Виталий Игнатенко, человек-легенда, свидетель и участник многих исторических событий. Он прошел путь от стажера "Комсомольской правды" до сенатора, был заместителем заведующего отделом международной информации ЦК КПСС, руководителем пресс-службы первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева, вице-премьером правительства России. 21 год возглавлял главное информационное агентство страны - ИТАР-ТАСС". Виталий Игнатенко с юности связал свою судьбу с журналистикой и достиг в ней значительных высот, заслужив большой авторитет среди российских и зарубежных коллег. В свои 75 лет он находится в прекрасной форме. Все так же подтянут, полон творческой энергии и желания работать на благо России. И сегодня, 19 апреля, корифей отечественной журналистики Виталий Игнатенко принимает поздравления с юбилеем от коллег и друзей со всей страны. Виталий Игнатенко: В жизни раз бывает 18 лет, а 75 лет бывает еще реже. Поэтому всегда в этот день как-то смотришь, а кто остался из твоих друзей, с кем шел по жизни. Часто такие зияющие пустоты не только за праздничным столом, но и внутри тебя. Это всегда очень тяжело. Хотя, с другой стороны, я в Москве это не буду делать, я поеду к себе на родину, в Сочи. И там соберется очень много людей. Это не только те, с кем я там учился, и юность моя проходила, с моими друзьями. Но и те, которые просто потом по жизни ко мне уже пришли в более зрелые годы и так остались, и я связи со своим городом никогда не терял. У меня и мама, и папа там долго работали. Мама была 40 лет учительницей в такой тяжелой лесной школе, там, где дети все с большими медицинскими нарушениями. Но все вышли в люди. Как-то умели тогда учителя и медицинский персонал как-то ставить на ноги. Такая знаменитая сочинская лесная школа была. И поэтому меня все в городе знают, я всех знаю. И поэтому я думаю, что такой юбилей правильно провести там, где родился, где пригодился. Виталий Никитич Игнатенко, президент Всемирной ассоциации русской прессы, посол доброй воли ЮНЕСКО, блестящий публицист и киносценарист, заслуженный работник культуры России, действительный член Международной академии информации, кавалер ордена "За заслуги перед Отечеством" II, III и IV степени, почетный гражданин города Сочи. Виталий Игнатенко: Для меня этот город очень большой. Хотя он для многих маленький, курортный. Для меня это, как родина для любого человека, очень значительная. Все, что со мной случилось в жизни, все впервые произошло в моем городе. В городе я впервые написал заметку в местную газету, в городе я впервые познал вкус спортивных побед, я очень хорошо плавал, играл в теннис, играл в баскетбол. И все, что в меня вложили мои школьные учителя, это помнится до сих пор. У нас была потрясающая школа. Она называлась железнодорожной школой. Тогда были такие школы, где дети железнодорожников в основном учились. И нам давали очень специфическое образование. Потому что многие преподаватели были из глубин железных дорог. Это начальники путей, начальники дорог. Они ходили в форме. Директор школы был генерал тяги. В школе вместо карт Советского Союза висели карты железных дорог. Мы по ним как-то учились. И когда я приехал в университет, я историю нашей страны рассказывал через железные дороги, через призму железных дорог. И это удивляло преподавателей очень сильно. Какой-то парень поступает, знает историю до деталей просто. Например, приезд Ленина в Петербург – он знает и давление пара, которое было, и сколько вмещало угля, и какой развал колес был. Они просто удивлялись – какие ребята поступают! Конечно, прекрасные были преподаватели по литературе, русскому языку. Я даже могу сказать, что в нашем классе было 42 человека. Большой был 10 класс. Все поступили в высшие учебные заведения. Вы понимаете, какой был уровень подготовки. Хотя я должен сказать, что у нас как-то было очень много такой безотцовщины, много не вернулось с войны мужчин. И это все как-то упало на плечи матерей, бабушек. На мой взгляд, нас всех вытащило, может быть, из дурных