Не каждому актеру в нашей стране удалось пережить такую славу и сохранить эту странную, иногда слишком потребительскую, а порой и просто навязчивую, но порой и просто необходимую каждому актеру зрительскую любовь. Михаилу Боярскому - 65. Но и сегодня, как и много лет назад, когда снимались легендарные картины, ставшие классикой советского кино, ему все также не дают прохода преданные поклонники. Михаил Боярский: То меня "пора, пора" зовут, то "такси" мне кричат, "каналья", что им захочется. Самое главное не отвечать. Пусть они себе празднуют, что хотят. Улыбнуться и пройти мимо. В 1972 году после окончания Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографа, молодого актера заметил знаменитый режиссер Игорь Владимиров и пригласил в труппу одного из самых лучших театров страны – "имени Ленсовета". За 40 лет работы в театре Боярским было сыграно множество ролей, но особое отношение у актера сложилось с кинематографом. Еще бы! Яркий, музыкальный, обаятельный, темпераментный – таких героев-любовников камера обожает. Не случайно в багаже Боярского появились фильмы, которые сделали его всенародным любимцем: "Соломенная шляпка", "Собака на сене", "Старший сын", ну и, конечно же, "Д’Артаньян и три мушкетера", ставший визитной карточкой Михаила Боярского. Михаил Сергеевич Боярский – популярный актер театра и кино, певец и телеведущий, народный артист России. На актерском счету Боярского десятки театральных работ, более 70-ти ролей в кино, множество вокальных партий в мультфильмах и мюзиклах, четыре сольных виниловых альбома и тринадцать компакт-дисков.  Михаил Боярский награжден орденом "За заслуги перед Отечеством" IV степени за большой вклад в развитие отечественного театрального и кинематографического искусства. Михаил Боярский: Люди, которые сыграли в моей жизни очень серьезную роль – это Владимир Яковлевич Баллон, мой друг, который ушел из жизни, к сожалению. Это мои, может быть, школьные друзья, это партнеры по театру "Ленсовета": Алиса Фрейндлих, Равикович. Ну а остальные встречи были любопытные – от Пола Маккартни до Евгения Павловича Леонова. Но это все такие вспышки, которые оставили след, но не значительный. Я считаю, что все, что не случается, случается не случайно.  Значит, именно те люди, которых я повстречал, и необходимы мне были. Как, допустим, Казаков Михаил, с которым я очень долго и интересно беседовал. С которым говорю, даже несмотря на то, что его нет. Ну, и, конечно, это родители, бесспорно, тоже в диалоге с ними нахожусь постоянно. Нравственные устои основания моего мировоззрения заложили, конечно, родители, начиная от походов в баню с отцом и кончая хождением на стадион: совместные уроки, чтение книг, разговоры после праздников, до праздников, серьезные беседы с родными о воспитании, о школьных занятиях, до шуток и похождений в цирк и капустников, розыгрышей и так далее. Это все целиком и полностью называется детство, отрочество и юность. Это складывалось у Толстого, который описал это все. А у меня без всяких записок одинаково, как у всех, по идее. Ну, конечно, друзья еще серьезная вещь: двор, школа, армия. Там есть свои плюсы и свои минусы, но, тем не менее, все-таки ориентируешься на заветы родителей в основном. Основная школа – это практика. И когда я вышел на сцену, я уже серьезно следил за своими партнерами и набирался мастерства, учился ремеслу.   Я учился в музыкальной школе при консерватории, поэтому там была довольно образованная публика, знающая классическую музыку, с хорошим вкусом, с пониманием гармонии, с потрясающим владением инструментами. Многие из них лауреаты конкурсов всевозможных. Сейчас это профессора, разбросанные по всему миру. К сожалению, они были более серьезными людьми, потому что они в перспективе предполагали занятие музыкой. А я уже где-то после 8-го класса решил, что оттуда нужно уходить куда-нибудь, где попроще, полагая, что в театральном институте мое место. Это спонтанное решение, достаточно необдуманное. Я полагал, что все очень просто: выучил текст и все. Это не сложно. В общем, из-за лени я ничего не умел, так что пошел в театральный по хитрости своей. Мне хотелось не столько быть артистом, сколько попасть в ту компанию, которую я хорошо знал. Я ходил по всем театрам, в основном по закулисью. И там были веселые, азартные такие молодые ребята и красивые женщины, актрисы молодые.  