Людмила Чурсина: Я обожаю, когда зал замирает в какие-то моменты на спектакле

Людмила Чурсина – актриса, любимая миллионами российских зрителей, звезда советского кинематографа, необыкновенная красавица, женщина-загадка. На нее хочется смотреть, слушать, восхищаться. Кто бы мог подумать, что девочка, родившаяся в самом начале войны, вырастет в леди с королевской статью. Быть актрисой Людмила вовсе не собиралась: хотела поступить в технический ВУЗ, но после школы с подругой за компанию отправилась в Москву и рискнула подать документы в театральный. Поступив в училище имени Щукина, Людмила Чурсина окунулась с головой в учебу. Еще будучи студенткой в 1961 г. она дебютировала в киноленте "Когда деревья были большими". Первая серьезная роль для молодой актрисы – фильм "Донская повесть". Картина имела огромный успех. На Чурсину сразу обратили внимание и критики, и зрители. Дальше были не менее знаковые работы Людмилы в фильмах "Виринея", "Журавушка", "Угрюм-река", "Любовь Яровая". Это роли сильных, красивых, гордых русских женщин.

Яркая и талантливая Чурсина никогда не испытывала недостатка в ролях. Актрисе, вписавшей свои неповторимые строки в летопись отечественного кинематографа и драматического искусства, и по сей день способствует огромный успех и искренняя любовь зрителей, которые ценят ее мастерство, истинную интеллигентность и внутреннее достоинство.

Людмила Чурсина: Вы знаете, я не люблю высоких слов "великая", "легендарная". История разберется с этим. Комплименты должны быть очень редкими, потому что когда много бриллиантов, они обесцениваются. А потом лучше их за спиной пускай говорят о человеке, нежели в лицо. "Ой, какая вы талантливая, вы гениальная, вы великая!" – хочется оглянуться и спросить: "Вы к кому обращаетесь?"

Людмила Алексеевна Чурсина – актриса театра и кино, народная артистка Советского Союза, обладательница Гран-при за женскую роль в фильме "Журавушка" на Международном кинофестивале в Сан-Себастьяне в 1969 г. Ее замечательные героини по праву занимают место в золотом фонде отечественного кинематографа. Людмила Алексеевна награждена орденом "За заслуги перед Отечеством" 4-й степени, является академиком Национальной академии кинематографических искусств и наук России.

Людмила Чурсина: Вы знаете, такая длинная жизнь. И вспомнить всех тех, благодаря кому я стала актрисой – какая есть – очень сложно. Ну, первой, наверное, была Тарасова Алла Константиновна, потому что я смотрела фильмы в детстве. Это и педагоги – Борис Евгеньевич Захава, ректор Щукинского, это Цецилия Львовна Мансурова, Владимир Этуш и вообще замечательная галерея вахтанговских актеров.

Профессия, наверное, наша требует того, чтобы мы все время учились, с кем бы мы ни общались: будь то жилконтора, будь то вне даже нашей профессии – все равно это все в копилочку складывается.

В кинематографе это Владимир Александрович Фетин. Знаете, как все впервые в жизни? – первый звонок, первый урок в школе, первый ребенок в семье, первая влюбленность. Вот для меня "Донская повесть", Дарья и фильм подарил мне встречу с уникальными партнерами: с Евгением Павловичем Леоновым, Алексеем Смирновым (такой большой, добрый, талантливейший артист). Огромная галерея, которым я бесконечно благодарна.

