Виктор Лошак: Это «Очень личное» – программа о принципах и правилах жизни. Известный российский режиссер, заведующий кафедрой ВГИКа Владимир Хотиненко – о своем личном мире и о мире кино. Владимир Иванович, когда готовился к интервью с вами, естественно, обратил внимание, что мы с вами ровесники. А что такое ровесники? Это люди, которые в детстве прочли одни и те же книжки и смотрели одни и те же фильмы. Я стал вынимать из памяти, какие фильмы на меня в детстве произвели самое сильное впечатление. Боюсь, что у нас с вами одинаковые фильмы: это «Человек-амфибия» и «Великолепная семерка». Я угадал? Владимир Хотиненко: Да. Абсолютно! Я жил в городе Славгороде, маленький городок на Алтае. Там всего один кинотеатр на весь город. И вот выходит фильм «Человек-амфибия». Вот тут у меня ощущение, как будто это было все вчера. А у меня такой хулиганский двоюродный брат был, Пашка. Мы приходим. Кассовый зал небольшой, забит до предела. Они берут меня вот так вот, забрасывают туда, к кассам. И я кверху ногами. Эти синенькие такие билетики. Виктор Лошак: Конечно. Владимир Хотиненко: Я кверху ногами покупаю билеты. Меня осторожненько на руках передают. И вот это ощущение я помню: вот... Виктор Лошак: И кассирша писала на этом билете ряд и место. Владимир Хотиненко: Да. И я помню ожидание. И когда зазвучала вот это: «Та-а-ам, да-да-да-дам-да», вот, может, тогда что-то было посеяно, какое-то зерно. Виктор Лошак: Я обратил внимание, что «Эй, моряк!» пели на кладбище тоже. Владимир Иванович, мы с вами говорили по телефону последний раз и прервались на разговоре. Я вам рассказывал, что молодой актер, представляя фильм, сказал: «В этом фильме интересные текста́». Вы сказали, что вообще культура актеров – это большая проблема. Я подумал: а может быть, если они диковатые, из них легче лепить образ? Владимир Хотиненко: В принципе, правильная постановка вопроса. Но! Есть разные примеры. Это же отдельная профессия. Вот меня умиляет всегда, когда обо мне в Интернете пишут: актер или... А я знаю, что я не актер. Хотя у меня ролей, я могу творческие встречи проводить. Но! Я всегда знал, что я не актер. Я просто режиссировал свою роль. Но я не актер... Виктор Лошак: Андрей Смирнов здесь сказал, что: «Нет лучших актеров, чем режиссеры». Ну, вы разминаете актеров? Владимир Хотиненко: Обязательно. Нет. Это в зависимости от сцен. Репетируем. Но мы, более того, разбираем предварительно роли, вплоть до костюма. Я иногда предлагаю простые вещи и говорю: «А как твой персонаж сидит?» Например, да? «Понимаешь, вот так вот он сидит, да? Или вот так вот сидит?» Уже по тому, как просто сидит человек на стуле, уже многое можно сказать. А уж по костюму – это вообще 50% характера. Виктор Лошак: Походка. Владимир Хотиненко: Я вот раньше, когда не было еще возможности фотографировать, я зарисовывал. Приходил домой, например, увидел персонаж какой-то. У меня вот рисунки даже есть. И даже в телефоне есть. Я студентам показываю. А сейчас втихуечку там фотографирую. Потому что такие персонажи попадаются. А когда костюмы – все! И ты про него уже можешь что-то выдумывать. И уже это часть человека. Виктор Лошак: А вообще, как рождается фильм? Это долгое накопление? Это озарение? Это заказ? Это же технологически сложное. Владимир Хотиненко: Ну вот, я могу просто вот все, что перечислено вами, вот просто суммировать: и и, и и, и и, и и. Потому что у меня даже было: и на заказ я, что называется. Но! Что такое заказ? Я, во-первых, не на все соглашаюсь. Я соглашаюсь только на то, что вдруг зацепило, например, что-то. Виктор Лошак: То есть вы имеете возможность не со всеми предложениями согласиться? Владимир Хотиненко: Да. Да. Да, слава Богу! Слава Богу! Ни разу не было необходимости, кроме, может быть, самой первой картины. Но и то. У меня был такой диплом, который произвел впечатление: «Голос дракона в бездонном море». А у меня диплом был про Хабарова. В общем, история, связанная с Хабаровым. Дальний Восток и так далее. И там китайцы у меня