Вот, думаю, туда: гастроли, гостиницы. На крупные роли я не рассчитывал, а в эпизоде, я думал, я что-нибудь смогу сделать. В общем, по таким соображениям. А потом уже понял, что это совсем не легко. Тем более, когда я попал из театрального института в театр "Ленсовета", где были серьезные артисты: Равикович, Фрейндлих, Петренко, Солоницын, Владимиров и многие другие. И пришлось подтягиваться, доучиваться тому, чему я не доучился в театральном институте.  Мне кажется, что основная школа – это практика. И когда я вышел на сцену, я уже следил серьезно за своими партнерами и набирался мастерства, учился ремеслу. Насколько это глубоко и профессионально – судить не мне. Но, в общем, по-моему, я ухитрился не испортить спектакли, в которых участвовали все эти артисты, где главным режиссером был Игорь Петрович Владимиров, которого я считаю основным своим вожаком, который всю нашу стаю актёрскую театра "Ленсовета" вел к премьере. Я не отношусь к тому роду актеров, которые анализируют степень любви к себе. Любят – спасибо, не любят – все равно я не брошу эту работу. Самое главное сделать профессионально то, чем я занимаюсь. Каждый должен делать свое дело профессионально. Вот и все. А любят меня за это или не любят. Может быть, хирург оперирует больного не для того, чтобы ему аплодировали после того, как он его вылечит. Ему абсолютно все равно, как относятся к этому родственники или сам больной пациент. Ему нужно зайти так, чтобы никто не мешал, сделать свою работу так, чтобы больной выжил. Все. Это его личное удовлетворение. Получилась операция и все. А с цветами его встречают после операции или со свистками… Он уйдет в сторону, это его не касается. Это правильно. Нужно делать свое дело и не ждать от этого благодарности. Ведь помимо театра драматического и эстрадного существует еще и телевидение или кино, где после того, как говорят "стоп", никаких зрителей нет, тишина, и ты один на один сам с собой, с режиссером, который либо доволен, либо нет. А экран покажет, насколько это было сделано профессионально. Мне кажется, что вот эти восторги и крики из зала кого-то вдохновляют. Я спокойно к этому отношусь. Мне так хочется побыть нормальным человеком. Самое лучшее: делать свою работу, а что я, где я, с кем я – кому какое дело?  Фоткаться все любят. Где угодно: в туалете, в бане, в машине. Могут или по дороге вот так машину развернуть, выйти из машины и сказать: "Сфоткаемся?" Я говорю: "Друг дорогой, ты же создал аварийную ситуацию на дороге. Как же тебе не стыдно, мой хороший?" Он, конечно, сразу понимает, что он не прав, вежливо извиняется. Я ему желаю всего наилучшего, семье, маме особенно. И мы разъезжаемся в разные стороны. Я не люблю, когда меня беспокоят не по существу. Мне так хочется побыть нормальным человеком. Вообще, по идее, это самое лучшее: делать свою работу, а что я, где я, с кем я – какое ваше дело! Футболист вышел, забил гол один, второй, третий – молодец! "Сколько он получает?" - "Какое ваше дело". "А с кем ты спишь?" - "Не твое собачье дело". "А где ты будешь играть?" -  "Где захочу. До свидания, ребята. Я пошел голы забивать". И ходит опять забивает. Вот молодец. А другой и про семью, и про то, что обокрали его, и какая у него машина, как у него нога левая болит. Он выходит и ничего. Так что самое главное – грибник - собирай грибы, рыболов - лови рыбу. А кому ты ее относишь, с кем ты делишься – это все не ваше дело. Я получаю удовольствие от детей, внуков. Это мной посажено, я за этим ухаживаю. Это меня привлекает больше всего.  Как бы я наелся всего этого уже. И, в общем, понимаю, что это не самое главное оказалось. А вот с созданием семьи стали постепенно прорастать те плоды, которые мне приносят огромное удовольствие. Такое ощущение, что это ты сам вырастил. Как получает удовольствие крестьянин от колосящейся ржи, так я получаю удовольствие от детей, внуков. Это мной посажено, я за этим ухаживаю. Это меня привлекает больше всего. Я, так сказать, семейный крестьянин такой, и по выращиванию семьи. Я все-таки верю в судьбу. Так как сложилось, так, видимо, угодно Богу. Гневаться нельзя, нужно воспринимать жизнь такой, какая она есть. А что-то менять в ней глобально я не собираюсь.