Еще Аристотель задолго до интенсивного развития медицины утверждал, что глаз – это тот орган чувств, который приносит нам более всего удовлетворения, ибо позволяет постичь суть природы. Зрительная система – одна из самых сложных в человеческом организме. Как минимум треть энергетических затрат мозга направлена на то, чтобы видеть окружающий мир. Хрусталик и сетчатка, зрительные нервы и тракт, мышцы глаза и век, слезный аппарат – это лишь малая часть органов, отвечающий за процесс визуального восприятия. Ухудшение или сбой в работе хотя бы одного из них может привести к серьезным последствиям и даже потере зрения. Поэтому врачи-окулисты так настоятельно повторяют пациентам: грамотная диагностика и регулярная профилактика – лучший способ сохранить один из главных органов чувств на долгие годы. По статистике каждый второй житель России сталкивается с проблемой плохого зрения, а каждый третий в мире уже не может обходиться без очков. 39 млн человек не видят вовсе. Болезни глаз ежегодно поражают более 19 млн детей. Около 80% случаев слепоты можно было бы избежать в случае своевременного лечения. Не только восстановление зрения, но даже правильная диагностика – это сложный многоступенчатый процесс. Для постановки точного диагноза зачастую необходимо комплексное обследование. Разные методы анализа позволяют исключить заболевания со схожими симптомами и найти единственно верную причину недуга. Этот процесс сродни труду исследователя и даже кладоискателя и требует от врача огромной ответственности, самоотдачи и искренней любви к своему делу жизни. Игорь Азнаурян: Состояние человека, который хочет лечить людей и у которого есть призвание к этому – это состояние созидания. Как, например, вспомните, в детстве вы складывали кубики, и у вас, предположим, домик получался. И как было, когда это у вас не получается? Когда домик создается, то вы испытываете восторг от этого. Каждый успешный случай – это восторг. Это если доктор вылечил. Если он любит то, что он делает. И, я вам скажу, именно ради этого чувства люди ходят на работу. Игорь Азнаурян, руководитель клинического объединения "Центр охраны зрения детей и подростков "Ясный взор". Доктор медицинских наук, академик Российской академии медико-технических наук, член Европейского педиатрического офтальмологического сообщества, член Европейского общества стробологов, лауреат Премии имени Святослава Федорова, автор более 40 научных работ, 11 изобретений и рационализаторских предложений в области детской офтальмологии. Игорь Азнаурян: По большому счету, большинство детей действительно с момента рождения имеют нормально сформированную зрительную систему. И слава Богу. Но если у ребенка имеется недоношенность, если у ребенка имеется какая-то наследственная история со стороны дедушек, бабушек, мам, пап, дядей и теть, конечно, это причина для того, чтобы специально озаботиться этим. Если говорить о так называемых профосмотрах, то в их рамках на ребенка нужно смотреть в момент рождения (это понятно, это один осмотр), в 2 месяца (это второй осмотр офтальмолога), в возрасте 6 месяцев, в годовалом возрасте. Дальше, если все хорошо – раз в год до 3 лет. После 3 лет можно расслабиться и больше не показывать ребенка офтальмологу до 7 лет. А с момента, как пойдет в школу – каждый год. Если все хорошо. Какие бывают болезни? Болезней больше 1000, связанных со снижением зрения. Мне часто пишут в интернете, по почте, еще как-то о том, что "у нашего ребенка глазик косит, или глазки бегают, или ему назначили очки" – что нужно сделать? Это вопрос вообще в никуда. То есть очки можно назначить в самом различном состоянии. Сам по себе факт назначения очков еще не говорит о заболевании. Просто, может быть, оптика неправильная. Надо понимать, что когда мы говорим о болезнях глаз, мы прежде всего имеем в виду тот аппарат у детей, который воспринимает свет. В глазу есть такая фотопленка. И от этой фотопленки идет кабель зрительного нерва в голову. А там еще в голове есть огромное количество структур, которые формируют зрительный образ. И вот у детей эти все структуры не сформированы. Они рождаются с наличием анатомических элементов, которые еще не функционируют. Для того чтобы они правильно заработали, нужен целый ряд правильных обстоятельств, нужно, чтобы правильно изображение поступало, чтобы у ребенка были условия, когда он правильно смотрит на тот или иной предмет. Много чего. Зрительная система – самая