Виктор Лошак: Это «Очень личное» – программа о принципах и правилах жизни. Редкому журналисту удается так плотно войти в историю страны, как Владимиру Молчанову – автору «До и после полуночи». С ним наш разговор. Володь, я немножко волнуюсь. Потому что ты настоящий классик телевидения и классик интервью. Я хотел бы начать не с интервью и не с телевидения, а с твоей замечательной семьи. Отец – Кирилл Молчанов, который был композитором и директором Большого театра. Замечательная твоя сестра Аня Дмитриева – самый интеллигентный спортсмен, которого я знаю. Правда ли, что в твоей жизни был момент, когда у тебя была развилка: или продолжать заниматься теннисом серьезно, или идти заниматься журналистикой? Владимир Молчанов: Да. В общем, было. Я понял в какой-то момент. Хотя помню, у меня было все хорошо. Я был членом сборной Москвы, юношеской. Мы выиграли Спартакиаду школьников СССР. Это была знаменитая команда, где лидером была Олечка Морозова и ее будущий муж Витя Рубанов, с которым я играл пару. Я тогда уже был чемпионом СССР в паре по теннису. Ну, в юношеском. И у меня было серебро в миксте. Это все молодежные. И я понимал совершенно точно, что того, чего достигла Анечка, моя сестра старшая, мне этого никогда не достичь. И очень грустно мне было. Но да, я пришел к своей тренерше Елизавете Михайловне Чувыриной и сказал: «Надо наконец делом заняться. Хватит в теннис играть. Надо немножко головой заняться». Виктор Лошак: Почему вы и Аня именно теннисом занимались? Владимир Молчанов: Аня попала в теннис, потому что ее дядя – Анатолий Вербицкий, актер МХАТа – он ее увидел как-то, взял на теннисный корт. И она начала играть. А так все случайно было. Естественно, она меня где-то там в пять или в шесть лет... Виктор Лошак: Это она уже вас привела? Владимир Молчанов: Конечно! Она меня привела. И она очень за мной следила. И когда был чемпионат СССР в Алма-Ате (там был взрослый и юношеский), она только-только родила второго ребенка, и играть ей совершенно не надо было. Но она ради того, чтобы быть рядом со мной, она поехала играть. И, естественно, проиграла в четвертьфинале, потому что она бегать не могла на корте. Она проиграла своей подруге, которая весьма плохо играла. А если б не Анечка, то я бы остался вообще серым человеком. Она меня и книжки приучила читать, и вообще, проверяла мои знания перед тем, как я поступал на филологический факультет, на который я совершенно не хотел поступать. Я хотел быть актером. Это все было тайной от родителей. Сестра только знала. И когда я прошел тур последний... Виктор Лошак: В Школу-студию МХАТ? Владимир Молчанов: В Школу-студию, да. Я прибежал и говорю: «Анька! Я прошел!» И она тут не выдержала, родителям сказала. Родители поняли, что: «Не приведи Господи, мальчик пойдет в артисты». Мама была актрисой Театра Советской Армии. Сначала Красной, потом Советской Армии. И единственное, это она мне всегда говорила: «Только умоляю, на актрисе не женись никогда». Мама просила меня. И они все сделали для того, чтобы я не пошел дальше. Сестра взяла меня за руку и привела на свой факультет филологический. В старое. Виктор Лошак: Когда говорят: Молчанов, тире ставят, «До и после полуночи». Как ты придумал эту передачу? Владимир Молчанов: До сих пор никто не может вспомнить точно, кто придумал это название. Я думаю... Виктор Лошак: Я не о названии. Я о самой передаче. О формате. Владимир Молчанов: А передача совершенно случайно. Потому что запретили предыдущую. Меня пригласил Леонид Петрович Кравченко на телевидение. Виктор Лошак: Он тогда был руководителем? Владимир Молчанов: Да. И мы летали вместе по миру на дискуссии журналистов Востока и Запада. Виктор Лошак: Это уже была перестройка? Владимир Молчанов: Да, это была перестройка. Кравченко так меня подозвал. А я все время выступал там тоже. И говорит: «Переходи ко мне на телевидение. Надо чего-то поменять, новое чего-то сделать». Через полгода я пришел