Человечество развивается благодаря науке. Кажется, что открывать новые горизонты – это удел мужчин. Во всяком случае, так раньше было принято считать. Ведь большинство ученых – представители сильного пола. Тем не менее, самая обаятельная и привлекательная половина Homo sapiens уже давно доказала другой, сильной половине, что и здесь она часто бывает впереди планеты всей. Наука служит, возможно, единственным ключом к решению огромного количества задач, на пороге которых стоит человечество. Понимая, как много поставлено на карту, все интеллектуальные ресурсы нашей планеты должны быть задействованы в научной деятельности. И женщины составляют половину этих ресурсов. Наталия Миропольская: Мне очень нравится работа в науке. Потому что, во-первых, это действительно интересно. А еще тут есть такое, что люди же не знают, наука – это же такое неизведанное. Понятно, что поскольку это многим людям не близко, то их это удивляет либо восхищает – кого как. Для меня наука – все-таки скорее работа, чем призвание. Потому что то, как нам представляется наука в детстве или со стороны? Кажется, что ученые сидят где-то в лаборатории и потом к ним приходит идея, они совершают великое открытие, им падает на голову яблоко и так далее. На самом деле, сейчас наука сконцентрирована больше по мелочам. Все глубже и глубже копает. Поэтому у каждого своя узкая область, и в том числе из-за этого очень много рутины в науке, так же как и в любой работе. Приходит в голову какой-то эксперимент – ты его делаешь, не получается, нужно что-то изменить, ты меняешь условия, получаешь то, что хотел получить или что-то, что ты не ожидал получить. Да, конечно, могут быть сюрпризы. И так и сейчас открытия получаются. Но в целом это работа, как и любая другая. Во многом она, конечно, интереснее и разнообразнее. Наталия Миропольская, старший научный сотрудник лаборатории молекулярной генетики микроорганизмов Института молекулярной генетики Российской академии наук. Автор статей в ведущих международных журналах. В 2012 году получила премию Европейской академии для молодых ученых. А в 2015 году – национальную стипендию L’OREAL UNESCO "Для женщин в науке". Полученные ею результаты в исследованиях могут иметь большое практическое значение для разработки новых терапевтических антибактериальных препаратов на основе оптомеров. Наталия Миропольская: Когда я узнала, что я получила премию для женщин в науке, я позвонила маме. Она была дома с детьми. Потом я приехала, и ко мне выбегает сын и говорит: "Мама, мама, какую ты такую нобелевскую премию получила?". Потом я ему объяснила, что это не совсем нобелевская премия. Но он был со мной на вручении. И, конечно, ему было очень приятно. И теперь, когда он меня спрашивает о чем-то, он говорит: "Мама, ну как ты этого не знаешь? Ты же ученый, ты должна все знать". В любой период истории нетрудно отыскать передовых и талантливых женщин-ученых, которые двигали науку наравне с мужчинами. Часто достижения там бывают незаслуженно забытыми, хотя человечество вовсю ими пользуется. Стоит назвать хотя бы несколько великих имен, чтобы получить представление о выдающейся роли женщин в большой науке. Мария Склодовская-Кюри – единственная в история женщина – дважды лауреат Нобелевской премии. Радиоактивность стала частью жизни ученого. Ее документы настолько "фонят", что даже через 80 лет после смерти Кюри смотреть их можно только с использованием защитных средств. Розалинд Франклин. Немногие знают, что именно этой женщине принадлежит фактическое открытие ДНК. Лиз Мейтнер – первая женщина-профессор физики в Германии. Название ее диссертации "Проблемы космической физики" журналистам показалось настолько немыслимым, что в газете было напечатано "Проблемы косметической физики". А тем временем гениальная женщина еще в 1939 году сумела объяснить расщепление атомного ядра. И это за 6 лет до атомных бомбардировок Японии. Рэйчел Карсон. Этой женщине мы обязаны научным трудом, описывающим тот колоссальный вред, который наносят пестициды здоровью человека и окружающей среде. Барбара Мак-Клинток. Эта женщина сделала прорыв в области генетики. Занимаясь исследованием цитогенетики кукурузы, она выяснила, что гены могут перемещаться между разными хромосомами, помогла объяснить, как бактерии становятся устойчивыми к антибиотиками и что эволюция происходит не шажками, а скачками. Советская наука также не стояла на месте. Мы всегда гордились своими учеными, среди которых было немало выдающихся женщин. Одна из