сложная система в организме. У нас кора головного мозга контролирует все процессы, которые в организме происходят, начиная с сознательных процессов, например, решил взять предметы со стола и переложить в другую сторону, и бессознательных, которые мы не чувствуем – это работа кишечника, сердца, легких и так далее. Все контролирует кора. Это наш аппарат президента так называемый. Так вот, в этой самой коре 40% отведено на работу зрительной системы и 60% - на весь остальной организм. Правда, она не жизненно важная, слава Богу. Но она сложно устроена. И поэтому, как любая сложная система, она может подвергаться всевозможным поломкам при тех или иных обстоятельствах, связанных с негативным на нее воздействием в момент развития, как это бывает у детей. Поэтому, конечно, нужно вот это все иметь в виду. И если какие-то обстоятельства подобного рода имеются, то обязательно обратить особое внимание. Это означает, прежде всего, что если есть сомнения или есть какое-то внутреннее чувство и желание показать ребенка доктору – показывайте обязательно квалифицированному детскому офтальмологу. В нашей стране, к сожалению, нет ассоциации детских офтальмологов и нет соответствующей специализации – детская офтальмология. Любой доктор, который имеет специализацию по офтальмологии в целом, может вести прием детей. Так как в принципе с кадрами у нас большая проблема, то человек имеет корочку, он офтальмолог, он садится на детский офтальмологический прием. Этот человек не имеет специфической правильной квалификации, которая позволила бы ему оценить наличие или отсутствие болезни. Детский офтальмолог – он не просто глазной врач, он обязательно должен быть нейрофизиологом, он должен понимать процессы, связанные с формированием системы вообще – системогенеза, нервной системы, правильно понимать строение мозга, где чего находится. Сегодня мы смотрели маленького ребенка. Посмотрите, как мы долго его смотрели. Вроде бы казалось, что мы играем во что-то. Но я же не отпускал. Сомнения во мне были. Я ждал, когда этот момент поймаем. И мы его поймали, когда он скосил. И стало ясно, что это заболевание. Вообще больше 20 видов разных косоглазий есть. Это внешне кажется, что он пошел туда-сюда. А они требуют разного лечения. И должна быть разная хирургическая тактика обязательно. У нас, к сожалению, все стрижется под одну гребенку. Один тип операции. Травматичные операции. Хотя сегодня разработаны и внедрены, в частности, в том числе нами, очень интересные методики, которые позволяют сократить… не делать такую большую травму при этих операциях, повысить в десятки раз точность операции, математически моделировать операцию – это все можно делать. Но, к сожалению, не применяется широко. Эти все моменты должны быть обязательно выверенными. Совершенно неверная позиция, которую пропагандируют многие у нас, в том числе, к сожалению, даже и доктора о том, что до 6 лет трогать нельзя, до 3 лет трогайте, ничего… Наоборот, нужно успеть как можно раньше все поставить на место, чтобы зрительная система развивалась. Потому что у человека зрительная система развивается всего лишь до 3-4 лет. Потом она только увеличивается в размерах. Развитие архитектуры заканчивается в этом возрасте. Это, кстати, касается всех систем – это и слуха, и обоняния, и осязания, и сердечно-сосудистой системы – все формируется до этого возраста – 3-4 года. Системогенез заканчивается. Еще один всплеск бывает где-то в возрасте 10-13 лет – и все, человек вырос. Потом у него падает зрение, у него сложно будет восстановить эти связи между глазами, которые управляют глазами. У нас есть технология, которая позволяет и во взрослом возрасте тоже это делать, но уже это все значительно сложнее становится. Если сделать в раннем детском возрасте – это всегда лучше. А если мы говорим о том, какие есть вещи, которые в принципе сегодня не лечатся у детей, то это, конечно, так называемые наследственные патологии, наследственные биотрофии. Это то, что связано с генетическими нарушениями. Сегодня разрабатываются методики на основе биотехнологии, генной инженерии на Западе – в Лондоне, в США и в Германии. В трех странах. Очень много выделяется. Сейчас разрабатываются методы, как войти в зрительные клетки, которые гибнут, поменять там генетический код и остановить эти процессы. Я думаю, что года через 3-4 эта технология как протокол появится у них, а как только у них появится, я вас уверяю, что буквально через