не менее. А я этого всего не понимала вообще. И это было моим спасением. То есть у меня была цель и мечта. Но вот эти все человеческие взрослые игры – я ничего в этом не понимала. Я проходила через это, знаете, так с наивной улыбкой. Просто работала, просто работала. Виктор Лошак: А кто вас повел на галерку и сказал вам, что оттуда надо видеть зал? Мария Александрова: Да, это очень важная часть, вообще ощущение Большого театра. Именно в этом месте – на галерке под люстрой – ты осознаешь вообще величие и мощь этого создания, этого созидания человеческой природы, вообще мысли, вообще вершину всего. Это была Марина Тимофеевна Семенова – ученица Вагановой, которая, в общем-то, огромную часть своей жизни проработала в Большом театре. И не знаю, как так получилось, что я осталась с ней наедине, потому что обычно это старшие коллеги, ее ближайшие ученицы. Но тут почему-то оказалась я, и я ее вела сверху в канцелярию балетную. Это довольно сложный такой путь, надо преодолевать лестницы. На лифте она не хотела ехать, только пешком. И вот пока мы шли… У нас были там легендарные залы, где сейчас после реконструкции буфет, а там были балетные залы. Виктор Лошак: Репетиционные? Мария Александрова: Репетиционные балетные залы. И вот мы оттуда возвращались. Это был день, еще не было зрителей, была какая-то подготовка к спектаклю. И вот она меня так вывела и говорит: «Вот. Смотри. Танцевать нужно для этого места. Иди, спустись, посмотри». И когда я спустилась, я увидела, что я не вижу ничего, кроме… Там работала художественно-постановочная часть. И я не вижу ничего, кроме действительно только одной маковки. Виктор Лошак: С галерки? Мария Александрова: С галерки. Только одна маковка. И все. И я даже не понимаю, в чем человек одет. Я понимаю, что там есть пачка, хотя бы есть какое-то ощущение. А так ты не видишь ничего. У нас не принято вот так поднимать голову. Потому что галерка вот там находится в Большом театре. То есть даже не вот так, а просто вот так. Мы не поднимаем. Она говорит: «Понимаешь, о чем идет речь?» И только тут я поняла, что значит «не стой на месте», «не танцуй под себя». Ты должен вот так вот, как в теннисе, как в пинг-понге, вот так занимать все пространство – тогда складывается ощущение энергии. Только эта энергия способна туда долететь. И это, конечно, фантастический дар был от нее тоже, такая передача. Вообще взрослое поколение не очень разговорчивое было, но иногда, если, наверное, оно либо видело, либо такая ситуация, и ты случайно с ними оказался в этот момент, надо было всегда слушать. Они что-то выдавали такое из серии… Виктор Лошак: Ну, вы уже назвали имена великие: Головкина, Семенова, Майя Михайловна Плисецкая. Мария Александрова: Да. Они выдавали что-то такое важное. Тоже, наверное, в надежде, что, может быть, ты услышишь, может быть, ты заберешь с собой в копилку. Виктор Лошак: Я относительно недавно был в музее Stedelijk (это известный в Амстердаме музей современного искусства), и там потрясающая выставка, которая рассказывает о том, что в разные времена было современным. Мария Александрова: Ой, здорово! Виктор Лошак: Что такое сегодня современный балет? И насколько вы к нему причастны? Мария Александрова: Ну, современный балет – это наше настоящее и наше будущее. Я не из тех людей, которые считают, что балет – это только классика, потому что мы живем это время, мы переживаем это время, мы переживаем этот колоссальный тектонический перестрой всего, этот взрыв, я не знаю, цивилизации или отход старого мира и непонятный взгляд в новый. Поэтому современный балет для меня – это здесь и сейчас. Самое интересное, что когда я пришла в театр, то мне сказали, что я не классическая балерина. Я начинала со всех современных экспериментов. Я начинала с Эйфмана. Мой первый спектакль – это «Екатерина Вторая». Я начинала с Баланчина. Я начинала с Леши Ратманского. Первые постановки Ноймайера. Это уже классика, но для Большого тогда это были… Виктор Лошак: Современно? Мария