Виктор Лошак: Это «Очень личное» – программа о принципах и правилах жизни. Страна готовится к 200-летнему юбилею автора «Войны и мира». Сегодня мы беседуем с генеральным директором Государственного музея Льва Николаевича Толстого, праправнуком писателя – Владимиром Ильичом Толстым. Владимир Ильич, я хотел бы начать наш разговор с информационного повода, то, что называется. В 2028 году – 200 лет со дня рождения Льва Николаевича Толстого. Какие самые главные события стоит ждать к этому юбилею? Владимир Толстой: Да. Это действительно огромное событие. Я очень надеюсь, что оно сможет стать событием мирового значения, потому что Толстой – один из тех авторов, который важен действительно для всего мира. И времени очень мало, чтобы успеть все, что хочется сделать. Из таких абсолютно важнейших задач для меня, например, это создание Музея рукописей Льва Толстого. Рукописи Толстого счастливым образом собраны в одном месте и хранятся в комнате-сейфе, принадлежавшей Иван Абрамычу Морозову. Он строил ее в свое время для хранения своей живописи. Виктор Лошак: Картин. Владимир Толстой: Да. В двадцатые годы, когда это хранилище освободилось, было принято решение, что там нужно сохранять все рукописи и автографы Льва Николаевича Толстого. Виктор Лошак: Как вы собираетесь их экспонировать? Ведь бумага долго не может экспонироваться. Владимир Толстой: Да, безусловно, нужно создать особые условия хранения и представления этих рукописей. Но сегодня они просто недоступны ни исследователям, ни... Виктор Лошак: Исследователям тоже недоступны? Владимир Толстой: Практически. То есть они находятся на площади в 49 квадратных метров. Вот все эти сотни тысяч страниц толстовских автографов находятся в очень скученном состоянии. Да, они привыкли к этой температуре, к этому влажностному режиму. Они себя чувствуют неплохо. Но они недоступны ни для нормальной оцифровки, а это необходимо сделать. Необходимо иметь копии, страховые копии. Виктор Лошак: Можно я вас перебью? Владимир Толстой: Да, конечно. Виктор Лошак: А вот когда они станут доступны исследователям, вы, например, ждете каких-то открытий новых, связанных с Толстым? Или... Владимир Толстой: Во-первых, необыкновенно интересно проследить такую писательскую, творческую, вообще мыслительную лабораторию Толстого. Потому что хранятся не только, естественно, последние канонические тексты, но и весь путь. Там, например, есть 15 начал «Войны и мира». И видно, как шла и развивалась мысль Толстого, как он отступал по времени: он задумывал роман об одном историческом периоде, потом ему понадобилось рассказать о предшествующем, еще о предшествующем для того, чтобы вывести своих героев вот в этом большом историческом контексте. Точно так же любая другая рукопись Толстого. Он очень много исправлял, правил. Почти никогда не был доволен тем, что в итоге выходило. И практически отказывался заглядывать в уже вышедшую книгу, потому что ему хотелось еще исправить, еще сократить, еще что-то убрать или добавить. Очень интересны фрагменты, которые он убирал. И широкий читатель просто не знает об их существовании. А там тот же самый Толстой: умный, проницательный, наблюдательный. И есть огромные фрагменты текстов, которые интересны сами по себе. Виктор Лошак: Скажите, пожалуйста, вот Чехов оставил после себя все, чего касалась его рука: счета, какие-то бумаги внутрисемейные, не говоря уже о черновиках своих работ. Что досталось от Льва Николаевича, кроме самих рукописей, гранок? Владимир Толстой: Благодаря прежде всего, конечно, Софье Андревне досталось все то же самое, вплоть до меню на каждый день. И перечень покупок, которые нужно совершить. И блюда, которые готовятся. И ее поваренная книга – ее и ее сестры Татьяны Андревны Кузьминской. Если говорить о самом Толстом, то это правда поразительно. Например, они с братьями задумали и вели журнал «Детские забавы», совсем маленькие мальчики. И это буквально там первые толстовские рукописные тексты. Виктор Лошак: Как интересно! Владимир Толстой: Вплоть