них – трижды лауреат Сталинской премии Зинаида Васильевна Ершова, уникальный советский радиохимик, профессор, доктор технических наук. Кстати, именно Зинаида Ершова стала прообразом будущей героини Ирины Петровны Никитиной из всенародно любимой александровской кинокомедии "Весна". Перед Григорием Александровым была поставлена непростая задача: показать в лучшем виде советскую женщину-ученого, посвятившую себя большой науке и при этом совмещающую научный интерес с активной и насыщенной жизнью советского человека, строителя коммунизма. Эту задумку воплотила в жизнь звезда советского экрана блистательная Любовь Орлова. Меняются времени, изменяются нравы. Казалось бы, в эру научно-технического прогресса женщина-ученый – уже не единичный уникальный случай, а распространенное явление. Но многовековые стереотипы нет-нет, да и напомнят о себе. А значит представительницам прекрасного пола нечасто, но все же приходится снова бороться за право на интеллектуальный труд и доказывать миру, что совершать открытия способны не только мужчины. Наталия Миропольская: Что может женщина сделать в науке? Женщина в науке может сделать все. Все зависит не от того, что она женщина или не женщина, а зависит от того, какая она. И она может сделать все, что угодно. Она может стать директором института, получить Нобелевскую премию, сделать великие открытия – все, что угодно. Может работать потихонечку, в других областях жизни развиваться. То есть это неважно, женщина она или не женщина. А важно, какой она человек. Никаких притеснений у нас нет. Насчет роли женщины в науке… Для меня как раз нет ничего особенного. Образ мужчины в науке типичен из фильмов, где что-нибудь про атомную энергетику, физику. Но там и до сих пор значительно больше мужчин. А начиная с того момента, как попала на биофак, там девушек намного больше. Тут, мне кажется, есть еще такой эффект, что поскольку жизнь ученого в любой стране, не только у нас – это далеко не самая обеспеченная профессия, то многие мужчины после университета, иногда даже в аспирантуре, уходят в какие-то прикладные исследования, может быть, в фармакологию, чтобы обеспечивать семьи. Поэтому даже логично, что как раз для женщины это хорошая работа. Мы сами можем определять, как ставить эксперимент, планировать. Свобода графика иногда очень полезна для женщин с семьями. Мужчины как-то масштабнее мыслят. Им приходят в голову какие-то идеи, что-то как-то надо делать. И поэтому мне даже нравится, что на мне нет какой-то ответственности за великие открытия. Я могу очень много делать, реализовывать идеи, рационально все разложить по полочкам – вот это мое. Совсем больших целей я себе не ставила. От этого особенно приятно, когда получаешь какое-то признание или гранты. Но главное, чтобы были условия работать дальше хотя бы так, как есть. Потому что ситуация в науке у нас нестабильная. И каждый год не знаешь, что будет на следующий год. Хотелось бы, чтобы больше ценили фундаментальную науку. Поскольку всегда у нас спрашивают: "А какое применение у этого?". Фундаментальная наука исследует, как устроена жизнь, что там как происходит, в нашем случае – в глубине клетки, как работают ферменты, что там происходит с молекулами. Мы это исследуем просто потому, что это очень интересно. Наверняка это потом будет полезно, может, какие-нибудь лекарства, еще что-то. Но ничего конкретного. Это уже следующий этап исследований. У нас очень любят: ты сразу расскажи, что из этого будет – тогда работай. Если не знаешь – тогда не надо работать. Моя специальность – молекулярная биология. Мы в нашей лаборатории исследуем фермент РНК-полимеразу. Наша лаборатория на самом деле исследует ее уже больше 30 лет, бактериальную. Но поскольку это важный большой фермент, нет предела совершенству - еще много всего нового и неизведанного. Мы узнаем все больше о том, как в клетке происходит жизнь. То есть просто, чтобы знать. То есть цель фундаментальной науки – это новые знания. Сегодня мне нужно выделить плазмидную ДНК. Это дополнительная молекула ДНК, кроме хромосомы, которая выращивается в кишечной палочке, и в ней именно те гены, которые нас интересуют. Для этого нужно из жидкой среды осадить только клетки без лишней среды, которая там есть. Для этого их надо немножко покрутить в центрифуге. Клетки осаждаются быстро. Они довольно тяжелые. Достаточно 15 секунд. А если надо, чтобы осадился ДНК, нужно 10 минут центрифугировать. Теперь раствор стал прозрачным, и на дне осадок клеточек. Лишний раствор