5 и 6 ноября в театре Маяковского – премьера спектакля Леонида Хейфеца "Все мои сыновья". Он станет вторым спектаклем Леонида Хейфеца по драматургии Артура Миллера в нынешнем репертуаре "Маяковки". Леонид Хейфец. Его называют патриархом российской режиссуры, мастером психологического театра. Работы Хейфеца любимы всеми театралами как старшего, так и молодого поколения. Еще бы: за полвека активной творческой жизни многие постановки Леонида Ефимовича стали эталоном мастерства театральной режиссуры. Его неподражаемые интерпретации классических пьес и спектаклей вносят новые, неожиданные краски в, казалось бы, известные, хрестоматийные сюжетные линии, что дает зрителю возможность вести современный диалог с великими писателями. Десятки работ на самых известных сценах Москвы, звания, награды. Но мэтр не собирается успокаиваться на достигнутом. Премьерой этого сезона станет спектакль "Все мои сыновья" по пьесе Артура Миллера, поставленной мастером на сцене Московского академического театра имени Владимира Маяковского. Леонид Хейфец и сегодня готов удивлять каждого, кто приходит на его спектакли. Леонид Хейфец: Я честный человек. До ужаса. Я первый спектакль приковываю себя наручниками к стулу и смотрю в зале среди публики. Потому что смотреть свой спектакль я не могу. Но я первый спектакль считаю, что эту пытку я должен пройти вместе с актерами. Леонид Ефимович Хейфец – народный артист России, театральный режиссер и педагог, профессор Российской Академии Театрального Искусства. С именем Хейфеца связана целая страница телевизионных интерпретаций русской классики. В 1991 г. за постановку спектакля "Павел I" был награжден государственной премией РСФСР в области театрального искусства. Леонид Хейфец – лауреат многочисленных театральных премий, в том числе Международной премии имени Станиславского в номинации "За вклад в развитие театральной педагогики". Леонид Хейфец: Я приехал в Москву в конце 1950-х гг., то есть в начале 1960-х гг., на рубеже. И самым знаменитым и популярным спектаклем в этом время в Москве был спектакль, поставленный Гончаровым – "Вид с моста" Артура Миллера. И я помню, что, посмотрев этот спектакль в драматическом театре на Спартаковской, я был совершенно перевернут, потому что этого драматурга там, где я жил, никто не знал. Это было начало 1960-х. Сейчас 16-й год уже следующего века. И что мне рассказали недавно? Что самым популярным спектаклем в Нью-Йорке на Бродвее (самым посещаемым, самым звонким таким) является спектакль по пьесе Миллера "Вид с моста". Что это такое? Что за таинственные такие движения небесные, по которым проходит 50 лет, и через 50 лет снова появляется какой-то огромный интерес? И в эту миллеровскую воронку попал и я. Я, честно говоря, никак… Вот если бы меня спросили или сказали: имей в виду, твоим самым главным драматургом будет впоследствии Артур Миллер – я бы никогда в это не поверил. Потому что он как будто бы исчез на многие годы. И вдруг сейчас, перечитывая Миллера, изумляешься тому, как американский драматург, бывший муж Мерлин Монро, как будто принадлежавший совершенно другой эпохе… Почему он оказывается очень… необходимым, я бы сказал, для нас? Послевоенная Америка – я имею в виду Вторую мировую войну – уже несколько поколений ничего про это не знают, не имеют никакого представления, какая это была война, что такое было после войны в Америке и после войны в России. В Америке, где на землю, на которую не упала ни одна бомба, и Россия, на 2/3 сожженная земля? И оказывается, что вот эта послевоенная Америка и Россия начала века очень сильно переплетаются. И пьеса Артура Миллера затрагивает, мне кажется, очень больные струны человеческой жизни. История семьи, где уже произошла трагедия. "Во всем виновата война", – говорит герой спектакля. "Во всем виновата война". Люди не могут от нее избавиться. Он говорит: "У меня было 2 сына, теперь 1". И люди в этой войне продолжают как будто бы жить мирной жизнью: как будто бы любовь, как будто бы работа, как будто бы бизнес, как будто бы заработок, как будто бы какое-то стремление вперед и так далее. Но война хватает людей, крутит ими, калечит их, и послевоенное время калечит то, что было искалечено на войне. И мать – и для меня это очень важно, что в пьесе есть крик души. Этот текст принадлежит женщине, потерявшей своего сына и теряющая сейчас второго сына. Но теряющего не в бою, а жизнь переворачивает. И она от бессилия, крик души: "Война кончилась! Кончилась война!" Она пытается спасти, предотвратить. Все ее существо… Вы представьте себе, что 2016 г. и я про это думаю. И про это думают мои