к нему. Он мне тут же дал комментатора. Третьего января 1987 года я пришел в это здание, где мы с тобой сейчас сидим. И чего-то начал делать: месяц там какие-то сюжетики. А потом говорят: «Надо утреннюю программу сделать для страны». Вот тебе партнершу Майю Сидорову, которую вообще не знал. Я ее ни разу не видел даже по телевизору. Говорят: «Попробуйте». Ну и мы попробовали сделать такую легкую утреннюю передачу. Во-первых, оделись так: я шейный платочек надел, она тоже там. Там музыка какая-то французская. Или поют там: «Ах, вернисаж, ах, вернисаж!» Там уже «Доброе утро». И все смотрели, следили. Вся редакция внимательно. А это же редакция программы «Время» – все в ней было, в этой главной редакции информации. И приехала принимать передачу делегация Агитпропа ЦК КПСС. По-моему, это был самый серый и мрачный отдел. Он даже был хуже отдела культуры ЦК КПСС. Они приехали. Мы все это выступили, все хорошо. После чего, а они в таких темных костюмах были и говорят: «Нет. Такая передача стране совершенно не нужна». Говорят: «Что это такое: 7 утра – гимна нету?» «Что это у вас тут такое болтается? Галстуки надо». «И вообще, почему музыка вначале? А где что в Политбюро?» Ну, в общем, все закрыли. И Кравченко говорит: «Что-то я слышал, там они на вечер хотят сделать». Чтобы меньше слушали Би-Би-Си, «Голос Америки», музыку. Виктор Лошак: Утренняя была закрыта передача? Владимир Молчанов: Да, утреннюю закрыли. «Попробуйте на ночь чего-нибудь сделать». Ну и сели, и через месяц сделали «До и после полуночи». Правда, кто-то ее назвал, первую программу, «Вы с ними где-то уже встречались». С кем – непонятно. Потому меня не знал никто. Майю Сидорову два раза видели в утренних новостях каких-то там, она чего-то вела. А уже со второй ее назвали «До и после полуночи». Но кто? Точно никто не помнит. Виктор Лошак: Не знаю. Люди смотрели все. А что писали вам? Владимир Молчанов: Писали. Мы получали в месяц около десяти мешков писем. Виктор Лошак: Сейчас это трудно понять. Владимир Молчанов: Да, это трудно. Но люди тогда верили очень. Это были огромные мешки вот такие, огромные мешки полные писем. Они что-то просили. Они о чем-то рассказывали: о своих бедах там, о проблемах там. И надо было отвечать. Даже была должность, по-моему. Кто-то за письма гонорары получал. Виктор Лошак: Да-да-да. Владимир Молчанов: Полагалось десять писем там ответить в общем. Виктор Лошак: В «Известиях» этаж был. Отдел писем – целый этаж. Владимир Молчанов: Да-да. Вообще было очень много писем. И мы действительно были первыми. Потому что «Взгляд» появился только через полгода после нас. Виктор Лошак: Ну, вы размяли аудиторию. Вы объяснили, что телевидение может быть другим. Владимир Молчанов: Случайно. Это вообще, знаешь... Вот я много там мастер-классов давал. Я каждый мастер-класс начинал с цитаты из Блока, из «Возмездия» его: «Жизнь – без начала и конца. Нас всех подстерегает случай». Потому что все, что происходило со мной, все вот абсолютно в работе – это все случай полный. Так я совершенно случайно пришел на телевидение. Совершенно случайно сделал «До и после полуночи». И дальше все было случайно! Виктор Лошак: Ты фаталист? Владимир Молчанов: Ну, кто его знает. Может быть. А если бы я еще знал, что такое фаталист. Виктор Лошак: Скажи, пожалуйста, вот с твоей передачей стали уходить дикторы, как фигуры телевизионные. Владимир Молчанов: Не так было. Причем это очень тяжело было. Кстати, это произошло, когда решили оживить программу «Время». Ну как можно было программу «Время» оживить, когда там по 10 минут читали постановления ЦК КПСС? И могли прочитать хорошо только дикторы. Лучше, чем дикторы, не говорил никто! Ну, МХАТ. Может быть, МХАТ говорил так же хорошо на русском языке, как говорил Кириллов, Шатилова. Виктор Лошак: Балашов. Владимир Молчанов: Балашов. Там был потрясающий русский язык! Они могли выговорить все. Но надо было как-то оживить. И они решили (видимо, там, где-то наверху), что некоторые популярные ведущие, если их подсадить к дикторам, они могут как-то привлечь внимание. Да? Виктор Лошак: Да. Владимир Молчанов: И вот подсадили. Я вторым пошел. Я поработал с очень разными дикторами, со всеми практически. Постепенно стали увольнять и сажать комментаторов, которые не очень хорошо говорили все по-русски. И это было очень болезненно. Они же сколько лет работали! Виктор Лошак: Ну конечно. Владимир Молчанов: Их знала вся страна. Их любила вся страна. К ним привыкли. По ним смотрели, как одеться. Женщины всегда: «Как одеты?» Это было очень тяжелый момент. Виктор Лошак: А что ты сейчас смотришь по телевидению? Какое твое меню? Владимир Молчанов: Вот если взять ОТР, я смотрю фильмы. А так я спорт в основном смотрю. Я смотрю канал «Культура», музыкальные вещи. Но, правда, я должен признаться, что я очень боевики люблю. Виктор Лошак: О героях. Я в одном из твоих интервью прочел, что не хватает героев телевидению настоящих. И ты вспоминаешь, что мы почти не показываем Григория Соколова. Я настолько, настолько твой союзник. Это самый великий пианист, который сегодня... Владимир Молчанов: Я был, когда он выиграл конкурс. Я слушал его. Он очень своеобразный. Соколов очень своеобразный человек. Он как пианист, фантастический совершенно! Виктор Лошак: Володя, тебе трудно было расставаться вот с таким активным телевидением? Владимир Молчанов: Я начал в Останкино – «Первый канал». Потом ушел с должности политобозревателя Гостелерадио СССР. Это была высшая должность у нас в стране. Я ушел из Останкино. В тот момент ты написал в «Московских новостях» – ты тогда не был главным редактором, тогда был просто корреспондентом – ты взял у меня интервью и очень трогательно написал «До и после Молчанова». Это у меня хранится дома. Мама моя тоже это вырезала, значит. Так и хранится. Виктор Лошак: Мне это очень приятно! Владимир Молчанов: И я ушел в РЕН ТВ, которое было в нуле тогда. Только создавалось. Там сидел Эльдар Александрович Рязанов и я. Вот. И мы с этого и начали. Это были чудесные восемь лет. Правда, такая телекомпания не могла долго существовать. Потому что мы – просто один этаж, на котором сидели творческие бригады ведущих. Два кабинета Эльдара Александровича Рязанова. Три кабинета, там сидел «Белый попугай» – там сидели Арканов, Никулин, Горин и кто-то еще. То есть сплошь вот самые известные. Боярский там вот. Дальше сидел Ленчик Филатов со своей программой. Дальше сидел Юра Рост. А дальше сидел я. У меня два кабинета было. Виктор Лошак: Чудесная компания! Владимир Молчанов: Да. И такое долго не могло оставаться, конечно. Виктор Лошак: А вот прощание с каким каналом совпало с демонстрацией фильма «Забой» о шахтерах? Владимир Молчанов: Это был уход. Это был обмен. Обмен. Все было закрыто на телевидении. Все было закрыто: «600 секунд» были закрыты, «Прожектор перестройки». «Взгляд» был закрыт. Осталось только «До и после полуночи». И доложили... Виктор Лошак: Это был «Первый канал»? Владимир Молчанов: Да-да-да. Мы сняли этот фильм. Жизнь шахтеров. Страшный совершенно фильм. И страшная жизнь. Всю бригаду я туда повез. Это была Луганская область, «Стахановуголь», 17 шахт. Виктор Лошак: О чем был этот фильм? Владимир Молчанов: Он был о жизни шахтеров. Тогда шахтеры бастовали. Помнишь, стучали касками?.. Виктор Лошак: Да, конечно. Конечно. Приезжали в Москву. Владимир Молчанов: Ну, просто говорят: «Посмотрите». Спустили вниз. Оказалось, 980 метров. Потом мы ползли по какому-то, что называется штреку. Виктор Лошак: Пласты низкие, да? Владимир Молчанов: Да-да-да. Там сидели ребята, человек тридцать – не работали, бастовали внизу. И немножко я с ними минут 30–40 поговорил. Мы это все сняли. Я, правда, сразу понял, что это никто не покажет. Потому что то, что мы услышали и то, что мы увидели, – это было чудовищно. Они и жили-то в бараках, которые в 1913 году построил бельгийский тогда