Единственно, однажды случилось до спазма – наверное, года четыре или три назад – звонят из Дома кино и говорят: "Вы знаете, Людмила Васильевна, 50 лет "Донской повести". Как-то даже похолодело что-то внутри. "Мы хотим показать, чтобы вы пришли и рассказали". Я говорю: "Ну конечно. Сейчас я посмотрю по расписанию, когда". Они мне называют число, я смотрю свой талмуд и говорю: "А кто еще будет?" Пауза. И вдруг в трубку такие слова: "Больше никого нет". Я очень трудно плачу, только невидимо, чтобы… Но здесь я помню, как у меня просто градом рухнули слезы, перехватило дыхание. И вдруг я поняла, как все, с которыми, в общем, часть жизни яркой, интересная экспедиция была на Дону в станице Раздорская, общение; они были терпеливы, они были бесконечно внимательны, заботливы, понимая мою неопытность и для этой роли еще неготовность.

Звонят из Дома кино и говорят: "Вы знаете, 50 лет "Донской повести". Мы хотим, чтобы вы пришли и рассказали". Я говорю: "Ну конечно. А кто еще будет?" Пауза. И вдруг в трубку такие слова: "Больше никого нет"

После того, как я уехала из Москвы в Ленинград тогда еще, вышла замуж, то, естественно, какое-то время я… Я никогда не умела ходить по театрам, предлагать себя, показываться. Меня в театр пригласил в Александринский Арсений Сагальчик. Пригласил в "Дети солнца" Лизу Протасову, что я безумно испугалась, сопротивлялась, потому что, в общем, уже какой-то кусок времени я была вне сцены. Но он был терпеливый, очень много со мной работал. Затем Шурочка чеховская в "Иванове". И, конечно, такой для меня очень значимой была встреча с замечательным режиссером, актерским особенно – это Роза Абрамовна Сирота, которая предложила мне сделать литературную композицию, спектакль "Супруги Каренины" на двоих с народным артистом России Изилем Заблудовским. Очень сложная была работа. Во-первых, нужно было учить 70 страниц толстовского текста, а он очень непростой. Во-вторых, исследовалась семейная ситуация Карениных. А затем она мне предложила сделать моноспектакль "Настасья Филипповна". Мы начали репетировать: долго, подробно; она умела замечательно работать с актерами, как бы взрывая их грудную клетку, исторгая какие-то для него самого, актера, немыслимые и непривычные звуки, чувства, эмоции. В это время Юрий Иванович Еремин – он был главным режиссером Театра российской армии – приступал к репетициям "Идиота" Достоевского. И на роль Настасьи Филипповны он пригласил меня. Очень сложно приходилось репетировать, потому что у него свое видение было, у Розы Сироты свое видение. Не скрою, я как-то так в раздвоение. Но мне Сирота сказала: "Людочка, доверься Юрию Ивановичу: все, что мы с вами наговаривали, репетировали, исследовали – это все в вас, и когда надо, это все придет (память души, тела и всего прочего)". И играли спектакль очень долго. И затем Ион Спиридонович Гурьянов предложил мне Леди Макбет в трагедии Шекспира "Макбет" на большой сцене. Затем пришел Леонид Иосифович Хейфец, и в "Павле I" с Олегом Борисовым я пыталась играть Марью Федоровну. Олег Иванович Борисов был просто потрясающий Павел I. Он преображался без грима, выходя на сцену, что на премьере в какой-то момент, когда уже на концерте я сижу, дети стоят сзади, он появляется со своей возлюбленной, подходит к Марье Федоровне и говорит: "Вы императрица российская, извольте говорить по-русски", я настолько… И он на меня воздействовал с такой агрессией и злом, что я растерялась и не то что русский, я и немецкий, все напутала. И в антракте я бегу к нему и говорю: "Олег, в чем дело, я что-то напутала, помешала?" А он говорит: "Почему, я же Павел был".

