Московской государственной консерватории имени Петра Ильича Чайковского исполнилось 150 лет. Это грандиозное событие не только в жизни мирового музыкального сообщества, но и для всех ценителей высокого искусства. С момента основания и на протяжении всей полуторавековой истории Московская консерватория сохраняла и преумножала традиции русской музыкальной культуры, объединяла молодых талантливых учеников и действующих маэстро. В этих залах выступали прославленные артисты, гениальные музыканты, в этих кабинетах работали именитые педагоги, зажигались новые звезды академической музыки. Каждая страница истории Московской консерватории поистине уникальна благодаря труду величайших учителей, вложивших частицу своей души в становление и развитие главного музыкального вуза нашей страны. Ирина Кандинская: Каждый профессор Московской консерватории мог составить гордость любой консерватории мира. А их здесь было невероятное количество таких потрясающих педагогов. Понимаете, что это было такое – Московская консерватория? Я помню еще Гедике, который ходил возле консерватории, я была маленькой девочкой, потом Нейгауза помню (и старшего, и младшего), я помню, как замечательные наши скрипачи ходили (Ойстрах, Коган) в консерваторию. Всегда было волнительно это видеть. Анатолий Левин: Просто только перечисление имен профессоров, которые здесь работали, уже говорит само за себя. Однажды я, разыгрываясь в коридоре, повстречал и поздоровался с Ойстрахом, Янкилевичем, Кириллом Петровичем Кондрашиным (великий дирижер), Борисом Эммануиловичем Хайкиным (потрясающий дирижер Большого театра и профессор Московской консерватории), Яковом Заком, Яковом Флиером. Это все в один день. С огромной толпой сопровождающих его (он всегда очень шумно уходил в консерваторию) Мстислав Леопольдович Ростропович. Профессор Цыганов – это первая скрипка квартета Бетховена. Встреча с каждым из этих людей – это уже событие в жизни. И педагоги относились к своей работе невероятно трепетно и невероятно тщательно. Можете себе представить, что после урока в классе Гинзбурга (я жил тогда в большой коммунальной квартире) в час ночи раздается звонок. Соседи выскакивают, потому что им рано вставать. Он мне звонит, потому что у меня в симфонии Мясковского на уроке что-то там было не так. И он мне начинает долго обстоятельно объяснять, что было не так и над чем я должен дома подумать. И он мне спал ночью, из-за того что что-то у студента было не так. Ирина Кандинская: Чем у нас консерватория сильна – тем, что есть преемственность. Педагоги, которые выросли из учеников и классы, которые были раньше… Например, класс Нейгауза – его ученики преподают. Они были его ассистентами, стали его педагогами. И так далее. Это очень много классов. Класс Ойстраха, класс Когана. Его ученики становятся педагогами, профессорами. Их ученики педагогами, профессорами. И вот эта преемственность дает возможность сохранения традиций – то, что, я считаю, невероятно важно в любой области. Зураб Соткилава: Наша страна богата голосами. Очень хорошие голоса, очень хорошие природные данные. И здесь есть много певцов, педагогов, которые эти бриллианты огранивают так, чтобы они потом сверкали везде. И очень много у нас молодежи, которая сегодня заполнила все театры мира – от "Ла Скала" до "Метрополитэн" и Мюнхена и "Ковент-гарден". Поэтому консерватория является кузницей этих великих мастеров до сих пор. И очень большое количество молодежи сегодня стремится попасть сюда. Но как всегда больше всех хотят научиться, как это русские так быстро делают и так быстро растут – это японцы и китайцы, которые, изучая нашу технику, нашу культуру, потом в своих странах процветают. Ирина Кандинская: Вы знаете, есть хорошая поговорка: у кого крепкие корни, того не сдует ветер. Есть такие люди, которые имеют очень крепкие корни, они не зависят от условий. И когда трудные или наоборот более легкие времена, эти люди не меняются. Они не меняют свое отношение к работе, к студентам. Ведь наша жизнь – это не просто работа. Мы любим музыку. Зачем тогда этим заниматься, если не любишь? И эти люди держали всю эту консерваторию