появляются. Такая. У меня были такие там сумасшедшие кадры. Один был. В компьютерной графике нет ничего! А я там такой кадр забубенил. И в общем, я уже когда заканчивал Высшие курсы, у меня уже были предложения там всякие. Виктор Лошак: Вы, рассказывая о себе, говорите, что вы повернули в жизни от архитектурной дороги на дорогу кинематографическую после фильма «Андалузские псы». Владимир Хотиненко: «Андалузский пёс», да. Виктор Лошак: Да. Что это за фильм? Владимир Хотиненко: Я еще учился в архитектурном, про кино не думал. Хотя мы знали кино лучше, чем у меня вот сейчас студенты знают. У нас Архитектурный был такой, там все были заводные такие. Ну и студия же Свердловская (я в Свердловском архитектурном), там показы были закрытые. Мы поддельные билеты делали. Ну, в общем, у меня мой товарищ, он погорел. Ему должны были дать (ему и мне) Ленинскую стипендию. И он погорел на этих поддельных билетах на закрытые показы. А он подделывал билеты! И он не получил. А мы были бы в истории института первые ленинские стипендиаты. Вот. Я не получил, потому что у меня на первом курсе нашли «тройку» по «Истории КПСС». Я на первом курсе так разгильдяйничал. А он вот за поддельные эти билеты. Так что мы в теме были. А раньше как ведь? Писали критические статьи, чтоб мы немножко узнавали про то, что там творится. В общем, это как бы критиковалось, но... И вдруг я натыкаюсь на название: «Андалузский пёс», Луис Бунюэль. И меня это просто вот одно название... Виктор Лошак: То есть сама фонетика эта? Владимир Хотиненко: Да. Нам пришлось ждать тоже лет пять-шесть, пока я не поступил на Высшие курсы, где нам показали «Андалузский пёс». А там было три фотографии, которые меня тоже заворожили. Знаменитый кадр: глаз разрезается. Луна. Там же так: облако прорезает Луну, и параллельно разрезается у девушки там глаз. Ну, это Бунюэль. Виктор Лошак: То есть вы еще и как художник... Владимир Хотиненко: Муравьи из ладони вылезают там. То да сё. И у меня вот это все. И я вот пять лет. И потом я увидел его. Ну, я его много раз уже смотрел. Ну и вообще, Луис Бунюэль – он такой отдельно. Вот когда у меня спрашивают: «Ваш любимый фильм?», я, не задумываясь, говорю: «Андрей Рублев». «А ваш любимый режиссер?» «Луис Бунюэль». Хулиганством своим невероятным совершенно. Виктор Лошак: Скажите, пожалуйста, вот вы служили в конвойных войсках. Владимир Хотиненко: Да. Виктор Лошак: Наверное, историй услышали массу. Вот Довлатов свою службу в конвойных войсках превратил в целый пласт литературы. А что, вы никак не реализовывали вот эти знания, этот опыт? Владимир Хотиненко: У меня есть ответ на этот вопрос. Дело в том, что конвойные войска. Вот Довлатов был, у нас это на 07:45 ... называлось «вышкарь», он на вышке стоял на зоне. А я, развозили мы в вагоне «Столыпин» (несправедливо названный «Столыпиным» вагон), и мы развозили по всей стране заключенных. И это два разных мира. Потому что понимаешь: тут он едет куда-то неделю, куда-то едет. А вагон: ту-ду-ду-ду. Тусклые лампочки. Ты ходишь. А там же тоже купе. Но только там, где четыре или два человека, а там человек по десять. Нары еще дополнительные. И стена не сплошная, а ... такая решеточка. А там люди! Да, кто-то сильно, а кто-то по дурке попал. И так далее, и тому подобное. Но! Это был год, который я ни на что не променяю. Потому что это год был наполнен такими историями, невероятными совершенно. Невероятными! Вот в этих вагонах происходящих. И я в беседах. А там такие ребята попадались. И мы вот... Сюрреалистическая. Абсолютный Бунюэль это. Вот знаешь, действительно. А мы – интеллектуальные беседы про Солженицына. Я про Солженицына узнал больше, чем я знал до того. И беседуем: я с пистолетом Макарова, и там, за решеткой, сидящие люди. И мы так живо обсуждаем Солженицына. Вагон: ту-ту-ту-ту. Справа лампочка. Какие там эпизоды! Это был фантастический такой период! И благодаря ему я, в общем, думаю, что и в кино оказался, в конце концов. Потому что вот это накопление за этот год такое интенсивное. Я