хозяин шахт там, в том районе, в жутких условиях. Ну вот, мы сделали этот фильм, «Забой». Посмотрели, и все поняли, что... Я говорю: «Вот с ним и будем прощаться, с этим». Ну, они говорят: «Не покажут». Я пошел к Кравченко, к Леониду Петровичу. Я его очень уважал. Я пришел и говорю: «Я понимаю, что вы хотели бы, чтоб я ушел, чтобы все было безболезненно. И я уйду. Вот фильм покажите. И я – заявление». Он говорит: «Тяжелый фильм-то?» Я говорю: «Да, в общем, не очень легкий». Он говорит: «Ну, давай, показывай. Пиши заявление». И я написал заявление. Виктор Лошак: То есть это было такой как бы джентельменский обмен? Владимир Молчанов: Да. Это бартер был. Заявление звучало грустно: «Я прошу уволить меня с должности политобозревателя Гостелерадио СССР в связи с нежеланием соучаствовать в вашей деятельности». Он минуту молча смотрел в это заявление. Глаз не поднял. Потом сказал, не глядя в глаза: «Спасибо. Иди, показывай». И расписался. И мы через три или четыре дня не вышли в эфир. Но все знали, что мы прощаемся. Все приехали, вся бригада. Бригада всегда была, даже если ночью мне надо было работать. Тут вся бригада абсолютно сидела. Все очень грустные. Но оказалось, что бюрократия тогда есть. И у нас лежала заявка в башне «Останкино», что у нас прямой эфир. И оператор стоял в студии. И мне пришла шальная мысль, что я выйду не утром, когда это все прошло, а ночью выйду в эфир и кое-что скажу. Но перед этим я попросил поставить песню мою любимую, Высоцкого, «Корабли постоят и ложатся...» Виктор Лошак: «...и ложатся на курс»? Владимир Молчанов: Ну да. «Но они возвращаются сквозь непогоду. Не пройдет и полгода – и я появлюсь, чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода». И вся бригада, и Ольвар Какучая, и все корреспонденты – они все прошли перед камерой. Последним прошел я. Вот «появлюсь через полгода». Зажегся свет. Я вышел в эфир. И сказал, что не сами закрываем передачу. У нас у всех другие творческие планы. Это наше прощание. И пошел фильм. Виктор Лошак: Я еще об одном фильме хотел, Володь, спросить у тебя. Фильм об Испании ты сделал. Владимир Молчанов: Да. «Испанское рондо 70 лет спустя». Виктор Лошак: Там есть такой факт. Может быть, это ошибка? Что не только Советский Союз усыновил-удочерил испанских детей, но и в свое время Испания тоже усыновила русских детей. Действительно, это так? Владимир Молчанов: Да. Тогда, когда я снимал это. Я не помню, какой это год. Но это где-то 2010 или 2008-й, что-то в этом роде. Я вообще очень хотел... Виктор Лошак: Что это вообще за история с усыновлением русских детей? Владимир Молчанов: Нет. Я просто очень хотел снять, потому что мой тесть Хосе Сегура, отец моей жены – вот тогда, в 13 лет его привезли на корабле. Вот его единственного отправили в Россию. И он здесь и учился, и женился, и стал выдающимся там совершенно энергетиком: строил Братскую ГЭС, потом был зам. Департамента энергетики Кубы. И я очень хотел, ну вот еще поэтому снять. И когда мы приехали туда снимать, там было восемь тысяч усыновленных российских детей. Виктор Лошак: Это усыновленные сироты, да? Владимир Молчанов: Нет, они не были сиротами. Они были брошенными в основном. Это были дети алкоголиков, наркоманов. Вот которые были в детских домах. Тогда... Виктор Лошак: Цифра какая солидная! Восемь тысяч. Владимир Молчанов: В общей сложности восемь тысяч. Виктор Лошак: Это за какой срок их усыновили? Владимир Молчанов: Ну, мы снимали их, некоторым было уже там лет 25, другим было восемь лет. У них было Пушкинское общество, где они русский язык, там все это. Испания тогда стояла на первом месте по отношению. Считалось, что лучше, чем испанцы, никто не воспитывает усыновленных детей. Виктор Лошак: Меня цифра поразила: восемь тысяч. Владимир Молчанов: Меня тоже. Виктор Лошак: Огромная цифра. Владимир Молчанов: Меня тоже. Но это были... Очень трогательные встречи были. И главное, что многие родители начали – испанские