И потом, наконец, произошла для меня знаменательная встреча с режиссером, с которым я последние уже более 20 лет работаю. И вот сейчас мы начинаем репетировать уже, по-моему, 6-й спектакль – это народный артист России Александр Васильевич Бурдонский. Репетировать с ним безумно интересно, и я считаю его своим главным режиссером, который, собственно, и по-настоящему для меня эту профессию открыл. И я если и стала и становлюсь актрисой театральной, только благодаря ему. Первый спектакль мы репетировали – это "Дуэт для солистки" Кемпински. Это история гениальной виолончелистки (она у нас была скрипачкой), которой был отпущен гениальный цветной слух и совершенная глухота души, плюс она заболела рассеянным склерозом. И вот это 6 посещений психотерапевта, которого играл Александр Дик, очень хорошо играл. И я должна сказать, что это была такая ломка для меня, потому что я, в общем, взрывной человек, но я всю жизнь с этим боролась, поскольку у меня у папы характер был: чуть что, шашки наголо. И я не хотела этого себе. Но вот здесь пришлось все-таки это раскупорить, эту шкатулку и выпустить всех змей из себя, потому что она очень разная в этих шести сценах: она и нахальная, и прикидывается бомжихой. И в общем в результате играли мы не очень долго, потому что театр счел, что очень драматичный спектакль, хотя публика какой-то катарсис получала.

И потом пришла пьеса Алехандро Касона – опять-таки, Александр Васильевич предложил – "Та, которую не ждут" у нас называется, а у автора это "Утренняя фея". Он мне как-то дал эту пьесу, я ее за ночь прочла и не могла дождаться, чтобы наступило утро, чтобы позвонить ему и сказать: "Я согласна!" Это такая редкая ситуация в мировой драматургии, когда центральной ролью фигура выводится странница, то бишь ее величество, матушка-смерть. Роль опасная, я даже советовалась с батюшкой. Вы знаете, он ответил: "Вспомните, что говорил Толстой: "День, прожитый в бессмертной памяти – напрасно прожитый день". И тем более у Касона, у автора эта странница с потрясающими текстами, монологами. Когда старик говорит: "Ты, твои речи не хочу слушать ", она говорит: "Вы меня удивляете: я слышу, как все вы жалуетесь на жизнь. Почему же так боитесь лишиться ее?" Но самое главное, что спектакль оставляет просветленное состояние, потому что она учит людей любить друг друга при жизни и нести ответственность человека за человека. За эту роль я получила даже золотую награду от ЮНЕСКО.

В театре репетируешь, выверяешь, пробуешь: партнер, с которым ты привыкаешь, режиссер, который тебе подсказывает, который требует все. Потом спектакль. Это, конечно, всегда что-то здесь сегодня не получилось, но на следующем спектакле что-то исправить можно, что-то улучшить. И, в общем-то, постоянно в спектакле – они же очень разные всегда и от настроения, и от погоды, и от зрительного зала, и от всего – это всегда все равно белый лист, даже если играешь сотый спектакль. А в кино своя специфика, там нужно раз и навсегда сыграть. Если что-то не удалось, режиссер не очень доволен, но огромные деньги стоит переснять на следующий день. Но там зато первый, второй, третий кадр – это, знаете, не заигрываешь. Нужно создать семью актеров – даже если они играют врагов на экране – чтобы они как-то так попривыкли, чтобы понимали друг друга, научились слышать. Ну а сейчас, когда идут сериалы, иногда впервые видишь партнера, который играет твоего мужа, и ему надо как-то либо по морде давать, либо обниматься, либо какую-то сцену семейную. Ну тут уже либо опыт, в общем, приходит на помощь…

Театр позволяет, в общем, себя искать, пробовать и еще что-то пытаться в каких-то вещах, отойти от себя, какой-то новый поворот найти, новое звучание. Когда мы лицом друг к другу с залом, мы партнеры. Мы им свою энергетику, слова, мысли, чувства, эмоции, а они свои - в виде аплодисментов, в виде каких-то переживаний.