год служил. И это, конечно, невероятное. Виктор Лошак: Я хотел бы задать вам один вопрос, который можно отнести к принципиальным. Вы в разных выступлениях говорите о том, что «исторической правды нет, мы снимаем придуманную историю». Что, по сути дела, историческое кино – это лишь интерпретация истории. Ну, так как большинство людей черпают исторические знания именно из кино, неважно, в телевизоре или в кинотеатре, то возникают вопросы и к нашим историческим знаниям. Что вы по этому поводу думаете? Как вы сами решились на такую крайнюю оценку? Владимир Хотиненко: Очень интересный вопрос. Потом, что такое? Поскольку я много раз обсуждал. И когда вот, помню, «Достоевского» снял, страсти кипели: «Этого не было! Это не так было! Казнь была не так. Мешок не надевали». Но! Вообще историческая правда – это ж тоже, в общем, некоторая условность. В каком виде она до нас доходит? С чего начиналась наша история? Сидел монах, приходили люди, что-то ему рассказывали, и он записывал. С этого началась наша история нашего государства. С этих вот записей. Мне нужна основа, как это было на самом деле. А потом уже я ищу лакуны, куда можно это вот можно... Виктор Лошак: А можно узнать, как это было на самом деле? Владимир Хотиненко: Конечно же, нет! Вот в чем дело. Виктор Лошак: Вот об этом я спросил. Владимир Хотиненко: Конечно же, нет. Но все равно есть какие-то записи в той или иной степени достоверности происходящих событий. Это же вообще вопрос такой непростой и актуальный будет, наверное, всегда: как относиться к нашей исторической правде? Мне повезло. Потому что за свою деятельность кинематографическую меня судьба... Судьба! Это не я. Меня судьба окунала в разные важные периоды. Виктор Лошак: Вы в историческом кино сделали довольно много. Владимир Хотиненко: Да. Потом: 1612-й. Смута. Невероятное время! Ну просто. Вот у нас, к сожалению, его бегло изучают. Но это же, вы понимаете? Поляки в Кремле сидят, шведы хотят на престол. Ну и так далее. То есть вопрос другой. Такая цитата хорошая: «Миф всегда сильнее реальности». И еще. Вам покажется, может, что я в сторону чуть-чуть прыгаю, но. Когда-то я вывел цитату. Тихон (Шевкунов) проводил в Манеже выставку, и там шпалера такая висела: император Александр II, его цитата была: «Все народы живут по законам и правилам, а русский народ – по пословицам и поговоркам». И потом еще такая была: «Управлять Россией – легко. Но бессмысленно». Главное ведь – это твоя ответственность. И главное, какие, простите за пафос, какие ты туда закладываешь нравственные основы. Что из этого можно извлечь? Потому что можно все перевернуть совсем наоборот. А потом действительно много чего мы не знаем. Виктор Лошак: Что тоже иногда делается в интересах. Владимир Хотиненко: Ведь понимаете, даже вот, скажем так: вот вроде бы вот эта Великая Отечественная война. И снимались фильмы, снимались. Но новое, новое от этого всего ощущение, чувства появились тогда, когда пришло поколение, так называемое лейтенантов: люди, которые прошли ЭТО. И появились выдающиеся фильмы. Порой очень простые: пришел солдат. Очень простые. Да-а! Виктор Лошак: Я хотел как раз вас спросить: вы, в принципе, как я понимаю, позитивно относитесь к госзаказу? Владимир Хотиненко: Да. Абсолютно. Виктор Лошак: Ну, госзаказ дает работу. Владимир Хотиненко: Деньги другие. Виктор Лошак: Деньги. Может быть, на заказе тоже можно отличиться. Понятно, что сейчас был массовый госзаказ на фильмы о войне. Ну вот я много раз пытался по телевизору смотреть эти фильмы, у меня не получалось. У меня вообще такое впечатление, что те, кто их делал, не смотрели ни «Летят журавли», ни «Белорусский вокзал». А самое главное – не видели 40-минутного фильма, где солдат Виктор Петрович Астафьев, писатель знаменитый наш, рассказывает о себе – солдате Великой Отечественной войны. И это такая режущая правда, от которой невозможно отвернуться. Вот я в связи с этим хотел бы вас спросить: когда режиссер берется за такую тему, может она быть вот таким прямым