во все времена – в тяжелые времена. И только благодаря этому все сохранилось. Анатолий Левин: Нет уже тех, которые были нашими учителями, нашими профессорами. Но если так окинуть взором педагогический состав, то очень много ярких имен, замечательных величин в музыке – и исполнителей, и педагогов замечательных. Достаточно назвать Михаила Сергеевича Воскресенского. Это легенда. Потрясающий музыкант, потрясающий пианист, замечательный педагог, который в мае отметил свое 80-летие. А играет он, как молодой. Программу за программой. Мне посчастливилось ему аккомпанировать в нескольких концертах. Это большое счастье. Элисо Константиновна Вирсаладзе – великий музыкант. Наталья Григорьевна Гутман – эталонный, я бы сказал, исполнитель. И в смысле качества игры, владения инструментом и отношению к музыке. Александр Соколов: Мне очень приятно, что действительно Московская консерватория находится, можно сказать, в апогее некоторых своих устремлений. Потому что то, что изначально нам было завещано, сегодня реализуется. Например, всегда считалось, что классическая романтическая музыка – это и есть средоточие Московской консерватории и вообще нашей музыкальной жизни. Мы это бережем. Это действительно очень важно, поскольку это фундамент. Но именно за последние годы в Московской консерватории стали развиваться (и очень активно развиваться) те направления, которые связаны со старинной музыкой. И выразилось это в том, что уже более 10 лет тому назад был создан новый факультет. И назывался он "Факультет исторического и современного исполнительского искусства". Это то, что называют - "аутентичное исполнительство". То есть это попытка понять, как играли музыку, как ее чувствовали, на чем играли лет 200 тому назад. И вот это мы действительно ввели в наш обиход. То есть вот сейчас уже к этому не просто привыкли, а к этому стремятся и есть своя публика, которая очень заинтересованно воспринимает все фестивали старинной музыки и приходит и переполняет наши залы. И поэтому это новое. Это действительно то, чего раньше не было. И другой полюс – современная музыка, то, что происходит сегодня. Но мы все помним, какой был период борьбы с формализмом, какие были препятствия, для того чтобы развивалась такая экспериментальная сфера музыкального творчества. Сейчас этого в помине нет. И, более того, опять же, в Московской консерватории были созданы и уже укоренились такие новые совершенно структуры, как Студия новой музыки. Это совершенно замечательный, я бы сказал – уникальный, коллектив, который сейчас известен всему миру, он очень много ездит. Очень много они заново открывают и в собственном инструменте, и в том, как выглядят ноты. То есть это совершенно другой язык, на котором разговаривают люди, которые, подчеркиваю, уже умеют все. Вот такого рода новации на самом деле для нас очень важны, приятны. И фактически они отражают именно готовность консерватории не только хранить традиции, но и идти вперед, собственно говоря, в ногу со временем. Анатолий Левин: Уже скоро 9 лет, как существует Концертный симфонический оркестр Московской консерватории, который был создан в 2007 году при кафедре оперного-симфонического дирижирования. И с самого начала тогдашний ректор Тигран Абрамович Алиханов и заведующий кафедрой оперно-симфонического дирижирования Геннадий Николаевич Рождественский ставили задачу, чтобы молодые дирижеры, студенты имели инструмент, которым они работают. Потому что без этого научить дирижировать нельзя. Был проведен довольно строгий подробный в три тура конкурс, мы отобрали очень хороших молодых музыкантов. С тех пор состав, конечно, менялся, хотя костяк какой-то сохранился. Причина одна – зарплаты у нас очень невысокие и текучесть. Молодые люди ищут, где они могут больше заработать. Это естественно. Мы за это время сыграли огромное количество концертов, очень большое количество самых разнообразных программ. Многократно выступал оркестр с Элисо Вирсаладзе и Натальей Гутман. С покойным Николаем Петровым мы играли, с Алексеем Любимовым мы выступали неоднократно, с Александром Рудиным. Три раза оркестр аккомпанировал Пласидо