друзья. И мне тоже хочется закричать: "Война кончилась". Хотя она на самом деле не кончилась. Постепенно, когда выходит спектакль, если он находит своего зрителя, то кто-то кому-то говорит "посмотри", кто-то, может быть, заинтересуется и пойдет на другой спектакль по Артуру Миллеру или даже, может быть, посмотрит в Интернете. Спектакли обычно отбирают в результате, какой-то происходит естественный отбор. Вот на этом спектакле чаще всего бывает вот такая публика, а на этом спектакле – немножко другая. Я молю бога и держу пальцы, как говорится, чтобы заинтересовались Артуром Миллером на Сретенке. Но я ничем не отличаюсь от любых других режиссеров. Как мать хочет своему ребенку счастья, здоровья, так мы хотим, чтобы наши спектакли вызвали интерес. Я люблю тишину в зале, чтобы те, кто придут, всмотрелись, вслушались в то, что происходит на сцене. Всегда зрителя интересовал артист; всегда замечательные актеры украшали театр и были украшением театра. Театры всегда гордились и ценили замечательных актеров, которые выходили на подмостки. И я вспоминаю время, когда в Москве одновременно работали блистательные актеры. И, конечно, люди интересовались и Ефремовым, и Смоктуновским, и Евстигнеевым, и Борисовым, и Поповым, и замечательной Алисой Фрейндлих. И сейчас есть очень интересные, новые имена, молодые лица. Мне сейчас интересно работать с молодыми; мне очень интересно работать с актерами, которых, может быть, не коснулись эти серебряные крылья славы и успеха. Я абсолютно убежден и уверен, что в большинстве актеров, которые, может быть, не стали знаменитыми, не стали медийными лицами, много нераскрыто прекрасного. Вот в чем я убежден. И поэтому да, публика говорит: "Да, а такой-то играет? А такая-то играет?" Конечно, режиссеру сказать, чтобы ему было от этого очень сладко, я не могу. Меня больше бы устроило, если бы публику интересовал спектакль, спектакль. Потому что медийные так называемые звезды не в пустоте существуют, не одни на этом свете, и не будут они лучше, если рядом будет кто-то похуже. Я за ансамбль, я за атмосферу. И сам я стараюсь уже давно не делать такую ситуацию, при которой есть кто-то один, а все остальные рядом. Нет, все вместе. Я обожаю импровизацию. Научиться, научить импровизировать – это редчайший дар и педагогический, и режиссерский. Воспитать импровизационное чувство у актера, способность к импровизации – высочайший класс, с моей точки зрения, режиссуры. А что касается диктата, то я стараюсь как можно меньше и как можно позже это проявлять. Но профессия есть профессия: наступает момент, когда вступает в силу хронометр, миллиметр – точность, организация, тут без определенного диктата не обойдешься. Режиссер-диктатор как проявление, так сказать, философии режиссерской мне дико скучен и неинтересен. И эти спектакли я через пять минут, видя, что это все заколочено намертво диктатурой… Меня тошнит, я ухожу – мне скучно. Что бы ни было там изобретено, только живой актер. Мне лично интересен только живой актер. У меня были такие спектакли, которые были, во-первых, огромными, на самой большой сцене, можно сказать, Европы – я имею в виду Театр Российской Армии. У меня там были огромные спектакли, имевшие огромный успех. И были спектакли скромные; они мне не менее дороги. Но разве я могу забыть свой первый в жизни спектакль? Он был поставлен в рижском ТЮЗе, он был замечен. Этому отдана была вся моя молодая жизнь, как говорится. От этого началась моя судьба. Сейчас есть несколько спектаклей в театре Маяковского, идущие вот здесь, в филиале, не на главной сцене. Они, может быть, внешне, так сказать, непрезентабельные, но они мне очень дороги. Разве можно сравнить спектакль, допустим, "Цена" или "Отцы и сыновья": в одном спектакле 4 действующих лица, в другом – 9. Тургенев, Артур Миллер. И Павел I. На сцене же должна была быть выражена эпоха. Спектакль появился на рубеже – конец 1980-х, начало 1990-х гг. Очень мне нравятся спектакли моих студентов; некоторые спектакли, мне кажется, просто превосходные, просто лучшие в Москве. Я на данный момент самый счастливый человек на Земле. Потому что я уже смотрю на жизнь с высоты своего возраста. Это люди не понимают – им кажется, что они будут жить вечно; им кажется, что они не будут болеть, им кажется, что они не будут лежать в больницах. Я актерам говорю очень часто: "Почему вы не чувствуете себя счастливыми?" Им кажется: потом будет. Я очень счастлив, потому что как бы ни прошла ночь, я утром проснулся – у меня репетиция. Супер. Дальше: Артур Миллер – нравится, супер. Дальше: компания актеров – нравится. Это счастье. Это счастье.