Зураб Соткилава: Итальянский педагог мне сказал: я тебе дал такую технику, что сначала умрешь ты, а потом – твой голос
День 30 октября 2015 года поклонники оперного и камерного вокального искусства ждут с особым волнением. В год пятидесятилетия творческой деятельности после многолетнего перерыва на большую сцену возвращается легенда мировой оперы, выдающийся мастер бельканто, народный артист СССР Зураб Соткилава. Значение этого события, которое состоится на сцене Московского международного дома музыки, трудно переоценить. Преодолев тяжелейшую болезнь, певец с новыми силами, верой и вдохновением готовится к встрече со своими поклонниками. Сегодня Соткилава находится в отличной физической и вокальной форме, и предстоящий концерт станет тому подтверждением.
В этот вечер на сцену Дома музыки также выйдут многочисленные коллеги и друзья выдающегося тенора, чтобы поддержать маэстро и сказать ему самые теплые слова благодарности и любви.
Зураб Соткилава: Сейчас я подвел себя к той форме, когда вчера уже пел концерт, почти отделение спел, и 30-го собираюсь, мои друзья собрались, хотят посвятить мне концерт, и в этом концерте я спою с замечательными певцами из Большого театра, но и будет и молодежь, которая уже поет в театре. Это Сафронова (поет в Театре Немировича-Данченко, тенор очень хороший), молодая девочка, которая пока что детка моя. Я считаю, что она уже должна быть на большой сцене. И в тот концерт будет посвящение мне, будет стоять и рояль, на котором пианистка Лариса Бунакова посвятит мне этюд, наверное, Листа, и потом мы с ней споем несколько романсов. Я думаю, что споем романс Рахманинова.
Потом, я думаю, что я спою две-три арии. Очень интересный дуэт испанского композитора спою. И несколько итальянских песен. Я думаю, что целое отделение я спою. Думаю, что это будет на хорошем уровне.
Зураб Лаврентьевич Соткилава, народный артист Советского Союза, солист Государственного академического Большого театра России. Выдающийся лирик и драматический тенор XX века. После триумфального дебюта в Большом театре в партии Хосе в опере Бизе "Кармен" на молодого солиста обрушилась слава, а за ней впоследствии десятки новых заглавных партий в самых прославленных операх Верди, Пуччини, Масканьи, Мусоргского, Римского-Корсакова, Чайковского. За 50 лет творческой деятельности был награжден многочисленными государственными и правительственными наградами, среди которых ордена "Трудового красного знамени" и "За заслуги перед Отечеством" III и IV степени, знак почета и Орден чести. За блестящую трактовку произведений Верди был избран почетным академиком Болонской академии музыки.
Зураб Соткилава: Мне на хороших людей везло. Встречи и эти люди мне помогали двигаться, развиваться и музыкально, и интеллектуально. И такой человек был Отар Васильевич Тактакишвили, замечательный композитор и уже ректор консерватории. Вы знаете, в связи с переходом из баритона в тенора я должен был поменять педагога, потому что педагог, который со мной занимался два года и вел меня как баритона, отказался учить меня тенором, он был убежден, что я баритон. А я был убежден, что я тенор. И потом, насмотревшись этих фильмов о Ланца, Карузо, Джильи, Яне Кипура, то я сказал, что если петь, то надо петь тенором. И когда он отказался, к моему счастью, я пошел к великому педагогу и певцу Давиду Андгуладзе. Выиграв всесоюзный конкурс, я попал в миланский театр Ла-Скала, в знаменитую школу, где был, я думаю, что слово "величайший" даже не подойдет, это просто суперзнаток вокала и великой итальянской техники, которую он нас заставлял и говорил, что надо этим овладеть, если хотите долго петь, если хотите, чтобы ваш голос оставался свежим. И буквально когда я уезжал, через 2 года после занятий с ним он мне сказал: я тебе дал такую технику, что сначала умрешь ты, а потом – твой голос.
Я в 1973 году дебютировал в Большом театре в "Кармен". Таких условий для дебюта, я думаю, что никто не имел. В этом смысле мне повезло. И должен сказать, что когда меня представили труппе, было большое собрание, присутствовали все солисты театра, и меня бурными аплодисментами приветствовали, поздравляли и с большими пожеланиями. Это был самый лучший момент в моей жизни в отношениях с моими партнерами.
Это была одна труппа. Она была как-то хорошо спета, хорошо подбирались голоса для каких-то спектаклей. И, как у Верди было в свое время, что он обязательно первых исполнителей искал, для того чтобы тембры сводились в такое единое звучание. И так было в Большом театре. Мы были местные, приезжих не было, мы работали, наши голоса сливались, у нас были замечательные ансамбли и замечательные спектакли, которые не уступали. Я много ездил, много слушал. И не уступали никаким сборным мира.
Из тех, с кем я пел, все любят говорит – ну, иностранцы. Иностранцы – само собой. В самом театре были, представляете, такие тенора, как Атлантов, Пявко, Нестеренко, Мазурок. Я даже боюсь пропустить фамилии. Если женщины, это Образцова, это Косашвили, это Милашкина, это Галя Калинина, это Лебедева. Девочки Лебедевой – это Раутио, эти замечательнейшие меццо-сопрано. Из мужчин я больше всех с Образцовой был на сцене.
Это была замечательная певица и партнер. Всегда мне казалось, что я более как-то собран, кажется, что более влюблен в свою партнершу, и мои страсти абсолютно искренние и абсолютно честные к этой женщине.
Вы знаете, как бы тебя Бог ни одарил талантом, гениальный – не гениальный, если ты не работаешь, если ты не в режиме, то это Бог у тебя отнимет.
У итальянцев даже поговорка есть: Бог тебе дал голос до 39 лет, а потом, если ты не научился технике, не помогаешь этому голосу, он у тебя его отнимет. Поэтому труд и режим – это два основных компонента, которым я выучился, научился, и в меня вошла от футбола. И я, когда перешел в другую область, там абсолютно то же самое, та же самая работа, очень черная работа, очень тяжелая работа, очень трудная работа, иногда через не могу, даже через болезни. Все это надо преодолевать. И, конечно, быть в режиме, держать себя в форме, иначе голос тебя подведет.
И совершенствоваться, совершенствоваться. Был такой великий баритон Котоньи. который сказал: одна жизнь нам нужна для того, чтобы учиться, а вторая жизнь – чтобы петь. К сожалению, мы в одной жизни должны эти две вещи уместить.
Несмотря на мой возраст, я сказал и говорю себе и всем, что я хочу петь. Я без пения жить не хочу. И когда в Германии после операции фантастического хирурга он зашел ко мне и мы беседовали, когда я ему сказал, что я без пения жить не хочу, он говорит: а вам не надоело? Вы так много пели. Я говорю: не только не надоело, но сейчас хочу начать и до конца жизни петь.