мамы, были одинокие мамы, которые их усыновили – они тоже стали учить русский язык, чтобы... Виктор Лошак: Общаться. Владимир Молчанов: Да-да-да. Вот. Виктор Лошак: Володя! Я думаю, что и зрители это почувствовали, а я-то это знаю точно: что одно из твоих журналистских оружий – это самоирония. Вообще, может быть журналист без самоиронии? Владимир Молчанов: Нет, нет. Вообще человек без самоиронии – это совершенно быть не может. И вот я очень любил всегда. У меня два таких любимых собеседника. Не так часто я с ними встречался. И вообще я на их спектаклях бывал. Это были Ширвиндт и Гафт. Ширвиндт очень часто про самоиронию говорил. Виктор Лошак: Да. Я тоже близко с Шурой дружил. Владимир Молчанов: «Как без самоиронии?» Особенно когда Шура пригласил меня. Он мне позвонил: «Старик! – говорит. – Ты знаешь, мы из уважения к тебе избрали тебя членом английского клуба. Причем тебе не надо взнос платить. Мы тебя так, бесплатно взяли». И я говорю ему: «Шура, как? Они? Вы кто?» И там... И он говорит: «Как? Я сопредседатель. Приходи». Я пять раз сходил туда, на эти обеды и ужины какие-то шикарные. И понял, что я совсем там, сбоку-припеку. Но кормили вкусно. Виктор Лошак: Ты сделал десятки, сотни интервью. Владимир Молчанов: Нет. Моя алчь к... Черкасова – такая была у меня ассистентка в Рен ТВ, очаровательная совершенно. Она каким-то образом посчитала, что от восьми до десяти тысяч. Каким образом она это посчитала, я не знаю. Ну, если из них 150 можно вспомнить, то я уже доволен. Виктор Лошак: Скажи мне, пожалуйста: был какой-то собеседник или там два, три собеседника, которые произвели на тебя самое сильное впечатление? Владимир Молчанов: Были. Были. Виктор Лошак: Кто это? Владимир Молчанов: И они, в общем, вошли в книжку, которую мы сделали с женой. Она называется «И дольше века». Я понял, что вот есть. Я столько интервью сделал, а есть люди, которых я знаю, может быть, с детства, которых я не знаю лично, но которые всегда производили на меня классное впечатление. И я с ними никогда вот так вот всерьез вообще как-то вот так, ну если и общался, то так. И я сделал где-то порядка, наверное, двадцати или двадцати пяти портретов-интервью с людьми. И назвал это «И дольше века», потому что последним, снимал-то я его первым, но последним в этом списке и в книге был Чингиз Айтматов, по аналогии с его романом «И дольше века длится день». Я его тогда снимал в Брюсселе. Он тогда в Брюсселе был уже... Виктор Лошак: Послом? Владимир Молчанов: Послом от всего. Он, по-моему, 18 имел званий. Посол Киргизии во всем. Он во всем, в чем можно, он.. Виктор Лошак: Бенилюкс? Владимир Молчанов: Да нет. Там все. И помимо Бенилюкса, какие-то еще международные организации. Ну, неважно. И туда вошли несколько людей, которые произвели на меня совершенно фантастическое впечатление. Одна из них – это Наталья Петровна Бехтерева, которая, я считаю, одна из самых выдающихся женщин страны. Она тогда была научным руководителем Института мозга и его создательницей. Это трагическая женщина. Совершенно. Отца расстреляли. Потом мать арестовали, куда-то отправили. Ее в этот, в какой-то детский дом. Так же как и Аксенова. А там меняли идентификацию детям. Ее возили два или три месяца в каком-то составе вокруг Ленинграда. Они все думали, что они куда-то едут. Все окна занавешены, все закрыто. И вот я к ней поехал. И все! Это началась такая дружба. Я просто ходил к ней домой, помимо съемок. Вечером я приходил к ней домой. Она меня угощала чаем. Там какая-то тетка еще была, которая всегда нам пирожки какие-то приносила. Мы разговаривали. Она мне столько рассказывала! Это настолько интересно было! Я был потрясен совершенно. Когда я слышу... А она не стеснялась признаваться в том, что она... Виктор Лошак: Чего-то не знает. Владимир Молчанов: Чего-то не знает. Так и называлась: «Сквозь тернии к звездам!» Это ее главная книга такая. И она говорила: «Вот я дошла до какого-то