госзаказом? Владимир Хотиненко: А это вот как раз ключевой вопрос: с чего все начинается? Какие зерна сеются? Сам по себе госзаказ – от фигуры речи. И деньги мы обсудили там, плюс-минус. А дальше, если человек вдруг присел там за заказ, ему нечего самому сказать – это одна история. Но хуже другое. Понимаете, ведь очень многие этим пользуются просто как жупелом. Ты должен понимать: для чего ты за это берешься? Прежде всего. Но, к сожалению, очень многие пользуются. Это как вот тема войны, значит, все: значит, мне всех должны дать, я вот сейчас сниму, и это будет важно. А это не всегда так. Потому что... Я даже со студентами на эту тему достаточно часто мы говорим об этом: что это вообще такое? Потому что вот: Родина, патриотизм. Я даже до крамольной мысли дошел: вот я бы на некоторое время не разрешил бы использовать слово «патриотизм». Потому что одно дело, когда песня: «С чего начинается Родина?» С картинки в букваре, с той самой березки, со скамейки. Вот когда это входит на таком вот уровне генетическом. Ну вот, у меня эта память об этом домике нашем в городе Славгороде, который отец сам построил. Виктор Лошак: Ну да. Каждый сам дешифрует это понятие. Владимир Хотиненко: Что посеяно. Виктор Лошак: Да. Владимир Хотиненко: А если ничего не знаешь, тут надо серьезно. Ну, в конце концов, я же тоже не родился в 1612 году. Вот. Но тогда надо нырнуть в тему. А будет ли это художественной правдой? Вот это ключевой момент. Я некоторое время назад пришел даже к такому выводу. Совсем недавно, должен сказать. Я думаю: «Володь! А для тебя какие вот критерии?» Ты смотришь фильм. Ну так вот, если по-простому, не рассуждая там, киноведческие там... И я нашел. Даже моим студентам понравилась эта формула. Я смотрю и пытаюсь понять: в этом фильме есть «космос» или нет? Все! Вот есть в этом... что-то близкое к музыке? Кино как раз стремится к музыке. А чего очень часто и спекулятивно музыка в кино используется и так далее. Что отдельный разговор. Но! Когда это не декларативно. И ни в коем случае не декларативно. Виктор Лошак: Вот вы учите режиссеров. Когда ты преподаешь, вот я сам преподавал в МГИМО журналистам, ты имеешь возможность как бы собрать мысли на страницу какую-то, которые у тебя разбросаны, и так далее. Вы пытаетесь говорить с ними о том, что такое в кино пошлость? Владимир Хотиненко: С моей точки зрения, это один из ключевых вопросов современности, современной культуры. И даже это все распространяется и за пределы культуры. Я в свое время, довольно-таки давно, поскольку любил Набокова еще с архитектурных времен. У него есть очень интересные, у Набокова. Вы сказали: что такое пошлость? У Чехова – безусловно, и много. Что же это такое? Если просто по определению идти, то пошлость – это как раз то, что сегодня разъедает нашу культуру, как ржавчина, как грибок какой-то. Но! Это не так-то просто объяснить. По-моему, то ли у Чехова есть такое замечание, или у кого-то из... Во всяком случае, на эту же тему: что простой крестьянин не может быть пошлым. Для того чтобы ему стать пошляком, ему нужно уехать в город. Виктор Лошак: Потрясающая фраза у критика Белинкова: «Банально. А поэтому пошло». Владимир Хотиненко: Замечательно! Я даже свое определение придумал: пошлость – это воинствующее упрощение. Виктор Лошак: Прекрасное определение. Прекрасное! Владимир Хотиненко: Вот сегодня это просто вот, к сожалению, доминирует. Но! Дело в том, что какие бы мы формулировки ни использовали, все равно тут нужен некий процесс. Конечно, можно иногда внезапно осознать, что же это такое, на каком-то конкретном примере увидеть там человека или что-то что он говорит. Но, в общем, это нужен какой-то внутренний такой стержень, какой-то внутренний камертон, чтобы это распознавать. Виктор Лошак: А не кажется вам, что многие это объясняют тем, что они делают что-то – книга ли это, фильм ли это – чтобы оно было понятно широким народным массам? Владимир Хотиненко: Ой, как это! Ой! Как это? Соблазнительная формулировка! Как это