Ну, конечно, для меня сейчас, естественно, театр намного интереснее, глубже. Он позволяет, в общем, себя искать, пробовать и еще что-то пытаться в каких-то вещах, отойти от себя, какой-то новый поворот найти, новое звучание. Когда мы лицом друг к другу с залом, мы партнеры, как вот сейчас с вами. Потому что мы им свою энергетику, слова, мысли, чувства, эмоции, а они свои в виде аплодисментов, в виде каких-то переживаний. И особенно я обожаю, когда зал замирает в какие-то моменты на спектакле. Я не люблю, когда какое-то иногда очень тонкое действие, монолог или отношение и вдруг аплодисменты. Да, это приятно, что зритель понимает, значит, въехал, но это как бы разрушает тишину и происходящее. В финале – ради бога. И слава богу, мы не обделены, как правило, на всех спектаклях. В кино… Ну за последние десятилетия, в общем, не так уж много каких-то ярких характеров, судеб. Хотя даже небольшие роли... Иногда можно в маленькой роли – как говорят, "нет маленьких ролей, есть мелкие актеры" – но все равно уже нет таких, как это было в "Виринее", как Дарья шолоховская или "Журавушка".

Я счастлива, потому что, во-первых, я родилась. Уже что-то в организме какие-то позиции сдаются. Но все равно я вполне работоспособна, вполне еще при мне мозги. Всегда, вы знаете, поскольку на моем уже веку даже в нашем театре есть примеры, когда, знаете, как Шекспир писал: "Творческая зрелость: чуть она наступила, Борьбы с затменьем настает черед; Время рушит то, что созидало". Ну буду надеяться, что это еще нескоро произойдет, а может быть, и минует эта беда. Я счастлива, потому что есть любимая работа, есть несколько друзей надежных, что есть, в общем-то, замечательный мой – я его и сыном, и племянником, и внуком, все вместе – Алеша с его женой Катей и двумя девочками Настенькой и Сашенькой. И для меня сейчас смысл жизни – быть им нужной, полезной в чем-то, помочь, если могу, и, в общем-то, бывать у них. Знаете, когда с годами начинаешь здоровье терять – а мне было отпущено от природы, Господом и родителями хорошее здоровье (хотя я была дитя войны, наверное, замес был хороший) – так бесхозяйственно я этим распоряжалась всю жизнь, безоглядно, думая, что сил хватит еще на тысячелетия. Нет, вдруг в какой-то момент ты начинаешь понимать, что уже одышка появляется, зрение не столь острое, и уже, в общем-то, многое не так, как было раньше. Я понимаю, что это и моя вина во многом, хотя я пыталась спортом заниматься (на лошадях, серфинг), гнулась и плясала и все прочее, бегать даже пыталась по утрам. Сейчас для меня спорт – это сама жизнь. Наши репетиции, мои спектакли, в которых столько нужно энергетики, движений (и внутренних, и внешних подчас), что, в общем, уже другим спортом сложно.

Жизнь для меня – это сегодня и сейчас. Я ностальгию только по тому, что, в общем, какой-то уходит из нашей жизни человеческий фактор. Уходит понятие чести, достоинства, веры, надежности. Так много сейчас в мире всего того, что вообще в жизни разрушает душу, что существует целая индустрия красоты, как в 90 выглядеть на 40: подтяжки, липосакции всякие, ботекс и прочее. В общем, ищут таблетки бессмертия, чтобы продлить жизнь. Как? Затрачиваются огромные деньги по всему миру. Одновременно этот же мир наращивает вооружения, воюет, агрессия расцветает полным ходом в мире. Так что все очень смешно и нелепо для меня в этом. Либо человечество, мы пребываем в каком-то еще очень таком возрасте 12-13 лет, когда мальчишки хотят воевать и сталкиваются, либо, может быть, что-то… Я вспомнила Вертинского: "О родина моя, В своей простой шинели, В пудовых сапогах, Детей своих любя, Ты поднялась сквозь бури и метели, Спасая мир, не верящий в тебя". И сегодня, когда вокруг нас столько не верящих и, более того, как-то… Все равно мы выстоим, на то мы и Россия.