предела. Но дальше пусть мои ученики это делают». Она не стеснялась этого. Это был Вася Аксенов, с которым я еще подружился, потому что я играл в теннис тогда в Коктебеле. Мне было 17 лет. Виктор Лошак: А Вася играл в теннис? Он же в баскетбол. Мы с ним в баскетбол играли. Владимир Молчанов: Нет. Он приходил смотреть, как я играю в теннис. Это мой первый визит в Коктебель был. Мне было 17 лет. Я плюнул на все. Родители дали деньги. Я поступил в университет. Дали деньги. Я полетел в Коктебель. Впервые. И я просто окунулся. Я, когда увидел всех их: вот тут ходит Ахмадуллина, здесь ходит Евтушенко. Там Василий Аксенов, там еще. Там и Кирсанова жена там. И все около бочки с вином стоят вот с этими кружками и пьют вот это белое вино. А я играю в теннис, а они приходят. Евтушенко в теннис играл, приходит играть в теннис. Они смотрят, как я играю. А я тогда хорошо в теннис играл. И Аксенов тогда рассказывал. И тогда было вторжение в Чехословакию. И Евтушенко читал свое стихотворение, которое он потом послал куда-то Брежневу: «Танки идут по Праге. Танки идут по правде». А я вообще ничего не понимаю: 17 лет, и я малокультурен. И потом, вот так по жизни я несколько раз с Васей встречался. А потом он наконец переехал сюда. Виктор Лошак: Он вернулся. Да. Владимир Молчанов: Да. И позвал меня на Котельническую, где этот дом показывал все время, окна. А на окне его дома – там то ли его квартира, то ли его жены – там было выгравировано, вырезано, что вставлял такой-то зек. То есть окно еще с тех пор, когда строилась эта высотка. Виктор Лошак: Да-да-да-да-да. Владимир Молчанов: И потом я его снимал в каких-то барах там, на Ленинских горах. И Вася тоже мне столько всего рассказывал! С ним очень интересно было разговаривать. Виктор Лошак: Да. Прекрасный собеседник! Владимир Молчанов: Причем гораздо интересней, чем когда вот ты снимаешь. Потому что, когда ты снимаешь, ты ограничен каким-то временем. Ты должен думать, что надо задать следующий вопрос. Потом мы смонтировали это все, и получилось, что это, да действительно очень интересно. Это одна из моих концертных программ, с которыми я выступаю иногда. Но столько не вошло... Асю я снимал, я не знаю, часов пять, шесть, семь съемок. Бехтереву тоже самое. И не вошла масса вещей. И очень многое мы с женой вставили. Ведь с женой эту всю работу мы вставили в книжку, так и назвав ее «И дольше века». Она здесь, в «Экспо», была издана. Виктор Лошак: Много времени, сил, энергии ты потратил на преподавание. Владимир Молчанов: Нет-нет-нет! Я никогда не считал, что это преподавание. Виктор Лошак: Ну, ты вел же мастер-класс? Владимир Молчанов: Это мастер-классы. Виктор Лошак: В Институте «Останкино»? Владимир Молчанов: Сначала это был МИТРО. Потом это был Российский государственный гуманитарный университет. Виктор Лошак: Володя, я хочу спросить о другом. Ты в интервью несколько раз говоришь, что наши культуры – нашего поколения и молодежи – разошлись. Они не понимают наших шуток, нашего культурного кода. Ты говоришь: «Аннушка разлила масло». Они никак на это не реагируют. Владимир Молчанов: Абсолютно. Абсолютно. Виктор Лошак: А скажи, пожалуйста, вот какое у тебя впечатление: можно сблизить культурные коды разных поколений? И что для этого нужно? Владимир Молчанов: Это очень трудно. Потом они когда-то сблизятся. Понимаешь, когда я просто вспоминаю. Мой папа был композитор. Виктор Лошак: Да, конечно. Владимир Молчанов: Он был, в общем. Когда они ездили в какие-то турпоездки композиторов – пускали его, и мама была там. То в Италию, то это. Но у них не было денег, чтобы купить там какие-то пластинки. Но была сестра, которая играла в Уимблдон, всякие французские турниры. И она привозила оттуда пластинки, которые мы ставили. Виктор Лошак: Аня Дмитриева? Владимир Молчанов: Аня Дмитриева. И папа таким образом узнавал современную музыку каких-то английских... Карло Менотти – такой английский композитор. Еще