чудесно! Виктор Лошак: Да-да-да. Владимир Хотиненко: А я ведь только что про крестьянина сказал. Вы поняли? Виктор Лошак: Вот я и говорю. Владимир Хотиненко: Не-не-не! Не так все просто. Не так все просто. И я много раз убеждался, что... Знаете, есть такая в Житиях история. Некто такой попал в чистилище, богатый римлянин такой. И с ним был случай, значит. Он грехов насовершал море. Но с ним был случай: однажды его на носилках там несли. И какой-то нищий там. И он ему бросил корку хлеба, этому нищему. И вот на Суде том вот эта корка хлеба перетянула все его грехи. Это записано в Житиях святых. Это такое дело тонкое, иногда до невероятия. Виктор Лошак: Хорошо. Скажите, почему такая странная судьба у вашего фильма, очень мне запомнившегося, «Мусульманин»? А я объясню, что я имею в виду. Я даже оставляю в стороне кинематографические его достоинства. Сейчас очень сложный момент, связанный с мигрантами. Они нужны. С другой стороны, в их среде есть и люди, которые нарушают закон и так далее. Но в поиске сосуществования этот фильм был бы очень важен. Почему его никогда и нигде не показывают? Владимир Хотиненко: Мне удалось снять эту картину с таким по-своему невероятным конфликтом: когда мальчишка Колька Иванов после плена вернулся и становится мусульманином. И я считаю, что это очень актуальная тема для нас. Для России. Для всех вообще на самом деле. Ну, для России – especially. Виктор Лошак: Ну, действительно, для всех. У всех есть проблема эта мигрантская. Владимир Хотиненко: Да. Да. Но здесь и сейчас это было бы как раз очень важно. Это как раз было бы очень важно. Потому что многое, понимаете, за терминами. «Мусульманин». А этот: «Я христианин». Там то да сё, пятое-десятое. Я вот наполовину украинец, понимаешь? У меня фамилия Хотиненко. Я по маминой линии казак, у меня дедушка георгиевский кавалер. А по отцовской – я украинец. Это вообще драма невероятная – то, что сейчас происходит. Невероятная драма. Когда я «Гибель империи» снимал: и это 1918 год, Киев, и там та же самая история. И, в общем, это некое такое, вы знаете, как вот в семье бывает, между братьями там раздоры или близкими. Это какая-то ну, неразгаданная все равно. Хотя формально можно простроить периоды. И почему-то, я вот сколько слушаю. Да вы вспомните эту историю! Вспомните, что это давно. Для начала. Чтобы более-менее объективно, может быть, воспринимать то, что происходит сейчас. Более-менее, подчеркиваю. Что это давнишний процесс. Ни разу не вспоминали ни про Мазепу тебе, ни, ни, ни, ну, ни про... А это же, вообще-то говоря, важно. Важен анамнез. Виктор Лошак: Это тема для будущих кинематографистов потрясающая. Владимир Хотиненко: Но, кстати! Ой, ну чтоб немножечко. Как раз с «Мусульманином» я, значит: мы в Монреале получили приз там, после этого в Торонто приезжаем. А там мощная комьюнити, бандеровская такая. Виктор Лошак: Конечно! Владимир Хотиненко: Вот. И у меня показ тоже. И потом банкет какой-то, чего-то там я стою. Ко мне подходят три человечка таких – строго одетых, галстуки, небольшого росточка, такие вежливые. Ну, я думаю: поздравлять сейчас будут, что-то такое. Они подходят: «Ну як же так? Хвамилия Хотиненко, а ты на москалей роблешь». Я приехал с фильмом «Мусульманин». Да. И они были на просмотре. Ну, вот этот эпизод – в Торонто, да? Ну, я там, в общем, контекстом понимал. Но он на меня так тогда не подействовал. А тогда еще далеко было до того, что сегодня происходит. Виктор Лошак: Это те настроения, которые расползлись по миру. Владимир Хотиненко: Да. Да! Виктор Лошак: Еще об одной вашей работе: «Путешествие в Вечный город». Владимир Хотиненко: «Паломничество в Вечный город». Виктор Лошак: «Паломничество в Вечный город». Это пять серий о Риме. Каждую серию озвучивает, читает авторский текст отдельный известный актер или режиссер. Меня знаете, что удивило? Вы говорите, что это фильм как бы совместная идея Русской Православной Церкви и Ватикана. Владимир Хотиненко: Ватикана, да. Виктор Лошак: Далее вы, рассказывая о своей