до последнего дневника, последних строк, которые он написал в Астапово – уже слабеющей рукой, непосредственно перед самой смертью. И все, что там есть между ними. Виктор Лошак: Вот сам по себе факт, что он в Астапово еще писал дневник, – это фантастика. Владимир Толстой: Да. Да. И поразительный дневник. Кстати говоря, как менялся почерк Толстого: каким он был в детстве, в юношестве, в студенческие годы и каким он стал потом. Он ломал руку, например, и у него поменялся почерк, и стало гораздо сложнее разбирать его. Ему помогали разбирать почерк. Его переписывали, его тексты. На мой взгляд, это очень все интересно удалось. Виктор Лошак: Скажите, пожалуйста, вот вы каждую минуту рабочего времени уделяете своему прадедушке. В этом есть парадокс. Владимир Толстой: Прапрадедушке. Виктор Лошак: Прапра-, да. Скажите, пожалуйста, вы как-то для себя делите Толстого: своего близкого родственника и Толстого – писателя, каким мы его знаем? Владимир Толстой: Ну, я если и делю, то только в своем сознании. Например, когда я был директором Яснополянского музея, меня немножко подначивали, провоцировали даже, чтобы я переночевал в Доме Толстого. И я как директор, наверное, нарушив какие-то там музейные законы, может быть, мог бы рискнуть и позволить себе это сделать. Но... Виктор Лошак: Чтобы больше почувствовать себя Толстым? Владимир Толстой: Чтобы почувствовать себя внутри, в атмосфере какой-то этого дома. Виктор Лошак: Да-да. Владимир Толстой: Но я для себя, это табу такое. Все-таки я в данном случае не праправнук, а директор музея. И, конечно, я себе никогда такого не позволял. Точно так же как не позволяю себе никакого панибратства по отношению к Толстому и его наследию и сейчас. Но, конечно, я понимаю, что это дедушка моего дедушки. И когда меня спрашивают: «Вот Толстой. Это очень далеко там». Я говорю: «Слушайте, ну вот, представьте». Прапра- вы это называете. Это как-то очень все далеко и много поколений. Четыре поколения. Я говорю: «У вас есть дедушка?» «Да!» Или: «Был». «Вы в детстве сидели на коленях или там играли со своим дедушкой?» «Да!» «Так вот, я сидел на коленях у своего деда, Владимира Ильича Толстого. А он, в свою очередь, сидел на коленях у Льва Николаевича». И это, в общем, сразу становится гораздо ближе и теплее, и понятнее. Виктор Лошак: А когда вы впервые поняли, кто ваш дедушка? Владимир Толстой: Как только научился читать, я просил всегда своих близких – отца, бабушку, маму – что-то посоветовать мне читать. И я очень хорошо помню тот момент: я, в общем, довольно тяжело заболел. С высокой температурой лежал в постели и единственное, что мог себе позволить из развлечений – это чтение. И я попросил своего папу, чтобы он мне порекомендовал что-нибудь такое почитать, что мне было бы интересно. И он мне дал воспоминания моего прадеда Ильи Львовича (сына Льва Николаевича) и воспоминания сестры Софьи Андревны Толстой – Татьяны Андревны Кузьминской. Они называются «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне». Почему он такой выбор сделал, не знаю. Но меня невероятно заворожили эти воспоминания. Потому что я к тому времени не бывал в Ясной Поляне. И мне из этих воспоминаний показалось, что это какая-то совершенно чудесная, волшебная, невероятная страна! Какое-то пространство, отличающееся от всего. Виктор Лошак: А так оно и есть на самом деле. Владимир Толстой: Да. И я, конечно, мечтал туда попасть. И когда я выздоровел, я попросил родителей, чтобы они меня отвезли в эту волшебную Ясную Поляну. И это состоялось. Виктор Лошак: А есть ли в вашей семье эмбарго на профессию писателя? Потому что в следующем поколении пытался быть писателем Лев Львович. Владимир Толстой: Лев Львович, да. Виктор Лошак: И это у него не очень получилось. Владимир Толстой: Это не очень получилось, именно в сравнении с отцом. Я вот сейчас какие-то его вещи перечитывал, его пьесы. Если абстрагироваться от того, что это сын Льва Толстого (Лев Толстой – сын Льва Толстого), а просто какой-то абстрактный писатель XIX века, это