каких-то компаний послевоенных очень большое увлечение спортом. Какая-то была школа очень спортивная. У нас было столько кубков. Когда мы шли на первомайской демонстрации, у нас там 3-4 ряда были школьники старших классов, несли кубки, которые завоевала школа. Очень интересная была. И правильно делали, между прочим. Вот я закончил школу. У меня был один первый разряд, второй первый разряд. И не только я. Это многие. И вот так мы соберемся сегодня, посмотрим друг на друга. Многие остались очень востребованными. Кстати, много журналистов. Они работают в Сочи, на телевидении работают. И мне думается, что я правильно поступил, что буду там, потому что сам по себе юбилей – это много цветов, а ты еще жив. На мой взгляд, надо все-таки как-то обернуться назад, никого не забыть. Знаете, в 75 лет проснуться знаменитым – это все-таки поздновато. Лучше засыпать знаменитым. Поэтому я хотел бы, чтобы мы как-то просто пообщались. Этот города и эта моя компания, которая соберется – она как раз знает меня давно, им не надо ничего про меня говорить, не надо вспоминать какие-то награды мои. Ничего не надо. Я для них как был парень с улицы Мингрельской, надеюсь, я таким и остался. И это, по моему душевному восприятию, для меня в этот день будет самое дорогое. Я вообще-то в детстве очень хотел стать дирижером. Я как-то увлекся музыкой, играл в оркестре, играл на трубе. Потом мне очень понравился джаз. Там даже в доме пионеров был джаз. По тем временам могли из пионеров исключить за такие вещи. Потом как-то, знаете, неожиданно мне в школе учителя поручили написать заметку в местную газету о том, как прошел выпускной вечер. Я написал эту заметку, она была опубликована. И там ни одного слова никто не поправил. И когда я увидел свое имя в газете, думаю – елки-палки, стал в школе какой-то знаменитостью, человек в газете печатается. Это серьезно. Партийная газета. Это не у Пронькиных. Это серьезно. Я потом вторую написал, еще что-то такое. И начал интересоваться этой профессией. Мне показалось, что это очень важно. И для меня это было как-то по душе. Я, не думая, поехал в Московский государственный университет на факультет журналистики, где выдержал огромный конкурс. Конечно, у нас на факультете журналистики были выдающиеся люди, они как-то открыли себя не только в журналистике. Марк Розовский стал народным артистом Российской Федерации, блестяще ведет театр, здесь, рядом с "ТАСС". Ия Саввина, Воловой – это все выпускники факультета журналистики, которые, я должен сказать, открылись как личности. Но старт они получили у нас на факультете журналистики. У нас были потрясающие, они и сейчас остались, преподаватели и профессоры. Потрясающие. Первая и, может, единственная недосягаемая величина – это Ясен Николаевич Засурский, который и сегодня является президентом факультета журналистики. И, вы знаете, было какое-то время, лет, наверное, десять назад, может быть, чуть больше. По возрасту Ясен Николаевич должен был уходить с должности декана. Там существует какой-то возрастной ценз. И мы решили, все выпускники, кто был рядом, написать Виктору Садовничему, ректору Московского университета, челобитную: "Ради Бога, оставьте нашего учителя. Пусть он еще поработает. Он в полной боевой готовности, в замечательной форме, у него прекрасная интеллектуальная высота до сих пор. Патриотический". В общем, все. И сели, написали эту бумагу. И когда начали подписывать, собирать подписи, то мы сами удивились, скольких же людей, можно сказать, очень важных, серьезных, очень важных для стран воспитал Ясен Николаевич Засурский. Отправили ректору Московского университета. Он мне потом перезвонил. К его чести, он просто молодец, он сказал: "Да я без вашего письма это все уже давно сделал. Но спасибо". Я очень благодарен ректору Садовничему. Он настоящий мудрый руководитель. Но сейчас Ясен Николаевич президент. И я до сих пор стараюсь всегда с ним встретиться, поговорить, сверить наши координаты. Он мудрейший человек. Если на пути любого человека, не только журналиста, попадается