работе, говорите, что вам пришлось – вам! – пришлось находить общие такие позитивные идеи, что ли, взгляды у Ватикана и Русской Православной Церкви, чтобы сделать этот фильм. То есть вы, по сути дела, провели колоссальную, не знаю, историческую работу? Владимир Хотиненко: Это невероятный был период. И я благодарен судьбе, что она меня свела с этой темой и с этим фильмом. Там объединяющее всех было то, что это где-то до XI – XII века общие были. И святые общие. И это все разговор, речь идет об общих святых. Это вот и апостол Павел на севере, а на севере постол Петр. Мужчины. Но это все только касалось до вот разъединения церквей. Я вот задачу, знаете, какую ставил ведущим? Я говорю: «Вы рассказывайте про это, как будто вы были очевидцами». Они все актеры. Виктор Лошак: Ну да. Я, кстати, поймал одну. Владимир Хотиненко: Потому что в это можно верить, можно не верить. Виктор Лошак: А я вот одну фразу поймал. Но все равно я уверен, что вы работали с какими-то источниками. Когда хотели сделать неприятное апостолу Павлу, ему говорили: «Так ты же не видел Иисуса». Владимир Хотиненко: Да. Виктор Лошак: И это был упрек ему. Владимир Хотиненко: Да. Да. Это немножко та проблема, которая, вообще-то говоря, преследовала всю его жизнь. Но, надо заметить, ведь многие там какие-то записи, они многие уже переделаны. А как раз от апостола Павла осталось много подлинных и, в частности, Первое послание к Коринфянам. И у него там такие строки о любви! Что такое любовь? Причем он же сначала преследовал христиан, то есть пока ему не было видения там. И так далее и тому подобное. Но это его мучило, вообще-то говоря, всю жизнь: что он не видел Христа. И он как-то, это за ним тянулось. Виктор Лошак: Вы вообще склонны вот к такой работе: к поискам исторических каких-то аналогий? Владимир Хотиненко: Ну, смотрите. Вот я, может быть, упрощенно иногда говорю вещи. Но буквально все мои фильмы, все без исключения – это портреты России в той или иной какой-то период. Но это портреты. Это мое представление об этом периоде. Это портреты. Это портреты в тот или иной период. И когда, например, у меня спрашивают: «А вот религиозная тематика там», то да се, я говорю: «Ну, вы знаете, если есть что-то сложное, то это вот эта тема, как раз та». И я, кстати, трижды отказался. Пока мне моя жена Танечка, когда паломничество мне предлагали в Вечный город, я… что за этим. Пока она не сказала: «Я тебя прошу, возьмись за это! Иначе возьмется кто-нибудь другой и испортит». Такое только у меня... Виктор Лошак: Она была права. Владимир Хотиненко: Да. Потом я так или иначе, вот понимаете, диапазон какой получается? Вот это обобщенная такая тема, да: «Паломничество», «Мусульманин» и «Поп». Вот у меня триптих. Больше (мне еще предлагали), я знаю, что я снимать больше не буду. Я в этом смысле высказался вот в этих разных, казалось бы, темах. Но это триптих на самом деле. Виктор Лошак: Владимир Иванович, что вы вообще думаете о современной режиссуре российской? Владимир Хотиненко: Значит... Виктор Лошак: О звездах этой режиссуры? Владимир Хотиненко: Вот когда пандемия, меня вдруг торкнула вот такая фраза. Я не сидел, не придумывал за столом насчет пандемии, про эти процессы у нас. И я сказал: «Сейчас в кино придут энергичные и не очень талантливые люди». И это сбылось, к сожалению. Причем они даже образованные, грамотные. «Выстроить арку персонажа». Ненавижу это: арка! Это! Все высокие слова. Человек исчезает. Живой персонаж. Живой человек. Вы знаете, вот мне Сережа Мирошниченко в свое время попадал. Он документальный фильм про Астафьева снимал. И он мне показал запись, что он попросил (не знаю: случилось это или нет, написали или нет), но Астафьев хотел, чтоб на его могиле написали следующий текст: «Я пришел в мир добрый, живой, и любил его безмерно. А ухожу из мира жестокого, черствого. Мне нечего вам сказать на прощание». Это Астафьев! Виктор Лошак: Это очень на него похоже. Это очень на него похоже. Владимир Хотиненко: С этим пронзительнейшим