не так уж плохо. А у Ильи Львовича, моего прадеда, так есть просто прекрасные небольшие произведения: «Одним подлецом меньше». Ну, там целый ряд... Виктор Лошак: То есть писательский ген существует?.. Владимир Толстой: Да. И у нас нет эмбарго, нет запрета на профессию. Но есть просто внутреннее осознание того, что написать какой-то текст и подписаться «Толстой», в общем, это дерзко и ответственно. И это можно и нужно делать только в том случае, если ты уверен, что этот текст достоин внимания других людей. Для себя – пожалуйста! Я признаюсь вам. Я как-то говорил в каких-то интервью, что у меня был такой период, когда я... Я очень люблю слово. Всегда любил. Я любил читать. Я очень много читал. Хотел писать. И, наверное, поэтому стал журналистом. Виктор Лошак: Вы же были профессиональным журналистом до... Владимир Толстой: Да. Именно поэтому я и стал журналистом. Потому что это был такой как бы компромисс между желанием писать и боязнью, и робостью писать художественное. Так вот, у меня был случай. Мне было двадцать с небольшим. Я действительно написал большую вещь. Ну, можно сказать, роман – о людях, судьбы которых меня невероятно заворожили и увлекли. Это люди, которые жили на берегу реки Дон, в небольшом хуторе Стародонской. Я застал их. Виктор Лошак: Почему именно эта точка? Владимир Толстой: Потому что, во-первых, эта точка, ну, может быть, моей какой-то силы еще личной. Тут интересна предыстория. Моя семья была в эмиграции. Мой дед провел четверть века в Сербии с женой. И там родились его дети, в том числе мой отец. И мне попались записи моего деда. Он, к сожалению, дед умер, когда мне было пять лет всего. И существовали его дневники. Которые потом, к сожалению, сгорели в пожаре вместе с этим домом, в котором я рос. И я там прочитал его запись дневниковую, о том, что: «Если есть у меня какая-то мечта – настоящая, большая, как я понимаю, неосуществимая, я хотел бы, чтобы мои внуки родились в России, а правнуки, даст Бог, в Ясной Поляне». Вот это прямо написано рукой моего деда. И я это видел. Виктор Лошак: И все исполнилось? Владимир Толстой: И это исполнилось. Так вот, мой дед, когда вернулся в Советский Союз, он работал в Наркомземе какое-то... Он был агрономом очень высокого класса. Привез с собой две большие диссертационные работы и мечтал как-то развивать сельское хозяйство. Но быстро понял, что в целом его идеи мало кому тут интересны, и пошел простым колхозником работать в подмосковный колхоз. И построил там небольшой дом, который потом разрастался, как корабль. Вот тот, который, к несчастью, потом сгорел. И был абсолютно счастлив жизни в России (в Советском Союзе тогда) и работой на земле. И он задумал найти какие-то места, похожие на Тису. Своими руками собрал, соорудил лодку. Договорился на речном вокзале, чтобы его с этой лодкой взяли, погрузили на баржу. И отправился в огромное путешествие через шлюзы в Волго-Дон. Вот он на какой-то 49-й день этого плавания увидел места, которые ему просто необыкновенно напомнили... Виктор Лошак: Тису? Владимир Толстой: Его любимые места на Тисе. И это был тот Дон, куда мы ездим до сих пор. И он успел даже меня туда свозить, когда мне было четыре года. Виктор Лошак: Вы работаете журналистом. Человек вы совершенно гуманитарного, как бы я сказал. И вдруг вам доверяют такое фантастическое хозяйство, как Ясная Поляна. Что произошло? Владимир Толстой: Во-первых, нечто произошло с журналистикой. Это была уже не та журналистика, которую я любил: такая очерковая, человечная. Но этот вызов, связанный с Ясной Поляной... Собственно говоря, это тоже был журналистский акт. Потому что, когда началась вот эта в девяностые годы, немножко такая мутная история и с законодательством, и с землями, и с захватами земель, и с застройкой, мне друг, мой очень близкий друг, к несчастью, ушедший из жизни Сергей Кушнерев, Сережа. Виктор Лошак: Замечательный журналист и человек. Владимир Толстой: Потрясающий журналист и человек! Он работал в тот момент в «Комсомольской правде». И