полгода он появится у нас тоже, потому что мы за этим очень пристально следим. Просто мы не можем это здесь организовать. Для этого нужны люди, для этого нужны деньги и для этого нужны соответствующие лаборатории. Этого всего, к сожалению, в нашей стране нет. Слава Богу, как раз наследственных болезней такого рода немного. Статистика небольшая по ним. Просто они очень тяжелые и на сегодняшний день фатальные. А все остальное мы делаем очень хорошо. Главное – вовремя начать. В условиях, когда мы имеем то, что имеем с экономикой, невозможно говорить о вещах, связанных с какими-то большими затратами или какими-то затратами хотя бы. Я уверяю вас, понимаете, когда-то Дмитрий Анатольевич Медведев, когда он еще был вице-премьером, он курировал социальную сферу. Такая история была. Я прекрасно помню эту историю. И когда он курировал социальную сферу, он погрузился в вопросы здравоохранения. Там точно так же спрашивали его: как вы находите, медицина, не медицина? – Финансирование нашей медицины кривое. В принципе деньги выделяются. Но куда они идут? Как они тратятся? Неэффективно. А мы относимся к деньгам так же бережно, как к детским глазам. Мы специально создали эту систему и сами себе делаем научные темы. У нас свой ученый совет. Мы собираемся, мы делаем те или иные научные разработки чисто прикладные. Мы понимаем, что если мы эту копейку потратили в науку, мы начали делать какую-то разработку, мы понимаем, что на выходе мы должны получить. Предположим, одна не получится, вторая не получится, но третья получится, и у нас будет успех, который покроет затраты. И мы это просчитываем заранее. И мы получили фактически на сегодняшний день несколько совершенно новых технологий, которыми интересуется практически полмира сегодня. Потому что мы свои деньги тратим. Мы не чужие тратим. Теперь элементарная вещь: обязательное медицинское страхование, например. Интереснейшая, уже сформированная система. Всякое новое постановление, всякое новое изменение, внедрение, подзаконные акты, постановления портят саму систему ОМС, создают в ней совершенно неправильную систему конфликта интересов между медицинскими учреждениями. Даже государственными. Не говоря уже о конфликте интересов между частными и государственными медицинскими учреждениями. Это уже создает историю структурной неэффективности. Уже не говоря о том, что сами деньги в государственных структурах как-то тратятся тоже не очень направленно. То есть если мы говорим о том, что делать, для того чтобы улучшить ситуацию, предположим, вообще, прежде всего, мое глубочайшее убеждение, первое, что надо делать – забыть обо всем и посмотреть на систему образования. Чтобы не получилось так, что у нас студент, который заканчивает медицинский вуз, имел бы меньше знаний, чем когда он поступал туда. Чтобы действительно система образования была бы такой, которая реально на выходе дает хороших, мощных, талантливых интеллектуалов. Я вам скажу такую вещь: здесь не надо гнаться за количеством. Вся ошибка в том, что мы гонимся за количеством в специальности, которая требует очень высокого IQ, высокого качества, высокого интеллекта. Например, в Германии, в Соединенных Штатах и так далее люди поступают в медицинские вузы с очень высокими баллами типа ЕГЭ, который у нас почему-то опять раскритиковали. Я считаю, очень зря. Если что-то не получалось в ЕГЭ, если говорить об образовании, если у вас не получается в этом ЕГЭ ничего, это не значит, что ЕГЭ плохое. Это значит, что вы его неправильно сделали. Потому что во всем мире оно работает хорошо. Это как у нас с законами та же история: у нас хорошие законы, но плохое правоприменение. У нас хорошая система ЕГЭ, но плохое применение. В итоге получается очень интересная история. Люди, которые должны поступить в вузы, профессора подымают хай, что к нам приходят с высокими баллами студенты, которые не очень хорошие. Но здесь к этим профессорам два вопроса: что вам мешает плохого студента отчислить с первой же сессии? Ничего. Это первый вопрос. Второй вопрос. Что мешает организовать прием экзамена по ЕГЭ таким образом, чтобы исключить все негативные вещи? На это нужно потратиться просто немножко. Не больше, чем продолжить трубопровод по Южному потоку. Значительно меньше. Уверяю вас. Но это завтрашний день. Формированием среды нужно заняться. Если мы говорим, что делать. С самого начала, сейчас, вчера, позавчера надо сделать так, чтобы не количественно, а качественные