какие-то. И мы это с интересом слушали. Французский весь шансон благодаря этому узнали. Сначала, когда появились «Битлз», папа это не воспринимал. Потом проходит время, и он начинает это воспринимать. И я думаю, что сейчас. Ну, у меня есть целая программа – «Помню... Люблю...» называлась. Я вырос в Рузе. Это самый знаменитый Творческий дом композиторов. Он и сейчас существует. Но уже какой-то совершенно ужасный. Там моя дача рядом. Там я потом, когда все погибло, я построил в деревне себе дом. И я в какой-то момент... Я вырос среди самых знаменитых композиторов. Я их всех знал – с детства, с раннего детства. Меня туда в семь месяцев привезли. И я сделал 18 серий, как я их назвал: «Помню... Люблю...» О тех, кто... У каждого из них есть песня одна, две, три, четыре, которые люди считают, что это не песня Фрадкина, или Кирилла Молчанова, или Тихона Хренникова, а это народная песня. Виктор Лошак: Ну да. То, что вошло в культурный код. Владимир Молчанов: Я сделал 18 таких 26-минутных серий. И вдруг они пошли. Они тогда прошли. Все хорошо. Это было давно. И вдруг опять я показал где-то на каком-то творческом вечере фрагмент. И вдруг вот так все сели и начали слушать. И это все возвращается. Понимаешь? И вот так это сближается. Хотя, когда, например, я все время ходил во МХАТ. Мы жили рядом с филиалом МХАТа, теперь это Театр Корша. Я был потрясен этими голосами. Там Кторов, Станицын, Ливанов. Потом, когда я стал смотреть по телевизору старые записи, я думаю: «Нет. Это что-то не то. Этот «Вишневый сад», это Тарасова – это все не то». Но сейчас мне опять это интересно смотреть. Я думаю, что это… И вот я, показывая иногда, сажаю своего внука и говорю: «Посмотри! Посмотри. Вот на этом мы выросли». Так моя дочь. Я вспоминаю, как они со своей ближайшей подругой Верочкой Политковской, дочкой Саши и Анечки, они меня достали, когда появилась песня «Комбат-батяня». Они ее по 20 раз в день заводили. Я такой: «Я убью их с этим комбат-батяней». Теперь я иногда наоборот, готов послушать «Комбата-батяню» на фоне того, что сейчас пишется. Так, культурные коды так... Виктор Лошак: Скажи мне, пожалуйста: а вот люди, которые идут на телевидение, с которыми ты работал, они что мечтают делать на телевидении? Они понимают, что это огромная черновая работа? Что это огромный механизм? Владимир Молчанов: Ты понимаешь, ведь разные есть люди. Некоторые совершенно не хотят в кадр. И я их понимаю. Вот мой, скажем, внук – он хочет делать технику. Он хочет трансляции. Он хочет монтажи. Вот ему это интересно. Они немножко другие. Это вот у нас считалось в кадр попасть – это же в кадр! А зачем в кадр-то попадать? Особенно если сказать ничего не можешь или нельзя. Тут тоже вещь такая. Ну, они интересны. Но я заметил, что мальчики вообще перестали интересоваться вот там, пойти на телевидение, это их совершенно не... Виктор Лошак: Ну и журфак стал. Феминизировался, короче говоря. Владимир Молчанов: Да. Одни девочки. И то не все девочки хотят. Я еще и в МГИМО мастер-классы давал два или три года. И далеко не все девочки. Хотя они хотят получить хороший диплом. А с этим хорошим дипломом журналиста, выпускника МГИМО или там МГУ все-таки ты можешь чем-то еще и другим заняться. Виктор Лошак: Скажи, пожалуйста. У меня такое впечатление, что ты наблюдаешь очень пристально за жизнью Старой Рузы, в которой ты живешь? Владимир Молчанов: Да! Это моя малая родина. Виктор Лошак: Вот был такой писатель. Ты, наверное, его знал. Слава Пьецух. Владимир Молчанов: Да-да-да. Пьецух. Да-да. Виктор Лошак: Он всю жизнь, последнюю часть своей жизни писал о деревне, в которой жил. И описывал характеры соседей потрясающе! Владимир Молчанов: У меня первый фильм, то, что я сделал первое. Больше всего на телевидении, из того, что я делаю, я люблю документалистику. И все считают, что я не журналист, а документалист. Потому что документы – это факты. Ты ничего не можешь против сказать. Тебе может