такой учитель, которому ты всю жизнь благодарен, это большое счастье. Это ответственность перед теми, кто тебя поставил на крыло и научил летать. Это дорогого стоит. И я свои какие-то поступки и так далее всегда меряю по своим учителям, по тем, кто оставил след в моей биографии. Когда я пришел еще студентом в "Комсомольскую правду" и меня приняли на работу еще студентом, тоже была такая редкость по тем временам. И, конечно, я был потрясен, какой был коллектив в "Комсомольской правде". Эти люди пришли с войны. Они еще вчера были в военных госпиталях, потом они закончили какое-то образование, а многие, не закончив, пришли в "Комсомольскую правду" продолжать воевать, но уже с несправедливостью, с халтурой, с тем, что мешало нам жить. Я, конечно, попал в этот коллектив, можно сказать, как-то с пылу с жару. Я, конечно, еще не был готов для такой серьезной ответственной работы. Может, профессионально я был готов. Но я еще не понимал этой невероятной ответственности, которая стоит перед журналистом-газетчиком. А в то время "Комсомолка" выходила тиражом 20 млн экземпляров. Это с ума можно сойти. А я так. Писал легко. И мне писалось. Потом радость от того, что я в такой газете. Радость от того, что профессия ко мне пришла раньше, чем я это ожидал. И я, конечно, накундепал одну заметку, в которой было 40 или 30 ошибок. Но на 30 строк 30 ошибок… И, конечно, могли уволить. Конечно, не состоялся, ну что ж, большой трагедии, конечно бы, не было для газеты. Не получилось у парня. До свиданья, другой придет. Для них была бы, конечно, большая трагедия. И мне повезло, что мне эту заметку простили и сделали ее на всю жизнь уроком, что к каждому слову, которое журналист пытается донести до общества, он должен быть невероятно бережным, невероятно ответственным и так далее. Вот это на всю мою жизнь. И так я остался в "Комсомольской правде" в очень трудном отделе, я считаю – отделе рабочей молодежи, можно по-современному сказать – промышленный отдел. Но тогда это были всесоюзные ударные комсомольские стройки. Невероятно было интересно. Я объездил всю страну. Я почти все свое время, поскольку у меня ни кола, ни двора, ни прописки, ничего у меня не было. И поэтому для меня поездка по стране и вообще командировка – это была еще и, можно сказать, жизненная необходимость и школа выживания. Поэтому я приезжал. Иногда даже диктовал материал по телефону и переезжал в другое место. Это было, на мой взгляд, прекрасное время. Нам очень доверяли. "Комсомолке" очень доверяли. Мы, может быть, были разного возраста, разных школ жизни. Но мы одно понимали: что мы работаем в очень важном органе печати, который вел разговор не только с молодежью, но говорил и о молодежи. И поэтому в этой газете работали, на мой взгляд, самые лучшие в стране журналисты. И стоять рядом с ними и видеть их, или ощущать, что твой редактор – это Виктор Михайлович Дюнин, который настроен на то, чтобы из тебя сделать настоящего человека. Ты ему этим был обязан. Потом, в школу "Комсомольской правды" пришли такие выдающиеся люди, как Юрий Рост (я считаю, что журналист №1, и сегодня он таким остается), Волик Арсеньев (к сожалению, нет его). Это Ярослав Голованов. Это такие знаковые люди, которые эту журналистику сделали авторской. Она уходила от партийной журналистики. Она стала очень доверительной. Самый большой отдел в "Комсомольской правде" был отдел писем. Там человек 50 работало. Почему? Потому что в день газета получала тысячу писем. Это была серьезная такая газетная тема – быть рядом со своим читателем. Как вы понимаете, не так часто человек пишет "Как мне хорошо! Замечательно, живу отлично". Таких мажоров и в то время было очень мало. А сейчас, наверное, вообще никто не пишет. А когда человек остается один на один с бедой, конечно, ему надо бы что-то искать. И он находил в "Комсомольской правде" многие ответы на свои проблемы. Вообще "Комсомольская правда", я должен сказать – это для очень многих людей была такой большой серьезной стартовой площадкой. Но с какого-то