люди заходили в здравоохранение. И тогда тихо-тихо все поменяется. Мне очень трудно было. Потому что мы создали нашу систему вообще из ничего. Когда скончался великий Святослав Николаевич Федоров, а там заведовал детским отделом в МНТК имени Федорова, буквально через несколько месяцев я ушел. И мы начали создавать… у нас было всего лишь 3 комнатки. Это то, с чего мы начинали. Мы не брали никаких кредитов. Мы не брали в банке каких-то денег, мы не привлекали каких-то инвесторов, ни у кого не одалживали. Мы сами собой тихо-тихо создали то, что создали. Государственная система не предполагает, например, нормальной мотивации врача. Я уже понимал, что сфера моей деятельности достаточно широкая, что много людей, многим помогаешь. Должен человек зарабатывать? Должен. У нас сейчас в нашей системе врачи хорошо зарабатывают, если они выполняют, если бюджеты выполняются. Мы садимся, фиксируем бюджеты, сами принимаем цифры, сколько нас должно быть, сколько мы должны заработать, сколько мы должны потратить. У нас минимальная зарплата врача, извините, минимальная ставка – это 60 000 рублей. Дальше возможно в два или в три раза увеличить свою зарплату, если будет эффективно работать. Мы могли бы сделать, наверное, и большую компенсацию докторам. Но для этого нам нужно, чтобы мы с государством сотрудничали. Почему нам не дают госзаказов? Почему нам не дают того, сего? Что значит "частное учреждение – коммерческое"? Это вообще меня убивает. Это жонглирование терминами. Это же катастрофа у нас просто-напросто. А платные службы в государственных учреждениях – это что? Вот это коммерция. А частная медицина – это частная медицина. Частная медицина – это то, когда основные средства (приборы, не приборы, еще что-то) принадлежат какой-то группе лиц, какой-то компании, какому-то юрлицу. Правильно? Если это юрлицо является не государственным, а является частным, почему оно вдруг стало коммерческим? Оно есть частное. Да, оно принимает за деньги. Вы дайте ему госзаказ – оно бесплатно будет принимать. В один момент начали исправлять ситуацию в 2013 году, когда начали давать ОМС. И мы тут же вошли. Прошло время, где-то полгода. Мы поняли, что это такое, причем, никогда не работали. Поняли, как нужно работать, и начали работать. Больные довольны, мы довольны. Издержки снизились. Люди спокойнее начали работать. Доктора тоже. Как-то расслабились чуть-чуть. Направили деньги на научные исследования, в командировки все поехали за границу на крупнейшие конгрессы и так далее. Бац – сейчас придумали опять эту дурацкую историю в Москве, когда опять этот конфликт интересов создается. Смотрите, какая история. Придумали вещь, называется "прикрепленное население". Оно находится в поликлинике. За каждого ребенка выделяется сумма поликлинике из Московского государственного фонда медицинского страхования через страховые компании. Не дай Бог у вашего ребенка появилась проблема с глазами. И вы говорите: знаете, что? Это же мой полис. Мне хочется пойти к этому доктору. Они говорят: иди. Он приходит к нам. Говорит: вы по ОМС участвуете? – Да, участвуем. – Вот мой полис, примите меня. Мы говорим: вы знаете, что? Для того, чтобы нам эта страховая компания наши услуги для вас оплатила в новой системе, мне нужно, чтоб ваш доктор, который сидит в вашей поликлинике, написал бы направление по такой форме, которую я должен ввести в соответствующую компьютерную систему, что страховая компания нам выплатила деньги. Он говорит: хорошо. Идет к своему доктору и говорит: дайте мне направление. Тот говорит: нет, не дам. – Почему? Это же мой полис, мой ребенок. Потому что если она дает это направление и он с этим направлением приходит к нам и мы оказываем ему услугу, предположим, на 100 рублей, вот эти 100 рублей с поликлиники снимаются и переносятся к нам. Они интерпретируют эту фразу о том, что любой человек имеет право получать медицинскую помощь там, где он хочет, не правом выбора организации, а правом прикрепления к той или иной организации. И когда ты прикрепился, ты уже год открепиться не можешь. Хорошо. Право прикрепления есть, прикрепился к поликлинике. Теперь у меня заболело ухо. Этого доктора я не хочу, туда хочу. Не дают направление. Вот такая история. И как с этим бороться?Поэтому я прошу всех людей, во-первых, быть внимательными к своим детям. Во-вторых, пожелать им счастья, здоровья и радости. Потому что глядеть на мир нужно с широко открытыми глазами и с ясным взором.