Александрова: Современно. Вообще новая работа с хореографом. Я начинала с Йорга Манеса. И вот так постепенно-постепенно как-то с другого пути я дошла до того, что стала и классической балериной. ФРАГМЕНТ БАЛЕТА «ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО» Мария Александрова: Но я считаю, что современный балет, именно с ним мы войдем в какое-то будущее, еще нам не понятное. Еще не понятно, куда мы все движемся. Еще не понятно, что с нами случится. Абсолютно ясно, что это встряска такая Земного шара. Ну, я все-таки считаю, что в такие моменты творчество обычно дает успокоение и протягивает иногда руку помощи, какой-то взгляд в будущее. И такие люди, как актуальные художники, актуальные режиссуры, актуальные хореографы, может быть, актуальные продюсеры, двигают жизнь вперед. Виктор Лошак: А вам не кажется, что есть люди, которые этого не понимают и ведут себя по отношению к этому излишне воинственно? Мария Александрова: Я думаю, что здесь есть еще другая проблема – в том, что не все могут понять, кто из этих актуальных людей обладает определенным весом, глубиной, широтой, масштабом, профессионализмом. Виктор Лошак: То есть – что останется. Мария Александрова: Что имеет непосредственный вес, что является настоящим, что является… Виктор Лошак: Ну, я и имею в виду – что останется. Мария Александрова: Да, что останется не просто творчеством, хобби и сейчас от проекта к проекту, а то, что является двигателем той или иной индустрии – будь то художественной, архитектурной, балетной, оперной. То, что является именно основным носителем этого профессионального традиционного кода. Потому что мы не будем забывать, что танцы танцами, но мы единственная страна, где танцы – это академическая профессия с восьмилетним образованием и с полной сдачей государственных экзаменов. Мы все – дипломированные специалисты. Виктор Лошак: В других странах этого нигде нет? Мария Александрова: Такого размаха нет. И уж точно нет… Виктор Лошак: Когда вы говорите «размах», вы имеете в виду количество подготовленных специалистов? Мария Александрова: И подготовленных кадров, и работу музыкальных театров оперы и балета. Это все государственные структуры, поэтому есть государственная структура образования, готовящая кадры для этих театров. И вот здесь есть понятие, что такое балет. Балет в нашей стране – это академическая профессия. Виктор Лошак: Если бы у вас был выбор абсолютный, что бы вы хотели сейчас станцевать? Какую роль? Какой спектакль? Мария Александрова: Я бы сконцентрировалась на постановке чего-то нового. Я бы захотела окружить себя композитором, хореографом, художником. Я бы искала художника театрального, потому что я считаю, что именно театральный художник придает театру определенный вес, значимость. И это действительно немножечко отходит от ощущения просто танцующих людей в определенной атмосфере. Виктор Лошак: Конечно. Мария Александрова: Художник – это настоящий пленитель наших глаз, который оставляет этот след, отпечаток в душе, вот эту картинку. Виктор Лошак: Вы имеете в виду сценографа? Мария Александрова: Да. Либо сценограф, либо просто художник, который просто придаст этому точную визуализацию. Виктор Лошак: Ну да, Левенталь, Боровский – это люди, которые решали, может быть, не меньше, чем режиссеры. Мария Александрова: Конечно. Это оставляет именно эту печать твоего взгляда. Ты именно картинку воспринимаешь в голове. И если картинка точная, то все остается в твоем образе. И Галина Сергеевна вспоминается именно в образах этих и сводов, и этих плакучих ив, будь то «Жизель» или «Ромео и Джульетта». Майя Михайловна вспоминается именно своим этим быком красным, этой ареной, которую тоже кто-то точно сделал. Это не просто Кармен, да? Поэтому я считаю, что роль художника в театре… И в этом смысле я считаю, что Дягилев был абсолютным провидцем, что он притаскивал именно великих художников на сцену и заставлял артистам соответствовать тому, что там нарисовано. Виктор Лошак: Об артисте