ощущением правды. Да, она неполная, наверное. И, может, тенденциозная. Он сам по себе человек был непростой. Но это вот так. Виктор Лошак: Какой, на ваш взгляд, лучший фильм российского кино? Владимир Хотиненко: Не знаю. Ну, я уже ответил немножко. Когда меня спрашивают: «Ваш любимый фильм?», я говорю: «Андрей Рублев». Но это даже, это не значит, что он лучший фильм. Виктор Лошак: Держу с вами пари, что лучший фильм – «Человек-амфибия». Владимир Хотиненко: Это уже такая история. Причем, вы знаете, вот кино – волшебный мир. Ну мог ли я тогда вообразить, что когда-нибудь я и с Вертинской, и с Кореневым мы познакомились, значит, и с ним. Мог ли я тогда, сидя в этом зале прокуренном (тогда курили в залах), с этим дощатым полом, заплеванным, вот взирая на это, мог ли я вообразить, что я буду с этим человеком общаться нормально, то есть? И мне в этом смысле кинематограф подарил столько этих вот... Виктор Лошак: Типичное ощущение провинциала! Владимир Хотиненко: Да. Виктор Лошак: Абсолютно то же самое. Владимир Хотиненко: Потрясающий! Но я всегда был амбициозным. Я просто делаю выводы сразу. Я ж приехал из маленького городка. Потом Свердловск. Потом Москва. Я ни разу не чувствовал себя провинциалом. Хорошо это или плохо? В хорошем смысле, чувствовал. Я до сих пор вот этот город, Славгород, это ну... Я его сохраняю. Дальше, правда, по несчастью или счастью, истина проста: «Никогда не возвращайтесь в прежние места». Потому что он другой. Они обижаются, что я к ним не приезжаю. А я его храню. Это для меня зерно какое-то, вот этот мир вот этого маленького городка! Из этого парка! У меня такие фотографии остались там. Смотрите, я вам сейчас... Есть одна минута? Расскажу интересную вещь. Виктор Лошак: Конечно! Владимир Хотиненко: И вдруг, значит, как раз вот в связи с юбилеями Великой Отечественной войны рассылки такие пошли – ожившие памятники. А у меня есть несколько фотографий, которые я очень люблю, из того самого детства. Там 1960 год. Я маленький там. А тут, значит, меня вдруг торкнуло. И я со студентом прихожу и рассказываю эту историю, что вот мне захотелось «оживить» одну фотографию мамину. Она и так живая. У нее платье там чего-то развевается. А ее нет уже. Собака, овчарка на нее так. Которую подарили, когда я родился, отцу. Мы со-ровесники были с этой собакой. Вот. И меня торкнуло, и я ничего не могу с собой: хочу оживить. Хочу на мгновение, чтобы ожила эта фотография. И у меня как раз девочка там, она говорит: «Владимир Иванович, давайте я вам сделаю». Я думаю: ну, уйдет там, я не знаю, сколько времени на это. Ну, будет. «Давай попробуем». Она через десять минут показывает. И у меня волосы... Мама живая. Мопка хвостом машет. Тень. Все. Мама с ним общается, целует. Фотографии и так вызывают у нас ассоциации. Они для этого и предназначены. Мы погружаемся. Но здесь-то ты не, ты ныряешь в него. На это мгновение ты как будто к этому прикасаешься. Меня маленького там. Я сижу с родителями маленький. Это я скажу: вот это что-то совершенно новое. Кто-то очень боится. Я сестре переслал это своей. Она сказала: «Мне стало страшно». Но с другой стороны, на следующий день написала: «А все равно не могу оторваться. Все равно это смотрю». Виктор Лошак: Какой фильм нужен сегодня России? Какое кино? Какая тема? Владимир Хотиненко: Вы знаете, какой я бы ни дал ответ, я немножко буду чувствовать себя дураком. Почему? Потому что это не может быть один фильм. Да, были в истории нашей фильмы, которые захватывали всех: «Чапаев», там еще какие-то. Ну, даже я так скажу, «Калина красная», например. У нее сумасшедший успех был. Причем до этого у него «Печки-лавочки» провалились. Шукшин видел, как из зала люди выходили. Он самолюбивый был. И он снял простую-простую картину «Калина красная». Я специально останавливаюсь на этой теме. «Калина красная» – она простая. По кинематографическим даже приемам где-то примитивная, то да сё. Но там есть Шукшин. И вот этот эпизод: мать когда, и да? Там есть персона! Если и нужны нам и нужен