он мне говорит: «Слушай, ну нельзя мириться с этим. Напиши материал о том, что происходит в Ясной Поляне. Потому что к моему отцу и его брату Олегу обратились сотрудники Ясной Поляны с мольбой: «Сделайте что-нибудь! У нас происходят чудовищные вещи. Ясную Поляну мы не сохраним, если...»». Виктор Лошак: Что, захват земли? Владимир Толстой: Идет захват земли. Идут вырубки лесов. Идут там попытки застройки каких-то охранных зон. И надо хотя бы как-то попытаться это остановить. И вот результатом этого стала большая публикация – полосная публикация в «Комсомольской правде» с тиражом там, не знаю, 20 миллионов экземпляров. Виктор Лошак: Огромным тиражом. Владимир Толстой: Да. Она называлась «Последняя усадьба России». И я, в общем, со свойственным мне тогда максимализмом и некоторой даже такой яростью, и страстью (страстью – более правильное, наверное, слово) написал такой действительно, вот так: «Не могу молчать». И это имело действительно огромный резонанс. Собрали тут же там Министерство культуры, которое на тот момент возглавлял Евгений Юрьевич Сидоров. Виктор Лошак: Сидоров. Конечно. Владимир Толстой: Министерство культуры собрало совещание. Пригласило Толстых. Пригласило там тульские власти. Собственно, это и дало начало. Статья вышла в 1992 году, а в 1994-м я был назначен директором музея в Ясной Поляне. Виктор Лошак: Как вам это далось? Вот хозяйственная часть этой должности? Владимир Толстой: Ну, я очень быстро понял огромную разницу между журналистикой и реальной деятельностью и работой на земле. Причем действительно, это же музей-заповедник. Это музей-усадьба – с полями, лесами, пасекой, конюшней. И, в общем, во все это надо было вникать. И годы были не самые, прям скажем, тучные. Виктор Лошак: Мягко сказать. Владимир Толстой: Мягко сказать. Я пришел в августе 1994 года. На счетах музея были нули. И да, начали как-то помогать, начали поддерживать молодого тогда директора. Но эти два года между публикацией и назначением – они тоже не прошли даром. Один мудрый человек почти инкогнито позвонил мне из Министерства культуры и сказал: «Володя! Я могу к вам так обращаться, как старший? Если вы действительно хотите возглавить музей, то вы этого не сможете сделать, находясь в журнале «Студенческий меридиан»». Заведующим отделом я был на тот момент. «Вы молоды. У вас нет опыта музейной работы. Вас никто не назначит». Виктор Лошак: Да. Вы не понимаете механизм бюрократический. Владимир Толстой: Да. Да. «Мое вам настоятельное предложение: приходите, поработайте в Министерстве культуры, немножко, в отделе департаменте музеев. Я организую, что вас туда примут рядовым сотрудником. Стажером там, может быть, не знаю. И поварившись в этой истории, вы сразу этим шагом и станете как бы специалистом и профессионалом, поездите по другим музеям, получите опыт. И с такой позиции стать директором музея вам будет значительно проще». Виктор Лошак: Известна такая цитата профессора, лечившего Софью Андреевну: «Будьте осторожны с Толстым. Он поглощает людей без остатка». Как вы к этой цитате относитесь? Владимир Толстой: Я думаю, что если это от врача цитата, то в это в некотором роде диагноз. Толстой действительно настолько могучая личность, что в какой-то степени поглощал все вокруг себя. Но мне кажется, что семья и Софья Андревна, они оказались достойны. Виктор Лошак: То есть сопротивление оказали этому давлению? Владимир Толстой: Да. Да. Внутри семьи, конечно, было. Например, дети почти все прошли через сопротивление отцу. Ну, может быть, в меньшей степени старшие дети – Сергей и Татьяна. В какой-то степени Александра, например, сопротивлялась уже наоборот – матери. Там это была сложная история семейной жизни. Виктор Лошак: Вы знаете, что меня поразило из того, что я там в последние годы узнал? Меня поразил уровень откровенности Толстого. Ведь Толстой перед свадьбой дал почитать или подарил свои дневники. Владимир Толстой: Дал почитать. Да. Виктор Лошак: Которые в высшей степени откровенны – относительно его интимной