говорят: драматический, комический, трагический. Вы бы о себе как сказали? Мария Александрова: Ой, искренняя и настоящая. Каждая роль это подразумевает. А дальше уже, да, идет деление, тот или иной спектакль поставлен, ну, в определенной направленности. Но – искренняя и настоящая. Виктор Лошак: Вы говорите о профессии. Когда родители в восемь лет, как вы говорите, отдают ребенка в балет, о чем они его должны предупредить и предупредить себя? Мария Александрова: Ну, очень хороший вопрос. Во-первых, предупредить себя: «Не навреди ребенку». Не надо сейчас из него лепить великую балерину. Не надо его как-то специально готовить. Это не ЕГЭ, где ты можешь натаскать на вопросы, и он сдаст тест. Это тело. Любое тело подразумевает наличие определенной природы. Мы и так в детстве проходим три отборочных тура: и по здоровью, и по профессиональным данным, и по вопросам музыкальности и координации. Есть большие механизмы. Не надо пытаться перед сдачей экзамена своего ребенка растянуть до каких-то, не знаю… нарушив его природу. Мне в детстве мой педагог сказал (и я запомнила это почему-то очень сильно), Людмила Алексеевна Коленченко: «Учить проще с чистого листа». Ты и так уже способен, тебя отобрали туда. Не пытайтесь ребенка сейчас подготовить к тому, чтобы он в первом классе стал лучше, потому что вы не знаете, что такое первый класс. Первый класс – это очень тяжело! Это 32 такта держать ножку просто открытой в сторону. От тебя не требует никто никаких немыслимых вещей, пируэтов или растяжек. Но вот вы ребенка так настроили, а потом он приходит в первый класс, а ему просто скучно, потому что он не понимает, зачем ему 32 такта держать ножку в сторону. А ему нужно это сделать, чтобы ножки сильными стали, потому что там есть определенная природа, как развиваются косточки, как развиваются мышцы, как развиваются связки. У этого всего есть временной отрезок. И мы уже все это все знаем, а вы, родители, – еще нет. А малыши – тем более. Но это желание… Не убить желание ребенка хотеть танцевать, не навешивать на него что-то, я не знаю, короны, пачки или еще что-то. Нет, просто танцевать. Чтобы ребенок хотел жить, хотел убегать на улицу, чтобы девчонки были дерзкие и парни были бандитами. Ну а как без этого? Ну как потом понять? Потому что артистическая природа (а мы в первую очередь артисты, написано первое слово «артист», а потом только «балет») подразумевает умение быть любопытным, шаловливым, озорным, уметь по-настоящему грустить, вкладываться туда – ну, все это. Сохранить в себе ребенка. Ну да, сохранить. Виктор Лошак: Маша, а вы когда-нибудь, наверное, задумывались о второй половине своей жизни? Мария Александрова: Ой, ну всегда задумывалась. И тут много загадок и много неопределенностей. И у Бога какие-то свои планы, не понятные мне, да. Я не из тех людей, кто как-то это все… Я пытаюсь прислушиваться. Виктор Лошак: К самой себе? Мария Александрова: Да. И к себе, и к этой связи (может, это пафосно звучит) какого-то предназначения или еще чего-то, потому что жизнь нас как-то чему-то учит. Ты хочешь в одну сторону, но – бац! – нет, надо вот как-то… Что-то двигает, да. Поэтому я пытаюсь работать с интуицией, прислушиваться, что к чему, да. Мне кажется, у Него есть какие-то планы. Виктор Лошак: У Него – на вас? Мария Александрова: Да. Но я пока не разгадала. Ха-ха-ха! Виктор Лошак: Понятно. Маша, а какие у вас правила жизни? Мария Александрова: Ой… Честь и достоинство. Я знаю, что эти качества… им недоплачивают, и они переплачивают, но – честь и достоинство. Уважение к людям, уважение к профессии, уважение к близким, уважение к тем немногочисленным друзьям, которые у меня есть. Хочется эту жизнь пройти достойно. Виктор Лошак: Вы знаете, я с интересом разговариваю с вами и подспудно пытаюсь понять, почему вас выделяла Майя Михайловна. И я теперь понимаю, наверное. Что-то я понял, что-то я понял. Вы человек с обаянием и характером, правда. Спасибо вам за этот разговор. Мария Александрова: Спасибо.