фильм, чтоб там был живой человек и была персона. Ведь даже, казалось бы, дуболом такой – фильм «Коммунист». Но он серьезный фильм. Виктор Лошак: Ну, прежде всего за счет Урбанского. Владимир Хотиненко: Конечно! Именно! И у нас сейчас не хватает персонажей, вот таких вот титанов. Титанов! Как они. Это же было время титанов. Когда они появлялись, и они были такими: Черкасов! Да? Это все ну. Это же... Это же... Вот не хватает сейчас титанов. Все размылось. Размылилось чуть-чуть. И от этого нет ориентиров. Ведь, в принципе, это из этой же темы. Дело в том, что сейчас у всего мира исчезла идея некая. Раньше были какие-то: построение коммунизма – ложное, не ложное. Но всегда у мира были какие-то идеи: развитие, капитализм там, то-сё, что-то было. Сейчас нет идеи, которая могла бы всех объединить. Деньги, деньги и деньги. Но это ж надо сформулировать как-то. Это ж нужно на каком-то примере это преподнести. Это надо в нас погрузить. Как музыка нас захватывает, и все. И не знаешь, что это такое. Вот мы это все вот так. Сразу тебя охватывает, и все. И ты не знаешь. Ты не можешь на словах объяснить, зачем ты живешь. Но ты знаешь, зачем ты живешь. Вот это вот, вот этого не хватает. Простите за пафос высокой идеи. Потому что она одновременно и простая, и сложная. А для чего все это? А для чего вся эта канитель? Виктор Лошак: Вот вы говорите в разных интервью: «Я всю жизнь этим занимаюсь: пытаюсь понять, для чего человек живет. Все мои фильмы про это». К чему вы пришли? Владимир Хотиненко: Очень сложный и очень хороший вопрос. Я пришел к выводу, что смысл этой жизни – в самой жизни. Вот если научить себя. А это надо немножко... Вот у меня в «Мусульманине» есть притча. Вот она для меня путеводной звездой была. И сейчас стала совсем просто сияющей. Там есть притча, которую рассказывает священник. Она известная, она в Житиях святых записана. Когда Макарий Великий Египетский подумал, что он живет в святости, великий святой. Ему ангел явился и говорит: «Нет. Вот пойди в такой-то город. Там есть две сестры. И ты увидишь, что это такое». Он приходит. Эти женщины, они: «Да нет. Мы ничего. Никакой у нас святости нет. Мы вот замужем за двумя братьями там. Вот мы выращиваем огород у нас. Молимся. Нет. Никакой святости у нас нет. Даже и не говорите». Но через паузу: «Ну вот разве что мы за всю жизнь худого слова друг другу не сказали». Попробуйте! Попробуйте один день, а не всю даже жизнь. Вот она, путеводная звезда! Это же невозможно. Это невозможно! Притча простая. Начни с чего-то: вот худого слова не сказать. Виктор Лошак: Владимир Иванович, вот все, что вы рассказываете, вы создали свой мир. Я не буду сейчас его оценивать. Хочу сказать вам, что нам, зрителям, он нравится. И мы, конечно, вам за него благодарны. Но прежде чем мы с вами расстанемся, я хотел задать вам вопрос о ваших правилах жизни. Владимир Хотиненко: Ой! Вы знаете, фактически вся наша с вами беседа – это был такой ответ длинный. Но если короткий, то это: начать день. Мне повезло. У меня любимая моя жена Танечка... И вот для меня, и это правило, как это ни странно звучит, это правило: я начинаю день с нее. Я хочу вот ее. Она такая, любая. Нет. И я ее обожаю просто и все! И все! Это тоже не сформулировать. Это не означает, что мы в такой идиллии живем. У нас такие бывают творческие. Она у меня редактор там, во всех картинах. Но! Вот эта нота первая – нота дня. Вот мое правило. Я пытаюсь. Это не обязательно... совсем одинаковое. Но я пытаюсь. Это очень важный момент: первая нота дня, первый твой вдох. С чего ты его начнешь? Увертюра утренняя. Вот это мое правило. Виктор Лошак: Настолько прекрасное правило, что... Владимир Хотиненко: Но я не вру. Я не выдумываю ничего. Я сейчас попытался более-менее передать то, что я вот. Виктор Лошак: Владимир Иванович, спасибо вам за этот разговор! Мы многое поняли про кино. И про ваше кино конкретно. Спасибо большое! Владимир Хотиненко: И вам спасибо за возможность вот так побеседовать живо. Виктор Лошак: Спасибо!