жизни, относительно его увлечений. И так далее, и так далее. Владимир Толстой: Да. На мой взгляд, это довольно жестоко было. У них разный был к этому моменту жизненный опыт. Виктор Лошак: Да, безусловно. Владимир Толстой: Она 18-летняя девушка. Ей только-только исполнилось 18. Он сделал ей предложение через месяц после того, как ей исполнилось 18 лет. И потребовал за неделю венчаться. Это вообще немыслимо для того времени совершенно. Обычно это все занимало гораздо более длительное время. Толстой принял решение. Написал записку, как бы предложение. Носил неделю его в кармане, скомканное, не находя в себе решимости отдать. Потом отдал. Ждал реакции. Софья Андревна взбежала наверх, прочитала. Спустилась. Сказала: «Разумеется, да». Это было 16 сентября. 23-го они венчались. Толстой настоял на этом, шокировав абсолютно родителей. Они почему-то предполагали, что он будет свататься к старшей дочери, к старшей сестре Лизе. А он... Виктор Лошак: И старшая дочь расстроилась, по-моему? Владимир Толстой: Сильно расстроилась. Она была, я бы сказал, в истерике депрессивной. Но Толстой выбрал Софью. И, думаю, что отчасти потому, что, может быть, боялся как-то передумать, он настоял на том, чтобы это произошло буквально быстро. Виктор Лошак: А вот дневники, это попытка быть до конца откровенным? Владимир Толстой: Да. Он хотел, ну как бы чтоб это был чистый лист. Виктор Лошак: Вот я такой. Владимир Толстой: Да. Так сказать, хотел быть честным перед женой. Но для сознания 18-летней девушки XIX века это был абсолютный шок. Ну, это известно из ее дневников. Это известно из... Виктор Лошак: А она тоже вела дневник? Владимир Толстой: Она вела прекрасные дневники. Они издавались. И мы будем переиздавать сейчас более полные дневники. Это совершенно очевидный факт. Виктор Лошак: Более полные, это значит?.. Владимир Толстой: Ну, издавались с какими-то купюрами. Виктор Лошак: Издавались без интимных каких-то частей? Владимир Толстой: Тут дело даже не только в интимных частях. Просто издавались с сокращениями. Какие-то вещи редакторы прежних лет считали менее интересными, менее значимыми. Мы не предполагаем издавать личные интимные дневники Льва Николаевича. Таких идей у музея нет. Сейчас готовятся дневники старшей дочери Татьяны Львовны к переизданию. И там тоже было много купюр. Мы постараемся их восстановить. Виктор Лошак: Интересно, что многие люди того времени вели дневники. Или это было в порядке вещей? Владимир Толстой: Это было в порядке вещей. Виктор Лошак: Вы ведете дневник? Владимир Толстой: К сожалению, нет. И мне очень жаль. Я себя ругаю. Это скорее лень и несобранность какая-то. Потому что многие вещи вообще теряются из памяти, со временем искажаются как-то. Мне невероятно везло в жизни на встречи с удивительными, потрясающими людьми, и быть даже близко и бок о бок с людьми невероятными. И мне очень жаль, что я не фиксировал какие-то наши разговоры, какие-то мысли, которые возникали. Виктор Лошак: Вот если б меня спросили, я бы ответил этим же ровно текстом. Владимир Толстой: Да. Да. Виктор Лошак: И всегда жалел, всю жизнь жалел, что не веду дневник. А вот Софья Андреевна, раз уж мы о ней заговорили. Во-первых, женщина, которая 13 раз рожала. Владимир Толстой: Да. Да. Виктор Лошак: Из этих 13-ти попыток 8 детей выросли. Владимир Толстой: Ну, стали, выросли. Она потеряла в возрасте шести там с половиной – четверых. То есть это уже, в общем-то, сложившиеся, подросшие дети. Особенно, конечно, смерть младшего сына Ванечки была настоящей трагедией – и для Софьи Андревны, она от нее так до конца и не оправилась, и для Льва Николаевича, конечно. Для всей семьи. Потому что это был какой-то удивительный ребенок. Одна девочка родилась и тут же умерла. Ее успели наречь Варвара, но как бы она не... Все равно для матери, которая носила ребенка, это все равно дикая травма. Виктор Лошак: Конечно. Ну вот, восемь детей ведь не были таким парадоксом, исключением в обществе? Владимир Толстой: Нет. Нет. В том числе и в дворянских