времени, я тоже был молодой человек, меня отправили в ТАСС заниматься тем, чем я занимался в "Комсомольской правде". Я занимался информацией. И вот я здесь несколько лет, будучи замом генерального директора, занимался информацией. И, конечно, я пытался внести в это дело эту школу "Комсомольской правды", методы "Комсомольской правды". Потому что все-таки ТАСС – структура очень серьезная. Там "уполномочен сообщить – и до свидания". Приходилось находить такое, чтобы наша лента была очень интересная, приманчивая, чтобы, когда получали газету, понимали: "Вот как живет страна! Интересно". ТАСС вообще, конечно, отдельная история. Она отдельна в судьбе государства. Это не просто большой журналистский коллектив. Это еще и голос страны. Он должен, конечно, быть очень ответственный, очень точный. Он должен быть такой, знаете, без резких углов. Это тоже очень важно, потому что подчас на информацию ТАСС ориентируются и газеты, и радио, и телевидение. И ТАСС здесь должен быть без крайностей. Поэтому когда в 1993 году на ТАСС напали, тогда, как вы помните, напали на первый канал. И, конечно, это было очень опасно. Мы же это все видели. Когда телевизионный экран стал черным, то я думаю, что в обществе была определенная тревога. Я, например, сужу по своей маме, которая тут же позвонила и сказала: "Что в стране? Что в Москве?". И пока мы удивлялись и переживали за наших коллег, напали на нас. Конечно, я понимаю, что люди выполняли какой-то приказ от тогдашних людей, которые сидели в Белом доме (Руцкой, Хасбулатов), но им было важно, чтобы мы передали сообщение, что режим Ельцина низложен. И вот я могу вам сказать, что кто бы ни передавал это сообщение, никому бы могли не поверить, а ТАСС бы поверили. И могло бы кончиться очень плохо. И мы держались, не давали этой возможности. Есть небольшие хитрости, которые не позволили бы постороннему человеку это сделать. Мы не позволили. Потом нас спецназ освободил. Была одна жертва. Один человек погиб. А так прошло, по-моему… Это нормально. Мы вели себя, как нормальные журналисты. Никто не считал себя героем. Я лично считал своих товарищей, своих коллег героями, потому что они все как-то сплотились, они продолжали работать. Никто не убежал. Даже наши девочки-переводчицы и те остались. Хотя могли бы спокойно покинуть это все. Нет, они остались. Они в комнате отдыха как-то на полу даже сидели, потому что стреляли по окнам и могли кого-то задеть. Я сам тоже на полу с телефоном был. Но я считаю, что ТАСС того времени – это героический народ. Я думаю, что у нас вообще такая профессия, что… Но как-то кичиться какими-то своими особыми качествами, я извиняюсь, мужество какое-то или еще что-нибудь – это как-то не принято. Потому что в правильной газете никогда не назовут материал очерком, а скажут "заметка". Все это как-то уменьшительно-ласкательно. Но люди понимают, что не надо становиться на цыпочки. Это твоя работа. Вот ты заметку написал. А эта заметка, может, полполосы. Или "сюжетик какой-то сделал", а это может быть целая программа или целый проект. Обращение к себе на "вы" в нормальном журналистском обществе не принято. То, что сейчас отношение к нашей профессии поменялось, мы сами этого добились. Бились за это серьезно. Сами себе ломали биографию, сами себе ломали бэкграунд. Появилась масса людей, которые к журналистике не имеют отношения, но работают в нашем цехе. Профессия превратилась немножко в такой бизнес. Журналист – это не профессия. Это состояние. Мы не можем с 9 до 18 с перерывом на обед работать. Это не журналистика. Это что-то другое. Ты все время в этом находишься. Журналист должен быть камертоном для общества. Во всяком случае, история всей русской журналистики говорит о том, что наша журналистика всегда помогала обществу найти правильный путь. Вот сегодня правильный путь – это идти вперед во что бы то ни стало. Направление может быть какое угодно, но вперед. И самая заветная мечта – чтобы все, кого люблю, кто вокруг меня, были здоровы, счастливы, благополучны в нашей стране.