День памяти жертв политических репрессий в России впервые отметили в 1991 году в память о голодовке политзаключенных мордовских и пермских лагерей, начавшейся 30 октября 1974 года. Сколько человек было расстреляно и замучено в годы государственного террора, точно не известно до сих пор. Реабилитирована лишь часть репрессированных, поскольку личные дела многих просто не найдены. Председатель международного общества "Мемориал" Арсений Рогинский - о том, что в прошлом нашей страны есть не только то, чем мы можем гордиться, но и то, чего надо стыдиться.   30 октября в России ежегодно отмечают День памяти жертв политических репрессий. Именно в этот день ровно 40 лет назад политзаключенные в лагерях Мордовии объявили массовую голодовку, протестуя таким показательным способом против политических репрессий в Советском Союзе. Официальный статус Дня памяти был присвоен специальным постановлением Верховного Совета РСФСР, датированным 18 октября 1991. Традиционно в этот осенний день проводятся многолюдные митинги, акции и различные мероприятия, призванные напомнить об этой национальной трагедии, почтить память многочисленных жертв репрессий, а также привлечь внимание всего общества к проблеме нетерпимости и проявлениям насилия к людям с другими политическими взглядами и убеждениями. Арсений Рогинский: В прошлом нам есть не только чем гордиться, но и чего стыдиться, и этого чего стыдиться не меньше, чем того, чем гордиться. Из этого сложного комплекса гордости и стыда может воспитаться действенный человек, и может создаться из понимания несвободы и бесправия свобода и право. Арсений Рогинский – с 1996 по настоящее время председатель правления Международного правозащитного общества "Мемориал", бывший узник политической зоны Пермь-36. Реабилитирован в 1992. Один из создателей программы сохранения исторической памяти, автор исследований и документальной публикации по истории общественного движения в России XIX-XX веков, а также массовых репрессий в СССР. Арсений Рогинский: Когда-то, в сталинские годы, политзаключенных были миллионы, потом их число стало сокращаться – сотни тысяч, тысячи, и сравнительно немного уже оставалось к началу 70-х гг. Естественно, были новые призывы заключенных. Сидели они в двух местах: в мордовских лагерях, где они были специально отделены от всех остальных заключенных, и в пермских. 30 октября заключенные мордовских и пермских лагерей и частично Владимирской тюрьмы, не все, но те, кто узнал, потому что довольно трудно передавать всю эту информацию, объявили однодневную голодовку именно по поводу Дня политического заключенного. По сути, это День прав человека, конечно же, но День прав человека в тюрьме. К этой дате они успели и сумели переправить на свободу своим товарищам информацию о положении в лагерях, о том, кто находится в штрафных изоляторах, во внутрилагерных тюрьмах, с кем и как поступили еще и в очередной раз несправедливо, об основных проблемах. И в этот день, 30 октября 1974, когда они объявили голодовку там, в квартире Андрея Дмитриевича Сахарова на Чкаловском, там, где сейчас висит мемориальная доска, состоялась пресс-конференция, естественно, для иностранных журналистов, потому что советские не могли бы так явиться. Во время конференции Андрей Дмитриевич, а также его товарищи по правозащитному движению - Татьяна Михайловна Великанова, Сергей Адамович Ковалев  (он живой и в России живущий) - поведали миру о положении в лагерях в СССР. Так началось отмечание 30 октября. Сколько человек, вот этих жертв политических репрессий? Это все зависит от того, как считать. Но если считать по самому минимуму, и этот минимум – это наш закон о реабилитации, тех, кто примерно подпадает под него – не меньше 5,5 млн. человек. Из них более миллиона было расстреляно, остальные отправлены в ГУЛаг. И еще более 6 млн. человек – это репрессированные народы в годы войны, начиная от немцев, продолжая чеченцами, ингушами, крымскими татарами и т.