Доминго, когда тот приезжал в Москву. Всех не назвать, но список крупнейших музыкантов, с которыми нам посчастливилось работать, огромен. Ирина Кандинская: Прелесть работы с молодыми музыкантами в том, что у тебя есть какое-то все время кровообращение внутри. Что это значит? Что ты все время видишь молодых талантливых музыкантов, которым ты можешь помочь. И вот это происхождение того, что он приезжает или приходит к тебе из Москвы, и ты видишь, что с ним происходит в течение всего этого времени, и вдруг вот он расцвел. Это как созревание цветка такое. Вы знаете, это очень интересно с ними работать. Но трудности бывают разные, потому что они сейчас многие работают. И все уложить в одно – и заниматься, и работать – в этом бывают трудности. Но вообще я люблю с ними работать. Это интересно. Зураб Соткилава: Экономика играет очень большую роль. Очень дорожает обучение. Государство на это должно обратить внимание. Талантливый мальчик, талантливая девочка приходят с голосами, но у них нет возможности оплатить учебу. Государство должно взять на себя хотя бы тех, кого консерватория считает, что это будущее нашей страны в музыкальной культуре, это будущее, надо ему помочь. У меня есть такое предложение – принимать студента бесплатно, а потом по выпуску и по тому, как он начнет работать, брать с него, как было раньше у итальянцев, проценты с его заработка. Это будет справедливо и это будет нормально. И это будет хорошо и консерватории, и тем, кто учится. Классика – это зрелость нации, это память нации и это интеллект нации, и это надо развивать. Я хочу поговорить о наших студентах, которые из абитуриентов превращаются в полноправных студентов Московской консерватории. И каждый год у нас примерно одинаковое их число. К нам приходят уже профессионалы. То есть для наших абитуриентов совершенно нет проблемы выбора профессии. Они выбрали ее за 10 лет до того, как приблизились к консерватории. И поэтому это очень серьезные люди, люди, которые умеют работать, люди, которым Господь Бог подарил талант и они хотят его развивать дальше, и поэтому у нас, казалось бы, не на всех факультетах высокие цифровые показатели. Допустим, мы берем где-то около 50 пианистов, и конкурируют за место на 1 курсе обычно 2 человека на место. Казалось бы, как мало. На самом деле эти два точно могут учиться в консерватории оба. Но жизнь такова, что кому-то придется все-таки и отступить. В то же время у нас бывало такое, когда было по 20 и даже по 40 человек на место на вокальном факультете. Почему? Тут совершенно другая ситуация. Голос открывается тогда, когда уже позади так называемая мутация, то есть ломка голоса, и, соответственно, вот этот дар человек обнаруживает у себя зачастую не имея никакой музыкальной подготовки. Допустим, просто в армии вдруг оказался запевалой, и действительно выяснилось, что голос у него замечательный. Но только он как неотесанный камень, то есть с ним еще надо работать, работать, работать. И самый многоликий факультет у нас – это оркестровый. Сколько вы видите инструментов в симфоническом оркестре, столько у нас, собственно, и классов. И вот там есть проблемы. Потому что есть дефицитные специальности. У нас есть проблемы с валторной, с фаготом, с гобоем. То есть есть те хронические дефицитные специальности, которые даже в Московской консерватории ощутимы. Анатолий Левин: Престиж профессии оркестрового музыканта не так велик, как был в годы, допустим, моей молодости, когда люди стремились поступить в оркестр или стать солистом, ансамблистом, квартетистом и так далее. Сейчас просто некоторые годы, когда падала рождаемость в стране. Просто меньше поступающих было и в средние музыкальные учебные заведения, и в высшие. И явный отток от профессии происходит. К сожалению, это надо признать. Но, тем не менее, талантливых, молодых, интересных, очень ищущих и очень любознательных и очень одаренных молодых музыкантов все-таки приток есть. И мне кажется, что с каждым годом все больше и больше. Ситуация поправляется. Например, все дирижеры, которых я знаю, жалуются на то, что у них процент мужчин в оркестре очень низок. Потому