мы отбираем пипеткой. Затем нужно эти клетки разрушить. К сожалению, они при этом погибнут. Чтобы выделить из них ДНК, сначала туда добавляется один раствор, в котором они просто суспендируются, то есть переходят снова в свободное плавание. Чтобы суспендировать клетки, надо очень интенсивно перемешать. Для этого используется специальное устройство. Теперь клетки снова перешли в жидкость, она стала мутная. Только это уже не та желтенькая среда, в которой они росли, а просто такой специальный раствор для суспендирования, к которому мы добавим второй раствор, который уже разрушит клетки. И хорошо будет видно, как сначала появляются хлопья, а потом раствор становится прозрачным. Потому что клетки разрушаются и все вещества из них переходят в раствор. Также этот раствор приобретает синий цвет. Это никак не связано с бактериями. Это просто специальное вещество добавлено в эти растворы, чтобы мы могли следить за равномерностью перемешивания. Это индикатор. И когда он станет равномерно синим, значит, мы все перемешали. Когда мы открываем пробирку, то видно, какое клейкое вещество стало, потому что все разрушилось. Теперь нужно туда добавить третий раствор, нейтрализующий, кислый, и после этого выпадают все белки и геномная ДНК длинная, она запутывается в белках, все выпадает в осадок, и индикатор снова меняет цвет. Мы начинаем осваивать эти методики, еще учась в университете. То есть для тех, кто этим занимается, в этом нет ничего особенного. Это такая рутинная каждодневная работа. Состояние, когда сомневаешься, получится или не получится – это просто постоянно. Потому что такая уж у нас работа. Даже когда нужно не что-то проверить, очень важную проблему решить, а просто хотя бы получить какую-то конструкцию, тут схема вроде простая: и ты знаешь, что нужно делать, ты все это делаешь, а ничего не получилось. Делаешь снова. Потом получается. То есть что же там получится – это у нас каждый день. В этом и состоит работа. По-своему это, конечно, прекрасно. Потому что всегда есть: получилось – классно, не получилось – бывает. То есть все время это держит в тонусе. Часто, конечно, бывает, что мы понимаем, что это должно влиять так-то. Мы это проверяем, и это подтверждается. Получился эксперимент. Но лучше чуть-чуть изменить условия. Меняем немножко – и тогда уже получается то, что хотели увидеть. Но сомнение – это наш верный спутник. Ученые не планируют все на много лет вперед, и тем более как можно планировать открытия? Безусловно, в тех же грантах нам приходится писать, там всегда есть какая-то графа "предполагаемые результаты". У нас есть, конечно, идеи. Но точные результаты совершенно невозможно предположить. Успешная жизнь в науке невозможна без активности. Надо все время следить, какие новые программы, где гранты, крутиться. В этом плане у меня сейчас звездный час, потому что у нас очень много программ нацелено на молодых ученых. А молодые ученые – до 35 лет. Или молодые доктора – до 40. Так что пока мне нужно как раз успеть, а то скоро это время пройдет. И надо будет уже выезжать на том, что есть. А в остальных сферах жизни ученые – такие же люди, как все. И лично я поняла, что вообще ничего загадывать не надо. Надо жить сегодняшним днем, потому что вообще неизвестно, что будет завтра во всех сферах жизни. То есть я верю, что очень многое зависит от нас, от того, как мы ведем себя, как мы относимся к той или иной ситуации. То есть бывает, что люди находятся в одной и той же ситуации. Кого-то это убивает, а кому-то нормально, встал дальше, пошел. Очень много зависит от нас. Но что-то, конечно, от нас не зависит. Называть ли это судьбой? Не берусь я так сказать. Я отношусь с большим уважением к тем людям, которые верят в Бога, причем, не просто праздники отмечают. А кто именно искренне очень, кто какой-то свет получает от этого. Бывают люди, которые не кичатся этим, но просто они действительно просветленные именно благодаря своей вере. Это прекрасно. Я так не умею. Когда вставал вопрос, крестить ли детей, я не могу принять такое решение. Мне кажется, это очень важный выбор. И я не могу его взять на себя, поскольку сама я не могу показывать им достойный пример. Именно на всякий случай креститься – мне как-то кажется, что это очень нечестно. Это же очень все серьезно, вера. Мне уже говорили родственники, что… покрестим детей – что так серьезно к этому относишься? Я не могу. Я отношусь к этому серьезно. Как-то так нельзя. Из того, что еще волнует меня в жизни… Во-первых, из