29 января – 155 лет со дня рождения Антона Павловича Чехова, русского писателя и драматурга. Замечательно как-то сказал о Чехове Максим Горький: "Хорошо вспомнить о таком человеке, тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, и снова входит в нее ясный смысл". Никто не понимал так ясно и тонко, как Чехов, трагизма мелочей жизни. Никто до него не умел так беспощадно правдиво нарисовать людям позорную тоскливую картину их жизни в тусклом хаосе мещанской обыденности. Отсутствие назидательности, смысловая глубина и недосказанность, потрясающая образность текста – это объяснение того, почему произведения этого автора можно перечитывать бесконечно. Сам же Антон Павлович считал, что читать его будут недолго, до конца не осознавал истинного значения своего таланта. Но и современники, и потомки по достоинству оценили новаторскую силу его творчества. И назвав однажды Чехова "Пушкиным в прозе", Лев Толстой предсказал его литературное бессмертие. Эрнест Орлов: Пусть поменялся костюм, пусть поменялась одежда, поменялся язык, но человек остался таким, какой он есть в своей натуре, в своем нутре. Конечно, это обеспечивает нашему писателю, ну, если не вечное существование, то более продолжительное, чем другим. Эрнест Орлов – заместитель директора по научной работе Государственного литературного музея, заведующий отделом "Дом-музей А.П. Чехова" в Москве. Кандидат филологических наук. Более 15 лет проработал в Государственном литературном мемориальному музее-заповеднике Антона Чехова Мелихово. Автор более 30 работ о Чехове и его окружении. Эрнест Орлов: Что касается Чехова, то, конечно, это очень тяжелый путь выковки себя из купеческо-мещанской среды, и то, как он сумел вырваться из этой среды, не сумел никто из его родственников ближайших. Все равно где-то в письмах, в поведении, в каких-то ситуациях вот это мещанское проявлялось. Конечно, были разные периоды. Тоже понятно, что есть желание музейщиков и чеховедов представить идеализированный образ писателя. Он был живым человеком, ему были не чужды разные совершенно реакции, особенно когда он уже был болен, когда туберкулез был явственен, и он мог раздражаться и мог что-то резкое сказать. Об этом мы можем найти упоминания в воспоминаниях Ольги Леонардовны Книппер. Но все равно потрясающая сила, которая позволяла ему сдерживаться в каких-то обстоятельствах, уводить от острых углов ситуации, от их какого-то разрешения ужасающего совершенно. Никогда не выпячивал свое "я". В этом, конечно, с одной стороны, потрясающее следование эпохе, потому что эта эпоха не героев. Был такой писатель Игнатий Николаевич Потапенко, с которым очень хорошо общался Чехов, вот у него есть роман "Не герой". Не герой – это действительно главное действующее лицо этой эпохи, это герои чеховских произведений и многих-многих современников Чехова. Его пьесы лишены диалога, герои не слышат друг друга, как не слышали люди в позапрошлом столетии, как не слышат и в нашем столетии. Для меня всегда стоял вопрос: почему Чехов? В его окружении было очень много людей достойных, талантливых, интересных как юмористы, как писатели, но вырвался в большую литературу почему-то только он. А их были не то что десятки, а сотни этих людей. Одним из вариантов ответа на вопрос может служить, конечно, обращение как раз к чеховскому творчеству: оно сильно отличается от того, что пишут современники именно своим особым взглядом и особым умением видеть то, что не видит обычный человек. Это обращение к каким-то таким сферам жизни, которые кажутся банальными, примитивными, но вот он эту банальность и примитивность умеет возвести на философский уровень. Это же касается и его пьес: важнее не движение от действия к действию, то, что важно, и любой режиссер и современный, и прошлых лет скажет, что важнее именно действие. А для Чехова важнее переход от настроения к настроению, от чувства к чувству, от самочувствования к самочувствованию. И, конечно, его пьесы в отличие от пьес его современников лишены диалога, герои не слышат друг друга, как не слышат люди в позапрошлом столетии, да и в нашем столетии, поэтому это, в общем-то, очень актуально. И конечно, с этим домом, с этим пространством [Дом-музей А.П. Чехова в Москве - ред.] связана как раз очень важная веха в его биографии. Потому что в свой день рождения в 1886 году, еще до переезда в этот дом, он становится сотрудником крупнейшей российской газеты "Новое время", которую издает Алексей Сергеевич Суворин. Дело даже не в том, что ему стали платить 12 копеек со строки, а не 8, как в журнале "Осколки". А важнее то, что его стала читать вся Россия, и он стал, наконец, публиковаться под собственным именем. До этого в основном использовались псевдонимы, которых мы насчитываем несколько десятков. За сборник "В сумерках" Чехов получил вторую Пушкинскую премию, целых 500 рублей. Их хватило практически оплатить год аренды дома в Москве. Из этого дома Чехов уехал в 1890 году на остров Сахалин уже известным всей России писателем. И из дороги он родственникам пишет о том, как замечает, как его сборник "В сумерках" читают, не зная в лицо автора, но