это не нравиться, но ты не можешь и возразить этому. И первое, что я сделал – фильм, который назывался «Воспоминание». Когда я понял, что Дом творчества композиторов погибает: его продадут там, украдут там, разорят там. Ну, как обычно. Дом, в котором – ну это было счастье: мы там все выросли. Все! Виктор Лошак: Ну, он продолжает жить, дом. Владимир Молчанов: Продолжает. Но туда уже никто не ездит. И композиторов-то никто и не знает. Кто сейчас композиторы-то? Это раньше мы знали любого композитора. А сейчас никто не знает: кто эти композиторы? И я снял это «Воспоминание». И это было трогательно. И успел еще снять очень многих – тех, кто был жив. Но больше я не захожу на территорию Дома композиторов. Виктор Лошак: Сама история с Луганской шахтой говорит о том, что для тебя документальное кино – это в жизни очень важно. Я ко всем пристаю с вопросом о правилах жизни. Владимир Молчанов: Ой! Я знаю, что ты пристаешь. Я слежу за тобой! Я знаю, что ты пристаешь. Но у меня нет правил жизни. Понимаешь, эти правила были заложены. Им не учили. Просто ты это чувствовал. Они были заложены родителями. И Шура Ширвиндт говорил: «Это совершенно неважно: там учишься ты, не учишься. Научить невозможно. То, что заложено, то заложено». Виктор Лошак: Да. Владимир Молчанов: Вот родители заложили какие-то основные такие, не знаю, принципы или вещи по отношению к женщине, по поведению, по отношению к старшим, по отношению к младшим. Которые я, видимо, не знаю, может, конечно, и нарушал, но старался не очень нарушать. И нет у меня правил жизни. Просто быть приличным человеком. Виктор Лошак: О чем спрашивают тебя? Ты иногда выступаешь с такими персональными встречами с людьми. Владимир Молчанов: Я называю это творческие вечера. Когда меня приглашают. Да, меня приглашают. Виктор Лошак: Ну, я думаю, что тебя приглашают. Владимир Молчанов: Потому что да. Ну и у людей есть какая-то ностальгия. И потом, когда так достаточно грустно бывает, то все-таки невозможно жить все время в грусти. Должны быть какие-то оазисы. Виктор Лошак: О чем спрашивают люди тебя? Владимир Молчанов: Ну вот, о людях, с которыми я встречался. Вот студенты – это другое. Вот, которые у меня были, когда я им показывал те фильмы, фрагменты фильма. Они меня спрашивали: «А кто вам это разрешил показывать?» Они не могут поверить, что такое было. Один был очень смешной момент. Я показывал... Виктор Лошак: То есть этот вопрос возвращается сейчас? Владимир Молчанов: Да-да-да-да! Я показываю фильм «Август 1991-го», который я снимал с момента начала, с пяти там утра и до конца, когда там арестовали всех. Тогда улица Горького, по-моему, называлась Тверская, где там полмиллиона людей идет по Тверской в сторону Пушкинской. Виктор Лошак: Да-да. Владимир Молчанов: И этим там, по-моему, заканчивается. И встает мальчик и говорит: «Скажите, пожалуйста, а у вас же техника такая была слабая. А каким образом вы это все размножили?» А я не понял вопроса. Я говорю: «Как? Что размножили?» У вас, – говорит, – там сколько народу. Я говорю: «Там столько и было». Они не понимают, что мы полмиллиона могли увидеть на площади и просто там... Они не верят в это. Это вот насчет сближения культурных кодов. Виктор Лошак: Ну, это еще сближение понимания времени. Владимир Молчанов: Да. У меня по «Ностальгии» идет программа. Мы ее с женой делали. Это, по-моему, такое последнее, что из программ я сделал. Воспоминания от 1953-го до 1993 года. Каждый год – две серии. И гость один. И я вспоминаю: ты тогда был главным редактором журнала «Огонек». И я напросился к тебе в архивы. И приходил на Лесную улицу, где мне давали все архивы. И я сидел и просто оторваться не мог: я читал журналы «Огонек» с 1953 года, выписывал себе, что происходило в этом году. При этом было безумно интересно! Вот это так до сих пор и идет по каналу «Ностальгия». Спасибо! Спасибо! Виктор Лошак: Я, видишь, волей-неволей поучаствовал. Спасибо большое!