семьях. Хотя здесь опять же в прямом и в переносном смысле виноват в этом Лев Николаевич. Он был категорически против форм и способов предохранения. Он настаивал на том, чтобы это всегда было рождение ребенка. Чтобы она сама кормила. Он был против кормилиц. И это фактически такое в некотором смысле истязание... Виктор Лошак: Как-то он вмешивался в это, очень глубоко. Владимир Толстой: Да. Да. Виктор Лошак: Как Ясная Поляна будет праздновать юбилей Толстого? Владимир Толстой: Ну и Ясная Поляна, и Государственный музей Толстого готовятся изо всех сил. Идут реставрационные работы. Вот, например, в Хамовниках они, по счастью, уже завершены. Открыли Хамовническую усадьбу. В общем, это такой же подлинный дом с подлинными вещами, как яснополянский, только в центре Москвы. Приходите! Это прекрасное место – с чудесным садом, парком небольшим. В самом центре Москвы, на улице Льва Толстого, 21. Ясная Поляна тоже мечтает о том, чтобы отреставрировать все постройки на территории усадьбы. Кроме Дома Толстого. Это слишком ответственно и слишком рискованно. То есть это невозможно затевать за три года до юбилея. И он в приличном состоянии. Его надо поддерживать, и музей это делает замечательно. Может быть, после юбилея встанет вопрос о необходимости какой-то очень деликатной реставрации Дома Толстого в Ясной Поляне. Виктор Лошак: А вот Ясная Поляна дала название известному книжному конкурсу. Правильно я сказал? Владимир Толстой: Литературная премия. Виктор Лошак: Литературная премия. Владимир Толстой: Да. Одна из ведущих в России. Виктор Лошак: Как эта премия учитывает, что она связана с Толстым, с Ясной Поляной? Владимир Толстой: Прямым образом. Мы – члены жюри. Когда читаем тексты и отбираем тексты даже для коротких списков, мы учитываем, я бы так сказал, толстовскую традицию в литературе. Там могут появиться только тексты, которые не противоречат и не нарушают эту традицию. Это прекрасные писатели! Виктор Лошак: То есть Толстой – это некие рамки для этого конкурса? Владимир Толстой: Да. Да. Это просто некие рамки. Но они позволяют нам находить талантливые, одаренные произведения из года в год. Мне не стыдно ни за одного лауреата всех прошедших лет – ни в русской литературе, написанной на русском языке, ни в зарубежной литературе, переведенной на русский язык. У нас с 2015 года, мы вот уже десять лет вручаем еще премию зарубежному писателю и переводчику, который сделал этот текст достоянием русского читателя. Виктор Лошак: Очень правильно, что переводчикам. Потому что их надо замечать. Для того чтобы они издавались. Владимир Толстой: Да. И на это направлена наша премия. Виктор Лошак: А вот скажите, почему Толстой так игнорировал Нобелевскую премию? То есть сначала он сказал, что он деньги куда-то переведет. Владимир Толстой: Здесь несколько моментов. Первый и главный – это моральные соображения. Виктор Лошак: То есть надо сказать нашим зрителям, что Толстого пять раз, по-моему, выдвигали на Нобелевскую премию. И ни разу он ее не получил. Владимир Толстой: Да. Ну, во-первых, Толстой сам прямо выразил свое отношение и свою неготовность получить премию, в силу происхождения средств. Нобель, как известно, изобрел и использовал динамит и как бы все взрывчатые вещества. И как бы это использовалось... Виктор Лошак: Участвовал в нефтеразработках. Владимир Толстой: Участвовал в нефтеразработках. И происхождение средств, из которых аккумулировалась Нобелевская премия, ее денежная составляющая, Толстой не считал возможным ее принять. Это, собственно, первое и главное. Другое может быть, я не исключаю, что было какое-то кокетство. Толстой считал, что просто он не нуждается в премиях для того, чтобы... Виктор Лошак: Да он и гонораров же не брал? Владимир Толстой: Ну, это вообще поздний Толстой, как раз в периоды, когда уже ему предлагалась эта Нобелевская премия. Это девятисотые годы уже. Толстой планомерно отказывался от оплаты своего писательского труда. Вначале это были произведения, написанные им там после определенного периода, после 