Великая Отечественная война. 1418 дней и ночей. Трагедия забрала больше 26 млн человек. Об этих страшных событиях уже известно давно. И, кажется, сказано уже все. Но, каждый раз слушая рассказы тех, кто боролся с врагом на передовой, мы невольно поражаемся стойкости и бесстрашию каждого человека, каждого воина, каждого героя великой войны. Антонина Ефремова: Когда началась война 22 июня 1941 года, немецкие фашисты бросили на наше государство 190 дивизий. Я в это время закончила 6 классов. И в 1942 году приходили командиры и просили, обращаясь к учащимся: "Кто хотел бы поехать? Кто хотел бы пойти поучиться на разведчика? Нам люди нужны – знать о вооружении врага, который напал на нашу страну". Антонина Ефремова, ветеран Великой Отечественной войны, бывшая разведчица 5-й гвардейской стрелковой дивизии. Награждена двумя орденами Славы, орденами Красной звезды, Отечественной войны I степени Дмитрия Донского, двумя медалями "За отвагу". Антонина Ефремова: Старшина из меня решил сделать, как он сказал, разведчика. Мы ушли с ним в лес. И вот меня он там кружил по лесу бог знает сколько времени. И потом говорит: "Я очень устал. Давай отдохнем. Мы отойдем. Я достану платочек, повешу на березу, чтобы нам сюда вернуться". И отошли. Где-то около часу мы бродили с ним. Он говорит: "Все. Давай вернемся. Я заберу этот платок, и мы пойдем в свое подразделение". И что ты думаешь, сколько от этого платка мы были? 3 метра. Я говорю: "Так платок же здесь рядом недалеко". А он: "Да ты что?". Я говорю: "Да ничего. Пойдем, я тебе покажу. Я даже тебе покажу – вон, посмотри, вон там твой платок. Да это и не платок, а тряпка какая-то". Он мужик, ему лет 50-55, не больше было, говорит: "Да. Из тебя выйдет хороший разведчик". В 1942 году Воронеж немцы не могли сходу взять. Нас было три девчонки: я, Паня и Оленька. Вечная ей память. Да и Пани сейчас, наверное, нет. Что-то уже год не пишет. И телефона дома нет, чтобы позвонить. 17 раз ходили на встречу на правый берег получить данные. То же самое, была только одна женщина, которую мы знали. И она нас знала. Передавала на словах все. Потом приходили в дивизию, открывали карты. И мы говорили, где на карте, и все это расположение отмечалось, и так далее. Очень тяжело было. И вот однажды было, что выполнили задание, все, и мы шли уже в штаб доложить. И на нашу территорию пробралась немецкая разведка с заданием уничтожить командира дивизии, который был очень умный дядька. И мы встретились. И до этой дивизии оставалось где-то около 2 км. И нас остановили… Вышло сначала двое ребят-немцев. Посмотрели, потом еще один вышел. Сколько их там было? Не знаю. Но при нас было 3 человека. И вот один из них, старший, посмотрел и говорит: "Вы, бегом отсюда, чтобы вас не видели! (Меня и Паню). А вот ты (Оля) останешься с нами". Так они, гады, вывернули ей руки наоборот, ноги наоборот. И на спине вырезали пятиконечную звезду. Ужас. Но этих немцев ребята окружили. Ужас, какая вещь была. Драка была непередаваемая. Успели. Но когда мы убежали, рассказали все по-быстрому, и они за такой промежуток времени, гады, могли это все сделать. А потом были очень огромные бои при взятии города Воронежа. Там есть пригород Чижовка. Там шли жесточайшие бои. И вот в одном из боев я была очень тяжело ранена. Было разбито 4 ребра, грудная клетка. Осколок не достал до сердца 2 мм. Отправлена сначала в маленький госпиталь, потом попала в город Тамбов. И там лежала до прихода в феврале 1943 года… А ранена была в ноябре. Пришел полковник и очень просил: "Надо проверить с Борисоглебска, чтобы наши танки не дали возможности Гудериану разбить оборону под Харьковом". Короче говоря, я ушла. Но этот танковый корпус опоздал, не мог прийти вовремя. Гудериановские танки прорвали оборону. У нас тогда машина была, ГАЗ. Мы его звали Захаром. Можно было. И мы удрали. А они, гады, догоняли на танках наших бойцов и командиров, и гусеницами давили. 1943 год. Особенно мне запомнилось. Пришел эшелон с людьми сюда на разгрузку. И он почти полностью весь погиб. Вся молодежь. Ужас. Даже страшно не было тогда, когда на притоке… река Березина, это был 1944 год, дважды немцы атаковали полк, чтобы не пропустить. Не достали пули. Мы были дальше немного. И на третий раз я встала, сбросила с себя всю амуницию разведчика, подняла в атаку, крикнула: "За родину, за Сталина!". Бежала на эти… Это позже оказалось – три станковых пулемета было. Немцы, отступая, оставили такой заслон. И немецкий капитал не дал команды открыть огонь. И задали вопрос капитану немецкому: "Почему не стрелял?". Он сказал: "Когда я увидел, что бежала женщина, и она не женщина, это бежала моя дочь, и я не дал команды открыть огонь". Прошло много лет. После Кенигсберга я еще лежала 9 лет, тяжелая контузия, с 1945 по 1954 год. Потом, когда стало хорошо, я пришла в храм и рассказала. И вот никогда не забуду. Если он жив, доброе здоровье. Если он умер, вечное ему память, блаженство. И он сказал, что "в твоем лице пришла божья мать и показала ему его дочь, и поэтому весь полк или что у вас там было, все вы были спасены". Я говорю: "А мы всегда молились Казанской божьей матери, чтобы она нам помогала в выполнении любого задания, когда мы шли на него". У нас вообще была вера, у молодежи и у наших командиров и бойцов, вера была в то, что мы все равно его победим, что… я даже не знаю, как это передать, но я чувствовала это, лично я, что обязательно победят. Не может быть. Как бы ни плакали, как бы ни рассказывали, сколько там этих беженцев нам приходилось встречать, сколько нам приходилось видеть, как издевались над нашими, как детей в маленьком колодце, там и младенцы были, бросали в эти колодцы, набивали их полностью, и доской 5 см толщиной гвоздями на 120 забивали, чтобы нельзя было поднять, и чтобы они все погибли. Или же накладывали квадратом военнопленных, наших молодых ребят, и поджигали огонь. Когда прабабушка была жива, она говорила, что Россию нельзя будет победить. Почему? Потому что у нее есть связанный тугой веник, и его нельзя разбить. А вот когда его разобьют, тогда может ничего не быть.