зная книгу, зная рассказы, которые вошли в эту книгу. Это, конечно, потрясающе. За этот сборник "В сумерках" Чехов не случайно получил вторую Пушкинскую премию, первую получил Короленко, и получил целых 500 рублей. А эти 500 рублей позволили практически оплатить год аренды этого дома в Москве. И, разумеется, дальнейшее творчество, как сам Чехов признавался, если верить воспоминателям, было все "просахалинено". И эта "просахалиненность", конечно, связана с особым вниманием к тому мещанскому и пошлому, что нас окружает, и к человеку, к каким-то совершенно, на первый взгляд, не явственным порывам человеческой души и каким-то таким циклическим вещам в нашей жизни, которые заставляют нас раз за разом возвращаться к его микророманам, например, к таким как "Три года", "Моя жизнь". И хотя критика в чеховское время не особенно хорошо отозвалась о многих его вещах, таких как тот же роман "Мужики", например. Сейчас мы понимаем, что это та самая русская жизнь, тот самый русский человек, тот самый русский характер, русская душа, если угодно, отзвуки которой есть и в нас, в потомках. Вот именно в этом пространстве, в пространстве этого кабинета на протяжении 10-ти дней Чехов работает над первой пьесой, которая увидит свет театральной рампы – это пьеса "Иванов". Конечно, она будет потом переделываться, появится не одна редакция. Закончена она будет только в 1889 году здесь же в этом кабинете. Конечно, многие одноактные пьесы будут написаны здесь, и пьеса "Леший", которая породит потом "Дядю Ваню". Но современники, тот же Владимир Иванович Немирович-Данченко впоследствии признавался, что все, что мы сейчас, грубо говоря, называем новаторством драматургии Чехова, на самом деле, проистекает от незнания им театральных законов. Конечно, чеховский театр очень сильно отличается от того, что было до него. Конечно, это проистекает и от незнания, и от общей тенденции. Потому что мы знаем в Европе и в Северной Европе начались уже подвижки к перелому традиционного театра: нельзя уже было изображать жизнь, отдаленную от реалий. Островский первым ввел "Купца". Чехов первым показал после Островского, что происходит в дальнейшем, как происходит социальный слом, как появляется купец, мужик, дворянин и все это в одном пространстве. Что самое главное? В чем новаторство драматургии Чехова? Конечно, в отсутствии внешнего действия. Некоторые режиссеры мне жалуются, что пьеса "Юбилей", например, которую сам Чехов не очень любил и которая сначала не была воспринята критикой. И написана она была в этом же доме [Дом-музей А.П. Чехова в Москве - ред.]. Только в 1902 году он ее опубликует, хотя написана она многими годами ранее. Там нет события, практически нет действия: посидели, поговорили и разошлись. То же касается многих рассказов Чехова. Почему мы не можем пересказать "Учителя словесности", например? Там только одни разговоры, и нет действия. До появления Московского художественного театра с особым представлением о том, какой должна быть драматургия на сцене, конечно, современники чеховские пьесы не воспринимали. С одной стороны, это было связано с силой традиции, потому что театр, на самом деле, это вещь, которая консервирует на долгое время движение жизни. И современные влияния появляются с большим опозданием, нежели в прозе, например, или в поэзии. Конечно, сама жизнь и сами условия жизни диктовали те изменения, которые стали происходить не только в русском театре, благодаря Чехову, Станиславскому, Немировичу-Данченко, но и в Европе. Это закон типологии: если это нужно, то это нужно везде. Самая богатая чеховская коллекция в России, конечно, здесь - в московском доме, в Государственном литературном музее. Как известно, Чехов не смог написать романа. Здесь стоит говорить об определенной категории писателей, у которых хватает дыхания на долгую работу, на описание довольно-таки большого объема событий или нет. Поэтому он ограничивается микророманами, и как он признавался "стихов и доносов" не писал. Вот 2 жанра, в которых он не работал, хотя легкие экспромты чеховские мы знаем. Мы знаем его "Басню о зайцах" и знаем экспромт на первом листе девичьего альбома Саши Киселевой. У Киселевых Чеховы снимали летом дачу, три счастливых лета там провели. Ей он напишет, казалось бы, незамысловатые, но очень красивые, лиричные строки: Милого Бабкина яркая звездочка! Юность по нотам allegro промчится: От свеженькой вишни останется косточка, От скучного пира — угар и горчица. И постскриптум: "Антоша Чехонте в минуты идиотско-философского настроения". Этот "Бабкинский альбом" [от названия д. Бабкино - ред.] хранится у нас, потому что музей, конечно, это особое место, где можно даже сесть и прочитать какое-то чеховское произведение, можно ощутить, банально звучит, но дуновение эпохи и то время, и иногда даже присутствие самого хозяина, благодаря тем вещам, которые хранят память о нем, потому что это те вещи, которые держали руки Чеховых, которыми пользовались Чеховы, и наш музей особый в том смысле, что самая богатая чеховская коллекция в России, конечно, здесь в московском доме, в Государственном литературном музее.