что молодые люди не идут в профессию. Они предпочитают быть риелторами, биржевыми маклерами, банкирами, страховыми агентами – кем угодно, но не скрипачами, валторнистами, гобоистами и так далее. И сюда идут только те, кто это любит по-настоящему, кто без этого не может жить. Может быть, это и неплохо. Александр Соколов: Публика все-таки очень сильно изменилась за последние годы. Раньше само выражение "филармоническая публика" в Петербурге, в Москве означало заведомую готовность этой публики понять тот уровень мастерства, который демонстрирует музыкант на сцене и тот замысел композитора, который этот музыкант на сцене ему преподносит, и, собственно говоря, эта готовность изначально была как-то условием для всего остального. Потом потихонечку, но неуклонно стала падать эта образованность публики. И даже по внешним признакам, когда публика стала аплодировать между частями симфонии, не понимая, что в это время происходят важнейшие события: через эту тишину из мира первой части надо перенестись в мир второй части. Это совсем не балет, когда после прокрученных фуэте можно выразить свой восторг по поводу этого технического совершенства. Я помню, что когда это стало как-то вдруг обращать на себя внимание, все немножко ежились, то Дмитрий Борисович Кабалевский сказал тогда такую замечательную фразу, произнес. Его спросили в одном из интервью: "Дмитрий Борисович, как вы относитесь к тому, что в концертном зале кто-то начинает хлопать между частями симфонии?", он сказал: "Я радуюсь". И, выдержав паузу, добавил: "Это значит, что к нам пришел новый слушатель". Когда вот эти новые слушатели стали приходить уже, что называется, пачками, и действительно пришлось с этим считаться, это надо было воспринять серьезно. Мы так это и восприняли. И фактически подтвердили то завещание, которое изначально было дано Московской консерваторией, а точнее ее создателями – что помимо обучения, помимо всех профессиональных вопросов, надо заниматься просветительством. Ирина Кандинская: Московская консерватория – это же центр культуры в России. Это же невероятно важно. Отсюда какие нити! Ведь у нас же педагоги из Москвы работают и по России всей. Мы проводим мастер-классы, мы тянем за собой эти нити все время. Я очень много мастер-классов провожу. Понимаете, это же страшно важно. Вот этот центр, который разветвляется по всей России или за границу. У нас куча наших педагогов, которые и там дают замечательные уроки и все такое – вот это важно, чтобы это ядро сохранилось, от которого отростки по всей России идут. Анатолий Левин: Я думаю, что Московская консерватория продолжает быть визитной карточкой музыкальной российской культуры. Каждый год из стен Московской консерватории выходит большое количество высокопрофессиональных музыкантов. Среди них появляются и выдающиеся имена. Достаточно посмотреть на имена лауреатов последних конкурсов Чайковского и многих международных конкурсов во всем мире. Мне кажется, что и консерватория как учебное заведение, и Большой зал консерватории, и Малый зал, Рахманиновский зал Московской консерватории – это замечательные залы, которые являются таким очагом музыкальной культуры, которые продолжают притягивать к сейчас любителей музыки. И что я замечаю за последнее время: приток молодых слушателей очень заметен, что очень радует. Александр Соколов: Музыка раскрывает значительно больше, чем поначалу можно от нее ожидать. И сейчас как раз молодежь, нынешнее поколение – оно все-таки уже к этому повернулось лицом, потому что мы прошли период, который потом скорбно называли "потерянное поколение". Да. Вот это были люди, которые могли прожить без музыки. И какие проблемы они сегодня приносят в общество, наверное, достаточно посмотреть хронику по телевизору. Но сейчас это преодоленная уже беда. И повторять ошибки, безусловно, не стоит. Поэтому мы все и занимаемся тем, что открываем двери и позволяем любому, который хотя бы просто из любопытства приблизился к этим дверям, войти в них. А потом, если этот человек не пустой, а чаще всего все-таки так и происходит, он уже будет в эти двери ходить сознательно и постоянно.