локального – конечно, какие-то каждодневные переживания о том, как что будет, "ты мать детей", начиная от мелочей, как в школу устроиться и так далее, до каких-то больших планов, как вообще сложится их жизнь. И тут постепенно мысли переходят на то, что происходит вообще у нас в стране. Не то, чтобы у нас что-то плохое происходит, а просто что действительно мы никогда не знаем… Как в науке ситуация, так и в жизни вообще - мы не знаем, что будет дальше. Стабильности нет. В некоторых областях явно все становится лучше и лучше. Например, какие-то технические прорывы, строят в Москве развязки, транспорт и так далее. Но глобально совершенно непонятно, что будет. Политическая ситуация нестабильная. С одной стороны, глубоко вникать в это не хочется, потому что становится очень грустно. Остаться в стороне и не думать о том, что будет, тоже нельзя. Хотелось бы как-то, чтобы больше стабильности. И вообще чтоб люди больше любили друг друга. Еще, конечно, важно то, что на моем текущем рабочем месте все то время, которое я здесь, в общем, все довольно хорошо. Да, у нас нет стабильности. Да, у нас каждый год разговоры, что сейчас кончатся гранты – что же будет дальше? Но как-то пока нам удается поддерживать вполне на плаву… У нас в лаборатории довольно много молодых сотрудников. За счет этого, мне кажется, мы довольно активно работаем. Есть ощущение, что жизнь есть в лаборатории, все куда-то идет и движется. В плане зарплаты и того, что хватает на жизнь – это же очень субъективно. Мне хватает. Но только благодаря тому, что у нас есть все-таки какие-то гранты… Кто-то зарабатывает в 2 или в 3 раза больше меня из друзей – у них никогда нет денег, они говорят – у нас ничего нет. То есть тут все это особенности характера. Конечно, чем больше, тем лучше. Это всегда так будет. Даже не в том плане, как можно что-то организовать, чтобы ученые больше получали. Чаще всего в плане того, что можно было бы переделать во всей этой системе, мне иногда кажется, что можно больше формальностей убрать из всяких грантов. Но тут надо сказать: постепенно оно становится тоже лучше. То есть там иногда слишком много какой-то, как мне кажется, ненужной информации. Главная из тех проблем, которые бывают – что как-то внезапно грант пришел, и надо в 2 дня потратить кучу денег, потому что такие правила. Раньше ничего не пришло, а потом уже год кончится, и нельзя будет ничего потратить. В общем, внезапность, то, что все очень не отлажено. Надо, чтобы как-то это отладилось. Из того, что я могу предложить, мне кажется, не надо так быстро реформы принимать. С образованием было то же самое. Когда вводили ЕГЭ, я как раз тогда работала в школе. Поскольку у меня не было классного руководства, меня это все не касалось. Но вот-вот должны были ввести. Учителя все просто бегали с круглыми глазами. Никто не знал, что с этим делать. Потому что внезапно придумали, что нужно что-то сделать. А как это реализуется – пока непонятно. Но потом как-то постепенно вроде все подстроились. Но я уже ушла из образования. Не знаю, как что. То есть что у нас как-то очень резко любят все поменять, а потом уж как получится. Мне кажется, что у меня просто какое-то нелидерское устройство моего "Я", меня не тянет всем руководить, решать очень много всего. Тут еще тоже, как в любой работе, чем дальше ты растешь, тем больше уходишь собственно от своего ремесла и занимаешься бумажками. То есть когда человек занимает высокую должность, он уже очень много руководит другими, и сам не делает. А мне так нравится что-нибудь делать самой. Поэтому как-то сильно расти до каких-то головокружительных высот административных у меня совершенно нет стремления. Я не рассчитываю на Нобелевскую премию. Даже не стремлюсь к этому. Может быть, так говорить плохо, потому что каждый солдат же хочет стать генералом. Но нет. Здесь нужно очень много в это вложить. Нужно посвятить себя всего целиком науке. Я не готова. Потому что жизнь у меня одна. Было бы их несколько – можно было бы одну посвятить науке, стремиться за премией. А так – нет. Тут еще нужно иметь какую-то самоотверженность, действительно жить этим. А мне это все интересно, конечно. Но все-таки этим жизнь не ограничивается. В этом плане мне нравится как раз то, что я женщина. Потому что не столько амбиций. Мне кажется, мужчинам очень важен такой карьерный рост. А мне кажется: у меня же дети, я прекрасно так работаю. И я в этом плане совершенно не феминистка. Поэтому мне нравится быть женщиной в науке и не только.