1984 года. Ранее написанные произведения издавала Софья Андревна. Это была существенная часть дохода семьи. После этого духовного перелома Толстой считал невозможным получать вознаграждение... Виктор Лошак: Это тоже был спор с Софьей Андреевной по этому решению? Владимир Толстой: Ну конечно. Конечно. Конечно, Толстой лишил семью [дохода]. Софья Андреевна содержала это огромное хозяйство и детей, которых мы с вами там перечисляли большое количество. И усадьба в Ясной Поляне, и другие усадьбы, которые были, – это все требовало затрат. И, конечно, основным источником дохода... Виктор Лошак: Были гонорары? Владимир Толстой: [Основным источником дохода] было печатание и перепечатывание многократное его произведений. А после смерти Толстого его завещание исполнила его младшая дочь Александра Львовна, которая довела до конца волю отца, и все произведения Толстого любой издатель мог издавать безвозмездно. Виктор Лошак: Интересно, есть ли в истории еще такие примеры? Владимир Толстой: Ну, такого масштаба писателя нет ни одного. Виктор Лошак: Как вы относитесь к нынешнему, там какой-то есть микроспор о том, что не нужно повторять экранизацию произведений Толстого, если они были удачны? Вот... Владимир Толстой: Ну, по «Войне и миру» сейчас много копий ломается. Виктор Лошак: Да. Владимир Толстой: Новое осмысление текстов Толстого нужно. Экранизации многих его произведений относятся к пятидесятым, шестидесятым, семидесятым годам прошлого века. Очень изменился мир. Очень изменился зритель, особенно молодое поколение. И какое-то переосмысление, не осовременивание Толстого, а именно переосмысление. Его актуальность, она есть и в текстах. Но изобразительное, визуальное, талантливое, творческое решение сегодняшнее мне было бы очень интересно. Хотя за тот же роман «Война и мир» сейчас берется Сергей Урсуляк. И мне представляется, что это может... Виктор Лошак: Это большая надежда на качество. Владимир Толстой: Да. Сергей Урсуляк – действительно настоящий большой режиссер, неоднократно это доказавший. Виктор Лошак: Конечно. Владимир Толстой: И это человек, который очень уважительно относится к Толстому, к его тексту. И мне совершенно... Вот здесь я... Это может быть более удачное... Виктор Лошак: Вы бы меня удивили, если бы назвали кого-то, кто неуважительно относится к Толстому и к его текстам. Владимир Толстой: Ну почему? Бывает и такое. Например, мне не очень нравилось, когда в нулевые годы появились, например, комиксы на основе «Анны Карениной». Как-то мне показалось, что это, в общем, такое снижение. То есть там, собственно, вместо текста какие-то реплики: «Вжих! Ух!». Виктор Лошак: Ну, это попытка достучаться до тех, кто никогда не пойдет в кино на «Войну и мир», а уж точно не прочтет ее. Владимир Толстой: Наверное. Я не осуждаю это никак. Но мне было вот как-то странно. Я видел сейчас и «Войну и мир» в комиксах, достаточно сделано неплохими художниками. Но меня как-то это вот... Виктор Лошак: Сам жанр? Владимир Толстой: Ну, как-то мне кажется, что это все-таки такое, ну какое-то сильное снижение того, что Толстой хотел сказать. Виктор Лошак: Скажите, как живет большой клан Толстых? Я однажды, будучи в гостях у губернатора Стародубцева, неожиданно столкнулся в гостинице с вашим съездом. Владимир Толстой: Да, да, да. Это была прекрасная история. Виктор Лошак: Это были очень разные, совершенно разные люди. Вы как-то поддерживаете все друг друга? Что это за народ вообще? Владимир Толстой: Да. Это действительно огромная семья, разбросанная буквально по всему миру. Без преувеличения. Виктор Лошак: Есть цифра какая-то? Владимир Толстой: Сейчас свыше трехсот прямых потомков Льва Николаевича живут в мире, в разных странах. Я был мальчиком, подростком, молодым человеком и был дружен со старшим поколением Толстых – с внуками, которые еще на тот момент были живы: Татьяна Михайловна Альбертини-Сухотина Толстая в Риме, Сергей Михайлович Толстой в Париже, Павел Львович и Никита Львович, и Татьяна Львовна, Софья Львовна в