д. Мы очень мало что знаем о местах массовых захоронений жертв террора. В Москве у нас кладбище около Яузской больницы, это нынешняя больница на Таганке № 23. Когда-то это была санчасть ОГПУ, это были 20-е годы. Потом расстрелянных хоронили на специальных участках где-то на окраинах Ваганьковского кладбища до 35 г. А в 37-38 годах, когда были массовые расстрелы, то здесь по всей стране завели специальные территории, так называемые "зоны". Есть такая "зона" и под Москвой: одна в Бутово, другая в Коммунарке. В Бутово, между прочим, захоронено 20 761 человек. Их, эти 20 761 человек, расстреляли за 14 месяцев, с августа 37 по октябрь 38! Вдумайтесь в это – это фантастически! В каждом городе, области были свои "зоны", и далеко не все из них найдены. В нашей стране сотни тысяч людей не знают, где покоится прах их отцов, дедов, прадедов: им некуда прийти и положить свой цветочек. Это очень тяжелая и очень важная проблема. У нас свои убивали своих. Это очень тяжелая проблема для осознания, поэтому для людей террор – это что-то сродни эпидемии средневековой чумы, которая вдруг накатила. Жили-жили, а потом террор. На самом деле это не так, но в массовом сознании это так. Для того, чтобы объяснить людям, для этого нужны огромные совместные усилия и общества, и государства, и людей культуры и т.д. Это необычайно трудный сюжет. Мы хотели, чтобы человек молодой был бы очень сложный, чтобы он понимал, что в прошлом нам есть не только чем гордиться, но и чего стыдиться. И этого чего стыдиться не меньше того, чем гордиться. Из этого сложного комплекса гордости и стыда может воспитаться действенный человек, и может создаться из понимания несвободы и бесправия свобода и право. Проводники этой подлинной памяти – это именно наши школьные учителя, это районные, какие-то сельские, малых городов библиотекари – вот они настоящие проводники памяти. Это удивительные люди. "Мемориал" с ними много работает, и я бесконечно восхищаюсь их подвижничеством. Во многих городах "Мемориал", и мы в Москве тоже собираем документы. Это письма, переписки людей вокруг террора, людей эпохи террора или между волей и лагерем, это фотографии этих людей, это иногда дневники, это какие-то документы, сопровождавшие их жизнь. Мы записываем воспоминания детей. Страшно бы были благодарны, всегда рады, когда кто-то к нам обращается. Мы проводим выставки, мы собираем огромные архивы разные в разных городах. Вот только что мы провели выставку под названием "Папины письма" – это письма отцов детям из ГУЛага. Это так интересно! Это удивительная тема! Когда отцы писали дочкам, сыновьям, как будто отдавали себя, как будто завещали свою внутреннюю жизнь, предчувствуя. Почти никто из них не выжил. А письма сохранились, и их потомки нам принесли. Мы собираем коллекции графики, живописи, того, что художники произвели в лагерях – запрещено было. Художник потому и художник, что не может не творить. Удивительные лагерные работы! У нас это все в "Мемориале", огромная коллекция, едва ли не самая большая коллекция в мире разных картин, созданных в лагерях. Бог знает, где они брали краску: толкли кирпич, где-то доставали, где было подсобное хозяйство, свиную кровь, с чем-то смешивали, листья. Это удивительно! Да, мы все время напоминаем людям о том, что это было, и пытаемся все время сделать так, чтобы люди поняли. Потому что просто из памяти, просто из почитания понимания не получается. Огромные материалы, дискуссии, обсуждения – этим занят "Мемориал" в разных концах России. Мы мечтаем добиться от государства, чтобы оно приняло решение, например, о создании единого электронного банка данных по всем жертвам, такого, какой сделан по жертвам Великой Отечественной войны. Это же очень просто – отдай приказ! Есть источники. Мы хотим добиться более легкого доступа в архивы и к источникам и для журналистов, и для историков, и для составителей книг памяти, вообще для всех – это очень важно, чтобы люди работали в архивах. Мы хотим добиться большого государственного музея настоящего, связанного с темой, чтобы экспозиции по поводу советского террора были бы в каждом региональном краеведческом музее. Мы хотели бы добиться того, чтобы это все нашло адекватное выражение в школьных учебниках и пособиях для учителей. Мы хотели бы, чтобы инициативы общественности, связанные с этой темой, не губились, как это часто сейчас делается, в частности, в том же пермском музее и других местах каких-то, а наоборот поддерживались бы государством. Самое главное – мы бы хотели широкой общественной дискуссии о смысле произошедшей с нами трагедии, чтобы этот смысл стал доступен каждому, чтобы люди поняли, что в этой иерархии "человек-государство" человек все-таки выше. Государство все-таки должно быть для человека, а не наоборот, а это можно понять, только поняв всю историю советского террора.