Швеции. И потомки в Соединенных Штатах. Как бы вот старшее поколение, они переписывались друг с другом. В общем, когда умерла Александра Львовна, дочь Толстого, мне было 17 лет. Это, в общем, вполне тоже, так сказать, уже сознательный возраст. Естественно, мои родители, отец, дядя, Никита Ильич – тоже как бы знали своих двоюродных, троюродных братьев-сестер. И вдруг они стали уходить из жизни один за одним в девяностые годы. С их уходом – и я это отчетливо понял, став директором Яснополянского музея – эти связи распадались и рассыпались бы окончательно. И вот эти горстки Толстых, Альбертини и Гадда Конти и прочие, прочие фамилии там, Вестерлунды, Лундберги – они просто стали бы вот этими несвязанными друг с другом маленькими островками. И семейные нити точно бы прервались. И мне пришло в голову, что есть Ясная Поляна. Пришла в голову мысль о том, что есть у нас место, которое может собрать семью. И в 2000 году мы сделали такой первый сбор. И многие люди впервые видели друг друга. Виктор Лошак: Ну, люди абсолютно самых разных профессий? Владимир Толстой: Абсолютно. Шведы, например, – это потомки Льва Львовича. Они занимаются сельским хозяйством. В частности, там оленей разводят, например. Кто-то там – какие-то сельхозфермы разные у них. Есть творческие люди. Есть люди, которые в науку ушли. Мне так кажется, что как будто вот увлечения толстовские, как осколки... Виктор Лошак: Даже вице-спикер есть! Владимир Толстой: Даже вице-спикер есть. Это точно. Ну, Фекла Толстая – талантливый журналист. Виктор Лошак: Замечательный. Владимир Толстой: Замечательный. Поэтому да. Толстые разные, но... Виктор Лошак: Сейчас собираться сложно, конечно. Владимир Толстой: Конечно. И, собственно говоря, Ковид во многом стал первым препятствием. Мы не собрались в 2020 году. А собирались каждые два года. У нас были биеннале, у нас были семейные съезды раз в два года по четным годам. И вот мы не собрались в 2020-м, в 2022-м и в 2024. Вот уже три семейные встречи не состоялись. Мы поддерживаем со всеми отношения. Но, конечно, сейчас и логистически, и эмоционально стало сложней. Виктор Лошак: Из того, что вы говорите, следует еще, что стержнем нынешней работы по памяти Толстому, по объединению его потомков, являетесь вы. Владимир Толстой: Не только я. Слава Богу, это очень поддержало и все мое... Виктор Лошак: Ну, я подозреваю, что конечно, ваша жена, Екатерина Александровна, которая возглавляет Ясную Поляну. Владимир Толстой: И Катюша, и Фёкла, и дочери. И все мы очень дорожим именно семейной вот такой связью, которая нас объединяет. Поэтому да, наверное. Чего лукавить? Я действительно задал этот вектор на соединение семьи, на семейную такую память и на деятельное продолжение того, что, как мне кажется, было бы важно Льву Николаевичу, Александре Львовне. Виктор Лошак: Мне кажется, что каждый, кто нас слушает, да и не только те, кто на слушает, должен побывать в музеях Толстого в канун его юбилея. Спасибо вам за разговор! Но у меня есть последний вопрос: у вас есть правила жизни? Владимир Толстой: У меня есть принципы жизни скорее. А из них вытекают правила. Я стараюсь не врать, не делать то, что прямо противоречит моим представлениям о добре и зле. Это какие-то просто абсолютные вещи, которые не требуют даже, может быть, словесного там их выражения. Просто мне кажется, что Толстые точно не имеют права поступать так, чтобы бросать тень на свой род. Необязательно на Льва Толстого, который, конечно, вершина нашего рода. Но наш род, мы его знаем до XIII века. Виктор Лошак: Вот фамилия – это ответственность? Владимир Толстой: Да. Это просто, ну как-то ты должен понимать. Конечно, мы все страстные люди – живые, подвижные, совершающие ошибки. В молодости способные на какие-то даже немножко безумные. Потому что действительно характер такой. Но, тем не менее, осознание – это есть с самого начала, и оно укрепляется по мере того, как ты живешь – просто жить достойно. Виктор Лошак: Спасибо большое, Владимир Ильич! Владимир Толстой: Спасибо!